Эдвард

Мои пальцы с благоговением ласкали клавиши цвета слоновой кости, сплетая угрюмую мелодию в темнеющей комнате, у которой, казалось, не было ни начала, ни конца. Каждая клавиша, которой я касался, была звучным напоминанием того, что я разрушил свое прошлое и не имел никакого будущего.
Я слышал, как этажом ниже Розали систематически проводила гребенкой по своим серебристым светлым волосам. Она была раздражена из-за внезапной меланхолии, возлагая ответственность за это на мелодию, которую я рассеянно создал.
Эмметт просматривал спортивные каналы, размышляя о том, как отправится в скором времени в горы для каких-то упражнений. Притворяться человеком уже порядком достало его; он скучал.
Скучающе, мои пальцы сменили направление, и я начал более темную, более жуткую версию трогательной поп-песенки, которая постоянно играла по радио в течение прошлых нескольких недель. Я даже перестроил лирику песни так, чтобы то, что когда-то было конфеткой, жаждущей любителя, стало гимном для озлобленных шлюх. Мои губы изогнулись в улыбке, когда я решил посвятить композицию Ванессе.
- Здорово, Эдвард, ты действительно имеешь тенденцию делать музыку мрачной, не так ли? - нахмурилась Розали, появляясь в дверном проеме с гребенкой в руке. Она прислонилась к косяку, изящно скрещивая руки на груди. Она огляделась, морща свой нос.
- Тьфу. Эта комната больше походит на обиталище летучих мышей.
Ха. Я никогда не думал о ней таким образом. Я просто предпочитал темноту. Стены моей комнаты были глубокого черного цвета. Темный книжный шкаф красного дерева был прижат к задней стенке с рядами виниловых пластинок, сложенных на каждой полке по годам, а затем в порядке предпочтения уже в течение каждого года. Мой рояль стоял под маленьким окном - единственным источником света в комнате. Напротив книжного шкафа была кровать, застланная черными и красными атласными простынями, хотя она всегда оставалась нетронутой. Я не спал.
Мои пальцы застыли на фортепьяно, и я выжидающе уставился на нее.
Я закатал рукава своей черной рубашки до самого локтя, в то время как играл, и ее глаза остановились сейчас на багряных ожогах, которые покрыли кожу на моих предплечьях. Они уже не были столь же темными, как были до того, но небольшое жжение оставалось.
Ах, ухмыльнулась она.
- Ты здесь по какой-то причине, или просто хочешь восхититься моим телом? - спросил я с сарказмом. Мои пальцы снова опустились на фортепьяно, играя мягкую версию Fur Elise.
Я знал, что она собиралась мне сказать уже до того, как она успела это сделать, но предполагаю, ей просто нравилось слушать звук своего собственного голоса.
- Эмметт и я собираемся в Скарлетт. Ты хочешь поехать?
Я поглядел на нее и усмехнулся.
- Она приглашала меня лично?
- Эдвард, она всегда приглашает тебя лично, - Розали закатила глаза. - Мы скоро уезжаем.
Она развернулась, ее мысли крутились вокруг различных нарядов, которые она хотела надеть. Но как только она вышла из комнаты, их направление внезапно изменилось. Попытайся скрыть ожоги, ладно?
- Я думаю, что они сексуальны, - ответил я, ухмыльнувшись.- Я пережил нападение охотника, в конце концов.
Она мысленно показала мне средний палец.
Я остановил свой выбор на паре темных джинсов и другой черной рубашке, игнорируя предупреждение Розали об ожогах, закатывая рукава и оставляя расстегнутой верхнюю пуговицу воротника. Я рассматривал себя в зеркале, которое висело у закрытого шкафа, следя за темным, запрещающим жаром своих темно-красных глаз. «Я должен носить контактные линзы», - подумал я в раздражении. Я пропустил пальцы через свои уже взъерошенные бронзовые волосы и открыл шкаф, протягиваясь через обувную коробку на полке повыше полки с моей одеждой за запасными контактными линзами. Сегодня вечером будет зеленый. Я надел их, игнорируя после стольких лет использования царапины на линзах, и пошел вниз, чтобы дождаться Розали.
Когда Розали говорила, что они уезжают скоро, это обычно означало несколько часов. Эмметт развалился на диване, иногда нетерпеливо выкрикивая ругательства, но я оставался безразличным. В конце концов, у меня был частный показ для подглядывальщиков, пока Розали восхищалась каждым нарядом, который она надевала на свою элегантную фигурку, в зеркале. Эмметт убил бы меня, если бы знал направление моих мыслей— или скорее мое присутствие в мыслях Розали — но в этом и заключалась прелесть того, чтобы быть телепатом. Я мог видеть в своей собственной голове то, что не мог видеть ни один человек: я видел частную жизнь остальных в безумно точных деталях.
Когда Розали, наконец, спустилась вниз в обтягивающей юбке из хлопчатобумажной ткани и синем топе на веревочке, обхватывающей шею, Эмметт фыркнул и стянул себя с дивана. Его раздражение тут же рассеялось, как только он заметил то, что она надела. У него фактически слюнки текли, когда он смотрел на нее, и я отключил свой разум, как разрушающий шар, чтобы заблокировать отвратительные идеи, которые трещали в его голове.
Пока Розали проходила мимо, я наклонился достаточно близко, чтобы шепнуть:
- Я бы предпочел красное платье.
Она закатила глаза, пробормотав:
- Извращенец.
Я ухмыльнулся и последовал за ней, проверяя ее задницу, пока она садилась на место водителя в свой искрящийся красный BMW. Ни в коем случае ни Эмметту, ни мне не было позволено водить ее "детку".
Я сел на место сзади и слушал их монотонную беседу об автомобильной механике в течение целых десяти минут, которые потребовались, чтобы добраться в центр. Движение было затруднено, поскольку был еще достаточно ранний вечер, и пальцы Розали начали нетерпеливо барабанить по рулю. Она предпочла нарушать все законы об ограничении скорости, известные человеку, в каждом удобном случае.
Розали припарковала автомобиль в хитрое место в углу улицы, подмигивая Эмметту, когда он вздохнул. Я закатил глаза — кого волнует этот гребаный автомобиль? Мы могли дойти сюда быстрее, чем доехал этот кусок металла.
Я поднялся с заднего сиденья и посмотрел на старое, крепкое здание перед нами. С улицы оно было похоже на старомодный театр с черно-белыми баннерами и мерцающим неоновым знаком, объявляющим название "Скарлетт". Там уже была толпа ожидающих снаружи людей, некоторые из которых потирали руки, мерзнув в своей скудной одежде. Идиоты.
Розали прошагала прямо до вышибалы, подмигнула ему, и он немедленно позволил ей пройти, игнорируя коллективный стон, который прибыл из толпы ожидающих снаружи. Я отчетливо услышал, как кто-то пробормотал:
- Глупая блондинистая сучка.
Я усмехнулся, в веселье качая головой.
Мы последовали за Розали в темный, дымный ночной клуб. Вся комната пульсировала в тяжелом сочетании знойной музыки и неустойчивых сердцебиений. Танцпол был почти полон и тела терлись друг о друга. Каждый разум сосредоточился лишь на одной вещи: секс.
Бар также был переполнен мужчинами. Среди общей болтовни людей я поймал тона трех отличных от остальных музыкальных сопрано. Мои губы изогнулись в полуулыбку. Я шел через толпу, мягко убирая каждую потную, теплую руку, которая цеплялась за мое предплечье, и игнорируя каждую похотливую мысль, которая окружала мое собственное лицо. Когда я достиг бара, я автоматически нашел место на табурете, так как толпа подсознательно переместилась подальше от меня. Они не понимали свою антипатию, а это только спасало меня от необходимости обратиться к умеренному насилию.
- Хм, я знала, что ты приехал, - улыбнулась она, изящно подходя к моему табурету. Ее полные губы расширились во взволнованной усмешке. Ее вьющиеся, земляничные светлые волосы крутились вокруг ее плеч и временно синих глаз, пока моя улыбка расширялась.
- Как я мог отказаться, Таня? – пробормотал я. - Ты пригласила меня лично.
Она засмеялась, рассеянно приводя себя в порядок, в то время как принимала заказы из толпы. Это было намного легче для нее, чем для большинства других официанток, потому что ее слух был безупречен. Я наблюдал ее работу некоторое время, ловя ее кокетливые улыбки, пока она работала до перерыва. Я знал ее с тех пор, как приехал в Порт Анжелес несколько лет назад. Она когда-то принадлежала семье из Аляски, семье Денали, известной своим отказом от человеческой крови. Их глаза были самого распознаваемого цвета, цвета ирисок, а их образ жизни вызывал у меня отвращение. Это было так, как будто они отрицали то, кем они действительно были, решая жить жизнью, в которой они были постоянно неудовлетворенны, живя на крови животных, чтобы поддерживать свой контроль. Таня стала скучать к тому моменту, когда я, живя, как отшельник, приехал в Порт Анжелес в поисках развлечений. Она полностью не отказалась от образа жизни своих сестер. Хотя она и ушла от них, она все еще следовала некоторым из их идеалов. Она не убивала своих жертв — она мучительно старалась не убивать их. Это означало, что она должна была питаться больше раз, чем Розали, Эмметт или я, но это было тем, с чем ей было удобно жить, и я завидовал контролю, позволяющему ей остановиться. Я не мог представить, что даже через миллион лет я смогу научиться такому самообладанию. Она присоединилась ко второй из трех семей в Порт Анжелесе, члены которой так же, как и она, не имели успех со своими жертвами. Жасмин и Сиерра, изначально жившие в Европе, были биологическими сестрами. Близнецы, чтобы быть более точным. С момента, как я стал общаться с ними, каждая из ярких фантазий Эмметта о близнецах имела абсолютный и чрезвычайный смысл.
Их кожа не была столь же бледна как моя, она была более темного оливкового оттенка мелового белого, и они обе имели изящные, длинные, цвета красного дерева волосы с тонкими, естественными светлыми прядями. Вместе с Таней они были самыми сексуальными официантками в Америке, уж не беря в расчет сам Порт Анжелес.
Наконец, Таня, Жасмин и Сиерра закончили в баре, в то время как три другие заняли их место еще приблизительно на один час, а мы с Эмметтом и Розали нашли пустую кабинку на поднятой платформе, с которой было видно танцплощадку. Таня уселась на мои колени, в то время как Сиерра и Жасмин свернулись на диване по обе стороны от меня. Эмметт ревниво впился в меня взглядом, а я ухмыльнулся. Как будто насмехаясь над ним, я медленно скользил своими пальцами от колена Тани до кромки ее черного платья. Ее пальцы прошлись через мои волосы, и она усмехнулась мне, как будто зная, что я делал.
Веселишься? Ее усмешка расширилась. В ответ я подтянул ее платье выше, скользя вдоль ее бедра своей ладонью.
Эмметт громко откашлялся.
- Мы просто хотели предложить вам парней для охоты.
- Каких? - спросила Сиерра низким, серьезным голосом. Таня переместилась на моих коленях, поднимая голову к Эмметту.
- Охотников, - объяснила Розали. Жасмин фыркнула.
- Мы умеем обращаться с охотниками, - усмехнулась Сиерра.
- На сей раз у них есть Кровь Мертвеца. Я считаю, кто-то рассказал. Но это попало в неправильные руки, - объяснил я спокойно.
Таня задохнулась.
- Как, черт возьми, они достали это?
Розали закатила глаза.
- Не так уж это и трудно, Таня. Есть много мертвых людей, есть из кого выбрать.
Таня сгримасничала.
- Я знаю, что такое Кровь Мертвеца. Как они овладели тайной?
Я пожал плечами.
- Это не имеет значения. Что важно, так это то, что они используют это.
- Что? Когда? - Жасмин оглядела по кругу нас троих, прежде чем ее пристальный взгляд остановился на мне, ее глаза расширились от опасения.
- Ожоги …
Я согнул свое предплечье под неоновым светом, наблюдая, как багрянистые ожоги ярко выделились, когда призрачный зеленый свет дискотеки скользнул в нашем направлении. Таня осторожно пробежала своими пальцами по затемненной коже, ее рот исказился от тревоги.
- Ты знаешь, кто это?- тихо спросила она.
- Да, - сказал я с каменным выражением лица.
Ее челюсти сжались.
- Я убью его.
- Нет, не убьешь, - зарычал я, сжимая руки в кулаки. - Он мой.
Сиерра и Жасмин встревоженно смотрели на меня, пока Эмметт, наконец, не нарушил напряженность, безумно усмехаясь.
- Тебе не следует тащить всех гомиков к нам, брат.
Я закатил глаза, а другие засмеялись.
- Потанцуешь со мной? - Розали вытянула Эмметта на ноги, и они понеслись вниз к танцполу, смеясь между собой.
Сиерра и Жасмин последовали за ними, ловя поцелуи от онемевших мужчин, которые похотливыми глазами следили за их движениями, не обращая внимания на яростные взгляды своих партнерш по танцу, подруг и даже жен.
Таня позвала меня танцевать, но я отказался, заработав тем самым симпатично надутые полные губки.
- Давай пойдем куда-нибудь, - вместо этого сказал я низким и хриплым голосом. Она кивнула, и ее рот изогнулся в медленной, знойной улыбке, когда она взяла мою руку и повела за бар в прохладную кладовую. Она завертелась передо мной, и я заманил ее в ловушку у стены, прижимая свои губы к ее горлу.
- Я скучала по тебе все эти дни, - пробормотала она, запуская пальцы в мои волосы. Она изящно извивалась, улыбаясь мне в лицо, когда я задрожал, а жар дугой прошел через мое тело. Я наклонил ее голову назад и, дразня, нежно прижал свои губы к ее.
- Независимо от того, как ты обходилась без меня? - усмехнулся я, а мой язык скользнул, чтобы коснуться уголка ее рта. Она застонала, еще сильнее сжимая в кулак мои волосы. Другая ее рука спустилась вниз по моей груди, прижавшись к моему животу прежде, чем обвиться вокруг пояса джинсов.
- Или скорее с кем ты обходилась?
- Думаешь, что так забавен, да? - пробормотала она, пока я продолжал дразнить ее губы. Мои пальцы флиртовали с кромкой ее платья, закручивая ткань вокруг ее ног, поскольку я избегал трогать ее непосредственно.
- Гребаный Божий дар женщинам …- задыхалась она, резко выгибаясь, в то время как я копался своим языком в ее рту. Я сжал ее бедра и рывком поднял ее на себя. Она застонала, притягивая меня еще ближе к себе. Она была на вкус, как свежая кровь, 2-я положительная. Я определил это, пока запутывал свой язык с ее, повторно изучая глубины ее рта. Она крепче обхватила меня бедрами, а я расстегнул молнию ее платья, снимая его через голову. Оно упало на пол где-то позади меня, а я вернулся к бессмысленному целованию ее.
Я не знаю, почему я начал эту … связь. Я встречал и прежде привлекательных вампиров, с некоторыми я спал, играл … но я никогда не продолжал спать с девушкой больше нескольких ночей. Мне легко надоедало. Я задавался вопросом, давал ли я неверное представление Тане, продолжая встречаться с нею, как сейчас. Конечно, я не любил ее — я сомневался, что вообще был способен к такой эмоции — но становилось ли это сложным для нее?
Она стонала, сильно сжимая мои плечи, и я толкнул ее еще дальше к стене, одним быстрым движением разрывая ее трогательное подобие трусиков. Я дотронулся до нее, мягко прижимая свои пальцы к ее входу, и она отбросила свою голову назад, произнося стонами мое имя. Это было невероятно, слушать, как она вымучивала мое имя, как молитву. Я ухмыльнулся. Как будто я действительно был Божьим даром для женщин.
Я скользнул двумя пальцами в ее шелковистое, влажное лоно, гладя ее клитор, пока она корчилась напротив меня, а ее земляничные светлые завитки падали на ее голые плечи. Она стащила молнию на моих джинсах, и я сбросил их с ног вместе со своими боксерами и толчком вошел в нее прежде, чем у нее был шанс полностью возвратить равновесие. Ее руки сжались в кулаки в моих волосах, ее мягкие губы были на моем лице, пока я толчками входил в нее с почти болезненным обдумыванием, едва контролируя жар, который проходил дугой через все мое тело. Наш темп увеличивался, наше дыхание учащалось.
- Иди ко мне, Таня, - бормотал я в ее волосы, чувствуя ее напряжение вокруг меня, когда она потянула меня ближе, чтобы снова отпустить. В одном быстром толчке я освободил себя в нее, чувствуя ее усилившийся захват. Пока она стонала мое имя, ее руки почти болезненно сжимали мои волосы.
Я глубоко дышал в ее волосы в течение нескольких секунд, прежде чем выйти из нее и начать собирать с пола свою одежду. Она надела платье, без труда застегивая молнию на спине.
Теперь ты можешь потанцевать со мной. Она самодовольно подмигнула, хватая меня за руку, и меня резко атаковали очень яркие изображения того, как мы буквально размалываем друг друга на танцполе. Она закрутилась вокруг меня, смеясь, а я закатил глаза, следуя за ней на танцплощадку так, будто шел на исполнение смертного приговора.

Белла

В течение второй ночи подряд я сидела, взгромоздившись на табурете, перед раздражающе чистым холстом. В темноте казалось, что он почти пылал своей чистотой. Что-то я просто не могла связать. Я закрыла глаза, позволяя расстройству из-за перемен в настроении Джейкоба пройти сквозь себя. Я позволила боли от наблюдения смерти человека, когда я не могла сделать ничего, что могло бы спасти его, пульсировать сквозь свое тело. Я хотела сделать что-то, чтобы облегчить чувство чрезвычайной беспомощности, от которого скручивало живот, пока мой разум метался от изображения к изображению среди событий двух последних дней.
Медленно, я поднялась со своего табурета и открыла банку чистой краски. Каждый раз я хотела, чтобы Джейкоб поговорил со мной, а он этого не делал. Я расплескала краску по холсту. Каждый раз я хотела, чтобы Джейкоб прекратил то, что он делал, а он не прекращал. Я снова плеснула краску в холст. Каждый раз я хотела, чтобы Джейк услышал меня, но он не слышал. Я швырнула содержимое банки в полотно. С трудом открыв другую банку, я продолжила свое нападение на холст.
К тому времени, как рассвет начал ползти вдоль половиц, мое дыхание стало тяжелым, а тихие слезы текли по лицу, капая на забрызганную одежду.
Холст больше не был чист, он был полностью черным.
Мое расстройство, моя боль, мой гнев … смотрели на меня с холста. Это было тем, во что превратилась моя жизнь?