Ночь темными обрывками вползала в комнату, перекрывая тенями свет заходящего солнца. А она все продолжала смотреть в эти добрые глаза. Глаза, наполненные лаской, заботой и чем-то еще, чем-то, отдаленно напоминающим то ли благодарность, то ли… любовь? Откуда это чувство? И зачем оно там, в глубине этих омутов? Ей это совсем не нужно. И ему не нужно, совершенно не нужно…

Секунда.

Вторая.

Третья…

Плавно и незаметно перетекая в долгие и ужасно тягучие минуты, время уходило, а сказанные ранее слова грозовой тучей разрывали воздух разрядами немой энергии, плещущейся над их головами. Испугавшись собственных мыслей, Джаспер, словно бы ему дали под дых, резко выдохнул, тем самым неосознанно еще больше накалив атмосферу, повисшую в кабинете. Невысказанные вслух мысли напряженной стеной встали между ним и Изабеллой. Казалось бы, ничего не изменилось, и они все так же просто смотрят друг другу в глаза: она – потеряно, он – пораженно. Но всё изменилось в момент, когда он принял ее за ангела – впервые осознано. И теперь перед ним, комкая промокший насквозь солеными слезами платок с инициалами, принадлежавшими явно не ей, сидела не его пациентка. Не Изабелла Свон, №0925. Во всей красе пред ним предстала девушка с прошлым, которое ему непременно хотелось не просто понять, он хотел дотошно, бусинка к бусинке нанизать все моменты из ее прошлого на нить, а затем бережно уложить получившееся ожерелье в красивую резную шкатулку. Необъяснимая жажда узнать тайны кареглазой красавицы навязчивой идеей засела в голове, и сбросить это наваждение доктору Уитлоку никак не удавалось. Перед глазами внезапно на мгновение потемнело, а в виски отдало острой болью.

Секунда.

Вторая.

Третья…

Медленно, но верно осознание, наконец, пробивало себе путь в затуманенный разум блондина. Отчего вся его жизнь была посвящена работе, отчего поздними ночами так не хотелось возвращаться домой и отчего вдруг возникло это желание – познать мир, сокрытый в мыслях сидящей перед ним девушки...

Его жизнь со стороны всем казалась идеальной, и сам Джаспер верил, что являлся несказанным счастливчиком: семьянин, человек высокой квалификации, профессионал, красавец, - пока не встретил ее, девушку, своей жизнью изменившую его взгляды на собственную жизнь. Она определенно не была нормальной, и он определенно не был в нее влюблен. Но он был несказанно благодарен судьбе за ее сумасшествие – хоть и секунду спустя уже корил себя за столь морально-шаткие мысли – и за их встречу. Обретя, наконец, понимание ничтожности большинства своих суждений, он смог разглядеть собственные проблемы, наличие которых он всячески отрицал бы еще вчера, аргументируя это несостыковками по тем или иным теориям именитых и известных философов и психологов, наперебой в свое время кричащих о верности их метода измерения мира в душе.

К черту все это, ведь это не работает, если у тебя нет человеческого прошлого, нет жизни, формирующей тебя, делающей тебя человеком. Джаспер мог быть и семьянином, и человеком высокой квалификации, и кем угодно, но он определенно не был просто парнем с историей, не был человеком с прошлым. Вся его жизнь сводилась к бессонным ночам, которые он посвящал изучению медицины, и к бесконечно тянущимся часам монотонной работы. Считая, что помогает людям, он вел себя как машина, под копирку с каждым из своих пациентов ведя «задушевные» беседы, одаривая всех входящих в этот кабинет скупой рабочей улыбкой. Лицемерно обещая умиротворение, сам он, будучи прикованным серыми буднями собственного существования, лишь тешил надеждами своих подопечных. Врач – изумительно важная и благородная профессия, а он опорочил ее своим бездушием. Прикрываясь этой лживой добродетелью и считая себя чуть ли не святым, без остатка отдающим себя работе, он с абсолютным предательством всаживал нож лжи в собственную спину.

«Как жаль, что осознание приходит к нам так нескоро, и всегда после нам остается лишь надеяться, что не все мосты на пути к изменению внутреннего «я» сожжены беспощадным пламенем самообмана», - философски отмечает Джаспер. Он хочет что-то сказать, хочет кричать о своем открытии, хочет поделиться радостью переполнявших его мыслей, в которых он уже наперед строит планы, но реальность, медленно возвращающая его в сознание, встречает Джаспера взглядом злых карих глаз. Покрасневшие, слегка припухшие, они словно бы прожигают его насквозь, осуждают. Осуждают за воцарившееся в его мыслях счастье, за его блаженную улыбку и полуприкрытые от наслаждения веки. Реальность бьет больно, сжигая уже в новом пламени. Пламени, плещущемся во взгляде разъяренного «ангела». И, несмотря на тянущийся из приоткрытого окна холод, Джаспер с остервенением дергает верхнюю пуговицу на своей форменной рубашке, едва не отрывая ее, чтобы вдохнуть хоть немного спасительной прохлады. Чувствуя вину за то, что позволил себе мгновение радости, со стороны выглядевшее как насмешка, он бросает извиняющийся взгляд в сторону Изабеллы и возвращается к своему столу, по пути ослабляя удавку-галстук на шее.

Он приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но не решается начать и просто выдыхает, плотно сомкнув веки. Ему все еще жарко и ужасно неловко.

Секунда.

Вторая.

Третья…

- Изабелла, - он не знает, что должен сказать после этой неудобной ситуации, но и молчать больше не может. Затянувшаяся тишина достигла предела, и напряжение уже не просто искрит, оно буквально трещит, грозя вот-вот уничтожить все окружающее. – Я бы хотел извиниться перед вами, мне не стоило так глубоко уходить в собственные мысли, особенно в такой важный для вас момент. Я бы не хотел также, чтобы вы подумали, будто для меня вы – лишь номер на очередном деле, это не так!

- Вы не плохой человек, док, но слишком уж много на себя берете. Вы не Господь Бог и не проститель. И прежде чем лезть в дебри чужих жизней, вам следовало бы сперва разобраться в своей.

- Вы совершенно правы, Изабелла, и я…

- Опять это. Опять «я».

- Простите?

- Вспомните свое пламенное извинение и посчитайте, сколько раз начинали новую мысль с акцента на самом себе, сколько раз вы начинали предложение со слова «я». Вы - одинокий человек, док, вам не о ком заботиться, иначе бы вы не уделяли столько внимания тому, как повлияли на ту или иную ситуацию. Вы бы просто извинялись за то, что вообще влезли во что-то.

- Мне жаль.

- Знаю.

- Вы правы, Изабелла, я - одинокий человек. Я женат, но делаю всё, чтобы обижать свою жену, оставляя и ее в одиночестве. Наказываю ее за свои ошибки, заставляя страдать в непонимании по ночам. Я не люблю ее, но настолько эгоистичен и слаб, что не могу ее отпустить, едва ли не силой привязанности удерживая ее подле себя. И даже понимая это, я не снимаю с нею путы брака.

- Просто она не «та». Найдите в себе силы ее отпустить, измените свою жизнь, сделайте себя счастливым. И только потом пытайтесь помочь стать счастливым кому-то еще.

- Спасибо, Изабелла. - Белла лишь слабо кивнула доктору в ответ, спокойным взглядом оценивая его эмоции.

Какого черта здесь только что произошло? Что не так с этим миром? Это какая-то насмешка судьбы, где всё перевернулось кверху дном, и люди поменялись ролями? Или это очередное наказание за ее прошлое – мол, деточка, держи язык за зубами? Ведь очевидно, что в дальнейшем с этим человеком они работать не смогут… Зачем же были эти долгие месяцы настойчивого «лечения»?

Белла прикрыла глаза. Воспоминания об Алисе всегда тяжело ей давались, но сейчас она была истощена полностью. Сегодняшний сеанс терапии словно высосал из нее все теплые и светлые образы, оставив после себя лишь пустоту, мрак и холод, мурашками пробегающий вдоль позвоночника каждые полминуты.

- Мы можем на сегодня закончить?

- Конечно, мисс Свон. До завтра.

Бросив на своего лечащего врача последний долгий взгляд, Изабелла просто кивнула – казалось, что и свою просьбу она озвучила из последних сил и говорить больше не могла. Джаспер не винил ее и, когда дверь открыл вызванный им санитар, молча встал, провожая ее. Но даже закрывшаяся за спиной девушки дверь не принесла ему облегчения от завершения долгого разговора. Ему предстоял еще один нелегкий диалог этим вечером: через пару часов его ожидает знакомство с Элис Каллен…

Bella’s POV

Дышать с каждым днем становится все труднее.

Иногда, просыпаясь ранним утром с беззвучным криком на губах, я понимаю, что задыхаюсь. Мне катастрофически не хватает воздуха, и я чувствую себя рыбой, выброшенной на берег. Я жадно глотаю ртом пустоту и оглядываюсь по сторонам, понимая причину своего недуга. Однако нехватка кислорода стальной рукой сжимает легкие изнутри, и я снова начинаю падать в пугающую темноту. Я знаю, бороться бесполезно, но все равно продолжаю сопротивляться. Надолго меня не хватает: тело слабеет, а глаза непроизвольно закрываются, прощаясь с едва пробивающимся в щель окна лучом восходящего солнца. И когда мне кажется, что на сей раз битва проиграна, появляешься ты… И развевая туман моих страхов, ты выдергиваешь меня из поглощающей пучины отчаяния.

Мой лучик света, мой спаситель, моя любовь.

- Ты здесь, - едва слышно шепчу я пересохшими от долгого молчания губами и расслаблено выдыхаю. Наконец выдыхаю.

- Я здесь, любимая. - Зеленые глаза смотрят с заботой и беспокойством, а я могу думать лишь об одном: «Ты здесь».

Ты здесь, и моя потеря восполнена.

Ты здесь, а значит, блаженно прикрыв глаза, я наконец могу дышать полной грудью.

Ты здесь…

Я верю в это, но все равно протягиваю к тебе ослабевшую руку, желая убедиться, что ты не мираж, что не снишься мне в новом кошмаре. Холодные пальцы дрожащей кисти резко контрастируют с жаром твоей кожи. Чувствую, как отчаянно бьется твое сердце под моей ладонью, и не могу удержаться от соблазна обвить руками твою шею.

На твое лицо причудливо падает тень, перекрывая лишь половину твоего профиля. Это выглядит странно, интригующе и пугающе одновременно - словно бы две сущности, которые, в принципе, живут внутри каждого из нас.

Только не в тебе…

Несравнимый блеск твоих глаз притягивает к себе как магнит, и, прижимаясь к тебе все ближе и ближе, я понимаю, что отступать уже поздно.

Да и не хочется, если честно.

Хочется лишь растаять в твоих крепких объятиях. Хочется забыться в сладкой неге, которую дарят твои нежные и одновременно уверенные прикосновения. Пропуская мягкие пряди сквозь пальцы, притягиваю твою голову к себе и, наконец, целую твои губы… Твои поцелуи сладки и всегда болезненны, но эта боль так приятна, что найти в себе силы остановиться я не могу. Никогда не могла, не смогу и сейчас.

Да и не хочется, если честно.

Глаза сами собой закрываются от наслаждения, но даже в темноте я не слепа. Под закрытыми веками мелькают вспышки, словно маленькие фейерверки взрываются в темном ночном небе, озаряя своим светом небосвод. Словно яркое мерцание фотовспышки, навсегда запечатлевающее в памяти кадры нашего счастья. Изнутри я начинаю гореть, и небо окрашивается в красный, грозясь вот-вот разорвать раскаленные облака очередной вспышкой – сильной, яркой, непокорной.

Твой легкий стон пробирает до дрожи, и теперь я желаю сохранить в памяти гораздо больше, чем просто снимки. Правой ключицей я чувствую твои шевелящиеся губы, твое дыхание, греющее кожу плеча. Ты что-то шепчешь мне на французском, но я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь, но мне и необязательно знать этот красивый язык, чтобы понимать, как я люблю тебя, и то, как ты любишь меня. Это непередаваемое, необъяснимое чувство, заполняющее меня изнутри, согревающее мое, казалось, навсегда замерзшее, сердце. Чувствовать тебя рядом, ловить с приоткрытыми от наслаждения губами твои признания и отдаваться тебе без остатка – вот, чего я хочу.

И это единственное, чего бы мне хотелось, если честно.