Кортеж из четырех автомобилей не спеша двигался по перекрытым улицам Франкфурта. Все основные улицы были закрыты для автомобилей, полицейские кордоны сдерживали собравшихся людей, чтобы они не бросались под колеса машин. Провожать Эдварда Каллена вышел весь город. Здесь были и школьники, и студенты, и домохозяйки. Многие люди приехали с разных концов страны, чтобы проводить своего героя за океан. Эдварда искренне любили, им восхищались, ему подражали. Но только здесь он мог сбросить маску безразличия и стал собой. Скоро он вернется домой, и вновь станет недоступным.

Я сидела рядом с Эдвардом на заднем сидении автомобиля и старалась запомнить его всего – глаза, губы, косая улыбка, лукавый взгляд, запах. Я вбирала этот образ буквально по крупицам, стараясь удержать в памяти.

Но Эдвард уже вошел в роль звезды рок-н-ролла. Он оглядывался по сторонам, изредка махал рукой прохожим. Он был одет в парадную форму темно-зеленого цвета, со всеми шевронами и аксельбантами. Капрал сухопутных войск США Эдвард Каллен отдал свой долг Родине и возвращается назад. Там он будет вновь встречаться со знаменитостями, петь песни и сниматься в кино.

Я же была безмолвной свидетельницей, случайно попавшей на величайшую аудиенцию. Мое сердце разрывалось от тоски и горя. Еще чуть-чуть, всего пара мгновений и несколько оброненных слез, и я буду умолять, что бы он увез меня с собой. Но я не поддалась слабости. Я так же, как и он, безразлично улыбалась людям, которые плакали, не таясь.
Эдвард всю дорогу не выпускал меня из объятий. Я прижалась к нему и слушала такой родной и успокаивающий стук его сердца. Наслаждалась в последний раз теплом его тела. Я не представляла, как дальше буду жить без его губ, прикосновений, объятий. Мне казалось, что я пребываю в кошмарном сне, но стоит ущипнуть себя, и он закончится. Но здравый смысл всё твердил, что это последние минуты, что я и Эдвард проводим вместе.
Каллен чмокнул меня в макушку и протянул какой-то сверток.

- Вот, Белла, это моя военная куртка. Храни ее, она не раз спасала меня из передряг.

Я прижала к своей груди полевую куртку цвета хаки и почувствовала исходящее от нее тепло. Больше мы не разговаривали. Ехали молча, каждый думал о своем. Но я знала, каких усилий стоит Эдварду выпустить меня из своих объятий.

Подъехав к въезду в аэропорт, кортеж остановился. И со всех сторон к машинам побежали люди. Сотни юношей и девушек, с плакатами, с цветами в руках и со слезами на глазах атаковали наш центральный лимузин. Они кричали, били по стеклам, кто-то даже залез на крышу.

Полиция и военные отгоняли толпу. Я сжалась от ужаса. Неужели они готовы растерзать своего кумира, лишь бы это позволило прикоснуться к нему? Чего добивались все эти люди? Я не понимала смысла происходящего. Мне было безумно жаль Эдварда, который с улыбкой на своих красивых губах стойко выносил все это.

Лишь мне было известно насколько тяготит его такая слава. Но Каллен уже не мог жить без этого. Как только сверкали вспышки репортеров, он преображался и становился надменным, красивым и таким желанным, что и я поддалась его магнетизму. Я хотела вцепиться в него мертвой хваткой. Показать всем, что Эдвард Каллен мой.

Первым из машины вылез Джаспер и стал придерживать дверь. Затем вышел Эдвард, прижимая меня к себе. Люди в неистовстве пытались дотронуться к Каллену, протягивали руки. Я жутко испугалась. Мне показалось, что мои фантазии становятся явью, и эта толпа готова разорвать Эдварда на кусочки, что бы оставить при себе своего идола. Но он с легкой улыбкой на губах шествовал к взлетной полосе.

Все эти люди остались за сетчатым забором. Кто-то залез на него, остальные же принялись раскачивать его руками и в едином экстазе скандировать «Эдвард!». От криков истеричных девчонок у меня заложило уши, но они продолжали визжать и выкрикивать самое святое для меня имя. Я приняла это, как знак осквернения моей святыни. Эдвард мой! Разве они знают, как ему бывает больно и тяжело на душе от одиночества? Эти девушки не догадываются, какой он бывает в минуты счастья. Они придумали его себе, и только я знала, каков он на самом деле.

Меня ослепили фотовспышки. Около трапа самолета собралось около сотни журналистов и фотокорреспондентов. И вот последний поцелуй. Легкий и невесомый, словно дуновение летнего ветерка. Эдвард отстранился от меня, но вновь притянул к себе, вдохнул запах моих волос.

И всё. Легкой походкой он поднялся по трапу. Повернулся к толпе лицом, отдал честь и помахал рукой. Подмигнул, глядя в мою сторону, и беззвучно одними губами произнес: «Люблю тебя».

И вот он скрылся в самолете. Трап отъехал, дверь закрылась.
Железная птица унесла мою любовь на другой конец земного шара. Я осталась в этой чужой и холодной стране одна с незаживающей раной в сердце.

Вернувшись домой, я упала на кровать, прижимая к груди его куртку и проплакала весь день и бессонную ночь. Как мне жить дальше я не знала и не собиралась загадывать. Я просто ждала, что когда-нибудь он вернется за мной.

На следующее утро по дороге в школу меня остановила Анджела с газетой в руках и произнесла:

- Белла Свон, какого черта о тебе пишут все газеты Германии? - и протянула мне утреннюю газету, где на главной странице была моя фотография и подпись: «Эта девушка провожала Эдварда».

Мои ноги подкосились, лицо побледнело, и я готова была сиюминутно упасть в обморок. И фото было соответствующее: я со слезами на глазах, поднесла руку ко рту, чтобы не разрыдаться в полную силу.

Ничего не сказав Анджеле, я побежала в школу, думая что, там я могу скрыться от любопытствующих. Но мои одноклассники вовсю таращились на меня, как на диковинное животное. И еще меня вызвал к себе в кабинет директор.

Как только я ступила за порог кабинета директора, то на меня обрушились фотовспышки и гвалт людских голосов. В маленький кабинет набилось до двух десятков человек. Они, перебивая друг друга, сыпали вопросами, смысл которых я не понимала. Многие говорили по-немецки, но большинство же перешли на английский. Всех этих журналистов интересовало, кто же я такая.

Усадив меня за стол, уставленный микрофонами, директор произнес:

- Дамы и господа, для нашей школы это такая честь.

Но его никто не слушал, газетчики начали атаковать меня вопросами:

- Сколько вам лет?

- Это правда, что вы учитесь в девятом классе?

- Да, - только успела ответить я.

- Сколько вы встречались с Эдвардом?

- Несколько месяцев, - ответила, не считая нужным вдаваться в подробности. Эти люди меня пугали. Я никогда не любила быть в центре внимания. Меня вполне устраивала роль тихой спутницы Эдварда Каллена. Я никогда не задумывалась, насколько же популярен мой любимый, и что, рано или поздно, мне придется вести такую же жизнь, что и он.

- Он уже позвонил вам? А вы знаете, что Таня Денали встречала его в аэропорту в Лос-Анджелесе?

- Что? – у меня не было слов.

До своей службы в армии Эдвард официально встречался с этой голливудской блондинкой, которая пыталась оставить конкуренцию Мерлин Монро. Каллен говорил, что это была игра на публику и его «счастливый билет» в Голливуд, но в те времена я не понимала, что это может означать.

В тот момент я захлебнулась в слезах и убежала из этого сумасшедшего дома. И со школы тоже. Рене разрешила не ходить на занятия неделю, пока не уляжется шумиха. Чарли же все время бурчал, что, даже уехав, Эдвард Каллен не может оставить в покое его семью.

Целыми днями я сидела дома, не зная чем заняться. И вот я решила вечером посмотреть телевизор. На черно-белом экране мелькнуло знакомое лицо. О, Боже мой! Эдвард. Я буквально прильнула к телевизору, провела пальцами по изображению. Эдвард был одет в блестящую рубашку, темные узкие брюки, лакированные туфли сияли в свете прожекторов. Он сидел в студии, положив ногу на ногу. Сумасшедшая прическа, озорной блеск глаз. Такой далекий, такой родной.

На экране бежали немецкие тиры, разговор же шел на английском.

Диктор спросил:

- Мистер Каллен, ходят слухи, что в Германии вы бросили девушку.

Эдвард усмехнулся, и сказал:

-Вы задаете опасные для меня вопросы. Да, я действительно встречался с дочерью офицера, она очень милая и приятная девушка, но э это не был бурный роман. Она помогла мне скрасить мое одиночество.

- А что сейчас?

- Хм, - Эдвард запустил руку в волосы. - А сейчас – Голливуд и создание новых песен.

Я судорожно хватала ртом воздух. Ну почему? У меня не было сил плакать. Он не может открыто на всю страну сказать, что любит меня, иначе, это плохо отразиться на его карьере. Любовь популярного актера и исполнителя и несовершеннолетней девчонки не может привести ни к чему хорошему с точки зрения общественности. Умом я все понимала. Но моя душа не принимала таких объяснений.

После отъезда Эдварда я погрузилась в тоску. Ничто меня уже не радовало. От прежней Беллы остался призрак. На школу мне было плевать, с родителями я общалась односложными фразами. Друзей у меня не было.

Вместо того, чтобы направиться в школу, я каждый день бродила по городу, по тем местам, которые мне напоминали о наших встречах. И день, и ночь мои мысли были об Эдварде. Я пыталась восстановить в памяти каждую черточку его лица, глаза, губы, его смех, лукавство, затаенное в горечи его одиночества. Раз за разом я возвращалась к нашим первым встречам, нежным и несмелым поцелуям. Повсюду мне мерещился его образ. Но не тот, экранный и фальшивый, а живой, настоящий, только мой.

Так летели дни, складывались в недели. Недели перетекали в месяцы. Я ничего не замечала вокруг, едва обратила внимание, что мы переехали на новую квартиру.
И еще я писала письма, каждый день. Я их отправляла, даже не надеясь, что получу ответ.

«Дорогой Эдвард! Прошло полгода после твоего отъезда, а от тебя ни весточки. Я очень люблю тебя. Если я хоть что-то значу для тебя, то ответь мне. Целую. Белла».

Кроме того, я собирала любую информацию, связанную с Эдвардом Калленом – фотографии, почтовые открытки, вырезки из газет. Каждую ночь я брала его куртку и одевала на себя, и мне казалось, что это Эдвард согревает меня своим теплом.

Сама не замечая, каким образом, но я уподобилась всем тем девушкам, что поджидали его у калитки серого особняка, карнизы которого были увиты плющом. Я ходила туда день за днем, стояла у одинокой калитки. Там больше не собирались поклонницы, не звучала музыка, в окнах не мелькали силуэты танцующих пар. И я бродила бледной тенью, вспоминая свои счастливые минуты. Как жить дальше ответа не было.

Виссбаден, Германия, 1961 год.

После отъезда Эдварда прошел год. От него не было никаких вестей. Я продолжала просто существовать. Единственное, что придавало мне сил – надежа и вера в то, что Эдвард вернется за мной.

Я сидела на скамейке возле нашего нового дома и ждала почтальона. Я каждый день получала почту лично в руки. Боялась, что Чарли или Рене будут прятать его письма. Но их не было.

Ко мне подошла Рене, обняла за плечи. Я прижалась к маме и поняла, что сейчас заплачу. Все это время мама терпеливо ждала, что моя апатия закончится, и не пыталась заводить разговоры на болезненные темы. Но ее материнское сердце болело и щемило от одного взгляда на мой подавленный вид. Я благодарна ей за подобное терпение. Если бы не она, то неизвестно, как бы сложилась моя дальнейшая жизнь.

- Белла, милая, так не может дальше продолжаться. Прошел год после его отъезда. Это достаточный срок.

Мне хотелось зажать уши и убежать, ведь умом я понимала, что мама права.

- Давай я испеку пирог, и ты позовешь подруг? – улыбнулась Рене.

Я тяжело вздохнула. Нет у меня подруг. У меня никого нет, кроме портрета Эдварда в моей комнате.

Мама встряхнула меня за плечи.

- Белла, ты должна жить. Пообещай мне, что ты возьмешься за ум, будешь учиться, перестанешь, наконец, страдать и изводить нас.

- Но, мама, я люблю его, - из моих глаз ручьем текли слезы. Рене покрепче прижала меня к себе.

- Ох, девочка моя. Ты еще так молода. До двадцати лет ты еще тысячу раз влюбишься, разлюбишь, - мама уже не могла сдерживать душившие ее рыдания. Так мы и плакали, обнявшись на скамейке в весенних сумерках. Я поняла, что во мне Рене видит себя в тот момент, когда она познакомилась с моим биологическим отцом. И она всеми силами пыталась унять мою душевную боль, хотя, ей это было не по силам.

Виссбаден, Германия, 1962 год

Еще один год пролетел незаметно. Учиться я так и не смогла нормально. Школу не любила, друзей у меня не было. Анджела давно уже перестала со мной общаться, видя, что я ничего не собираюсь ей рассказывать про свои отношения с Эдвардом. Я писала в дневник свои мысли, собирала фото Эдварда со знаменитостями, помогала маме по дому, но моя душа была мертва, а сердце увез Каллен с собой.

И вот однажды поздно ночью в тишине спящей квартиры, раздался ночной звонок. Трубку взяла я, так как привыкла проводить ночи без сна.

- Вас вызывает Лос-Анджелес, соединение в течении трех минут, - сказала девушка-оператор.

Я села на пол, меня сотрясала крупная дрожь. Это же… Он читал мои письма, он знает про новый номер телефона. Три минуты показались бесконечностью. Мне казалось, что мое сердце сейчас вырвется из груди, я не могла унять сбившееся дыхание. И вот сухой щелчок и с противоположного конца провода я услышала:

- Привет, малыш, скучала? – его бархатный баритон не могла исказить телефонная связь. По моей спине побежали мурашки, как и прежде от его жаркого шепота.

- О, Эдвард, я так рада, - удерживая рвущиеся рыдания, сказала я.

- Я ужасно соскучился, детка. Я заказал на твое имя билет до Лос-Анджелеса. Жду тебя любимая, приезжай, - и Каллен положил трубку.

Я сидела на полу окрыленная и раздавленная одновременно. Мне так много хотелось сказать ему. Как я люблю, как жду, как скучаю. Скоро мы увидимся, и он будет вновь рядом.

Взвизгнув, я закружилась по комнате и побежала в комнату к родителям. Рене спала, а Чарли сонно моргал, когда я ворвалась к ним и прыгнула на постель. Рене открыла глаза, а папа смотрел мимо меня. Кажется, он догадался, кто посмел позвонить нам среди ночи, и отчего я вновь стала собой.

- Мама, папа! Эдвард позвал меня в Лос-Анджелес! И уже заказал билет! Так, что вот!

А Чарли опрокинул голову на подушку и страдальчески произнес:

- О, Господи! Неужели снова...