Спутники канцлера сомкнули строй за спинами подъехавших к Аубрелю рыцарей — и Эрвин отметил, что ощущение пристального взгляда в затылок до сих пор способно нервировать. Хотя, казалось бы, уж столько лет с оружием в руках… Эберт глянул на товарища и ободряюще подмигнул. Винтер усмехнулся. В самом деле, сейчас важно другое.

Аубрель направил коня вдоль улицы, свернул в переулок, затем еще в один. Он ни разу не оглянулся на тех, кто скакал следом, до тех пор, пока не натянул поводья у неприметного домишки, который смотрел на улицу оконными ставнями. Даже двора не было. Но едва Аубрель остановился, один из сопровождавших соскочил с седла и проворно распахнул скрипнувшую дверь. Тепло не вырвалось из комнаты паром, но канцлер уверенно поднялся по крыльцу и, пригнувшись, шагнул внутрь. Эрвин и Арно спешились и, бросив поводья на шею лошадям, направились следом.

В комнате в самом деле оказалось холодно, свет шел только из окон, пока спутник канцлера не зажег лампу на стене. Бедная обстановка — лавки, стол, остывший очаг. Здесь явно давно не жили. Но Аубреля это, похоже, не смущало. Он сел к пыльному столу и жестом предложил Эрвину и Арно устроиться напротив. За спиной скрипнула, закрываясь, дверь. По звуку шагов Беркут понял, что они остались втроем.

— Вы призвали не верить молве, Винтер, — проговорил наконец Аубрель, глядя Эрвину в глаза, внимательно и цепко, словно желая заглянуть в самую душу. — Где же правда?

— Правда в том, что принцесса оказалась в опасности, милорд. И я счел своим долгом ее от этой опасности спасти, — медленно проговорил Эрвин, взвешивая каждое слово. Арно сказал, что канцлер поможет. Но до конца доверять Эрвин давно не умел никому.

— Где же ее высочество сейчас? И о какой опасности вы говорите?

— Ее высочество в безопасности, теперь заговорщики ее не достанут. Но это еще полбеды. Угроза нависла и над самим королем. Его хотят убить. А стоит за всем герцог Аланир, — Беркут пристально, почти за гранью этикета, всматривался в лицо канцлера. Но тот лишь тяжело вздохнул.

— Увы, господа, всё так, а может быть, и того хуже. Брат нашего любимого правителя действительно задумал взять власть в свои руки. У него много сторонников среди знати и военных, в него верят, если начнется гражданская война — за ним пойдут, — канцлер на мгновение прикрыл глаза. — Я сам был вынужден фактически бежать из Ириталла с горсткой людей, потому что не могу не беспокоиться за собственную жизнь.

— Значит вы тем более понимаете, как важно поговорить с королем немедленно. Его величество должен быть предупрежден. Или вы уже с ним говорили? — подался вперед Эрвин. Подозрения подтверждались.

— Вокруг шпионы, доверять нельзя никому. Неизвестно, кто из окружения Адаларда все еще ему верен, — по лицу Аубреля скользнула тень. — Поступить лучше вот как: передайте ее высочество под защиту моих гвардейцев. Они — те немногие, в ком я не сомневаюсь. Они смогут уберечь Рихь от любых напастей. После этого вы сможете без оглядки на ее судьбу отправиться к королю…

Эрвин вслушивался в каждое слово. В душе шла борьба… Довериться — или держаться старых привычек, спросить совета у бывалого царедворца, много лет проведшего при дворе, — или положиться на интуицию.

— Если король выслушает ваш рассказ и не поверит, я поддержу вас. Аланир собирался в лагерь, значит и он скоро будет здесь. Наступит момент истины, когда дворянам придется выбрать, верны ли они присяге. Надеюсь, мы напомним им о правильном решении.

— Рихь останется с нами. Я поклялся лично беречь ее, — наконец ответил Винтер. И запоздало подумал, что не стоило называть принцессу по имени. Да и упоминать «нас».

— Много ли у вас товарищей, Винтер? — Аубрель чуть наклонил голову к плечу.

— Достаточно, — уклончиво отозвался Эрвин. Говорить об Илльере и Крисе не хотелось. Первая явно знала о заговоре больше, чем рассказала, а второй, если все сложилось удачно, уже сегодня должен был передать первое предостерегающее послание Адаларду.

— Вы осторожный человек, — улыбнулся канцлер. — Я вижу в вас силу и благородство.

Эрвин посмотрел на улыбку, на несколько тонких морщин, обозначившихся около темных, живых, несмотря на возраст, глаз — и решение было принято.

— Благодарю за помощь и совет, милорд. Вы поможете мне получить аудиенцию у его величества?

— Без сомнений, — канцлер поднялся с лавки, побуждая встать и обоих собеседников. — Если это в моих силах, вы увидите Адаларда завтра же.

Эрвин не стал говорить, что канцлер мог бы устроить встречу еще до заката. Если заговорщики посмели покуситься на самого Аубреля, значит, уже не сомневаются в своем успехе. Осторожность в самом деле не помешает.

— Благодарю, милорд, — проговорил Эрвин, поднимаясь с лавки и почти незаметно бросая взгляд на Арно. Тот уловил намек и тоже встал.

— Не смеем злоупотреблять вашим временем, — с поклоном попрощались оба рыцаря. Аубрель кивнул и ободряюще улыбнулся. О том, чтобы передать принцессу под опеку гвардейцев, канцлер больше не заговаривал. Переступив порог избушки и глянув, как торопливо вошли внутрь двое солдат, Эрвин задумчиво покачал головой, словно продолжая начатый с самим собой спор.

— Арно, дружище, спасибо, мне стало в самом деле спокойнее на душе. У моего странствия, кажется, показалась конечная цель.

— Рад слышать, — Эберт уже сидел верхом, а вскоре и Эрвин последовал его примеру.

— Куда теперь? В Иридин?

— Именно. Когда закончу здесь. Утром к Адаларду явлюсь.

— А принцесса? — поинтересовался Арно.

— С ней все будет в порядке. Поедет со мной.

— Ты верен себе, — хмыкнул Арно, и они шагом двинулись обратно к центральной улице.

— Что бы ни случилось, Эрвин, можешь всегда положиться на мой меч и мое слово, — протягивая руку старому другу, проговорил наконец Эберт. Их пути расходились.

— Спасибо, друг, — Эрвин ответил крепким рукопожатием. — Как знать, может, и придется. Однажды.

День тянулся невыносимо медленно. Илльера не находила себе места от беспокойства. Отъезд Эрвина был предсказуем, но от того не менее тревожен. Чем ближе город — тем сильнее колотилось сердце. Кто из ее давних соратников остался в рядах гвардии? Кто остался верен присяге, а кто пошел по пути Бруно и предал короля… Узнают ли ее, если она явится ко двору? И что сделают, узнав. Впрочем, здесь сомнений практически не было. Ее едва ли забыли, так что беседы не получится иначе как на острие клинка. Впрочем, ей и самой уже не о чем разговаривать с бывшими товарищами по оружию.

И даже сильнее, чем возможная скорая встреча с Гиршем и его людьми, терзал Илльеру страх за Криса. Сейчас, когда опасность обступила, казалось, со всех сторон, мысли в голову лезли самые мрачные. Чувство благодарности за спасенную жизнь так и не переросло ни во что более нежное, но они несколько лет прожили под одной крышей, Крис дал ей все, что смог, не попросив ничего взамен. Под его защитой она восстанавливала силы, мечтая однажды поквитаться с теми, кто сломал ей жизнь. Он защищал ее от подозрительности Эрвина. Он был готов защищать ее и от смерти. А теперь Илльеру не отпускала мысль, что она не предупредила его об опасности, навстречу которой он уехал. Они не виделись перед его отъездом — Эрвин как всегда решил все быстро, Крис поддержал — и ускакал в рассветные сумерки, пока она еще спала. Ускакал, не зная, во что на самом деле превратился королевский двор. Она не собиралась его отговаривать, но хотя бы рассказала… рассказала то, что ночью поведала Эрвину. Тогда Крис бы знал, чего стоит остерегаться. Всего. Всех. Враг всюду.

Илльера со стоном прислонилась затылком к стене. Медленно вздохнула, заставляя себя запрятать тревожные мысли поглубже. Слабость по-прежнему непозволительна. Да и вряд ли когда-нибудь станет таковой. Оставалось собрать волю в кулак и снова встать. В бой, против всех, чтобы довести дело до конца, пока еще есть время.

Если Эрвин не вернется… тогда ей самой предстоит позаботиться о судьбе принцессы. Мысль о том, что такое может случиться, резанула сознание. Даже для самого искусного, самого отважного воина достаточно одного удара. Одной стрелы. Неуязвимых нет. Ей ли не знать… Закон жизни, закон схватки — но представить Эрвина раненым и истекающим кровью, оказалось больно. Почти физически больно. Воображение услужливо нарисовало тускнеющий взгляд синих глаз — и Илльера прикусила губу, прогоняя видение. Не думай — и не сбудется. Как хочется в это верить…

Рихь спала почти до полудня. Но едва проснулась — покоя уже никому не стало. Принцесса потребовала, чтобы хозяин трактира предоставил в ее распоряжение единственную служанку, прибиравшую в комнатах. Рихь велела ей выстирать свои платья и юбки, а сама сидела у камина, закутавшись в плащ Илльеры, и рассуждала о том, как трудно будет предстать перед отцовским окружением в столь неказистом виде.

Воительница сочувственно кивала, хотя мысли мешали вникнуть в поток жалоб принцессы.

— Что только обо мне подумают… Подол амазонки наверное уже и не отстирать. А длинных шпилек я нашла в сумке всего две. Не знаю ни одной нормальной прически на две шпильки. Придется косы закалывать!

— Вероятно, о вас подумают правду, — утомленно проговорила Илльера. — Подумают, что вам пришлось пережить множество опасностей.

— Пережитые приключения добавляют романтичности образу рыцаря, но никак не прекрасной дамы, — Рихь подоткнула край плаща у подбородка. — Дама прекрасна только тогда, когда у нее свежее платье, уложенные в прическу волосы, чистые полированные ногти и пара самоцветов на шее или пальцах.

— Дама прекрасна, когда у нее благородная душа и храброе сердце, — покачала головой Илльера. — Вас трудности пути только закалили.

— Не желала я такой закалки. И не желаю, — Рихь поджала губы.

— Но когда вам придется править, твердость духа пригодится, — разговор, хотя и раздражал бессмысленностью, но хотя бы отвлекал от мрачных видений.

— Придет время — научусь и править, — беспечно отмахнулась принцесса. — И к тому же у меня всегда будут советники. Верные и знающие. Едва ли канцлер доживет до моей коронации, он старше отца, но надеюсь, я смогу найти такого же хорошего помощника. Впрочем, думать об этом сейчас совсем рано. Лекари говорили отцу, что у него еще много лет впереди. И пусть будет как можно больше. Я не хочу королевский венец.

— Это ваш долг. Долг каждого исполнять свое предназначение.

Рихь фыркнула, как никогда бы не позволила себе фыркнуть во дворце, и подобрала под себя ноги. Поморщилась.

— Кажется, у Эрвина предназначение было, есть и будет не дать мне спокойной жизни. От последней скачки у меня до сих пор все болит.

Илльера не нашлась, что возразить. Разве что подивиться в душе, как же Адалард, такой мудрый и дальновидный король, не объяснил своей единственной дочери, что такое долг правителя. А может быть, Рихь просто не хотела слушать. Кто знает, кто знает… Все равно однажды корона перейдет к ней по праву рождения — если только прежде Альрахен не утонет в кровавой гражданской войне.

День тянулся невыносимо медленно, и в то же время летел к закату как на крыльях. На юбках, сушившихся около камина, виднелись отсветы заходящего солнца — небо было ясным и золотого света хватало наполнить комнату. Скоро появятся посетители — и служанка по зову принцессы побежит снимать стиранную одежду, чтобы та не пропахла стряпней. А она так и будет сидеть в темном уголке, удерживая взглядом дверь и оба окна. Сидеть и ждать. То ли врага, то ли товарища… Ожидание невыносимо. Оно хуже самого страшного, самого кровавого боя…

С улицы послышалось ржание, и воительница встрепенулась. Когда дверь открылась, впуская облако холодного воздуха и пришельца в капюшоне, она уже знала, кто вернулся. Ее взгляд встретился с взглядом синих глаз — и Эрвин улыбнулся. Искренне. И как будто даже глаза его, всегда строгие и холодные, чуточку потеплели.

— Утром едем к королю. Я говорил с канцлером. Он нам поможет.

Утро выдалось пасмурным. Рихь долго не хотела просыпаться, но вспомнила, что сегодня — последний день мытарств, и заставила себя вылезти из-под одеяла. Завтрак на скорую руку, несколько монет для хозяина и конюха — и три всадника выехали в серый сумрак бессветного зимнего дня.

Скакали кентером, спеша к городу, ждавшему уже так близко. Солдат на дороге было еще больше, чем накануне. Суета усиливалась по мере того, как распахнутые ворота надвигались ближе. Эрвин первым почувствовал неладное, глядя на лица встречных, отмеченные… растерянностью и даже страхом.

— Что-то происходит, — бросил Беркут через плечо. — Не терять бдительности.

Илльера и не теряла. Меч под рукой, всегда готовый к бою. Призывать к бдительности принцессу было бесполезно. Впрочем, даже она чуть посерьезнела, услышав в одном из домов, мимо которых они ехали уже рысью, громкий плач.

— Что здесь?.. — начала она почти раздраженно, вскинула голову — и умолкла, не договорив. Ее взгляд остановился на флагштоке, возвышавшемся над воротами.

Тяжелое черно-золотое знамя Этингеров было приспущено в знак траура.