Сентябрь 2103 года

Когда солнце садится, скатываясь к горизонту, его свет создает потрясающий взрыв оттенков, танцующих на бесконечно меняющейся палитре листьев. Я всегда любила осень, быть может, оттого, что родилась в эту прекрасную пору. Хотя теперь я видела цвета не так, как когда-то. Признаться, я не помню, как цвет являлся моему человеческому глазу. Я с трудом вспоминаю хоть что-то из своих человеческих лет, а их было так мало. Мой выбор был сделан в период, окутанный юной и безудержной любовью. Моей первой любовью. Моя единственная вечность. Эдвард.

Эти воспоминания были драгоценностями, и самыми дорогими из них были именно те, которые моя память удерживала с огромным трудом. Многие стали исчезать всего через десять лет, еще больше растворились во втором десятке. На продолжении последовавших за ними третьим и четвертым десятками я цеплялась за все, что можно, но с приближением моего первого столетия обнаружила, что оставшиеся воспоминания можно пересчитать по пальцам одной руки.
Отцовское пожелание доброго пути, когда я спешила на свой медовый месяц с Эдвардом, и множество ожиданий и страхов сворачивали нервный узел в животе.
Блестевшие от слез глаза Рене, когда она вошла в ванную взглянуть, что сотворила со мной Элис, ее уговоры не плакать и не портить макияж. Ее голос, шепчущий мне, как я красива.
Мой лучший друг и наш последний танец в темноте, под сенью деревьев....

Я задавалась вопросом, как долго Время будет стирать эти туманные воспоминания, ведь что бы я ни делала, все же не могла оставить их при себе. Никто из нас не знал, почему для меня это было такой борьбой – оставаться на связи со своим духом. Почему гас свет в моих глазах с каждым десятилетием, переворачивающим страницы моего бесконечного существования. Я тоже этого не понимала, но со временем осознала, что отличало меня от других: в то же время, когда неспособность найти свое место в той жизни подстегнула меня выбрать эту, она стала моим проклятием. Я сама украла у себя время, когда должна была созреть, как человек.

Кем была Белла Свон? Что помнили о ней люди? Я знала не более остальных, потому что оставила о себе ровно такое впечатление, какое позволило бы мне просочиться на другую сторону. Как я могла сказать Эдварду, что спешка к бессмертию заставила меня вступить в это бездушное существование несформировавшейся личностью? Я так и осталась девочкой, единственной причиной жить для которой был кто-то из того царства, где душе не суждено было удержаться. Душе нужно эхо, чувство направления... от человеческого духа. Стать той, кого из себя сейчас представляла я, было единственным стремлением – и провести вечность с Эдвардом. Теперь я застыла такой... навсегда.

Найти ответ было непросто, но я уперлась, а так как впереди была вечность, у меня было время его вычислить. Не без помощи, конечно. Если бы я была сама по себе, скорее всего, прекратила бы поиски с годами, утонув во все увеличивающейся пустоте внутри меня, и, в конце концов, остановилась бы. Мы, вампиры, способны замереть и не двигаться, не моргать, не разговаривать целыми днями, и нам это не причинит никаких неудобств. Поначалу эта идея была слишком сложной для восприятия, но с течением лет я нашла, что борюсь с этим состоянием на ежедневной основе. Это тяжело, это изматывающе и мучительно. Как тот, кто не нуждается во сне, может быть измотанным? Для меня это имеет другое значение. Это как быть растянутой до невероятной тонкости, словно стенка надуваемого мыльного пузыря. Годы уходят, а мне нечем заполнить их пространство и время. Я действительно только лишь существую. И всего несколько вещей все еще удерживают меня.

Эдвард – единственная причина, по которой я стала такой.
Моя дочь – мое искупление.
И мой лучший друг. Воплощение всего правильного и чистого. Хранитель всех моих сожалений, что я собрала за эти годы. И мое проклятие....

- Уилл, остановись!
Из теней я наблюдала за молодой девушкой, прыгающей на траве. Щеки раскраснелись от напряжения, сердце стучит в груди, перегоняя в расширяющиеся при дыхании легкие так необходимую им свежую кровь. И наоборот, бьющееся сердце нуждается в поставляемом легкими кислороде. Идеальная гармония, как и любая другая функция человеческого тела. Каждый орган выполняет свою часть работы, чтобы поддерживать изменения, пока однажды окисление не замедлит обмены в теле и не заставит его рассыпаться. Как у пожилой леди, сидящей на другой стороне парка и наблюдающей за юной Элли, погруженной теперь в беседу с Уиллом, своим братом.
Пожилая леди была их бабушкой, и она прожила полноценную жизнь. Она любила и была любима. Я знаю, потому что наблюдала за ней. Ее имя Аннабель, и она моя сводная сестра. Дочь Рене и Фила, и их обоих уже давно нет. Так же, как и Чарли со Сью.
В отличие от Рене, Чарли довольно долго принимал участие в нашей жизни. Как и Сью, как и остальные волки, знавшие о странных узах, что были выкованы в тот день, когда родилась моя дочь. В тот день, когда потомок Эфраима Блэка утратил право на договор, чтобы спасти глупую девчонку от смерти, только чтобы она переродилась для вечного проклятия. В тот самый день, когда у него же было отобрано право выбора, а взамен дана повинность следовать за дочерью его единственной настоящей любви до скончания веков, так долго, как той будет угодно.

На мой взгляд, это не выглядело счастливым концом сказки. Конечно, так было не всегда. Тогда я была счастлива. Весь мир лежал у моих ног, а я сама была сильна и красива. Любима самым удивительным мужчиной из всех, кого когда-либо встречала. Мне больше ничего не было нужно. Моя жизнь была полной. Идеально красивая сказка, что рассказывают детям перед сном. Хотя, если бы я могла сейчас выбирать, я предпочла бы «Красавицу и Чудовище», разрушила бы заклятие, и вернула Чудовище в мир смертных, а не наоборот. К сожалению, как и любая сказка, она должна оставаться неосуществимой фантазией, и ей не позволено сойти со страниц, чтобы влиять на молодые сердца и впечатлительные умы больше необходимого.

Я поймала мяч и вышла из тени деревьев прямо на яркое солнце, остановившись в нескольких шагах от молодого человека, который споткнулся, пробормотал "Простите, мисс" и, вспыхнув, принял свой мяч из моих рук. Генетическое проклятье. Или благословление. Как бы там ни было, это было очаровательно, и я поняла, почему Эдварда так захватил мой собственный непрерывный румянец. Он вызвал у меня столь редкую теперь улыбку.

Уилл развернулся и споткнулся об собственную ногу, перед тем как припустить во всю прыть обратно к своей сестре. Я следила за ними взглядом, чтобы, в конце концов, остановиться опять на пожилой женщине, чьи глаза под нахмуренными бровями косили на меня.
- Ты ее видел? – Элли взглянула в мою сторону.
- Она красивая, - благоговейно произнес ее брат.
Девушка фыркнула.
– Ну, если тебе нравятся альбиноски.

Это замечание вызвало еще одну улыбку. Было легко принимать реакцию людей, находясь рядом с ними, хоть и не так просто, как другим членам моей семьи. Я была растеряна. Так же растеряна, как в прошлом, еще будучи Беллой Свон. Эти чувства до сих пор жили во мне. Именно они были всем, что определяло меня. Единственное, что я выучила в человеческой ипостаси. Боль и потеря. Страх и обида. Страсть и желание. Бесконечное смешение чувств, которые я познала за годы моей короткой человеческой жизни, легко появлявшиеся и интенсивно ощущавшиеся. Но все равно, я не ощущала никакой принадлежности, никакой стабильности, никакой безопасности. Ощущение связи с моей семьей было настоящим для меня, но противоречило здравому смыслу и не согласовывалось с моей душой.

Эдвард так много говорил, что не хочет проклятия моей душе, но даже он не до конца понимал, настолько на самом деле она была проклята. Больше, чем его, больше, чем их всех. По крайней мере, у них были жизни до того, как они перешли черту. Мечты и надежды, семьи и цели. Только одна разделяла мою потерю: Элис. Она была потеряна и холодна. Дикая и запертая. Но у нее были видения, они прочно удерживали ее, так же как и Джаспер.

Эдвард же прочно держал и меня, и Несси – да, я привыкла к ее прозвищу. Мои прежние взрывы возмущения по поводу ее имени вызвали сейчас у меня ироничную улыбку. Все было не так плохо, как казалось на первый взгляд, кроме того, имя Ренесми было достаточно трудным для произношения, и Несси предпочитала назваться этим прозвищем. С раннего возраста она всегда давала понять, чего хочет. Если вы хотели правдивого отзыва, то она его предоставляла. Мой лучший друг имел на нее огромное влияние и, несмотря на мое предвзятое отношение к нему, никогда не сдавался. Джейкоб просто этого не умел.

Я наблюдала за Аннабель и ее внуками до тех пор, пока они не ушли. И я собиралась вернуться сюда. Может быть не завтра и не послезавтра. Возможно даже не через неделю. Но я всегда возвращалась, иначе не могла. Это был единственный способ увидеть их. После своего обращения я так больше и не видела маму. Мы обменивались электронными письмами, но их количество редело с годами, пока не прекратилось вовсе, и все же я успела узнать, что у меня появилась сестра. И я стала за ней наблюдать. Когда она училась в колледже, мы обменялись несколькими письмами, и мне хотелось, что бы у нас была возможность встретиться. Конечно, это было недопустимо - как бы я объяснила свою юную внешность? Иногда я мне казалось, что, возможно, глубоко в сердце она знала. Когда Уилл взял свою бабушку за руку, и они пошли по направлению к выходу из парка, Аннабель оглянулась на меня еще раз – в ее взгляде читались вопросы, она словно смутно узнавала меня. Я была уверена, что она видела мои детские и подростковые снимки, и моя внешность пробудила эти воспоминания. Она покачала головой и отвернулась, устремив взгляд на тропку, по которой шагала.

Несмотря на скорость, чтобы добраться до дома из Чикаго мне понадобилось некоторое время. Мы покинули Форкс много лет назад и теперь жили на Аляске. Тем не менее, нам пора было снова переезжать, для этого имелись причины. Мы оставались дольше, чем планировали, но лишь из-за меня - я была привязана к этому месту. Мне нужно было довести до конца кое-что, над чем я работала последние пять десятилетий. Даже понимание того, что я обделяю вниманием свою семью – Эдварда, Несси и даже Джейкоба, не останавливало меня. Никто не знал, чем я занималась, но я так хотела, и даже если порой они задавали вопросы, ответов я не давала, и, в конце концов, все оставили меня в покое.

- Добро пожаловать домой, любимая, – Эдвард тут же возник рядом, притягивая меня в свои объятия и целуя в щеку. Я ответила улыбкой.
- Они подросли с тех пор, как я видела их последний раз, - заметила я задумчиво и выскользнула из его рук, чтобы найти одежду и принять душ. Мне нужно было смыть крем, нанесенный на тело для того, чтобы можно было почувствовать солнце на своей коже. Крем позволял мне находиться среди людей, даже если солнце не было скрыто облаками. Мое собственное изобретение, кто бы мог подумать?

Элис пришла в восторг, когда однажды я поставила перед ней маленькую баночку. Я говорила, что работаю кое над чем, что позволит нам чувствовать себя в обществе людей еще немного свободнее. Презентовав маленький контейнер, я попросила ее выйти на балкон нашей комнаты в отеле. Элис, Несси и я были тогда в ЛА на премьере фильма, так ожидаемого ими. С моей же стороны это было просто уступкой им, а так же замечательной возможностью испытать мое новое изобретение.
Глаза Элис стали огромными, как блюдца, когда она увидела, что я разделась, оставшись лишь в джинсах и бра.
- Что ты делаешь? – спросила она шокировано, когда я выскользнула на балкон. Когда теряешь ту часть тебя, которая отвечает за твое поведение, как человека – свою личность, ты обречен на несвойственные тебе поступки. Никогда в жизни Белла Свон не вышла бы на улицу так легкомысленно одетой.

Солнечный свет скользил и подрагивал на тонком слое крема, вызывая теплое покалывание во всем теле. Над этим стоило поработать только ради таращившейся на меня Элис. Она должна была бы увидеть этот момент в своих видениях, но я очень хорошо научилась управлять моим щитом, и в том числе удерживать Элис подальше от моего будущего. Мой ум действительно был загадкой, и это радовало - было хоть что-то, что обуславливало мою личность.
То, что отличало меня от остальных, кроме неспособности принять вечное существование. Скрытость решений, сохранение их было одной из выгод необычности моего разума. Это позволяло шагать сквозь время без помех со стороны окружающих. До тех пор, пока я сама не решала сообщить о моих планах, Элис их не видела, и вмешиваться было уже поздно. И в данный момент это было, я полагаю, как нельзя лучше, иначе она ринулась бы предотвратить мой шаг в бурлящую полосу солнца на виду у всего маленького отеля в Лонг Бич.

Самым сложным было заставить крем держаться на коже продолжительное время, ведь клетки вампира не были такими эластичными и податливыми, как человеческие. Это было непросто, но мой ум, глаза и интеллект видели и создавали такое, что, будучи человеком, я не могла себе даже представить. Отсутствие необходимости тратить время на сон, как особенность вампирского существования, стало моим подспорьем, вдвое сократив время на исследования. И все же мне не хватало сна.
Я скучала по снам. По той паузе, что отделяла день от ночи. Мне недоставало чувства усталости, когда реакции к концу дня замедляются. Теперь же происходящее со мной просто не имело конца, так же, как и не имело начала. Это была одна сплошная бесконечность, нескончаемый круг. Способность уставать заставляла ценить всплески энергии. Точно так же, как для того, чтобы научиться ценить радость, сперва необходимо познать печаль. После многих лет без остановки, без потребности останавливаться, без обновления, окружающее тебя начинает терять свою привлекательность. Как ты можешь оценить триумф, не пережив поражения? Победа сладка только после усилий, приложенных для преодоления препятствия. Обыденность - вот что более всего привлекало меня теперь, потому что она была вне досягаемости. То, чем невозможно было обладать, уязвляло меня, став единственным, что тянуло вперед.

- Ты снова идешь в свою хижину? – Эдвард проследовал за мной в нашу спальну, где я начала раздеваться, отвернувшись от него. Это вряд ли можно было назвать хижиной, но так ее окрестили все. Мое убежище, моя студия, моя лаборатория и мой побег от признания реальности.
- Я хожу туда каждую ночь, - я уходила. Ежедневно, кроме праздников, дней рождения (исключая мой собственный), особых случаев. Делала, что от меня требовалось, но редко что-либо сверх необходимого. Я не могла притворяться подобно им. Это обижало его, и мое неумение притвориться даже для него, разбивало мое замерзшее сердце.

Несколько лет назад я, наконец, перешагнула непреодолимую стену и уже не могла повернуть назад. Единственное, что меня спасало, это та часть Эдврда, что жила во мне, и наша дочь. Без них я, несомненно, не смогла бы вообще действовать. Была создана неразрушимая связь, позволявшая мне цепляться за оставшуюся соломинку человечности, чтобы не стать холодной, твердой статуей в темном углу.

Все это и... Джейкоб. И тут был парадокс. Я не ощущала того, что чувствовала, будучи человеком. Ни потребности в его присутствии рядом, ни сердечной боли, если слишком долго не видела его заразительной улыбки, которой, по правде говоря, он теперь редко баловал. По крайней мере, не меня. Но Джейкоб бросал мне вызов. В его ярости, как в зеркале, которое он словно бы держал передо мной, отражалась пустота моих глаз. Никто другой не был способен показать мне мою настоящую сущность, ту, какой я стала, напомнить мне, чем и кем я была когда-то, только Джейкоб. Это заставляло меня сражаться, борясь с пустотой, угрожавшей поглотить меня целиком.

- Почему бы тебе не провести время с Несси? Она всегда радует тебя. И как раз спрашивала о тебе не так давно, – вид его боли сделает ее и моей болью тоже, но тем не менее я развернулась и взяла в ладони его невыносимо красивое лицо. Выдохнув, он закрыл глаза. О, Эдвард, мой Эдвард. Было больно видеть его таким неоспоримо живым, когда я была лишь пустой оболочкой.
- Прости меня, - искренне сказала я. - Ты же знаешь, я не нарочно. Просто я такая есть. Не убивайся из-за этого, пожалуйста.

Он протянул руку и коснулся моей щеки. Его тепло разлилось по телу, причиняя больше боли, чем удовольствия. Скоро боль окончательно поглотит удовольствие, и это станет концом. Эдвард бесконечно изводил себя, проводя бессчетное количество часов в размышлениях, что он мог и должен был сделать иначе. Я пыталась объяснить ему, что осталась бы совершенно разбитой, если бы он снова меня оставил, а он продолжал повторять, что ему следовало уйти. Что ему надо было позволить Джейкобу привести меня в чувство. Слышать эти слова от Эдварда было гораздо большим мучением, чем он мог себе представить. Сколько раз я размышляла об этом сама? Но неважно, сколько других сценариев мы оба могли придумать, это ничего не изменит. Мы те, кто есть. И что сделано, то сделано. Все, что мы могли сейчас - это использовать данность наилучшим способом.

Я позволила себе наклониться и коснуться губами его губ. Это всегда вызывало одну и ту же реакцию, то же отчаяние – его дыхание участилось, он притянул меня к себе. Поцелуй был похож на отчаянную молитву в надежде, что, может быть, я, наконец, вернусь к нему. Как и всегда, я попыталась раствориться в его чувствах, его страсти. В конце концов, я тоже была в отчаянии. Тело жаждало страсти, но отсутствие трепещущего сердца, сдерживаемого дыхания, что сопровождается головокружением, разливающийся по жилам жар были утеряны. Электрические импульсы, которые я ощущала ранее - все, что осталось от страсти, - погасли. С этим было покончено.

Несси оповестила о своем появлении не только биением сердца, но и ароматом, и той необъяснимой связью, что существовала между нами. Она была моей дочерью, моей плотью и кровью. И Эдварда. Но должен ли твой собственный ребенок быть для тебя путеводным светом, факелом, горящим в темноте, подталкивающим тебя вперед? Напоминающим о том, что тебе пришлось оставить позади? Мог ли тот, кто рожден тебе в радость, вливать в тебя по каплям пустую боль, тянущую жилы из твоего холодного, мертвого тела, не имеющего направления? Она была той гравитационной силой, что удерживала меня здесь. Но в то время как мои безграничные чувства могли улавливать в окружающем мире вещи, которые мог удержать только мозг вампира, я была не в состоянии обозначить, что же я чувствовала по отношению к ней. Была ли то связь матери с дочерью? Родителя с ребенком? И снова призраки моего человеческого "я" заполнили меня безысходностью, и я снова пропала.

- Уууупс, - выпалила она, и я отошла от Эдварда. Он вздохнул, сжав пальцами переносицу. Я отвернулась, спиной ощущая, как он покидает комнату.
- Ты спрашивала обо мне, - сказала я, стягивая остатки одежды и заворачиваясь в полотенце.
- Джейкоб хочет тебя видеть, - ответила мне Несси, и я оглянулась, чтобы посмотреть на нее. – Он ждет в мастерской.
Ее теплые карие глаза смотрели испытующе. Я могла только догадываться, что бы это значило. О, мой день рождения... Тихий вздох сорвался с моих губ.
- Никаких подарков.
- Да, - подначила она в ответ и прошла мимо меня к платяному шкафу. – И, мам, - остановилась Несс, рассматривая одежду, - ты постараешься. Прекрати быть занудой.

Она вытащила из шкафа пару джинсов и футболку с длинными рукавами в бледную розочку.
- Я не стану натягивать розы, - я подошла к дочери и взяла футболку из ее рук.
Она выхватила ее обратно и ухмыльнулась.
- Нееет, это работка Эммета.
(прим. пер.: тут игра слов - «натянуть розы» может быть переведено как «отыметь Роуз»)
Влияние Джейкоба на мою дочь имело и свои недостатки.
- Я иду в душ, - заявила я и скользнула в смежную ванную.
Я не знаю, было ли это влияние одного Джейкоба. Эммет тоже был мастером в скабрезных шуточках. Так же как и Лея. Некоторые из волков все еще оставались частью нашей жизни, особенно Лея. Какое-то время это происходило против ее воли, но они с Джейкобом были хорошими друзьями, и, несмотря на ее прежнее отношение к Несс, в какой-то момент они стали подругами.

Когда я вышла из ванной, Несси сидела на кровати с абсолютно серьезным видом.
- Мама, - начала она, и я поняла, что меня ожидает допрос с пристрастием. – Я знаю, как это тяжело для тебя и мне жаль,что тебе придется переступить через себя, но ты пойдешь к нему. И ты притворишься, будто счастлива. Не смей оскорблять его чувства. Я узнаю, если ты это сделаешь.
Мы сверлили друг друга взглядом с минуту, потом Несси вздохнула и встала с кровати, сунув мне ворох одежды.
- Одевайся, я причешу тебя, ты выглядишь как пугало.

В этом не было ничего необычного. Иногда трудно было сказать, кто из нас кому приходилась матерью, потому что чаще она командовала мной, чем я ею. Я натянула одежду, фыркнув, когда дело дошло до футболки, выбранной для меня Несси. Пока она сушила и причесывала мои волосы, я сидела неподвижно, как статуя, и только глаза провожали каждый взмах расчески в зеркале. Я не любовалась собственным лицом или взглядом. Наблюдая свое отражение миллион раз до этого, я уже не придавала значения своей внешности, потому что знала – она не изменится, как бы мне ни хотелось.
- Что он задумал?
Ответная улыбка была озорной.
- Не скажу.
- Я не люблю сюрпризы.
- Мы знаем, - театрально прошептала Несси, закатив глаза.
- Что ты придумала?
- Позже, - ответила она рассеяно. – Вуаля! Теперь ты готова к еще одной долгой ночи в твоей хижине.
В голосе слышалась едва различимая горечь, но она понимала, как я нуждалась в одиночестве. По крайней мере, сегодня моя дочь не стала применять Испанскую Инквизицию.

Перед самым выходом Несси сжала меня в крепких объятиях.
- С днем рождения, мама, – она отстранилась и положила ладонь мне на щеку, заполняя мой разум видениями тепла и любви, желая хоть немного растопить лед вокруг моего сердца. – Иди, победи его, тигр!
Как я и говорила, Джейкоб не умел сдаваться.
По дороге через холм, красовавшийся посреди наших земель, меня остановила Розали. Она держала в руках конверт, похожий на тот, о который я порезала палец так много лет назад. Это была наша личная шутка, и Роуз не хотела прекращать ее. Она называла это происшествием, породившим мое сумасшествие, ведь мне полагалось в тот момент улепетывать со всех ног, взывая о помощи. Тем не менее, я выбрала то, что она все еще считала худшей ошибкой в своей жизни. По крайней мере, судьба улыбнулась мне и благословила меня Несси. Всех нас.

- С днем рождения, чудик, - едва заметно дернувшийся уголок ее губ указал на то, что сказано это было с юмором, может, немного грубым. Розали – это отдельная история. Если поначалу она злорадствовала, наблюдая, как я теряла свою человечность, теперь она мне симпатизировала. Так же как я ей. Я не держала на нее зла. Теперь я понимала лучше, чем когда-либо, почему она относилась ко мне с таким отвращением. Когда у тебя есть вечность, даже столетие не наложит отпечатка на эмоциональное развитие. Особенно в случае Розали. Может Несси и сгладила некоторую часть этого стремления в Роуз, но несмотря ни на что, она всегда будет оплакивать потерю изменений. Будущего, которого у нее никогда не будет, и я оплакивала это вместе с ней.
- Спасибо, не стоило, – сказала я, скептически рассматривая конверт.
- Откроешь, когда будешь одна, - ответила Розали, кивнув в сторону полосы деревьев и холма за ней, где находилась моя хижина. Опять же, не хижина, но она была моей и только моей. Никто, кроме меня никогда в ней не бывал.
- Хорошо, - пообещала я. – Я лучше пойду, не то волк опять порвет обивку.
Розали наморщила нос.
- Я чувствую его запах прямо отсюда, – фыркнув, она бросила через плечо: – Если ты соберешься всыпать ему, на этот раз оставь более долговечный след.

Скорее всего, она припомнила тот раз, когда я порвала Джейкоба несколько десятков лет назад.
Это был наш последний спор насчет Несси. Как всегда, это касалось импринтинга, и мы с Эдвардом следили за ним всякий раз, когда он оказывался рядом с Несси. Мы совершенно ясно определили ранее, что если между ними что-то произойдет, то лишь потому, что этого захочет она, а не потому что Джейкоб будет ходить за ней побитым щенком. Мы все видели, как он тянулся к ней, как загорались его глаза, когда она входила в комнату, будто ее лицо повелевало рассветом и закатом. Конечно, он поднял из-за этого шум, и в тот раз я не могла сдержать агрессию.

Короче говоря, я напала на него, а он стоял, не сходя с места, и я сшибла его с ног. Мне хотелось вбить в него немного ума, а ему оставалось следить, чтобы я не убила его в процессе. Для него дело кончилось несколькими сломанными костями и сильнейшим носовым кровотечением, а у меня треснула рука - я пыталась вырваться из его захвата, когда он пытался удержать меня, крича, чтобы я успокоилась. Раны вскоре зажили. Мои быстрее, чем его.
Эта воспоминание все еще вертелось в моей голове, когда я вошла в большой амбар, где он проводил много времени, работая над своими проектами. Джейкоб последовал за нами, будучи не в силах оставить Несси, и бросив все остальное, взял с собой единственное, что любил и в чем был сведущ.

Ремонт машин.
Это была часть личного пространства, которое помогало ему сохранять душевное равновесие. Когда он впадал в растерянность, то зарывался с головой под капот и оставался там, пока вся его неудовлетворенность вновь не оказывалась под контролем. Он почти не изменился. Разве что черты лица стали резче, руки огрубели и улыбка в те редкие моменты, когда он улыбался, не касалась его настороженного взгляда, как раньше. Не в моем присутствии.

Предыдущая глава || Следующая глава