Этого стоило ожидать, да Розали и сама раньше, осенью, когда мысли об Эммете начали слишком часто приходить ей в голову, уговаривала себя даже и не думать о нем, потому что все, что могло бы между ними быть, будет уничтожено ею же самой слишком быстро. Что игра совершенно не стоит свеч. Хотя бы потому, что они уж слишком разные. Она замкнута до мнительности - у него душа нараспашку, у нее почти нет друзей - у него друзей и подруг целый город, у нее всю жизнь стакан наполовину пуст - у него стакан переливается через край... Противоположности, возможно, и притягиваются, но они были уж слишком сильно заряженными полюсами - их притяжение неминуемо должно было кончиться взрывом. Каждый раз, когда они ссорились - из-за любой, самой незначительной ерунды вроде правил испанской грамматики или того, как назывались фиолетовые монстрики с крыльями в старом «Диабло», до ее вечных сомнений в том, что ему может быть с ней интересно - Розали думала, что это навсегда, что вот все и закончилось, и с трудом сдерживала слезы, уходя домой в одиночестве, только чтобы следующим утром услышать от Эммета, что он был не прав, и едва не сойти с ума от счастья, что ничего еще кончено... и в тот же день вновь все испортить. Это бесконечное чередование ссор и примирений, слез и поцелуев продолжалось и продолжалось, и в конце концов Розали начала к этому привыкать. Но в тот день все было не так, как всегда.

Виктория по-прежнему бросала на нее косые взгляды, когда они сталкивались в коридорах, но теперь открыто свою враждебность не проявляла, избрав для этого новый и намного более действенный путь. За два месяца в своем новом статусе «девушки Эммета МакКарти» Розали пришла к выводу, что все то время, что Эммет не проводит с ней, он пребывает в обществе Виктории: они вместе выходили из классов (как на грех учась в одной группе), постоянно встречались на тренировках (она - группы поддержки, он - баскетбольной команды), вместе делали проект по физике... И при этом Виктория вовсе не выглядела двуличной лживой вертихвосткой, делающей все это исключительно назло ей, Розали, совсем наоборот: в такие моменты она казалась непривычно, даже неприлично для себя искренней и непритворной. И это было особенно ужасно. Но ничего поделать с этим общением Розали не могла: однажды спросив Эммета об этой его дружбе, она услышала в ответ беззаботное «Она просто приятельница» и, боясь вести себя, как ревнивая истеричная собственница, она больше не поднимала эту тему и только говорила себе, что будь у нее самой столько друзей и «просто знакомых», она бы не реагировала так остро. Но в тот день эти уговоры не сработали.

Была пятница, и она как обычно ожидала, пока у Эммета закончится тренировка, сидя на трибуне школьного стадиона и, убивая время, проверяла сданное ей Кэти сочинение о перипетиях жизненного пути Джонни Деппа. От этого занятия ее отвлек смех. Подняв глаза, она увидела Эммета, уже переодевшегося из спортивной формы и остановившегося у края трибун, а рядом с ним - Викторию, тоже в обычной своей одежде, но с чирлидерскими помпонами в руке. Она только что сказала что-то наверняка чрезвычайно забавное - улыбка еще не сошла с ее ярких губ. Эммет что-то ответил ей, и они оба вновь засмеялись... Затем Эммет махнул ей рукой и, отвернувшись, быстро взбежал по ступеням к последнему ряду трибун, где сидела Розали. Она уставилась на раскрытую у нее на коленях тетрадь, делая вид, что не заметила его появления. Глаза обжигало жаром с трудом удерживаемых злых слез. Она и сама не могла понять, почему же увиденная только что совершенно невинная сцена так ее задела, но сейчас ей казалось, что она предпочла бы застать их целующимися - тогда, по крайней мере, все было бы ясно, и ей осталось бы только сказать Эммету, что все кончено, и, может быть, дать ему пощечину... Или что там положено делать в таком случае... Но Виктория всего только заставила его смеяться, и Розали осталось только молчать и думать о том, что самой ей это не удается никогда.

Эммет сказал ей что-то, но Розали не услышала за гулким хором своих мыслей, и когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, резко отвернулась, уронив на пол ручку и тетрадь. Он поднял все это и, возвращая ей, непонимающе, но мягко спросил:

- Что случилось?

Розали вновь не ответила, только помотала головой и принялась с совершенно не нужной увлеченностью заталкивать в сумку свои разложенные рядом на скамейке учебники и карандаши. Несколько секунд Эммет молча наблюдал за этим, затем сел рядом с ней и нетерпеливо спросил:

- Может, ты мне все-таки объяснишь, что между нами происходит?

- Не знаю, о чем ты говоришь, - глухо сказала Розали, не глядя на него. - Что такое между нами происходит?

- Сейчас между нами происходит диалог двух глухих, - резко сказал Эммет, и Розали язвительно засмеялась.

- Ну да, это ведь я!.. Глухая, слепая, немая... - Она встала со скамейки и, пытаясь говорить весело, добавила: - Я тебя предупреждала, что очень быстро тебе надоем и что любить меня не за что.

- А, так ты согласилась со мной встречаться только чтобы доказать, что тебя не за что любить? - Эммет с такой же язвительной улыбкой посмотрел на нее снизу вверх. - Тогда поздравляю, преуспеваешь все больше и больше!

Розали вздрогнула от его слов. Как странно - это ведь заслуженный удар, но от него так незаслуженно больно!.. Чувствуя подкатывающий к горлу всхлип, она прижала тыльную сторону ладони к губам, затем резко опустила руку, рассердившись на себя за эту слабость, и воскликнула:

- Прекрасно! Значит, без моего общества тебе будет только лучше! В компании миллиона твоих "просто приятельниц".

Быстро отвернувшись, она зашагала по проходу между рядами к выходу из зала.

- Да о чем ты? - недоуменно окликнул ее Эммет. - Ты что, придумала себе повод для ревности?

Не отвечая, Розали ускорила шаги. Ничего перед собой не видя, она не заметила, что впереди ступенька, споткнулась и, потеряв равновесие, упала на колени, сильно ударившись ногой о скамейку. Это была последняя капля... Взвившаяся на дыбы гордость попыталась было заставить ее идти дальше, но угасла, и Розали закрыла лицо руками и заплакала - не столько от боли, сколько от ощущения того, какая же она жалкая - всегда жалкая, невезучая и несчастливая. От этого омерзительного чувства хотелось умереть, здесь же, немедленно...

Ничего не видя под прижатыми к лицу ладонями, она услышала быстрые шаги, а затем ощутила осторожное прикосновение к своему ушибленному колену.

- Сильно ударилась? - негромко спросил Эммет, и сочувствующая забота в его голосе заставила Розали почувствовать себя еще хуже, если такое было вообще возможно.
Она крепче прижала руки к лицу.

- Хватит... меня... жалеть! - сквозь прерывающие дыхание спазмы плача сказала она. - Ты всегда меня... только жалел: из-за того, что я бродила под дождем, из-за синяков, из-за... - воздуха не хватило, и ее голос резко оборвался.

- Ну что ж мне сделать-то, чтобы ты наконец научилась отличать жалость от любви? - с шутливой безысходностью простонал Эммет, но Розали пропустила эти слова мимо ушей.

- Не будь этой жалости, ты и не посмотрел бы на меня! Я только этим и способна привлекать - тем, какая я ненормальная, какая жалкая и никому не нужная! - Она уткнулась лбом в колени, впервые в жизни радуясь длине своих волос, окутавших ее густой завесой и надежно спрятавших ее лицо.

- А я-то думал, слухам про женские капризы не стоит верить... - протянул Эммет все тем же несерьезным тоном. - Поверь, это далеко не самые привлекательные твои качества! А вот... ну скажем, ноги - очень даже. Не хотелось бы, чтобы на них синяки остались. У меня есть мазь от ушибов. Я собирался тебя нести на руках, но ради того, чтобы избежать очередных обвинений в жалости, даже готов позволить тебе идти самой!

Розали рывком стерла с лица слезы, чуть не до крови расцарапав щеку, и поднялась с пола.

- Конечно. Внешность. Единственное, что есть во мне привлекательного.

Она хотела еще что-то сказать но в легких не осталось воздуха, а сделать нормальный вдох не получалось, и она быстро пошла к дверям, как будто надеясь, что на свежем воздухе ей станет лучше. Но свежий воздух ничуть не помог, и, несясь прочь от школы почти бегом, Розали только чувствовала, что с каждым шагом приближается к тому самому взрыву, который так долго зрел в перенапряженной атмосфере их глупого «притяжения противоположностей».

- Да подожди же! - немного запыхавшись, Эммет догнал ее только на повороте улицы. - Дело не в твоей внешности, и не в том, что мне было жаль тебя, когда ты ходила под дождем! - Обогнав ее, он взял ее за плечи, заставляя остановиться, все пытаясь поймать ее мечущийся взгляд. - Сомневаюсь, чтобы что-то изменилось, если бы у тебя не было таких волос и был зонт, не мной подаренный! Ты... ты нужна мне!..

Розали перевела дыхание, чтобы суметь сказать больше пары слов, и бесцветным голосом проговорила:

- Помимо моего тебя нужно общество еще и всего остального города, Эммет.

- Без остального города я запросто обойдусь, а без тебя нет.

Розали нахмурилась, пытаясь подобрать правильные слова, которые наконец не прозвучали бы так истерично и бессмысленно, как обычно, но сосредоточиться было больно физически. Голова болела, ушибленная нога тоже...

- Прости, - наконец заговорила она. - Я просто... Говорю сама то, что все время ожидаю и... боюсь услышать от тебя. Я сама чувствую, что ничего не стою. И все жду, когда же ты тоже станешь так думать. - Она слабо улыбнулась, глядя себе под ноги. - И сама все приближаю и приближаю этот момент...

- Я никогда такого не скажу! - Эммет шагнул к ней и, обняв, уткнулся лицом в ее растрепавшиеся волосы. - Даже если ты сама попросишь. Обещаю. - Он чуть отстранился и улыбнулся, удерживая ее за руки. - Может, все-таки окажем помощь твоим коленям?

От этой простой нежности, от этих слов было почти больно. Розали неуверенно, как будто боясь, что он отшатнется, коснулась рукой его плеча, а затем порывисто прижалась к нему всем телом в каком-то совершенно сумасшедшем объятии.

- Я люблю тебя, - прошептала она почти умоляюще, совсем не так уверенно и спокойно, как хотела, как представляла себе то, каким голосом впервые скажет эту фразу.

Эммет тоже обнял ее.

- Теперь моя очередь молчать в ответ на такое признание, - прошептал он и, как будто не выдержав, быстро поцеловал ее искусанные губы и сказал: - Но у меня не получится.

Розали засмеялась, вытирая глаза рукавом.

- Ну, раз теперь мы все друг другу сказали... - она пожала плечами и с немного натянутой веселостью сказала: - Это нужно отметить!

Эммет усмехнулся.

- Пойдем на поиски шампанского? - предложил он.

Пятничная свобода и предвкушение выходных, а к тому же такая редкая хорошая, по-настоящему весенняя, хоть и холодная погода не располагали к тому, чтобы сидеть в четырех стенах, даже если в этих стенах есть шампанское, и Розали решительно сказала:

- Нет, лучше пойдем гулять!

Эммет не стал возражать, и, немного поблуждав по полупустым городским улицам, они сами для себя неожиданно оказались в парке. Как всегда тихий, не людный и уютный, тем вечером он показался Розали особенно чудесным, и они блуждали по аллеям и тропинкам до темноты, разговаривая удивительно мало и даже сумев ни разу ни из-за чего не поссориться. Эта безупречная идиллия кончилась на обратном пути от парка к центру города, когда какой-то автомобиль с бешеной скорость пронесся по тянувшейся вдоль дороги луже, и поднятое им цунами грязной дождевой воды обрушилось на шедшую ближе к краю тротуара Розали.

На секунду она застыла на месте, чувствуя, как холодные капли бегут по волосам, впитываются в вельветовую куртку и джинсы, а потом вдруг расхохоталась.

- Господи, я неудачница, я такая неудачница! - воскликнула она сквозь смех, не слушая вопросов Эммета о том, сильно ли она намокла, и высказываний в адрес окатившего ее гонщика. - Ты не думаешь, что это заразно? Перед баскетбольным финалом нам надо будет держаться друг от друга подальше, а то вдруг я заражу твою удачу своим лузерством! Это будет с моей стороны кармически безответственно!

Расхохотавшись, Эммет безнадежно покачал головой и, обхватив ее за плечи, притянул к себе так сильно, что стало немножко больно.

- Пойдем скорее, пока ты не замерзла и не заболела чем-нибудь посерьезнее синдрома невезучести, - сказал он и с усмешкой добавил: - Совсем как в старые-добрые времена: снова ты мокрая до нитки, и снова мой горячий шоколад и плед к твоим услугам!..

Секунду поколебавшись, Розали покачала головой и с непонятной решимостью сказала:

- Нет. Пойдем лучше ко мне. - Поймав удивленный взгляд Эммета, она весело пояснила: - Ты уже угощал меня и какао, и жаропонижающими - теперь моя очередь.



Розали редко когда приглашала в гости даже подруг, а Эммета позвала и вовсе впервые и теперь, войдя в дом, не знала толком, что положено делать дальше: предложить чего-нибудь выпить, или что-нибудь посмотреть, или... Почему-то пребывание на своей собственной территории не придавало ей уверенности, а наоборот, лишало и тех ее немногих крох, какие еще оставались. Мама до конца недели была в Нью-Йорке по работе, Кинг уехал еще утром, собираясь составить ей компанию на выходных, но сейчас Розали не радовало их отсутствие, и она смутно жалела, что не может с улыбкой прошествовать в гостиную, представить им Эммета и провести весь вечер за милой и пресной, но зато такой безопасной семейной беседой.

Нужно было переодеться и смыть с лица и волос отвратительную грязную воду, и Розали хотела было предложить Эммету подождать ее в гостиной, но это показалось ей неприятно формальным и сухим, совсем не подходящим к тому, что она чувствовала к нему, и она вдруг услышала, что говорит:

- Хочешь, покажу тебе мою комнату?

Для нормальных людей это ровно ничего бы не значило, но для Розали позволить кому-то войти в ее ограниченный четырьмя сплошь оклеенными постерами стенами мирок было очень, очень сложно и очень много значило. Возможно, Эммет это понял, потому что за шутливостью в его голосе слышалось что-то совсем другое, когда он ответил:

- Ого, меня приглашают в принцессину башню!.. От такого предложения не отказываются!

Немного нервно улыбнувшись, Розали направилась через просторный холл к лестнице и, взбежав на второй этаж, толкнула дверь своей комнаты и первой вошла внутрь.

Наверное, не помешало бы прибраться, прежде чем приглашать гостей, подумала она, оглядывая неряшливую гору книг и тетрадей на столе, среди которых было аккуратно расчищено место для дорогого белоснежного макбука, на стопку музыкальных дисков на подоконнике и свисающие из-под подушки проводки наушников от плеера, но сдержала порыв быстро смести все со стола в ящики, расправить покрывало на кровати и убрать раскиданные по всем горизонтальным поверхностям ручки, старые блокноты и исписанные непонятно чем листки бумаги в надлежащее им место. Весь этот хаос тоже был частью ее самой, а она не хотела себя прятать.

Эммет остановился за ее спиной, глядя на калейдоскоп фотографий на стене напротив окна, на старые, успевшие выгореть постеры с Аврил Лавинь, Хью Джекманом и «Матрицей» над письменным столом, музыкальную гору на подоконнике, на написанные разноцветными красками прямо на бело-голубых обоях цитаты из ее любимых фильмов, песен и книг...

- «Лето придет»... - прочитал он одну из них и, приобняв Розали сзади за талию, сказал: - Да, это точно твоя комната.

Улыбнувшись благодарно и почему-то с большим облегчением, Розали еще немного постояла так, откинув голову на плечо Эммета и блаженствуя в этой тишине и в тепле его объятия, а затем выскользнула из его рук, вытащила из шкафа чистые джинсы и рубашку и подошла к двери ванной.

- Я быстро, - сказала она и, неловко разведя руками в гостеприимном жесте, весело воскликнула: - Чувствуй себя как дома!

Заперев дверь на замок, Розали села на край ванны и попыталась разобраться в том, что с ней происходит. В доме было очень тепло, но ее то и дело окатывали волны холодного озноба, а вытянув перед собой руки, она увидела, что пальцы у нее дрожат. Странная, лихорадочная, почти жертвенная решимость переполняла ее, но она не могла до конца ощутить, на что же именно готова решиться. Тряхнув головой, Розали поднялась на ноги и, быстро раздевшись, посмотрела на расцветший на правом колене синячище, похожий на въевшееся в кожу чернильное пятно. Опять... Вспомнился тот вечер, когда она сидела в гостиной дома Эммета, и он гладил ее разбитую об угол стола руку. У них все начинается с синяков... Она тихо засмеялась, и новая волна холодного, будоражащего трепета прилила к сердцу, рассыпавшись на коже брызгами мурашек. Пытаясь отвлечься от этого ощущения, она взглянула на взятую из шкафа одежду. Это оказалась старая серо-зеленая рубашка отца, в которой она, как в волшебных сияющих доспехах, всегда чувствовала себя удивительно защищенной, почти неуязвимой. Застегнув ее до самого горла и подняв с пола джинсы, она собралась было надеть их, но тут ее взгляд упал на зеркало, отражавшее ее, полуодетую и призрачно бледную, в своей серебряной глубине. Бросив джинсы на пол, Розали шагнула ближе. В просторной, доходившей ей до середины бедра рубашке она показалась себе еще более худенькой, чем была на самом деле, одновременно совсем ребенком, но при этом очень, даже слишком... взрослой. Соблазнительной. От этой мысли горло на секунду сжало нервным спазмом, и она, не отрывая взгляда от зеркала, увидела, как прямо на глазах ее щеки загораются густым, горячим румянцем. Стараясь ни о чем не думать, она закрутила волосы в неаккуратный узел и быстро вышла из комнаты.

Эммет обернулся на звук открывшейся двери и замер, не успев сказать ни слова, как будто превращенный увиденным в камень. В зеркальной створке шкафа напротив Розали увидела свое отражение в полной рост, и оно подействовало на нее точно так же: замерев и не смея шевельнуться, она ждала его реакции и в панике все спрашивала и спрашивала себя, что же она делает, не в состоянии наконец дать ответ на этот вопрос.

Еще несколько секунд прошли в полной тишине, и Розали даже вздрогнула, когда возглас Эммета нарушил это взрывоопасное молчание:

- Ну и синяк! Надо было нам раньше им заняться. Ладно, давай попробуем оказать тебе нескорую помощь. Ложись...То есть, - он испуганно потряс головой, как будто пытаясь отогнать от себя то, что только что сказал, - то есть садись на кровать.

Розали ощутила, как к щекам приливает кровь - совсем как несколько минут назад перед зеркалом в ванной - и, почему-то не в силах отвернуться, медленно попятилась к кровати, не отводя взгляда от лица Эммета. Ей казалось, что если этот зрительный контакт прервется, то тогда у нее не хватит смелости остаться с ним рядом ни на секунду больше, и страх прогонит ее прочь, обратно в ванную, под защиту запертой двери и оставленной там одежды. Еще шаг назад - и край кровати толкнул ее под колени, и Розали неловко упала на нее, нервно сжав пальцами мягкий уголок подвернувшейся под руку подушки.

Эммет сел с ней рядом и, бросив взгляд на прикроватный столик, на котором среди чайных чашек и оставшихся после Рождества бумажных снежинок красовалась целая коллекция всевозможных флаконов с туалетной водой, заявил:

- Вместо всего этого у тебя здесь должна быть аптечка первой помощи - уж слишком часто ты набиваешь синяки!

В его тоне явственно звучал легкий вызов и вопрос, но Розали предпочла сделать вид, что не поняла, к чему он клонит, и Эммет, поняв, что она не собирается объяснять ему происхождение ее синяков, вздохнул и, достав из своей сумки тюбик с мазью, принялся за дело.

Напряжение, копившееся в ней все эти минуты, разрядилось резкой дрожью, пронзившей Розали, едва Эммет коснулся ее. Зачем-то задержав дыхание, она смотрела, как его пальцы медленно скользят по ее колену, и гулко колотившееся в груди сердце сбивалось с ритма, когда непрошеные мысли о том, как он коснется ее в совсем других местах, вспыхивали в ее голове яркими огненными фейерверками. Крем от синяков быстро впитался, но Эммет не убирал руку, и Розали неосознанно накрыла его ладонь своими пальцами, пытаясь не то остановить его, не то наоборот удержать его ласкающее прикосновение. Мелкая дрожь охватила все тело, она едва могла дышать, глядя Эммету в глаза и не решаясь даже моргнуть. Он наклонился, как будто собираясь поцеловать ее, но вместо этого только спросил:

- Что ты делаешь?..

Розали не сразу поняла, о чем на самом деле он спрашивает. Она уже ничегошеньки не понимала. Снаружи ей было холодно, изнутри - жарко, душно от своих мыслей и своего неловкого, панического страха. Напряженная решимость, завладевшая ей раньше, бесследно исчезла, она уже не понимала своих желаний, и в образовавшейся пустоте начало разрастаться совсем иное чувство - стыд. Она чувствовала себя дурой, такой смешной, такой нелепой... Не зная, как иначе ответить на его вопрос, Розали сжала ладонями его лицо и быстро прижалась задрожавшими губами к уголку его рта. Ни на что большее у нее уже не хватило отваги. Но другого ответа и не понадобилось.

Она глупо думала, что пока Эммет будет расстегивать длинный ряд пуговиц на ее рубашке, она успеет взять себя в руки и хоть немного приготовиться, но вместо этого он просто потянул вверх края, она покорно подняла руки, и он стянул с нее рубашку через голову. Розали застыла, закрыв глаза и часто дыша, чувствуя, что он смотрит на нее, и изнемогая от ощущения своей незащищенности перед ним, от резкого возбуждения в ожидании его первого прикосновения.

- Ты... так хороша... - выдохнул Эммет, и от звука его внезапно охрипшего голоса нервная дрожь охватила все ее тело. А потом она ощутила осторожное прикосновение его пальцев, скользнувших по ее ключице ниже, к груди, тихо всхлипнула, и он, прижавшись губами к ее губам, медленно опустил ее на постель.

Не зная, что делать, Розали обняла его за шею, погрузила дрожащие пальцы в его волосы, запрокинула голову, невидяще глядя расширившимися глазами в потолок. Это было так странно, неловко - чувствовать тепло чужого тела так близко к своему, так много, так... везде. Его губы на ее шее, его руки, скользящие по ее плечам, по талии, ее грудь, мягко прижимающаяся к его, их соприкасающиеся колени и бедра... Этих ощущений было слишком много, и они должны были быть приятными, но смущения и испуга она чувствовала намного больше, чем удовольствия, и мучительно боялась оттолкнуть Эммета своей безответностью и сухостью, но не могла перебороть себя. Может быть, догадавшись о том, что с ней происходит, Эммет, отстранившись, прижался лбом к ее лбу, легонько поцеловал ее в губы и прошептал:

- Роуз, это я, ты помнишь?..

Розали нервно улыбнулась и только тогда осознала, что почти не дышала, задерживая дыхание так долго, что заболела грудь. Эммет наклонился, снова поцеловал ее в шею, возле уха, и она чуть слышно ахнула - в этот раз было приятно. Очень.

- Кажется, я нашел твое слабое место, - все с той же непринужденно счастливой улыбкой сказал он и провел пальцами по ее шее там, где оставил поцелуй мгновение назад.

Розали вновь улыбнулась, но чуть более уверенно. Его слова рождали в ее ощущениях отвлекающую веселость и легкое, светлое спокойствие, расслабляющее словно бокал шампанского, ей нравилось это. И, поняв это, он говорил. Говорил ей, какая нежная у нее кожа, какие красивые руки, как вкусно целовать ее, как сладко она пахнет, как сводит с ума, и его голос, его слова растапливали корку сдерживавшего ее напряженного холода, как будто возвращая ей способность чувствовать. И сквозь робость, неловкое неумение и страх начало пробиваться удовольствие, одурманивающее, горячее, ударяющее в голову - растекающееся по телу помимо парализованного сознания наслаждение его близостью, прикосновениями его рук и губ, его голосом, его смелостью, позволяющей ей быть робкой и слабой... Тем, что это он, здесь, сейчас, с ней.

Тянущая боль и совершенно безумный трепет той обморочной жертвенности, что захватила Розали раньше, вмешались в это обволакивающее блаженство вместе с ее тихим вскриком, разорвавшим густую от звуков их частого дыхания тишину. Чувствуя сквозь стянувший низ живота болезненный спазм его движения внутри нее, она задыхалась от нестерпимого смешения физической боли и оглушающего чувства своей полной принадлежности ему, их соединенности. Эти незнакомые ощущения ударяли в голову и одновременно пугали своей сокрушающей силой, страх не давал забыться, грубо обостряя сознание, и, разрываемая этим нестерпимым контрастом, Розали не сразу поняла, что с исступленной мольбой шепчет его имя, сама не понимая, о чем именно просит - просто потому, что сейчас только он был всем, что она чувствовала, а самой ее уже и не осталось.

После она была как будто без сознания, а Эммет как будто пьян. Он говорил ей что-то, сбивчиво, искренне, отчаянно нежно, но она не различала слов - они как будто, минуя слух, сразу лились в ее засыпающую душу. Хотелось что-то ответить, но в мыслях, в чувствах, во всем теле была удивительная густая, головокружительная слабость, и Розали, словно заново учась двигаться, протянула непривычно тяжелую и непослушную руку, мягко провела пальцами по его плечу и тихонько пробормотала его имя. Это была единственная ее осознанная мысль, единственное ясное ощущение. Он. И все...

- Я так и знал, что у тебя есть татуировка, - шепнул Эммет, улыбнувшись. Его ладонь лежала на ее талии, и Розали казалось, что под его теплыми пальцами маленькая кроваво-алая роза, вытатуированная на коже два года назад, очередным протестом против смерти отца, словно оживает, распускается, растет... Это было последнее, о чем она подумала, прежде чем ватная дрема оставила ее лежать оглушенной, другой и счастливой в его неуверенных руках.

Форум