Дневник героя.

Первый раз я увидел восхищение в Катиных глазенках, когда вытащил ее котенка из-под автомобиля.
Нет-нет, не подумайте, я вовсе не бросался под колеса мчащегося транспорта, чтобы спасти чью-то живность – не такой я дурак! Старенький «Жигуль» преспокойно стоял во дворе. А котенок Кати (правда, я тогда еще не знал, как ее зовут) зачем-то залез под машину и вопил.

Девочка сидела на корточках, смешно подоткнув нарядное платье, чтоб не испачкать, немыслимо изгибалась вбок, пытаясь заглянуть под днище, и чуть не плача, звала: «Кис-кис-кис, Барсик, Барсик, иди сюда!»
Барсик истошно мяукал, но вылезать почему-то не желал. Котенка мне не было жалко нисколько: нефиг лазить куда не надо и впредь умнее будет. Зато почему-то стало жаль бант, который постепенно съезжал с макушки девочки и вот-вот должен был упасть в лужу. Бант был красивый. Если б не он, я бы ни за что не сделал то, что сделал: лег на живот прямо в грязь, заполз под машину и вытащил упирающегося перемазанного котенка. В общем-то, удовольствие, которое я испытал при виде засветившейся в глазах девчонки признательности, перевесило неприятные ощущения от взбучки, которую мне устроила матушка дома.
Кате было шесть лет, мне тринадцать.

Второй раз я ощутил себя героем уже лет в восемнадцать. И опять из-за нее.

Я пересекал заброшенную детскую площадку, сокращая путь домой, и увидел Катю, сидящую на лавочке и горько плачущую. Я вовсе не джентльмен и не считаю своим долгом спасать попавших в беду девиц, но она размазывала слезы по грязным щекам и вытирала нос рукавом, и эстет во мне возмутился. Пришлось подойти и отдать ей свой носовой платок. Оказалось, она потеряла деньги, которые ей дали родители, чтоб она купила в магазине хлеб, и ей страшно было идти домой и в этом признаваться. Пришлось достать из кармана и дать ей подходящую по номиналу бумажку. Дождь из слез кончился, ее чумазое лицо засветилось солнцем. Она, конечно, пыталась впоследствии вернуть мне долг, да я не взял. Ерунда это, а не сумма – я на пиво больше трачу.

Мне было двадцать три, и я возвращался поздно ночью домой. Уже приложил ключ к замку подъездной двери, как меня окликнули. Катя вышла из тени и сбивчиво пыталась мне объяснить, что слишком поздно гуляла, и не могу ли я проводить ее, потому что я у ее мамы на хорошем счету (с чего бы это, интересно?), и ее тогда ругать не будут, если увидят, что она пришла со мной. Честно говоря, лень было плестись в соседний подъезд, но терять звание героя в ее глазах (огромных и голубых, между прочим) не хотелось. Пришлось довести ее до квартиры, поздороваться с ее мамой, выражение лица которой вдруг резко сменилось с гневного на довольное, и получить от моей подопечной быстрый поцелуй в щеку. Губы у нее были прохладные.

Свое двадцатичетырехлетие я отмечал дома. Не юбилей же. Праздновали мы бурно. Постепенно гости разбрелись, а одну девушку некому было провожать. Пришлось мне. Черт, все-таки хлопотное это дело – быть рыцарем!
На следующий день бабушки, вечно сидящие на лавочке и всевидящие, живо так поинтересовались у меня:
- Хорошо, видать, отметил, Андрюша?
- Хорошо, - буркнул я, пробираясь мимо них.
- А что за девушку ты провожал? Чай, невеста твоя? Пора, пора тебе жениться!
- Невеста, невеста, - пробормотал я, желая отвязаться от назойливых бабулек, и тут прямо перед собой увидел глаза Кати. Вместо обычного восторга в них плескалось… Что именно, я не успел разглядеть, потому что она резко отвернулась и убежала.

Я не понял, что я сделал неправильно. А теперь вот сижу и думаю, что сделать такого, чтобы вновь увидеть восхищение в ее глазах. Потому что не быть героем – трудно!