Я проснулась от того, что услышала шорох, доносящийся с первого этажа. Кажется, он исходит из кухни. Я перепугалась не на шутку.
Вставать с такой манящей постели совсем не хотелось. Состояние было сонным, я так и хотела вернуться обратно, в царство подушек. Окинув взглядом ложе, я обратила внимание на Эдварда, так мирно спящего в моей постели. Его ресницы трепещут, бросая забавные тени на скулы, губы сложились в узкую линию. Клянусь, ещё ни у одного мужчины я не видела таких алых губ, чем у него. Они походили на лепестки роз. Такие манящие, идеально-гладкие, со сладким приторным вкусом ванили. Не удержавшись от соблазна, я приникла к его губам в лёгком поцелуе. Эдвард слегка поморщился, напоминая мне больше ребёнка, чем взрослого парня. Уткнувшись носом в подушку, он продолжил спокойно посапывать. Потрепав его по волосам, я отошла подальше от кровати, чтобы больше не искушать себя.
Одев банный халат на своё нагое тело, я поспешила сходить вниз, проверить, что мне всего лишь показалось. Хотя с каждой минутой шорох был всё громче и громче. Я замерла на месте, когда услышала голос матери. Господи, они вернулись! Стоп! Отец говорил, что они уедут на всю неделю… Чёрт!
Словно фурией ворвавшись в комнату, я подлетела к Эдварду, начав трясти его за плечо. Как бы не хотелось его будить, мне придётся сделать это через силу.
- Эдвард, просыпайся, - шептала я ему, чтобы не напугать. Он повернулся в мою сторону, еле разлепив глаза.
- Что случилось? – спросил он хрипловатым ото сна голосом.
- Родители вернулись. – Его реакцию надо было видеть. Сначала он не понял, кого я имею в виду, но когда смысл моих слов медленно, но верно дошёл до него, его глаза расширились. Эдвард вскочил с кровати, быстро начав одеваться. А я не смогла не полюбоваться его совершенным телом. Какой же он красивый!.. Я начала сканировать его своим взглядом, пытаясь запомнить каждую чёрточку его потрясающей фигуры. Эдвард был воплощением мужской чувственности и сексуальности, являлся идеалом для любой женщины. Если не расписывать все его личностные качества, а рассмотреть только физическую красоту, то никаких листов не хватит, чтобы описать его обнажённое тело. Кожа Эдварда была светло-бежевой, с розоватым оттенком, придающим парню здоровый вид. Я обратила внимание на его шею, слегка тронутую щетиной, удостоив вниманием также и кадык. О, Боже… Я представила, как целую Эдварда, от моих ласк его тело сотрясает мелкая дрожь, он судорожно сглатывает, отчего кадык приходит в движение. Эта часть мужского тела всегда привлекала меня. Так же моим слабым местом были ноги. О да, у Эдварда были самые красивые мужские ноги, что я когда-либо видела. Иной раз мне казалось, что его ступни гораздо красивее моих.
Ещё я постоянно подмечала, что у некоторых парней кривые колени, что выдавало тот факт, что юноша ещё не сформировался, но у Эдварда… Я думаю, он мог бы стать моделью, украшать щиты в мегаполисе, например, рекламируя новое мужское бельё от Calvin Klein.
Дальше в моём воспаленном мозге стали всплывать образы Эдварда, воспоминания о том, что я думала когда-то,… но пыталась сдерживать свои мысли… и сейчас сдерживаю… Порочные мысли пресекали разумные, разумные же пытались выиграть мысленную схватку… И да, как бы я не пыталась себя контролировать, они всё равно прорвались наружу. Я и сейчас стеснялась того, что мне иногда лезло в голову, стеснялась своих желаний, думая, что такое могут хотеть только извращенцы. В общем, как бы я не пыталась сейчас думать о другом, например о том, что мои родители находятся в доме, я всё равно не могла засунуть свои мысли в далёкий ящичек моего сознания.
У Эдварда превосходная задница! От того, что я признаю это, хотелось провалиться под землю, желательно холодную, иначе я устрою самую настоящую преисподнюю, настолько сильно я горела от смущения и… желания. Глупо не признавать это… Но больше одновременно мне хотелось сжать Эдварда в тиски, касаться его везде, сгорать от сладкой истомы, заставляя гореть себя и его.
Эдвард уже начал застёгивать рубашку, скрывая кипельно белой тканью мышцы рук и груди, а также кубики пресса. Я никогда не замечала за ним рвения к спорту, достаточно было вести здоровый образ жизни, бегать по утрам и играть в баскетбол. Ох, это его слабость. На двери маленького гаража дома Калленов было прикреплено баскетбольное кольцо. Эдвард любил показать своё мастерство, выполняя с мечом разные трюки, а соседские девушки любили полюбоваться такой красотой.
- Белла! – Видимо, Эдвард уже не раз пытался достучаться до меня, пока я рассматривала его тело. Я почувствовала, как заливаюсь краской, как щёки начинают гореть жгучим пламенем, казалось, что даже волосы приняли малиновый оттенок. Резко сфокусировав взгляд на лице Эдварда, я не ожидала увидеть, что он смеётся. Сморщив лоб, я пыталась состроить недовольную рожицу.
- Прости меня, я не хотел тебя отвлекать, просто мне казалось, что ты тоже хотела бы переодеться. – Речь Эдварда была немного рваной, так как он пытался напялить на себя штаны. И как можно скрывать такую красоту под одеждой? Была бы моя воля, я бы ввела закон, по которому Эдвард Каллен обязуется ходить голым до конца своих дней. Звучит пугающе, но это того стоит.
- Спасибо, но я, пожалуй, не послушаюсь твоего совета.– Мне было всё равно, что подумает обо мне Рене. Настроения ломать комедию перед ней не было вообще.
Эдвард посмотрел на меня как-то странно. Будто сейчас своим поведением я совершаю огромную ошибку. Ах да, моей мамочке это не понравится. Хотя этот факт меня волновал в данный момент меньше всего.
И вот, Эдвард уже стоял одетый. Поражаюсь его оперативности и способности собраться за считанные секунды. Мы уже спускались по лестнице, когда я почувствовала, как мои ладони вспотели, что стало стыдно, и перед Эдвардом, и перед родителями. Хотя перед вторыми я не должна была испытывать такое чувство, как стыд. Я не маленькая девочка, у меня своя личная жизнь…
Прежде, чем я успела оправдаться перед самой собой, Рене заметила нас, спускающихся с лестницы. Никогда не любила её мимику, особенно выражение лица, которое у неё возникало во время удивления. А сейчас такая смесь из разных чувств: раздражение, злость, непонимание, удивление, немой шок и, конечно же, неприязнь.
- Здравствуйте, миссис Свон. Рад вас видеть, - прощебетал Эдвард сладким голосом, от которого мои колени подогнулись то ли от желания, то ли от страха. О нет, только не в это утро! Я не позволю испортить ему настроение.
Быстро взяв инициативу в свои руки, я начала подталкивать Эдварда в сторону двери, и была ему бесконечно благодарна за то, что он не стал меня останавливать. Ответа от Рене так и не последовало.
- Я люблю тебя, - прошептала я, захватывая губы Эдварда для поцелуя. Не хотелось медлить, не хотелось растягивать удовольствие, зная, что в любую минуту нам могут помешать. Поэтому начала я сразу требовательно и решительно, проникая языком в его рот, даря ласку, в которой мы оба нуждались. Я пыталась обнять его как можно крепче, чуть ли не вдавливала в своё тело. Руки Эдварда легли на мою талию, пальцы вырисовывали незамысловатые узоры, вызывая мурашки по всему телу. Даже через плотную ткань халата я чувствовала его кожу на своей разгорячённой, он представлялся мне художником, самым искусным мастером, а я его холстом. Он рисовал в моём теле, в моей душе, в моём сердце…
Оторвавшись скорее из-за нехватки воздуха, до меня дошло, что сейчас не время для бурных проявлений чувств. Эдвард и не стал настаивать, скорее наоборот, поддержал меня в стремлении остановиться. Что уж говорить, он обладал большей силой воли, чем я.
- И я люблю тебя, - взяв мою левую руку в свою, он аккуратно провёл большим пальцем по кольцу. Непонятный импульс прошёл от самых кончиков пальцев до сердца, оставив за собой жгучий след. Я уверена, Эдвард почувствовал то же самое.
- Позвони мне, - совсем тихо, почти неслышно, прошептал любимый. Я коротко кивнула, наблюдая за тем, как его фигура удаляется от меня.
Закрыв массивную дверь, я направилась в сторону огромной кухни, где по своему обыкновению Рене пила зелёный чай, как и каждое утро.
Я не ошиблась, мама восседала за столом, аккуратно отпивая из своей чашки ароматный напиток. Как и всегда, я заварила себе крепкий кофе в своей любимой пятнистой кружке, не обращая внимания на присутствие Рене. Добавив немного сливок к напитку, я обошла стол, и села напротив матери.
- От кофе зубы желтеют, а изо рта неприятно пахнет, - как бы между прочим заметила Рене, смутив меня в который раз своей колкой фразочкой. Естественно, это не первый раз, когда она говорит про мою привычку пить кофе по утрам, но в этот раз она добавила:
- Ну конечно, ему всё равно, как ты выглядишь и как о тебя пахнет, у денег свой индивидуальный запах, - мы обе поняли, о ком идёт речь.
- Деньги не пахнут, - ответила я, на мой взгляд, недостаточно остроумно, с этим у меня всегда была напряжёнка.
- Это ты не чувствуешь, а людям подобного класса этот запах снится по ночам, заставляя ломать комедию годами, лишь бы иметь независимость от жизни.
- Ну конечно, у меня с детства гайморит, - пробормотала я себе под нос, а мама сделала вид, что не расслышала моих слов.
- Ну и как это? – через минуту молчания, Рене решила сменить тему.
- Что? – не поняла я.
- Каково это – быть проституткой этого нищего? – Что?!
- Это тебя не касается, - мой голос надломился, глаза жгло от слёз, которые были явным признаком моей ярости… и обиды.
- Ещё как касается. – Рене сделала очередной глоток. – Ты моя дочь, это пока ещё мой дом, и я не хочу, чтобы этот… чтобы он приходил сюда.
- Ха, - испустив смешок, я сделала несколько огромных глотков обжигающего напитка, пытаясь запить комок в горле. «Больше такого и не повторится…» - Так вы же должны были приехать через неделю, - вспомнила я. – Что же такое произошло, что вам пришлось уехать из Нью-Йорка? – с поддельным волнением поинтересовалась я.
- Не ёрничай, - отрезала Рене. Комната на какое-то мгновение погрузилась в гробовую тишину. – Во-первых, я отказалась остаться в Нью-Йорке подольше, так как на вечеринке встретилась с семьёй Краун, это те, что когда-то соперничали с твоим отцом, у нас с ними не очень тёплые отношения. Во-вторых, я как чувствовала, что тебя и на минуту оставить нельзя без присмотра, ты начинаешь вести себя как подросток. Белла, пора повзрослеть.
- Мам, не начинай, - прохныкала я, допивая свой кофе.
- Я понимаю, что тебе хочется играть в любовь, и даже в какой-то момент я подумала, что это оно и к лучшему, поймёшь, какого это, но сейчас ты зашла слишком далеко, - пристально смотря мне в глаза, Рене пыталась внушить мне свою точку зрения. – Поэтому, с этого момента, я запрещаю тебе общаться с этим парнем.
- Во-первых, у него есть имя, и его зовут Эдвард, во-вторых, я не играю, если ты этого не видишь, это не мои проблемы, в-третьих, я сама решаю, с кем мне общаться, а с кем нет.
- Видишь ли, если я говорю, что запрещаю, это значит, что ты вообще не выйдешь из дома, пока я не разрешу. Не вынуждай меня идти на крайние меры, ты прекрасно знаешь, что разозлив меня, ты добьёшься того, что я приставлю к тебе охрану. Всё в твоих руках. – Рене говорила вкрадчиво, делая реальность ещё более суровой, хотя куда больше? Казалось, что мне отрезали все пути к жизни, будто я обязана существовать так, как хотят мои родители. Я знаю, что это далеко не конец. Малейший промах, и я буду в буквальном смысле прикована к кровати. Опрометчивый поступок, и меня будут окружать совсем незнакомые люди, пытающиеся отследить каждый мой шаг. И я знала, что Рене так и сделает.
Хотелось выть от безысходности, от того, что меня слушают, но не слышат. От того, что не понимают, о чём я говорю, будто я разговариваю на незнакомом языке. От того, что не понимают моих чувств, будто им они не присущи.
Резко встав со стула, я не рассчитала своей силы и опрокинула его. Стрелой взлетев по лестнице, я заперлась в своей комнате, отгораживаясь ото всего мира. Ещё вчера я была счастлива, не думая ни о чём, и в то же время обо всём сразу. О том, что хочу семью, о том, что хочу детей, представляла себя женщиной, самой любимой, самой желанной… А сейчас даже мысль была слишком короткой и заканчивалась она на: «Всё очень плохо…» Дальше идёт всё по кругу: анализ всего происходящего, самобичевание, укоры совести – и так снова и снова.
Закутавшись в одеяло, я пыталась не думать о том, что сейчас Рене сидит где-нибудь внизу, удовлетворённая тем, что снова выиграла. Я знала, что у меня много проблем, которые требуют срочного решения. Одна из них – как рассказать обо всём Эдварду? Я не собиралась от него ничего скрывать, я расскажу ему всё, что сегодня произошло после его ухода. Вот только как это сделать? У меня не было желания портить эйфорию, которую он сейчас испытывал, как испортили её мне, заменив жуткой апатией. Эдвард переживает сейчас такой момент, когда кажется, выиграл у самой жизни, теперь она у тебя в долгу, ты можешь просить всё, что твоей душе будет угодно, и всё это будет у твоих ног. Я не хотела разрушать эту иллюзию.
Но это ещё полбеды. Как сказать человеку, что он не нравится второму? «Эдвард, извини, но моя мать ненавидит, когда ты появляешься в нашем доме, так же она назвала меня твоей шлюхой…» - меня передёрнуло. Для меня ничего не значат слова Рене, я не отношусь к тому кругу людей, которому легко привить своё мнение. Я могу притвориться, делать вид, что я придерживаюсь рассуждений своей мамаши, но в душе я никогда не смогу измениться.
И как сказать, что теперь я официально нахожусь под домашним арестом? Нет, это не как у обычных подростков, которых родители наказывают за баловство, меня же наказывают за чувства, обрекая на одиночество, подготавливая к тому, что моя жизнь перестанет зависеть от меня. И я знала, что если что-то не поменять, я стану марионеткой своей собственной матери.
Было странным, что я не начала плакать. Разные чувства разрывали меня изнутри, доминировала, естественно, ярость. И сдерживать её было сродни тому, что человек сдерживал лесной пожар с ведром воды в руках. Неконтролируемая стихия бушевала внутри меня, грозясь вылиться во что-то страшное. Или я кого-нибудь покалечу, или сойду с ума.
Прекратив испытывать себя на прочность, я потянулась к телефону. Хорошо, что хоть в общении меня не ограничили. Слава Богу, что вообще не отправили в какой-нибудь пансион в самой глуши! Всё, не буду об этом думать, иногда мысли могут становиться явью…
Обратив внимание на погоду за окном, я только заметила, что день подходит к концу. Небо заливается ярко-оранжевой палитрой, будто настраивая на то, что совсем скоро наступит темнота.
Набрав заветный номер, я знала, что не пройдёт и гудка, как Эдвард примет звонок. Уверена на сто процентов, что он ждал моего звонка, пытаясь не сорваться и не позвонить первым.
- Белла, любимая, я так волновался, - быстро протараторил Эдвард, а я в который раз наслаждалась бархатистым баритоном, злясь на то, что динамики искажают его красивый голос. Но даже на расстоянии он являлся самым прекрасным звуком для меня.
- Прости меня, что не позвонила раньше, - с толикой грусти пролепетала я извинения, стараясь скрыть то, что вот-вот расплачусь.
- Белла, что случилось? – Конечно, для Эдварда не ускользнуло то, что я была на грани истерики.
- Мне просто плохо, - не хотелось говорить ему об этом, делясь своей болью с самым дорогим мне человеком, но иначе я не могла. Я не хотела от него ничего скрывать, значит, я буду честна с ним до конца.
- Что, опять проблемы с Рене?
- Кхм, - прочистила я горло, - я не могу выходить из дома…
В трубке повисла тишина. Я слышала только тихое напряжённое сопение, прям как в фильме ужасов, где девушке звонил таинственный незнакомец, вселяющий леденящий кожу страх. Дыхание становилось тяжёлым, будто Эдвард бежал или быстро шёл.
- Ты где? – тяжело спросила я, перед этим вздохнув, такое чувство, что первый раз за весь разговор.
- Иду домой. Я места себе не находил, уже вечер, а от тебя ни звонка. Стены давили, казалось, что ещё чуть-чуть, и в комнату пустят ядовитый газ. – Я попробовала представить, что чувствовал Эдвард, и самой показалось, что стены начали неестественно сужаться, комната перед глазами закружилась, желудок скрутило спазмом, обещая мне выплеснуть тот кофе, что я пила сегодня утром.
- Нам надо поговорить с Рене, - твёрдо и решительно заключил Эдвард. Вот этого я боялась больше всего. Нет, я этого ни за что не допущу!
- Нет, Эдвард, это не принесёт никакой пользы… - Я уже было хотела выплеснуть все аргументы, что вмиг выстроились в моей голове, но я была прервана.
- А что ты предлагаешь?! Ты хочешь подождать, пока тебя отправят в этот чёртов Йельский университет? Или пока к тебе не приставят кучу громил, охраняющих тебя от меня день и ночь? Ты этого хочешь?! Белла, твоя мать не садистка, я уверен, если с ней спокойно поговорить, она не будет препятствовать нашим отношениям! – взревел Эдвард, отчего я вся затряслась под толстым одеялом, будто бы в зимний вечер забыла закрыть окно и теперь грею одеяло, чтобы потом оно согрело меня.
- Я не это имела в виду. – Голос дрожал, слёзы хлынули из глаз, но уже не из-за раздражения, а из-за того, что Эдвард впервые повысил голос. На меня… Он был в ярости, конечно, его тоже напрягала вся сложившаяся ситуация, но и мне нелегко. Эдвард пытался что-то придумать, и в глубине души я знаю, что разговор с Рене – единственный выход, но я не могу этого допустить…
- Белла, милая, прости меня. Господи, я не хотел кричать. Маленькая, я не хотел заставлять тебя плакать. Боже, пожалуйста, успокойся. Прости меня, - его голос был сродни щебетанию птиц, это было и мило, и смешно, и в тоже время казалось удручающим.
- Не буду, не буду, - говорила я, себя же успокаивая, заставляя прекратить лить слёз. Во-первых, от этого никакого толка, во-вторых, я так долго сдерживалась, что буду продолжать это делать. Плотина моего контроля никогда не рухнет, я не позволю!
- Я прошу тебя… умоляю,… пожалуйста, не разговаривай с ней. Она не поймёт. Она не такая, как тебе кажется, ты многого не знаешь, - чего не знаю даже я, - всё, что Рене сейчас делает, все её поступки – это только верхушки айсберга, ты не представляешь, что скрывается внутри.
- Давай поступим так, - успокаивающе произнёс Эдвард, будто читая сказку на ночь. – Ты будешь вести себя так, как этого хочет Рене. Она поймёт, что ты не собираешься идти против неё и успокоится. Мы «переждём бурю», а затем спокойно поговорим. – Почувствовав, что я хочу возразить, он быстро продолжил: - Я не собираюсь идти против воли твоей матери. Она сама должна понять, что для тебя счастье. Она сама примет это решение, вот увидишь.
Я пробормотала тихое «угу», подпитывая мечты Эдварда оптимизмом. Он всегда надеется на лучшее, даже в самых сложных жизненных ситуациях он не потеряет веру. Но в данной ситуации я знала одно: Рене ни за что не примет Эдварда. Никогда. Чем больше времени мы тратим на то, чтобы ждать милости Рене, тем меньше шансов у нас сохранить то, что мы имеем. И даже осознавая этот факт, я продолжаю спокойно лежать в своей постели, не думая о том, что будет месяца через полтора.

Прошло две недели с тех пор, как я сижу взаперти. Как я и обещала Эдварду, я виду себя прилежно, во всём слушаясь свою мамочку. Я придерживаюсь определённого алгоритма действий, изо дня в день изображая из себя невесть что. Улыбаясь матери, я получала слащавую улыбку в ответ. Слушая её рассказы, шутки, мне становилось не по себе каждый раз, когда дело касалось того, что я вот-вот переберусь в Новую Англию. Я пыталась не перечить, но так и хотелось сказать, что если они и попытаются увезти меня, то только через мой труп, хотя я не сомневалась, что мама и через это сможет перешагнуть.
Рене также заручилась поддержкой Чарли, уверив его в том, что дочь «отбилась от рук». Я не поняла, что значат эти слова, видимо, нужно быть настроенной на одной волне с ними, чтобы понять их мысли. Не скажу, чтобы отец когда-нибудь проявлял инициативу в моём воспитании, но это потому, что он всегда мечтал о наследнике. Моя мать делала кучу абортов, к тому времени, когда они с Чарли решили завести второго ребёнка, у них ничего не получилось. Второй же причиной равнодушного отношения отца ко мне являлось то, что он всегда был занятым человеком. Отец руководил крупной сетью ювелирных магазинов на всём Олимпийском полуострове, поэтому времени на игры со мной у него ещё в моём детстве не хватало, поэтому я вообще не знаю, что такое воспитание отца в принципе.
Чарли, как и Рене, никогда не относился к Эдварду снисходительно. Если уж у него не было наследника, но была дочь, то хотя бы она должна «выбиться в люди». Для меня уже приготовлена шикарная жизнь, от которой я отказывалась. И никогда не смогу принять.
Единственной моей отрадой было то, что в нашем доме работала Элис. То, что входило в её обязанности, работой назовёшь с натягом, в основном она помогала прислуге, но ей доверяли более «тонкую» работу, например, украсить дом цветами в бежевой цветовой гамме или полить цветы в беседке. За это Рене платила Элис деньги, которые она тратила на свои подростковые нужды. Маме нравилась Элис, так как эта девушка может расположить любого человека к себе. Тем более Рене не упускала возможности дать уроки Элис, побыть учителем в её глазах. Назидательные речи для неё были такими забавными, но смешило то, как Элис могла поддакивать маме, удовлетворяя её эго. Вот такая бы дочь отлично подошла Рене, тем более Элис такая неугомонная, тихая жизнь не для неё. Мама была бы рада именно такой наследнице всех её нравов, жаль, что я не предоставляю ей этой радости.
Так же сестра Эдварда стала для нас своеобразным почтальоном. Через неё мы передавали записки друг другу, а так же именно то, что словами не опишешь. Ох, как же я смеялась, когда она изображала влюблённого Эдварда. Помню, поначалу я смущалась того, что на меня обратил внимание парень, вмиг ставший популярным в школе. А признавать тот факт, что он влюблён в меня, было сродни смертной казни, только принцип другой: признаешь это и задохнёшься от счастья.
- Белла, у меня для тебя очередное послание, - нараспев проговорила Элис, подойдя ко мне в беседку. Забрав аккуратно сложенный лист бумаги из её тонких пальцев, я лихорадочно пыталась его открыть, но попытки не увенчались особым успехом: от волнения лист то и дело падал на деревянный пол.
- Так, Белла, а ну сейчас же перестань так себя вести! Мне кажется, что у тебя судорога, твои руки трясутся, как осиновый лист.
- Да, всё, я спокойна, - выдохнула я, справившись со злосчастным листом.
- Хих, у вас с Эдвардом одна и та же реакция. Вы такие милые… Прям Ромео и Джульетта…
Улыбнувшись на комментарий подруги, я сначала пробежалась глазами по всему листу, а затем начала читать по строчке.
«Любимая, дорогая Белла! Ты представить себе не можешь, как я по тебе скучаю. Снова беру лист бумаги и ручку, чтобы через свою неугомонную сестрицу передать это письмо.
Я обещал рассказывать тебе всё, каждую мелочь. На самом деле, мне многое хочется написать, я могу весь день придумывать то, что напишу, а в итоге все мысли разбежались. Парадокс, не правда ли? Поэтому знай, все минуты, которые я провожу в разлуке, не бывают без мысли о тебе, ты со мной всегда и везде: в моей голове и в моём сердце.
Я так долго смотрел на твоё письмо, любуясь твоим почерком. Белла, только не пиши, что он корявый, мы оба знаем, что это не так! Я надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо и не грустишь, иначе я знаю, откуда в моём сердце поселилась тоска. Знаешь, всё, что чувствуешь ты, чувствую и я. Если тебе плохо, то и мне плохо, ты плачешь, и я плачу, ты кричишь, и мне хочется кричать. Пожалуйста, помни об этом, и когда в следующий раз тебе захочется взгрустнуть, тебя остановит хоть это.
Помнишь Сета Клируотера? Это парень, который долгое время сох по Элис, думаю, ты уже вспомнила и сейчас улыбаешься. Да, но я не об этом. Его мама подружилось с Эсми, теперь они частые гости в нашем доме. Не поверишь, он смог побить мой рекорд в Вормикс. Но зато я обыграл его в баскетбол со счётом 6:2. Да, я сделал его!
А ещё я почти закончил работу над новой мелодией. Я посвящаю её тебе, но пока что посвящать нечего, собственно говоря, но я не смог удержаться и не написать этого! Да уж, такое чувство, что руки сильно чешутся! Я представляю, как ты улыбаешься, читая эту белиберду, а прочитав это, хмуришься, а теперь руки чешутся у тебя, потому что ты хочешь меня ударить.
И, кстати, я придумал название композиции. «Колокольчик». Она получается такой ненавязчивой, и если прислушаться, то создаётся ощущение, что на заднем плане действительно играют колокольчики! Как раз, когда я допишу письмо тебе, я смогу снова сесть за рояль, чтобы уже закончить работу. Господи, я поражаюсь самому себе! Я хотел держать втайне процесс работы, чтобы сделать тебе сюрприз, но мне так хотелось рассказать тебе, что я не удержался…
А на днях Элис таскала меня по магазинам. Это гораздо круче и опасней, чем бежать марафон. Почему опасней? Шаг вправо, шаг влево – расстрел! Я знаю, ты опять улыбаешься. И я чувствую это, вот ты читаешь, а я там, далеко, но всё равно я совсем рядом.
Ещё мы ходили с ней на фильм. Я уже и не помню, как он называется. Помнишь, как мы спорили с тобой? Ты говорила, что лет десять-пятнадцать назад снимали фильмы что надо, а я настаивал на обратном. Теперь я понимаю, что ты была права. Картины сейчас и правда однообразные, по-моему, люди уже сняли всё, что только возможно!
Я вот до сих пор задаюсь вопросом: «Почему мы общаемся посредством писем, если всё равно каждый вечер общаемся по телефону?» На нас посмотреть со стороны, то мы такие странные… влюблённые… Цепляемся за каждую возможность, лишь бы быть максимально рядом. Пишу эти строки и чувствую, как ты близко. Может, если развернуться, я увижу тебя, как ты лежишь на моей кровати и пристально наблюдаешь за мной? Ты представить себе не можешь, как я хочу тебя обнять, почувствовать, как твои ручки обнимают меня в ответ, поцеловать тебя в губы, такие сладкие, такие родные и самые желанные… Я мазохист, раз представляю всё это, понимая, что придётся потерпеть.
Вроде бы, я всё сказал. Ах да, забыл… я люблю тебя! Сильно-сильно люблю, так люблю, что слов не хватает описать это. Я знаю, что ты меня понимаешь, потому что чувствуешь то же самое.

Спазм сдавил горло, слёзы хлынули из глаз. Я была не в состоянии себя контролировать, даже если во время прочтения я поклялась себя, что не буду плакать. Больно не только мне, но и ему…
- Беллз, ну что ты! Не плачь, глупышка. Всё хорошо, дыши ровно. Вдох-выдох. Господи, Свон, какая же ты всё-таки ранимая натура, чуть что и сразу в слёзы. А как же характер? А ну! Прояви его, покажи, что ты не слабачка! – От этих слов я засмеялась во весь голос, теперь моя истерика была немного другого рода. Тоже слёзы из глаз, только вот уже нет щемящего чувства в груди, точнее, оно притупилось.

Сегодня, двадцатого июня, у Эдварда день рождения. С самого утра я не находила себе места. Я вела себя настолько хорошо, что было аж самой противно. Мне казалось, что за моё поведение мама сделает мне маленький подарок, отпустив на день в Порт-Анжелес на концерт одной известной рок-группы, на который мы якобы идём с Элис.
Подойдя в гостиную к Рене, я села подле неё на шикарном диване, положив свою руку ей на колено.
- Мам, я так устала сидеть дома, - хныкала я, прильнув к телу родной матери. Это было необычно, мы никогда не любили особых нежностей, разве что в детстве, совсем раннем. – Можно я сегодня поеду в Порт-Анжелес? Я обещаю, что ты не пожалеешь о том, что ты меня отпустила. В противном же случае я согласна на всё, буду нести новые наказания с достоинством, но этого не будет, - говорила я твёрдо, поражаясь, насколько хорошо могу блефовать. Хоть в казино иди, уверена, я бы смогла сорвать большой куш…
- Белла, хорошо, ты можешь съездить и развеяться. Я никогда не была против этого.
- Спасибо, мам, я тебя так люблю. – Не знаю, правду я говорила, или врала, но в глубине души я действительно любила Рене только потому, что она моя мама. Но боль и обида – чувства, намного сильнее той любви, что была в наших с ней сердцах.
- Сейчас же звоню Элис и говорю, что я еду с ней. Нужно столько продумать: одежда, макияж… - начала щебетать я, не заботясь о том, что говорила вообще.
Я уже спрыгнула с дивана и направилась к лестнице, как меня окрикнули:
- Постой! – Рене развернулась ко мне всем корпусом, смотря прямо в глазах. – Вчера Элис отпросилась у меня, сказав, что у её брата день рождения. А сегодня ты едешь с ней на какой-то рок-концерт.
Я только что поняла, что меня поймали с поличным. Прямо на месте преступления.
- Не думай, что я такая дура! – Рене встала и подошла ко мне вплотную. – Не смей играть со мной в игры, Белла! Ты же знаешь, что выигрываю я! – надменным голосом восклицала мать, попадая прямо в точку. – Ты никуда не идёшь! И на сегодня ты заперта в своей комнате…
Что-либо сказать я не успела, так как последнее сказанное Рене выбило меня из колеи. Смиренно я поднялась в свою комнату и легла на кровать. То ли от осознания того, что я действительно пострадаю, то ли от того, что я боялась пойти против матери, я смирилась с тем, что меня никуда не отпустят. Услышав, как закрывается моя дверь снаружи, я зарылась носом в подушку, понимая, что не смогу пролежать здесь весь день.
Решив действовать так, как я сама хочу, не обращая внимания не все препятствия, я с серьёзным видом набрала смс Эдварду:
«Встретимся в двенадцать ночи на шоссе около поворота, тот, что в пятистах метрах от моего дома. При встрече всё объясню.
P.S.: Я люблю тебя! »
Я не могла позвонить Эдварду, была просто не в состоянии это сделать. Во мне в который раз разбушевалась разрушительная стихия, обещающая перерасти в настоящую истерику. Если я услышу хотя бы слово, я начну биться головой о стену. Мне не хочется, чтобы в день своего рождения Эдвард чувствовал вину, и чтобы в его светлую голову пришла мысль поговорить с Рене. Слава Богу, что я уже успела поздравить его ещё в четыре часа утра, именно тогда, когда он родился. Я пообещала сделать всё возможное, чтобы встретится с ним сегодня, казалось бы, что я уже сделала всё. Нет, остался последний вариант.
Плюнуть на все запреты и сбежать из дома, чтобы увидеть любимого в день его рождения…

---

Здравствуйте, дорогие читатели! А вот и я с новой главой... В этот раз я работала над ней очень долго, надеюсь, она вас не разочарует!
Хотелось бы выразить огромную благодарность своей бете и гамме ♥robsessed♥ (она же Саша) за проделанную работу, после редакции глава заметно преобразилась!
Насчёт выходе следующей... Я не знаю, как у меня будут обстоять дела со свободным временем на неделе, также я хочу дописать одну свою незаконченную историю, поэтому буду вкладывать все силы в неё. Но это не значит, что следующая глава выйдет через месяц, надеюсь, что долго я вас ждать на заставлю!



Со всеми пожеланиями, критикой и просто поболтать жду на форуме!
Искренне ваша, Robozavisimaya!