Лет до семи в наших детских головках еще не было места подозрениям или сомнениям, когда на утро под наряженной елкой каким-то чудом вырастала целая гора подарков. Еле разлепив глаза, мы мчались в гостиную, на ходу выкрикивая: «Нечего себе, Санта!», а потом с блаженством распечатывали многочисленные яркие упаковки. И никто из нас, увлекшись игрушками и конфетами, не обращал внимания на счастливо улыбающихся родителей неподалеку. И даже если мама неосторожно прошепчет папе: «Я же говорила, что надо было это покупать», мы же никогда не обратим внимания…

А после… После мы взрослеем. Понимаем, что просто так ничего не бывает, что всему есть причина или объяснение. Кто-то придет к этому сам, а кто-то просто в один прекрасный день все же заметит приклеенный магазинный ценник на той же упаковке конфет…

Тем не менее, не стоит думать, что чудес на самом деле не бывает. Просто с возрастом они обретают для нас другой смысл, и отображаются в непосредственных поступках близких людей…

Вот как, например, Чарли! Специально на Рождество собственноручно испек яблочный пирог. Чем не чудо?

Я невольно улыбнулась своим мыслям, наблюдая, как папа с некоторой боязнью пробует первый кусочек собственной стряпни, а потом с облегчением кивает сам себе головой, признавая блюдо съедобным.

Пожалуй, это самое лучшее Рождество в моей жизни. А вот так. Сама не знаю почему. Просто так хочу.

Тем более, впервые мною овладевало такое приятное волнение, несмотря на то, что день давно добежал к логическому завершению, все подарки были подарены и больше никаких мероприятий на сегодня не намечалось. Но причина тому была существенна. И эта «причина» сейчас находится в моей комнате и тихо лежит на моей постели, скучающее разглядывая неровный потолок, пока я здесь с Чарли всё никак не закончу ужинать.

Конечно же, Эдвард оставался со мной на ночь не единожды, и я даже научилась не трястись от страха, когда посреди такой ночи где-то на первом этаже раздаются шаги Чарли. И вот опять меня колотит, невесть почему…

- Па, я пойду? Как-то устала за сегодня…, - осторожно я подала голос.

- Уже? – удивленно вскинул он брови.

Я виновато улыбнулась, чуть не заулыбавшись шире, когда он пораженно вздохнул и откинулся на кресле.

С излишним порывом я соскочила с дивана, мигом забыв историю про усталость, и в более спокойном темпе поднялась к себе в комнату. И вот, когда дверь была плотно закрыта, а вдобавок подперта моей спиной, я позволила себе перевести дух.

- Ей-богу, чуть не уснул… - лукаво пробормотал он из глубины комнаты.

От звука его голоса по телу привычно пробежала маленькая волна жара, достаточная для того, чтобы к щекам прилила кровь.

- Это было бы интересно, - хихикнула я, неумело сымитировав его тон, и отошла от двери.

Эдвард приподнялся с подушек и протянул мне руку в приглашающем жесте. Пару взмахов крыльями, и я, расплывшись в блаженной улыбке, плюхнулась около него. Ну разве он не чудо?!

Некоторое время никто из нас не проронил ни слова – не хотелось портить этот волшебный момент банальными земными фразами. Чувство чистого неподдельного счастья опьяняло, и было совершенно ясно, что ничего в этом мире никогда не подарит таких сладких ощущений, как целомудренные заботливые объятия Эдварда.

Он аккуратно откинул подбородком пряди волос на моей шее и стал самозабвенно наполнять легкие ароматом…

Его привлекал запах крови. Сводил с ума и доставлял неимоверные мучения, убивал и силой заставлял жить. Это было для него ужаснейшей казнью и сладчайшим удовольствием. Иногда я жалела его, иногда откровенно не понимала, но чаще всего безмолвно благодарила за невероятное самообладание, за возможность находится так близко…

Как сейчас…

Ведомая неконтролируемым порывом, я крепче прижалась к холодному телу. Пальцы, совершенно не слушая импульсы разума, сами пробежали по пуговицам хлопковой рубашки и замерли на гладкой прохладной шее… Эдвард замер, прекращая дышать. Но отталкивать не стал.

И тогда в голову пришла еще одна идея, быстро превращаясь в острую потребность. Я тяжело сглотнула и неуверенно склонила лицо в изгиб его шеи, после чего с предельной осторожностью коснулась дрожащими губами кожи.

Реакция была мгновенной: тонкие пальцы Эдварда почти до боли сжались на моих плечах, а сквозь зубы вырвалось раздраженное шипение.

- Прости, - тут же испуганно пролепетала я и поспешила отодвинуться.

- Ничего, - удержал он меня. – Просто предупреждай в следующий раз, - сдавленно произнес он.

И снова молчание. Наверняка, в тот момент мы подумали об одном и том же. Мы жалели.

Ненавидели тонкую стеклянную преграду, не позволяющую дотянуться друг к другу. И пусть мы лежим рядом, и между нами ноль физического пространства… Но ощущение всё равно напоминает столкновение с непроходимой прослойкой воздуха. Будто он приобрел особую густую консистенцию и не пропускал сквозь себя даже самые отчаянные порывы…

Ограничения в самом необходимом всегда особо мучительны. Маленькие дозы, кажется, раздражают умышленно, а сил держать себя в руках всё меньше и меньше… И есть лишь один выход – допустимый для одного, и в то же время категорически не устраивающий другого…

- Скоро всё будет иначе, - уверенно, даже с какой-то резкостью, вымолвила я, оборвав молчание.

- Нет, - холодно произнес Эдвард, едва я договорила.

Одно его короткое слово возродило во мне поутихший гнев, хоть и слышала я его далеко не единожды. Упрямо стиснув зубы, я поднялась на локтях и сквозь комнатный мрак упрямо уставилась на Каллена.

- Ты же только себе делаешь хуже! Ты нам делаешь хуже! – более выразительно добавила я, требовательно надавив на ту часть, что касалась и меня.

- Прекрати. Ты не понимаешь, о чем говоришь! Это будет не жизнь… - воспротивился он, поддаваясь немного вперед.

- Но почему?! – решила я идти дальше. – Ты ведь живешь! И семья твоя живет…

Договорить я не смогла. Воздух комнаты всколыхнулся, вынуждая меня замереть…

- Откуда тебе знать?! – воскликнул он, и я быстро развернулась, пытаясь отыскать его в темноте.

Силуэт неподвижно застыл возле окна, мало чем отличаясь от каменной статуи. Однако волны холодной злобы, исходящие от него, ощущались настолько сильно и колко, что было страшно представить бурю негодования, испытываемого ним.

Но вместо того, чтобы испугаться, я устало откинулась на подушку, демонстративно принимая поражение в этом бесполезном споре. Не было сил отстаивать свою позицию, не было сил исправлять испорченную рождественскую ночь. В те самые минуты просто хотелось забыть обо всем и не думать о туманном будущем, на которое я вряд ли смогу повлиять. Хотела бы я сейчас послушать ученых-философов, вечно утверждающих, что мы сами вершим свою судьбу…

Даже самый острый слух не смог бы уловить его шагов… Только негромкий скрип старой кровати подсказал, что он снова рядом. Не выказывая облегчения, я замерла в ожидании его последующих слов или действий. И Эдвард не заставил себя ждать, вновь обвивая вокруг меня прохладные руки.

Я сощурилась, направляя все свои душевные силы, чтобы до конца сыграть роль обиженной, или хотя бы равнодушной к его ласкам. В итоге лишь тяжело вздохнула и повернулась к нему спиной, позволяя крепким рукам плотнее охватить мою талию. Холодное дыхание тут же опалило чувствительную кожу около уха, едва он тихо выдохнул:

- Прости.

Казалось, Каллен умышленно приглушил тон. Как-то сдавленно это прозвучало – так обычно говорят живые люди, когда скрываемые слезы мешают дышать…

Вина мелкой рябью всколыхнулась где-то глубоко в сердце, вынуждая забыть о своем неудовольствии, о безысходности, о беспомощности… Я мягко накрыла его ладонь, покоящуюся у меня на животе, и легонько сжала.

- Белла, - вдруг прошептал он, и я услышала собранную по крупицам смелость в его голосе. – Пойми, я никогда не смогу совершить преступление, подобное тому, что ты требуешь от меня. Ибо никогда и ничем не смогу искупить свои грехи, если уничтожу твою душу.

Я поспешно набрала побольше воздуха, чтобы огласить целый список обратных убеждений в противовес сказанному, но холодная ладонь лишь чуточку сильнее надавила на живот, жестом приказывая молчать. Эдвард невозмутимо продолжил:

- Не спорь и не доказывай ничего. Знаю, ты веришь в существование души у вампиров, но вероятность того слишком мала, чтобы так рисковать твоей душой.

- Зачем мне та душа, если она рано или поздно покинет это тело, а твоя навечно останется здесь…? – горячо, почти умоляя, вымолвила я.

- Не останется, - прошептал он, грустно улыбаясь. – Уверен, что смогу найти способ умереть вслед за тобой.

- Прекрати, - взмолилась я. – Пожалуйста, не говори так…

Это был бы самый страшный конец истории, который я когда-либо могла вообразить себе. Одна только подобная мысль мелко изрезала сердце в кровь тоненьким, как волосок, лезвием… Не контролируя чувств, я позволила слезам скатится с уголков сожмуренных глаз.

- Просто говорю как есть, - бормотал он, зарываясь лицом в мои волосы, что усилило мои муки в сотни раз. – В мире без тебя нет ничего такого, что я пожалел бы оставлять. А у тебя… У тебя прямо сейчас есть всё, ради чего стоит жить.

Он стал нежно поглаживать меня по плечу, пытаясь сгладить напряжение…

- Я чувствую запах твоих слез. Ты плачешь, и мне больно понимать это, - Эдвард обнял меня крепче. – Но я завидую тебе. Слезы – это одна из миллиона роскошей, доступных людям. И это далеко не всё. Столько разнообразных ощущений может подарить жизнь человеку… Столько оттенков счастья…

Его голос становился хриплым. А еще волнующим. Но таким печальным…

- Ты, как и все люди, не чувствуешь той радости, что неизменно доставляют всякие, пусть и незначительные, мелочи жизни. Человек, к примеру, дышит, и получает от этого разные ощущения. Счастье, волнение, спокойствие, желание… Мы же чувствуем лишь жажду, и только один единственный запах имеет для нас значение – запах крови.

Слезы прекратили свое мерное скольжение по щекам, и я замерла, впитывая в себя каждое его слово, подчиняясь им, как действию анестетика.

- Любое земное чудо не кажется нам таковым, не имеют значение красота заката и таинство ночи, не влекут к себе звезды… - холодное дыхание обволакивало кожу на шее, а губы вкрадчиво шептали у самого уха. – Нет, я не скучаю по всему этому… Я скучаю по ощущениям. По простым, банальным… А еще жалею о тех, которые так и не довелось испытать.

Я распахнула глаза, чувствуя дивное волнение. О чем же он так жалеет?

- Есть кое-что, чего никогда не будет у подобных нам, - Каллен провел кончиками пальцев от моего плеча до кисти по обнаженной коже, и прохладная рука снова вернулась на живот. – Мы… никогда не сможем стать родителями.

Моя собственная ладошка метнулась вверх, чтобы прикрыть дрожащие губы, не позволяя пораженному вздоху сорваться с них. Это было последнее, что я ожидала от него услышать…

Эдвард внезапно расслабился и откинулся назад. До этого я и не замечала, как напряжены его руки.

- Именно этого я хочу больше всего… Хочу касаться тебя без страха искалечить твое хрупкое тело. Хочу, чтобы ты носила моего ребенка…

Вселенская грусть насквозь пропитала каждое слово, сказанное им. Привычный ровный тембр дрожал… Не отчаянно. Обреченно.

Жгучие слезы вновь покатились по красным пылающим щекам…

- У нас могла бы быть прелестная дочурка. И у нее бы обязательно были твои дивные карие глаза… - тихо говорил он. Скорее самому себе…

Не в силах терпеть безграничную боль в его голосе, я быстро вытерла слезы и повернулась к нему лицом. Привычно горящие янтарные глаза Эдварда казались тусклыми, будто их покрыла пелена, и видели они сейчас лишь то, чему не суждено сбыться… Я протянула к нему дрожащие руки, умоляя о объятиях.

- Мы бы растили ее, воспитывали, лелеяли, любили… Потом бы отдали замуж за хорошего парня, и уже смотрели бы, как растут наши внуки… - с каким-то хладнокровием продолжал он, принимая меня в кольцо своих рук. – Но этого никогда не случится. Такое счастье доступно только людям…

В ту ночь больше не прозвучало ни слова…

В ту ночь я лежала на его груди, и чувствовала собственную боль… Впервые мне было по-настоящему жаль, что там никогда не забьется сердце.

Я могла представить звук его биения… Уверенного, сильного, разгоняющего теплую кровь по венам. Я могла представить тепло, находясь в холодных объятиях… Сон настиг меня, когда воображаемое ощущение уже казалось реальностью...

***
Рождественская ночь пролетела незаметно. Серое утро выталкивало мрак из комнаты. Было невероятно приятно лежать под теплым одеялом, предаваясь сладкому полудрему. Я аккуратно приоткрыла глаза, рассчитывая увидеть Эдварда в кресле-качалке и убедиться, что все хорошо, что вчерашний разговор стерся с его памяти, о чем непременно скажет привычная кривоватая улыбка.

Но Каллена не было в кресле-качалке.

Я резко повернулась в другую сторону, храня надежду, что Эдвард все-таки не оставил меня. И лишь пошевелившись, я поняла, что на мне нет никакого одеяла, я все еще в одежде, и Эдвард лежит рядом.

Первой эмоцией было облегчение, которое, однако, быстро сменилось удивлением – Каллен никогда не находился около меня всю ночь до утра, боясь того, что мне будет холодно. Чаще всего утром мы встречались взглядом, когда он сидел в моем излюбленном кресле…

Но в этот раз глаза его были… закрыты.

Немного сбитая с толку я подтянулась к нему ближе и осторожно коснулась ладонью его щеки. Лицо Эдварда лишь легонько подернулось блаженной слабой улыбкой. Я провела пальцами вниз по направлению к шее, наблюдая, как задрожали опущенные черные ресницы.

Эдвард медленно открыл глаза.

Зеленые.

Человеческие.