17 несчастье или "Сломанная рука, разбитое сердце".

Я гнал со скорость сто двадцать километров в час. И это по городу. Если бы меня остановили, то я остался бы без права вождения на целую вечность. Но мне было плевать. Любому, кто хоть мельком посмотрел бы на Беллу, было неважно все, кроме этих побелевших костяшек пальцев, так сильно ты сжимала кулаки, тонкой полоски губ, прерывистого дыхания.
Уже через десять минут мы бежали по коридору больницы. Ты поскользнулась на каблуках и остановилась, чтобы сбросить туфли и побежать босиком. Я подобрал их и последовал за тобой. Ты остановилась перед дверью с табличкой "Предоперационная" и замерла, зажмурив глаза. Через секунду я услышал громкий вдох и щелчок открываемой двери.
Уже час я ерзал на банкетке в прихожей. Карлайл звонил мне: спросить о новостях. Мне нечего было рассказывать.
- Отец, уже час. Это хороший или дурной признак?
- Эдвард, никто не знает. Я провел переговоры, перепробовал все - трансплантат доставят не раньше понедельника. Нам нужны сутки, и остановить кровотечение.
- Спасибо, отец.
- Сынок, у каждого есть свой Эмбри - это почти как родной человек. Ей нужна будет поддержка, это нелегко.
- Я понимаю, пап.
И я думал, что понимал, правда. Но это было до того, как под дверью в предоперационную появилась молодая пара лет тридцати. Они выглядели как призраки. Только подобие человека. Две пары пустых глаз и, возможно, два опустошенных сердца. Мужчина сжимал плечи девушки, она жалась и плакала ему в плечо. От них буквально исходил страх. Родители маленького Эмбри.
Наверное, так и выглядит ад: невозможность помочь своему ребенку. Я не мог придумать пытки ужаснее.
Еще через полчаса дверь распахнулась, вышел мужчина в маске и хирургическом костюме. Он подошел к паре и что-то сказал им, отрицательно качая головой. Вердикт вынесен, дамоклов меч, что висел над ними, снес голову. Смерть приравнивает всех. Приравнивает, делая людей беспомощными.
Я видел, как женщина начала опадать в руках у мужчины, он рыдал, прижимая ее к себе. Хирург помог ему, унося безутешную мать куда-то.
В мире столько несовершенств. Дети не должны хоронить родителей. Это слишком больно, чересчур большая потеря для них. Но родители, заставшие смерть своего чада, это еще хуже, чем смерть. Я предпочел бы сгореть заживо, лишь бы никогда не чувствовать такого на собственной шкуре.
Я смотрел вслед удаляющимся незнакомцам и чувствовал их боль, она была осязаема.
Шум открывающейся двери заставил меня обернуться. Ты вышла из операционной в хирургическом костюме. Я бросился навстречу, желая обнять. Ты отшатнулась от меня, остановив жестом. Выражение твоего лица поразило меня: смесь боли и ярости. Истинная агония.
- Буду через минуту, - сквозь зубы прорычала ты, бросившись широкими шагами к двери, с надписью "Ординаторская". Затем я услышал звук удара и звон стекла.
Я ворвался в комнату, и передо мной раскинулась ужасающая картина: Белла стояла над раковиной, над которой висело то, что раньше было зеркалом; ее рука кровоточила, из тыльной стороны торчали осколки. Гневный оскал на лице Беллы. Я схватил тебя в охапку и прижал руки по швам. Ты вырывалась так яростно, что сомнений не оставалось: у тебя истерика, бурная, с выбросом адреналина. Стадия агрессии. Я шептал: "Шшш. Я рядом. Я здесь. Потерпи, моя хорошая, моя маленькая". Ты дергалась в моих руках еще три минуты, крича:
- Сутки! Долбаные сутки! Я не успела! Сутки! Нет!
Потом ты замерла, внезапно затихнув. И я услышал всхлипы. Мое сердце разрывалось от этой боли.
- Шшшш. Поплачь, моя хорошая. Я рядом, я здесь. Поплачь.
Я гладил тебя по спине, продолжая сжимать в объятиях. Всегда считал женские слезы неприятными, но твои - они просто сжигали меня изнутри. Если бы я мог взять твою боль себе. Но ты потеряла друга, которого любила. Мир, где дети умирают, никогда не будет справедлив, черт его дери!
Ты потяжелела в моих руках, и я поднял тебя, потому что знал: все это обессилило тебя. Белла обняла меня за шею, и я почувствовал тепло, оно ползло по моей спине. «Кровь!» - дошло до меня, наконец. Твоя рука ранена.
Я нес тебя в свадебном стиле через полбольницы, а ты продолжала всхлипывать у меня на груди. В приемном отделении сидела та же брюнетка, с которой мы встретились в день нашего знакомства. Она вскочила, когда увидела нас.
- Белла! Боже, что с ней? Милая, все будет хорошо, держись.
Маленькая брюнеточка посмотрела на меня, и я, насколько мог быстро, объяснил, что у тебя ранена рука и истерика. Элис, как позже выяснилось, сказала следовать за ней. Мы вошли в тот же кабинет, что и две недели назад, и там снова была Розали. Твоя подруга подскочила, а я уложил тебя на кушетку. Осмотр и рентген показали "перелом по типу трещины", Розали наложила гипс, вынула осколки и зашила раны.
Ты уснула после укола. Элис предложила сопроводить тебя до дома, вернее, она бы съела меня заживо, если бы я отказал. Вторая твоя подруга сказала, что приедет сразу после смены. Я ехал со спящей Беллой на руках и понимал, что впервые за последний час дышу спокойно. Пусть хоть весь мир полетит к чертям, но пока я сжимаю тебя в объятиях, у нас есть шанс справиться.
Мы с твоей подругой тихо переговаривались. Элис рассказывала про твою сильную привязанность к Эмбри.
- Это был ее первый по-настоящему трудный пациент. Его родители из резервации, и по каким-то дурацким обычаям обращаться к врачу у них в племени не принято. Эмбри доставили два года назад, умирающего. Нужно было срочно влить кровь, но переливание крови считается недопустимым среди квилетов. Когда родители подписывали документы об отказе от медицинской манипуляции, в комнату ворвалась Белла и просто орала на них как умалишенная! Это было сумасшествие: отец Эмбри на две головы выше, а наша Белли бросается на него с кулаками. Позже они подружились, стали друг другу почти родными. Но тогда, - усмехнулась Элис, смотря на дорогу, - это была та еще бойня. В отделении до сих пор шутят, что всех, кто отказывается от реанимации, нужно отправлять к Свон на воспитательную беседу.
Мы подъехали к дому, и я вынес спящую красавицу на руках. Элис помогла мне, переодев тебя и смыв размазанную косметику с лица.
Перед уходом она сказала:
- Эдвард, знаешь, я ведь всегда пинком выпроваживала ее на свидания. Как это, в двадцать четыре года никого не хотеть? Я переживала, думала, что она просто не способна на чувства к мужчине. Ты же первый, кого она подпускает к себе по собственной воле. Она особенная, цени это.
- Спасибо Эл. Я понимаю, что околдовало в тебе Джаспера.
Брюнетка улыбнулась и сказала, чтобы я позвонил, если что.
Я вернулся в комнату, где на кровати, подтянув колени к груди, спала та, что разбередила мое сердце. Бледнолицый печальный ангел.
Я провел по твоим волосам, убирая их с лица, прижал тебя к себе и прошептал:
- Ты моя горемычная.
Прямо сейчас, в этой тишине, глядя на заплаканное лицо, руку в гипсе и стройную фигурку, я понимал, что за этим всем скрывается чистая душа. Пора было признаться себе: я полюбил тебя за эту душу.
- Любимая, - шептал я в каштановые кудри, пытаясь попробовать на вкус это слово. И от него становилось тепло и щекотно где-то под ребрами, словно в самом сердце медленно набирал обороты огонь, всего лишь тлеющий до этого. Любимая...