---

Саундтрек: Evanescence «My Heart Is Broken» и Evanescence «Lost in Paradise»



Стоявший на стеклянной стиля хай-тек тумбочке телефон предательски молчал.

Я, сидя на краю широкой двуспальной кровати, протянул руку к сводящей меня с ума безмолвием трубке. Но в паре миллиметров от неё пальцы словно опалило пламя. Я отдёрнул руку.

Больно. Сердца будто нет. В груди пропасть, и в нее неспешно осыпается весь мой мир.

Не могу позвонить. Мне ничего не изменить. Чтобы я ни сказал, даже найдя в себе силы на это, она не поверит. Её судьба только в её руках. А мои губы – они немы. Но как же я безумно желаю, чтобы она услышала меня!

Тру лицо дрожащими ладонями. Густая щетина щекочет грубую кожу холодных рук. Губы растягиваются в мучительной улыбке. Задаю себе теперь лишённый смысла вопрос: почему не побрился в тот день? Она же просила. Такая мелочь… Задержись я на несколько минут у зеркала с бритвенным станком, как бы тогда сложилась жизнь? Может, я бы уже стал отцом. И сейчас возился бы с сыном или дочерью у ели, сверкающей разноцветными огоньками в пропитанном праздничным новогодним настроением доме. Тёплом доме!

Я обвёл отрешённым взглядом спальню. Встал и прошёлся по квартире. Пустой. Холодной.

Остановившись у панорамного окна, упёрся в него ладонями и лбом. За стеклом кружили снежинки. Человечки – маленькие и похожие на миниатюрные куколки – шли по улицам, ехали словно в игрушечных машинах, суетились, спешили. До наступления две тысячи пятнадцатого года реке времени предстояло ещё пробежать немногим меньше двенадцати часов.

Я отдал бы душу, чтобы повернуть этот поток вспять.

Только моя душа не нужна ни богу, ни дьяволу. Что за ней ценного? Умение спекулировать на валютном рынке? Рыжий котёнок, спасённый от бездомных собак? Энное количество романов? Любовь, в которой я был большим эгоистом? Долларов семьсот в общей сумме поданной милостыни? Азарт болельщика за Красных Дьяволов[1]? Посещение церкви каждую неделю с матерью и отцом пока они были в этом мире? Две разбитые в хлам легковушки из-за моей спешки в аэропорт к невесте, а в итоге оставшаяся сиротой девочка и моя уничтоженная жизнь?..

Почему же я не побрился?.. Может, виноват Чарльз? Он позвонил и… я прыгнул в машину, увлечённо обговаривая с ним, как отхватить кусок пожирней от скоро грядущей атаки на йену.

Я ударил кулаком по стеклу и, направившись к входной двери, прорычал:
– Конечно же, он.

Разве я могу существовать с мыслью, что сам, своими руками лишил себя всего бесценного, чем обладал? Признав это, я сдамся. И Белла останется одна, один на один с враждебным миром. Кто будет присматривать за ней, оберегать, следовать незримой тенью, не несущей зла? Кто будет под окном сторожить её хрупкий сон, с нежностью смотря на неё, мечущуюся по постели? Если не я отгоню заклинаниями любви от моей невесты кошмары, то кто?

Покинув опостылевшую квартиру, я спустился по лестнице и вышел на улицу. Съёжился под колким порывом морозного ветра. Поднял короткий воротник модного пальто и, сутулясь, зашагал к набережной. Я стремился к живописному в любое время года, погоду и час месту на берегу озера Мичиган. К нашему с Беллой уголку, где мы любили проводить беззаботные минуты. Я должен был обдумать, что мне делать, как поступить с Чарльзом? Его жадность погубила моё счастье, и он обязан за это заплатить! Почему страдаю лишь я? А он… Что чувствует он? Пока я, пожираемый пустотой в груди, распадаюсь на кусочки от бессилья и страха, что не сберегу жизнь своей невесте, он обжирается домашней выпечкой?!

Бывшей невесте – кольнуло меня в сердце.

Я замотал головой, рыча:
– Пока я её люблю и она любит меня, Белла настоящая, не бывшая! А она любит… Я знаю. Иначе мне не было бы так больно!

Взрывая сердце, молотом стуча в висках, боль словно подарила кому-то или чему-то способность оглушительно прокричать мне в уши:

– Тогда почему больше не звонит? Уже неделя, как она не говорит с тобой! Ни слова… Целый месяц, каждый день она находила возможность хотя бы прошептать тебе: "Спокойной ночи". А теперь тишина?!

– Замолчи! Заткнись, предательское нечто, прикидывающееся совестью! – рявкнул я, скрипнув зубами.

Она любит меня! Не может забыть! Нет… Ей просто тяжело, её обжигают слова, как и меня. Но Белла примет верное решение, накопит сил и вновь наберёт мой номер! Или я найду Бога и Дьявола и заберу их души, но не упущу её! Никогда. Ни за что.

Темные волны плескались о толстую корку наледи, покрывавшую берег. Острые брызги летели мне в лицо, но я не чувствовал их студёного жала. Я ощущал жаркие поцелуи Беллы. Самозабвенные, ненасытные. Не мороз, а её ласковые руки обнимали меня. Напор охваченного страстью тела, не ветер, покачивал вперёд-назад.

– Хищница, – я улыбнулся.

Для всех кроткая и примерная девушка. И лишь я знал, какая она, когда свободна. Когда никто не будет её оценивать, чтобы судить – отчитать или похвалить. Я давал ей волю быть собой, а она мирилась с моим иногда зашкаливающим эгоизмом.

Как глупо было не уделять ей больше внимания, что я давал. Как горько, что я не целовал её столько раз, сколько мог. Так мало дарил цветов… Так редко носил на руках... Экономил на признаниях в любви.

И вот я могу лишь вспоминать и сожалеть, каким дураком был.

– Был? Остался! – противно засмеялась боль в груди.

– Да пошла ты… – буркнул я и, обняв себя, пряча кисти в подмышках, поплёлся в гости к старине Чарли.

Надеюсь, мой визит вежливости доведёт его до инфаркта и он сдохнет, видя перекошенные ужасом мордашки своих горячо любимых внуков. Вот это будет расплата для жабы!

Я зло усмехнулся.

Интересно, а он достоин ада? Что заслужил пятачок в раю, я не верю!

Через пару часов я был у трёхэтажного коттеджа. На росших перед ним соснах переливались многоцветной чехардой гирлянды. Подле крыльца стоял скособоченный снеговик.

Злоба захлестнула меня. Я решительно шагнул вперёд. Однако тут входная дверь приоткрылась, и раздалось детское восторженное щебетание. Я отступил под прикрытие толстого ствола каштана.

– Эммет, Элис, давайте… марш нагуливать аппетит! – подгоняя внуков шести и семи лет перед собой, Чарльз покинул дом. Запахнул на приличном брюшке полы красного с белой оторочкой полушубка и, кряхтя, спустился по ступенькам, таща за собой санки. – Так, малышня, занять транспорт! Через минуту отправляемся подальше от тапка бабушки Рене! – он хихикнул. – Лучше будем ловить Санта Клауса, чем отвлекать её от готовки пирога! Так, малышня?

Дети дружно крикнули «да», устраивая под смех деда потасовку за право сидеть на санках впереди.

Я сжал кулаки. Совесть во мне кричала, требуя не становиться бездомным и ослеплённым яростью псом. А душа кипела страданием, толкая нести боль тому, кто счастлив, хотя виновен в моём горе. Отчасти, но виновен! Ви-но-вен! И смеётся, оттаскивая боевую внучку, натирающую снегом шею верещащему брату.

Мой кулак врезался в дерево, и на коре остались вмятины, а с голых ветвей посыпалась белая лавина. Гнев придавал мне сил и притуплял боль. Я вышел из-за ствола.

Чарли был ко мне спиной. Он переключил внимание с внуков на извлечённый из кармана штанов мобильный. Эммет и Элис замерли, смотря на меня широко открытыми глазами. С каждым шагом, приближающим к мести, ветер сдувал с моих плеч и головы налипшие снежинки.

– Белла, спасибо, что перезвонила! – хрипло заговорил Чарли.

Меня словно пригвоздили к мёрзлой земле. Я покачнулся. Мир расплылся перед глазами.

– Я и не надеялся услышать тебя, зная, как сильно ты меня ненавидишь, но… – Чарльз осёкся. Тяжело вздохнул. – Да-да, я оставил сообщение, что дело крайне важное и срочное и касается Эдварда. Да, я понимаю, что только ради него ты и позвонила, и меня никогда не простишь. Я этого и не жду. – Он сбросил шапку и нервно запустил пятерню в густые седые волосы.

Я же попятился назад, прижимая руки к нестерпимо разболевшейся груди.

– Белла, я тоже люб… мне Эдвард как сын… Да чёрт! – в сердцах прокричал Чарли. – Ладно, всё… не важно. Речь не об этом! Ты ещё не улетела? Ответь мне, это очень важно! – он повернулся.

Но я был уже за деревом и без сил привалился к стволу спиной.

– Почему меня это интересует? Да потому, что ты тут можешь не меньше добра сделать, чем в Африке!.. Это тебе решать? Да что ты… – Чарльз фыркнул и пнул свою шапку. – Нет, девочка, это решать тем, кто тебя любит! Эбола – не шутки! Эдвард, будь он рядом, посадил бы тебя на самую толстую цепь в самом глубоком подвале в Чикаго! Там бы и несла добро людям, подальше от смертельной заразы! – он широкими шагами нарезал круги вокруг переглядывающихся внуков. – Да что ты говоришь… она эпидемиолог… её долг… Эдвард её никогда не ограничивал… Это всё чушь! Мне плевать! У тебя есть кое-что важней сейчас, чем эта лабуда! И за это кое-что, надеюсь, услышать от тебя короткое, но чистосердечное спасибо! Прощения мне не нужно! Спа-си-бо… и только! А я ли не оху… – Чарльз рассмеялся. – Нет, но для того, чтобы ты в новогоднюю ночь почувствовала себя счастливой, пусть не без грусти в душе, но счастливой, я готов и оху… – он хмыкнул. Показал заголосившим, что они видели Санту, детям «тихо», и продолжил. – Я тебя уже пугаю? Ты присядь, а то… А, сидишь, ну хорошо. А ты далеко от мэрии Чикаго давишь мягкое место? Замечательно!

Я, слыша радостный тон и заботу о моей невесте в голосе того, кого только что собирался свести в могилу, сполз в сугроб и судорожно сглотнул. Обхватил раскалывающуюся голову ледяными руками. Происходящее не укладывалось в сознание. Мои мысли хаотично метались и горели, горели, горели…

– Не вздумай вставать и уходить! Я сейчас сделаю пару звонков, чтобы забрать твой подарок и подъеду к тебе. Где-то через час буду. Нет, Белла, этот подарок тебе нужен! – рявкнул Чарли. – Я гарантирую, что когда ты его увидишь, но я вдруг передумаю тебе отдавать, то ты мне горло за него перегрызёшь! – он зычно расхохотался. – Да-да, хорошие связи с акулами бизнеса могут творить чудеса! Так и быть, за успокоительным разрешаю отлучиться. Но чтобы… О, ты заодно и точилку для зубов прихватишь!.. Ну, извини, что заранее не сел на диету, и на шее у меня плотненькая прослойка жира! Точи-точи… – хохоча, Чарльз вернул мобильный в карман и скомандовал: – Малышня, бегом в дом отбирать у бабушки тапки!

– А Санта? Он там, за деревом! – воскликнул Эммет, тыча в мою сторону.

– Это не Санта, болван! – Элис шлёпнула брата снежком в лоб и помчалась в дом, визжа:
– Бабуля, меня дурачок Эммет хочет задушить!

– Она врёт! Неправда! – завопил мальчик, несясь за сестрой.

– Малышня, не забудьте про тапки! – посмеиваясь, напутствовал внуков дед.

Я поднялся, засунул руки в карманы пальто и, втянув голову в плечи, шатаясь, поплёлся куда глаза глядят.

Разве я ещё нужен Белле? Она, нет сомнения, любит меня, но в этом чувстве так много оттенков и полутонов. И пульсирующий во мне насыщенно-красный вполне может быть уже не совпадает с сияющим внутри неё цветом испытываемого ко мне чувства. Может в её душе пульсирует чистейший белый? Невинная, ангельская любовь… Согласен ли я не вспоминать и не мечтать о её обжигающих поцелуях? Знойных ласках? Вкусе капелек пота сладкой страсти, сбегающих по ложбинке меж её изнывающих от возбуждения грудей? Блеске удовольствия в её глазах? Одурманивающем аромате её влажных от дождя волос и дрожащем теле, которое я согреваю в нежных и властных объятиях?

Могу ли я отказаться от того, что для меня жизнь, и всё же остаться с ней рядом холодным как снег?

Силы оставили меня. Я упал на колени где-то в одном из городских парков и, запрокинув голову к темнеющему небу, взревел смертельно раненным зверем.

Белла не звонила мне не оттого, что боль испепеляла ей сердце с каждым словом вновь и вновь. Она не набирала номер потому, что уходила от прошлого в будущее. Белла резала по живому… она обрывала пуповину, соединявшую нас. И это было правильно! Я был слаб… она крепче меня.

Я горько засмеялся и повалился на спину. Раскинув руки, смотрел, как ночь окутывает мир, где так много манящих огней и обманывающихся мотыльков, грезящих о бесконечном счастье. Россыпь мелких бриллиантов, проклюнувшись, замерцала на чёрном бархате, застелившем небо. А во мне всё вспыхивала и гасла одна и та же мысль: «Белла уходит… Но мне нельзя идти за ней. Я не могу любить её иначе, чем было и есть. Для меня так будет всегда».

Ни рая, ни ада. Хотя нет… Вот он мой персональный ад! Миллионы дорог, и ни одна никуда не ведёт.

Больно.

Держась за грудь, я поднялся и вдруг надрывно закашлял. Усмехнулся этому и поплёлся в единственное место, где хотел бы исчезнуть без следа, где ещё мог ощущать себя частью чего-то важного и нужного мне.

Каждый шаг по лестнице вверх давался с большим трудом, однако я справился и добрался до нужного этажа. Из лифта на меня вылетела влюблённая парочка. Я отшатнулся. Исключительно инстинктивно, а не от осознанного желания избежать столкновения. Впрочем, не отпрянь я вбок, парень и виснущая у него на шее девушка пробежали бы мимо. В сантиметре-двух от меня. Да и столкнись я с ними, даже будь железобетонным столбом, они бы не заметили случившегося. Настолько эта парочка была увлечена друг другом. Совсем как когда-то невообразимо давно я и…

С кислой миной я подошёл к двери своей квартиры – дому, который замёрз, не стал уютным тёплым семейным гнёздышком. Моим и Беллы.

Переступив порог, я остолбенел.

Жарко! И на меня смотрят зелёные глаза упитанного рыжего кота.

– Блэк… Привет бандит, – шепчу я одними губами, не веря тому, что вижу. Однажды спасённый мной доходяга котёнок, вырванный из пасти пса и бывший чумазым похлеще покинувшего забой шахтёра. Вот он тут… передо мной… снова дома… по-хозяйски сверлит меня укоряющим и выпрашивающим вкусненького взором.

Но Белла забрала этого хулигана к себе, когда наш мир рухнул. Как же Блэк здесь очутился? Я боюсь очевидного ответа. Дрожа, развожу руками и шепчу первое пришедшее на ум:
– Извини, приятель, рыбки нет.

Заматеревший до квартального авторитета кот громко сердито мяукает и, задрав хвост трубой, гордо удаляется в глубь квартиры.

Похоже, я навечно впал к нему в немилость.

Нервно усмехаясь, иду за ним. Мой дом больше не пуст. В него вернулась жизнь, а с ней и множество вещей – крупных и мелких. Было время, мне некоторые из них представлялись практически мусором. А теперь я бы дрался насмерть, чтобы никогда из моего дома более не пропал старый плед, доставшийся Белле от прабабушки. Или горшок со странным раскидистым цветком, который я забывал поливать, из-за чего случались нелепые ссоры с моей второй половинкой, возвращаясь из командировки обнаруживавшей растение в состоянии комы. И, конечно, я бы истёк кровью до последней капли за шоколадного цвета фортепиано, на котором Белла играла с детства, и весьма недурно, надо сказать.

Я остановился у музыкального инструмента, озадаченно созерцая мужской зад, выглядывающий из-под пушистых лап роскошной ёлки, покачивающейся в угле гостиной. Рядом с лесной красавицей валялись вскрытые упаковки с гирляндами, мишурой, новогодними игрушками.

– Ай… чтоб их… – воскликнул мужчина под колючим деревом.

По голосу я узнал Фила. Это был отчим Беллы, любивший её как родную дочь.

– Па-ап... Ты в порядке? – обеспокоенным тоном спросила с кухни Белла.

Я затрясся, что кленовый лист, неведомым чудом удержавшийся на ветви до трескучих морозов.

– Да. Всё нормально. Крепление тут для ёлки идиотское. Но не переживай, я ему болтов вкручу и наряжу… успею… встретим полночь как надо! – заверил Фил и глухо выругался, поминая китайскую мать.

– Брось. Не мучайся, – в гостиную вошла Белла, у неё на руках был ребёнок. А Блэк приклеился к ней толстым рыжим хвостиком. – Праздник не в сверкающей зелёной деревяшке заключён. А в том, чтобы быть вместе с семьёй!

У меня на миг подкосились ноги. Покачнувшись, я ухватился за фортепиано. И, так вышло, сам не понял почему и как, но моя рука нажала одну белую клавишу! И ведь во мне не было и капли гнева, лишь тоска и безмерная любовь.

Высокая протяжная нота повисла в комнате.

Белла переменилась в лице. Румянец схлынул с её щёк. Глаза округлились и лихорадочно заблестели, смотря сквозь меня. Губы дрогнули, и она их прикусила, как обычно делала в особые моменты.

– Ты права, дочь, но ёлку я всё одно поставлю! – категорично сказал Фил и довольно крякнул. – Кажется, закрепил… – пятясь, он стал вылезать из-под дерева.

– Эдвард тут, – едва слышно обронила Белла. И громче добавила: – Я ведь говорила тебе, я чувствую, он не ушёл, и эти вызовы с его телефона… Ты слышал?! Нота Си![2] Это значит Белла!

– Родная, это кот шалит. Он тут везде лазает. – Выпрямившийся Фил сочувственно улыбнулся дочери и погладил её по карамельного цвета волосам.

– Блэк был возле меня! – взбудоражено вскрикнула Белла. – Я не сходила с ума. Эдвард тут! Он так сильно любит меня, что смерть забрала у меня лишь его тело, а душу отнять не смогла! И он рядом! Рядом!

– Хорошо-хорошо. Я верю! Не волнуйся. Раз ты так чувствуешь, то… – Фил бережно приобнял дочь, – …так и есть. Твоё сердце не может лгать тебе. Да и в мире столько необъяснимого. – Искренности в его голосе было немного, зато заботы - океан.

– Спасибо, пап. – Белла шмыгнула носом и явно через силу улыбнулась. Поцеловав в щёчку белокурую не старше полутора лет девочку, жмущуюся к её груди, направилась прямо ко мне.

Я же опрометью отскочил к окну. Я не хотел ощущать, как моя любимая пройдёт сквозь меня, как через облачко незримого тумана. Не желал чувствовать, что я мёртв.

Глупо. Так глупо.

– Эдвард, – ласково, вибрирующим от волнения голосом позвала Белла и коснулась той самой ноты, которую неведомо как нажал я. – Любимый! – она ищущим взглядом, подёрнутым пеленой солёной влаги, обвела комнату.

Фил выскользнул из гостиной на кухню. А Блэк, важно помахивая хвостом, гордо подошёл к окну и с деловитым «мяу», уселся подле моих ног.

– Ты тут, значит… – Белла улыбнулась, смотря прямо мне в глаза. Сделала робкий шаг в мою сторону. Закусила губы. Девочка на её руках что-то пролепетала и тронула ей щеку крошечными пальчиками. Белла встрепенулась, освобождаясь от задумчивого тревожного оцепенения. – Родной, Эдвард… Знакомься, это Рози. Мы так хотели ребёнка, но не усп… И я… я… Это наша дочь! – выпалила она и с жаром поцеловала девочку в нахмуренный лобик. – Эдвард, мне было так больно. Так плохо. Я не могла дышать без тебя! Во сне, в кошмарах я видела разбитые машины, а, просыпаясь, часто мне мерещилось твоё лицо за окном. – Белла возбуждённо заметалась по комнате, то и дело посматривая в мою сторону и на мурчащего Блэка. – Я хотела умереть. Я сходила с ума. Звонила тебе. И… Наверное, я бы не выдержала. Я бы сделала какую-то страшную дурость, но внезапно меня озарило! Я поняла, чего ты хочешь, звоня мне, стучась в сон своими последними минутами, мелькая за стеклом… Ты мне показывал, что страдаю не только я, но и она. – Белла остановилась очень близко от меня и с огромной любовью посмотрела в голубые глаза Рози, потянувшейся ручкой к окну сквозь меня, через моё переставшее болеть сердце. – Осиротевшая, беззащитная, лишившаяся любви матери. Я поняла, ты прав. Ей больней, чем мне. И у меня есть для чего жить, не сойти с ума. Я попыталась её удочерить, но мне отказали, сразу. И я решила уехать. Прости! – Белла всхлипнула. – Но мне неожиданно помог Чарльз. И теперь у Рози есть мама и… – она тяжело вздохнула и широко счастливо улыбнулась. – И папа, пусть и невидимый, но любящий нас!

Ладонь Беллы приблизилась к моей заросшей физиономии и удивительным образом замерла ровно так, будто легла на мою щёку. Я ощутил тепло любимой женщины, матери моего ребёнка, чудеснейшей девочки. Блаженство закрыло мне веки. Пускай я лишился рассудка, но я знаю – сейчас всё правильно, всё так, как надо, и в моей груди нет больше холода и муки, там приятный жар и давно забытое вернувшееся чувство умиротворения. Оно шепчет мне, что теперь я достоин рая. А я мысленно отвечаю ему: «Мне достаточно в моём аду окошка, у которого я безмерно счастлив».

Блэк соглашается со мной громким хозяйским «мяу». И я открываю глаза.

– Пап, дай бандиту все рыбные вкусняшки, что мы к столу взяли. Пусть лопнет от радости! Праздник ведь! – Белла, смеясь, идёт к фортепиано. – Поиграем папе песенку про ёлочку? – она щекочет Рози. Девочка смеётся.

Я с толикой грусти улыбаюсь, потираю бороду и говорю:
– Спасибо, Господи, что я не побрился.

---

[1] Футбольный клуб Манчестер Юнайтед также известен под именем «Красные Дьяволы» (The Red Devils)

[2] Каждая октава содержит 7 нот: до, ре, ми, фа, соль, ля, си. Для записи нот часто используют их условные буквенные обозначения. В разных странах/системах эти обозначения различны. В английской системе нота си соответствует букве b.