Трубку он снял с десятого звонка. И положил обратно на рычаг. Но телефон продолжал настойчиво звонить, пришлось ответить.

- Хейл? - глуховатый голос Питера Холта звучал неуверенно.
- А кому ты звонишь, чучело?

- Рад, что застал тебя, приятель.

Джаспер откровенно зевнул в трубку. Запахнув полы халата, уселся на высокий табурет возле барной стойки. С влажных после душа волос стекали капельки на полированную поверхность мореного дуба.

- Сейчас четверть восьмого, Питер. Мог подождать пару часов и звонить в офис.
- Извини, что разбудил. Но именно в офис мне звонить и не хотелось.
- Ясно. Нужна помощь?

На другом конце провода установилась тишина. Потом Холт откашлялся и заговорил уже другим тоном. Конфиденциальным.

- У меня проблема, старик.

- Надеюсь, не по психиатрической части? - устало осведомился Джаспер, подтягивая ближе блокнот с ручкой. То, что беспокоило педиатра, было, несомненно, щекотливым и не терпящим отлагательств делом, иначе бы он не стал будить его ни свет ни заря. Консультировать по телефону он не станет, и Холт об этом прекрасно осведомлен, а договориться о встрече можно и в более приемлемое время суток.

Значит, дело касается либо близкого человека, либо самого Питера. Известный факт - практикующие врачи боятся любой хвори, как чумы. Даже пустяковой простуды. Считается, что болезнь подрывает репутацию, мешает так называемому "комплаэнсу", а посему любой мало-мальски серьезный недуг мгновенно и наглухо засекречивается. Когда гломерулонефрит Клитуотера перешел в хроническую форму, он принял все возможные и невозможные меры, чтобы сохранить это в тайне от пациентов. Даже к лечащему врачу ходил среди ночи, крадучись, словно вор.

Джасперу не раз приходилось консультировать коллег, и каждый раз визиты наносились со сверхъестественной предосторожностью - страх разоблачения терзал этих бедняг почище любого невроза. Для себя Хейл уже решил: если с ним что-нибудь приключится - возьмет отпуск и уедет лечиться в Европу.

- До конца недели я забит под завязку. Если горит, то подъезжай сегодня после четырех с медкартой - посмотрим, что можно сделать. Родственник?

- Вообще, это тебя касается, - прогудел Питер едва слышно, будто стальные пальцы сомкнулись на его глотке.

- Выкладывай.

- Хейл, мне неудобно на эту тему говорить… и не сочти меня сплетником…

- Так, - обреченно молвил Джаспер, поглядывая на часы. - Многообещающее начало.
- И, поверь, у меня и в мыслях нет вмешиваться в твою личную жизнь…

- Переходи к делу, - оборвал его Хейл.

Но Питер предпочел начать издалека.
- Что такое Бостон ты знаешь, - извиняющимся тоном сообщил он. - Здешний люд хлебом не корми, дай покопаться в чужом белье. Особенно, когда речь идет об уважаемой семье. Сплетни разносятся, как лесной пожар, и повод может быть нелепым, а твою репутацию пошатнет здорово.

- Я, наверное, еще не проснулся, потому говори конкретнее.

- На дворе двадцать первый век, а нравы в Йеле не изменились. Статус преподавателя примерно как у жены Цезаря.

- Теперь понимаю, к чему ты клонишь, - усмехнулся Хейл, машинально вычерчивая узоры на лицевой обложке ежедневника. - Я, кстати, не женат.

- В этой ситуации лучше для тебя быть женатым, - резонно заметил собеседник.

- Я успею это сделать, пока ты доберешься до сути?
- Ходят слухи, - Питер, наконец, решился высказать сокровенное. - О тебе и мисс Каллен.

- О, Боже!

- В Городской. В Мемориалке. У нас в кафетерии. Только и разговоров, что шурин Стюарта прицелился в зятья Каллену.

- Догадываюсь, с чьей подачи…
Варианта было три. Шариковая ручка мгновенно набросала три карикатурные рожицы.

- Флетчер? - Питер безошибочно диагностировал первого кандидата. - Возможно. Но не только он. Кто-то из медсестер видел вас на пляже в Балтиморе.

- У сестер отличное зрение, - хладнокровно откликнулся Джаспер, вновь глянув на часы. - Не удивлюсь, что они и сфотографировать успели.

- Я просто хочу, чтобы ты был в курсе, - обидчиво вскинулся Питер. Как бы то ни было, им руководили самые благородные побуждения. - Выводы делай сам. Но языки работают вовсю. Наивно полагать, что ежедневные поездки в Уэллсли и завтраки в Локе-Обер останутся незамеченными.

- Не знал, что это противозаконно.

- Брось, Хейл. Ты понимаешь, о чем я. Она студентка, а ты преподаватель. И, кроме того, она сестра Мейсена. Я бы, например, не рискнул.

- Да ты известный трус.

- С другой стороны, - Питер не удостоил вниманием издевательскую реплику. Свой долг он поклялся исполнить до конца. - Это и ей может навредить.

- Интересно, - ободряюще изрек Хейл, рисуя вопросительный знак, похожий на гигантское ухо.
- Станут болтать, что ты протежируешь. И чем лучше ее академические успехи, тем активнее будут муссировать это.

- И ладно.

- То есть?

- Элементарно, - пояснил Джаспер, старательно маскируя сарказм. - Чем активнее муссируют это, тем выше академические успехи.

Его абонент обескуражено замолчал. Потом спросил не без раздражения:
- Вижу, тебя это забавляет.
- Напротив.
- Но ты не сильно расстроен?
- С трудом сохраняю спокойствие. У тебя все?
- Ну…
- Рад был поболтать, Питер. Доброго дня.

Положив трубку, Хейл некоторое время сидел неподвижно. Потом встал и, подойдя к окну, плотнее задернул шторы, сквозь которые уже пробивались наглые розоватые лучи.

Квартира Хейла находилась в самом центре Нью-Хейвена, напротив парка, и из окна гостиной открывался изумительный вид на сочные лужайки, цветущие каштаны, молодые клены в обрамлении геометрических клумб и мощенные брусчаткой дорожки.

На вращающихся разбрызгивателях играло множество радуг, а поверхность пруда возле безлюдной ресторанной террасы выглядела настолько гладкой, что по ней хотелось пройтись.

Было почти восемь, и как всегда в это время парк наводнили любители физкультуры, чтобы потом уступить место для променада чинным старушкам и мамочкам с детскими колясками. Хейл и сам частенько выходил на утреннюю пробежку, но сегодня ему такая мысль и в голову бы не пришла.

В спальне царил полумрак и слабый запах магнолий. Бледно-желтые бутоны обронили пару лепестков на смятые простыни.

С лукавой усмешкой на устах Джаспер опустился на кровать и бережно обхватил ладонью стройную лодыжку, выглядывающую из-под шелкового покрывала.

- Кто звонил? - сонно улыбнулась Элис.
- Так… Доброжелатель один, - мужские руки скользили вверх по гладкой коже, уступая место настойчивым губам. - Посоветовал мне заняться твоими академическими успехами.

- Прямо сейчас?
- Ты против?
- А успеешь? - тихо простонала девушка, запуская пальцы во влажную шевелюру.
- Если сразу перейдем к практике, - пробормотал он, целуя нежную впадину пупка.

- Это мы, кажется, проходили, - охнула любимая ученица "профессора".
- Так затвердим материал.

***
Марракеш, июнь, 2010 года

Первыми, с кем он столкнулся в коридоре, была группа репортеров в цивильных костюмах. Завидев врача, они метнулись вперед со своими камерами, фотоаппаратами и проводами, точно стайка хищных рыбешек.

- Разрешите узнать, доктор…

- Не сейчас, - бросил он, закрывая за собой дверь приемного покоя.

Четверо стажеров замерли от испуга при его появлении. Вид у Мейсена действительно был угрожающий - прямо из операционной, в зеленом хирургическом костюме, свободно облегающем широкие плечи, зеленой шапочке и багровом мареве бешенства, исказившем красивое лицо. Будучи в таком состоянии, он имел обыкновение говорить совершенно невыразительным тоном, от которого у окружающих кровь стыла в жилах.

- Кто из вас, сволочей, устанавливал центральный катетер пациенту с ожогом?

Немая сцена. Но три пары затравленных глаз так красноречиво посмотрели на одного бедолагу, что всякие вопросы были излишними.

- Что-то не так? - на смуглой физиономии стажера застыло клеймо неудачника.

- Да все так, - процедил Мейсен, сверля его уничтожающим взглядом. - Кроме того, что катетер пропорол вену и засел в плевральной полости. И растворы, что ему сегодня вкатили, обеспечили славный гидроторакс.

- Возможно, это ошибка…

- Возможно все. Но если вылил литр, а вместо ЦВД(1) нарастает гиперкапния (2), надо, наверное, мозгами шевелить, или сразу звать того, кто это за тебя сделает.

- Сэр, но по инструкции… - пискнул стажер, не замечая многозначительных жестов коллег.

- Значит так, - оборвал его излияния хирург. Свирепым взглядом обвел мгновенно присмиревшую аудиторию. - Всех касается. Повторится - руки оторву. Запишите в инструкцию.

Мейсен давно привык к вспышкам своего гнева - темперамент! - и знал, что с ними делать: сжать зубы и вернуться к работе. Но сейчас такой возможности не было. О чем он и сообщил Маркусу, который вернулся в приемную с ворохом документации в руках:

- Вакуумный аспиратор накрылся. Взяли запасной, но он ни к черту не годится - даже отсосать семя у сатира.

- А в амбулатории? - переспросил Маркус, заранее улыбаясь.
Реакция Эдварда была ожидаема.

- С Баннером говори сам, - ледяным тоном отозвался он. - Этот хорек вонючий скорее примет иудаизм, чем поделится хоть парой перчаток.

- Опять ты настращал его стажеров?

- Я не хотел, но они малость расслабились.

Коллеги вышли из приемной, провожаемые боязливыми взглядами младших сотрудников.
Маркус остановился у поста и задушевным отеческим голосом попросил сестру в элегантной наколке приготовить два кофе и сэндвич для доктора Мейсена. Умело подведенные глаза девицы оторвались от вечной писанины и беззастенчиво оглядели ладную фигуру молодого мужчины.

- Как предпочитать доктор Мейсен? - кокетливо спросила она на ломаном английском.
- Быстро и без сахара.

***

Как легко, поддавшись минутной ярости, потерять время, потерять настрой. Такие вспышки освобождали дурную энергию, но оставляли его самого взвинченным и разбитым. И только теперь, вдали от Танжера, Мейсен понял, что удерживало его от подобных выходок в последнее время.

Белла. Волшебным образом переплавляла гнев в негу. Одним взглядом. Одним прикосновением. Близость ее, словно глоток свежего воздуха.

И в те минуты, когда он чувствовал, что вот-вот задохнется от злости, возможность увидеть ее становилась подлинным спасением.

И сколько раз за день он прибегал к этой уловке: обманывая себя, что хочет удостовериться, все ли у нее в порядке, шел туда ради желания утолить собственный голод. Голод по ее теплу.
Ни единого слова не требовалось во время таких кратких свиданий. Все говорили глаза. Она смотрели на него с безграничным доверием и безусловным обожанием, ласково и серьезно.
И в эти мгновения весь мир исчезал, и наплевать на укоры совести, на самоконтроль, наплевать, что выглядит он влюбленным идиотом. Один взгляд - и внутри оживала скрытая пружина. Дикий восторг охватывал с головы до ног.
Да, это тщеславие и эгоизм, но как приятно, как радостно, что на свете существует человек, для которого ты - особенный, единственный и самый лучший.

Когда родилась эта зависимость, он едва ли мог себе ответить. Но то, что она крепла с каждым часом и превратилась в жизненную необходимость - это он ощутил на расстоянии в сотни миль от источника своего тепла.

Сердце замерло и обмелело. Скулящий пес с перебитыми лапами - вот кто сейчас свернулся внутри.

Откинувшись в неудобном металлическом кресле, которые так любят устанавливать в залах ожидания захудалых аэропортов и коридорах больниц, Мейсен постарался справиться с болью.
Взять себя в руки.
Запретить вспоминать ту, что оставил сорок два часа назад.
Оставил испуганную и беззащитную.
Но мог ли он поступить иначе?
Пять минут. Бегом. Вернуться, обнять, утешить и снова уйти. Отодрать себя от нее, зная, что уходишь не на час, и не на два - смог ли? Помня о том, чего стоят эти пять минут между жизнью и смертью.

Прикрыв глаза, Эдвард сжал ладонями виски.

За последние недели в нем накопилась нечеловеческая усталость. Вот бы уснуть и не просыпаться миллион лет. И видеть во сне пенный прибой и розовое масло заката, разлившееся на горизонте.
А главное - ее.
Лежать вместе на мягком песке, словно просеянном сквозь частое сито, слушать неторопливые волны и их протяжный шелест. Играть с шелковистым локоном. Чувствовать, как она улыбается. И тонкие руки обнимают за шею. Темноволосая макушка льнет к груди, а легкое дыхание смоет грязь и тлен с его сердца.

Боже мой, чтобы это сбылось, он готов повторить все с самого начала.

А сначала был Алжир.

Перед отъездом бывалые люди предостерегали, что из-за высокого уровня преступности в регионе европейцам за пределы миссии выходить опасно. Самое меньшее, что может произойти – их ограбят. В крупных городах власти еще умудрялись поддерживать видимость порядка, но в глубинке на это рассчитывать не приходится.
Мол, передвигаться по стране можно только на бронированном вертолете с полным боекомплектом на борту и в сопровождении полка карабинеров.

На деле все оказалось не так страшно. Не хуже, чем в бедняцких фавелах Рио и трущобных районах Чикаго, где под вечер даже полиция не рисковала появляться.

Страшно было другое. Возвращаться после дежурства в душную каморку и до утра оставаться один на один с собственными мыслями.

Так миновало три месяца самых тяжелых, полных тоски вечеров, депрессии и безумных порывов уехать немедленно. Никто не предупреждал, что будет так плохо, никто не предупреждал, что одиночество будет таким глубоким.

Но по прошествии трех месяцев он ощутил, что внутри произошел перелом.
Мейсен стал больше понимать людей вокруг, проще относиться к окружающей реальности и почувствовал даже некую причастность к африканской жизни.

В Танжер он приехал слегка одичавшим, но видавшим виды хирургом. Европейская тусовка приняла его на ура, но Эдвард так и не смог освоиться в столь привычном ранее обществе плейбоев и прожигателей жизни.

Саднящее чувство отверженности - к Африке еще не приноровился, но от Европы уже отвык. В Танжере его отстраненность сочли за признак истинного аристократа, а сдержанность вне всякой логики приписывали перенесенной душевной травме. Там он сполна ощутил, что значит популярность поневоле.

Друзей среди экспатов (3) Эдвард не обрел, а нечастые вылазки для занятий виндсерфингом или гольфом в Марбелье приносили только физическое удовольствие.

Работа дарила забвение, и он со временем научился отдаваться ей без остатка.
По вечерам совершенствовал французский и испанский - языки, на которых разговаривали почти все в этом регионе. Привыкал задерживаться при встрече и подолгу спрашивать и выслушивать, как дела у всех родственников до десятого колена.

Привыкал к острым специям и берберскому чаю, сладкому травяному настою. Летом в чай добавляли мяту, зимой - полынь и гвоздику. Ароматный напиток с травами по сезону увенчивал любую трапезу.

Шли дни, и будни Эдварда приобрели некое подобие размеренности и порядка.
В конце концов, хирургия есть хирургия, и если абстрагироваться от вечной нищеты, попрошаек на улице, испепеляющего зноя и восточного колорита, то нет разницы, где работать, в элитных клиниках на Манхэттене, или в госпитале Святого Андрея.

Да, в Мейсене начисто отсутствовала миссионерская жилка, он плохо разбирался в местных обычаях и не особо стремился вникать. К африканцам относился хоть и жестко, но без презрения, спокойно и деловито.
Но это как раз и делало его в глазах марокканских коллег нормальным человеком - они не любили фанатизма, за фанатизмом всегда крылось что-то смутное, больное.

Эдвард же казался им вполне адекватным чужаком, человеком, с которым можно договориться.

Постепенно он усвоил три кита марокканского характера: дусман; дакор, дома и иншАлла, что означает: медленно; согласен, но завтра и воля Аллаха.
Привык, что у местного персонала фраза "срочно в операционную" вызывает искреннее удивление, ведь все равно все в руках Аллаха, так зачем торопиться?

Неспешность как modus vivendi. Марокканец никогда не скажет, что он опоздал на самолет, он пожалуется, что этот дурацкий самолет улетел, не дождавшись его.

Этот стиль он понимал, но принять не мог. Единственное, к чему он не привык - это вольное обращение с часами.

Когда работаешь в бешеном ритме, исчезает чувство времени. Если только ты не хирург.

Первое, чему учишься у стола - помнить о времени. Контролировать. Использовать максимально. Не пренебрегать. Время не обманешь.

Эдвард проходил это много раз. Длинная стрелка, отсчитывающая секунды, была и врагом, и союзником. Время - важнейший фактор, который необходимо учитывать.

Он это знал. Но все равно рисковал.

Он себя переоценивал. Позже только понял, что действовал на пределе возможностей. Если за трое суток спишь не более часа, легко наломать дров, и гори все синим пламенем.
Сомнения, страхи, эмоции - их оставляешь за стеклянной дверью операционной.

Внутрь только разум и руки. Привычный холодок скальпеля через латекс. Хладнокровие и бисеринки пота на висках. Осторожно вычистить рану. Коагулировать. Иссечь края. Ушить. Собрать воедино размозженную плоть. Не видя. На ощупь. Концентрированный опыт и память в кончиках пальцев. Плотные эластичные тяжи артерий, спавшиеся вены, оборванные нервные волоконца. Зондировать дно. Совместить ткани.

Атравматика, тонкий серебристый завиток. Шелковая нить. Расчетливое натяжение, крепко, но не слишком, чтобы не прорезать ткани. Пальцы сноровисто вяжут узлы.

Негромкое позвякивание инструментов, ритмичное шипение респиратора. Свет в фокусе. Отрывистый взгляд на мониторы. Артериальное давление растет. Легким кивком, не отрывая глаз от операционного поля, скомандовать анестезиологу - добавляй.

Но что-то не так. Вокруг ни души.
Он один в вентилируемой прохладе операционной. И некогда думать. И прямо в перчатках, оставляя кровавые следы на пластике, взять заботливо приготовленный шприц с пропофолом, присоединить к катетеру, ввести до упора.
Молочная жидкость хлынула в трубку, и вдруг… Тело дрогнуло. Тонкая безвольная кисть выпала из-под края стерильной простыни.

Медленно, точно преодолевая сопротивление тысячи тонн воды, Эдвард отогнул край пеленки, обнажив лицо. Маска откатилась в сторону.

Хрупкая шея. Бескровное лицо в темном обрамлении волос. Излучины бровей над запавшими глазами. Приоткрытые губы. Это же… Белла…

- Белла!!! - крик сорвался с уст прежде, чем Мейсен успел что-либо осознать, и сразу последовала резкая боль в затылке.

Он ударился о стену и… проснулся.

Холодный больничный свет. Зеленоватые стены коридора. Встревоженные глаза медсестры, склонившейся над ним. Карие глаза.

- Доктор Мейсен, я вас разбудила?

- Все в порядке, - сморщился Эдвард, потирая затылок. Шею свело от неудобной позы, но сам виноват - нечего спать, сидя в коридоре.

- Вы просили кофе, - проворковала сестра, напоминая о себе.

Дымящаяся чашка в руках. Большая чашка и сэндвич с сыром пармезан. Здесь еще помнят его вкусы. Кофе черный и очень горячий, пар стелется над фарфоровой чашкой, поднимаясь к низкому вырезу халатика. Карие глаза с влажным блеском и очень недурная грудь, так и норовящая выскочить на волю. Умеет Маркус отбирать персонал, нечего сказать.
Взгляд Мейсена скользнул поверх плеча марокканской дивы. Время 18:20. Проспал пятнадцать минут.

- Оставь рядом, - хрипло произнес он, пытаясь разогнать кровь в онемевших пальцах. - И набери Танжер, мне срочно нужно связаться с госпиталем Святого Андрея. Добавочный 055.

***
Голову будто зажали в тиски. Боль хлестала, пульсировала, изнуряла. Шагая по коридору, Мейсен внезапно почувствовал спазм в желудке, зашел в туалет и расстался с наспех проглоченными сэндвичем и кофе.
После рвоты накатила слабость, тело покрылось холодным потом, но вскоре немного полегчало, и он отправился на поиски Маркуса.
Тот разбирал бланки в регистратуре. Увидев коллегу, изменился в лице и обеспокоено произнес:

- Как себя чувствуешь?

- Ты начинаешь надоедать, - скривился Мейсен
- Видок тот еще, - заметил Маркус. - Как бы тебя не вырвало.
- Уже, - процедил Эдвард, опираясь на стойку. - Кофе у вас дерьмовый.

Легкое головокружение, плечи затекли, но руки не дрожат. И то хорошо.
Маркусу, видимо, так не казалось.

- Может, отдохнешь? Экстренных ты соперировал, остальные терпят.

- Я хочу закончить как можно скорее и уехать в Танжер. Отосплюсь там.

Говорить о том, что у него плохое предчувствие, Эдварду не хотелось. Эту мысль он от себя гнал. Только бы связь восстановили, и он смог дозвониться в госпиталь. Только бы услышать ее голос. Убедится, что все хорошо. Что Анжела присматривает за ней. Что Белла в безопасности. Мнимое спокойствие. Все равно он места себе не найдет, пока не увидит ее. Но Эммет сейчас важнее.

- Смотри сам, - заговорил Маркус, пожимая плечами. - В любом случае, я - твой должник. И если что-то потребуется - вакцины, антибиотики - только скажи.

- Скажу, - со вздохом откликнулся Мейсен. Впалые щеки обросли щетиной, жадеитовые глаза казались темнее обычного. - Эфедрин. Пару ампул. И нормальный отсос.

***

В палате интенсивной терапии на шесть коек Маккартни был единственным пациентом. Мониторы работали исправно, растворы капали, а медсестра, пользуясь относительной свободой, сбежала к телевизору в коридоре. Мельком бросив взгляд на мерцающий экран, Мейсен прошел в палату.

Похоже, хронику событий в Марракеше транслируют сегодня по всем каналам разом, и ничего более важного для здешнего персонала просто не существует. Голос волоокой журналистки, комментирующей захват консульства, был едва слышен: медсестра догадалась уменьшить звук до минимума.

Прямой репортаж из аэропорта в Агадире вели в тот момент, когда шла посадка на вашингтонский рейс. Задержись Эдвард еще на пять секунд, он бы увидел, как стопроцентный американец - конгрессмен Стюарт - с намертво приклеенной к тщательно выбритому лицу дежурной улыбкой сопровождает в самолет абсолютно бледную женщину.
Нет, даже родной брат не узнал бы в ней сейчас прежнюю красавицу Роуз.

***

Койка номер пять - и здесь счастливое число. Смуглое тело под белоснежной простыней шевельнулось, и синеватые веки на осунувшемся лице дрогнули. От резкого света фонарика прямо в глаза Эммет мгновенно зажмурился, но отвернуться ему не дали цепкие ладони Мейсена, который склонился над ним с кривой улыбкой.

- С возвращением.
- Ты меня резал? – хрипло прошептал Эммет, с трудом фокусируя взгляд на указательном пальце врача.

- Да.
- Спасибо…
- Как себя чувствуешь? – допрашивал Эдвард, ловко поколачивая резиновым молоточком по рефлексогенным точкам. Мышцы отвечали слабым, но отчетливым и симметричным подрагиванием.

- Погано.
- Что болит?

- Все.
- Конкретнее, - настойчивый и властный голос вырывал Эммета из блаженной летаргии. Тяжело сглотнув, он устало перечислил:

- Плечо. Ноги. Ребра. Шея. Горло…в горле першит, будто там ковыряли раскаленным шомполом.

- Интубировали с третьей попытки, - прозвучал небрежный ответ. - Но это ерунда. Как плечо?

- Болит. Словно свинцом накачали.
- Это титан, - возразил Мейсен, спокойно поправляя повязку на плече. - Остеосинтез. Пришлось собирать твою ключицу, точно мозаику. Дыши осторожно, постарайся не кашлять, дренажи повылетают.

- Чертовы трубки, - Эммет снова приоткрыл веки. - В голове туман... Какой сегодня день?

- Первое июня. Вторник. Ничего важного ты не пропустил. Амнезия временная, это постнаркотический эффект.

- Я тебя подвел, Эд, - немного погодя произнес Маккартни. В голосе не было сожаления, или злости – просто констатация факта.
- Забудь.

- Как ты приехал?

- Твои ребята подсуетились.

- Значит, успели, - бесцветным тоном прокомментировал Эммет, как будто речь шла и не о нем вовсе.

- Да уж.
- Повезло…
- Скажи им спасибо.
- Скажу, - слабо улыбнувшись, пообещал майор. - Сколько я здесь пробуду?

- Месяц.
- Издеваешься?

- Это минимум, - непререкаемый тон Эдварда, казалось, совершенно не убедил Маккартни.

- Не может быть.

- Тебе не впервой ходить по краю, Эммет. Правила знаешь. Но, учти, в этот раз ты был на волосок.

- Учту, - буркнул тот. - Если смогу побыстрее отсюда выйти.

- Здесь не тюрьма, знаешь ли, - гибкие худощавые пальцы хирурга сосредоточенно пальпировали воспаленную плоть вокруг швов. - Насильно не держат. И посетителей пускают. Как будешь готов к приему гостей.

- Гостей? – в черных глазах мелькнул странный огонек. – Кто-то спрашивал?

- Конечно. Твои ребята. И всякие скользкие типы с полицейскими жетонами.

- Еще кто? – повторил Эммет, резко привстав с постели. Сильные руки тотчас же уложили его обратно.
- Ты идиот! – рявкнул Мейсен. - Я сказал - не дергайся!
- Больше никто? Ты уверен?

- А кого ты ждешь?

- Не знаю, - с деланным безразличием отозвался майор. - Наверное, жену…

- Ты женат? – вопрос у Мейсена вырвался скорее автоматически, чем осмыслено. Наблюдая за сердечным ритмом на экране монитора, он совершенно упустил, как изменилось лицо Маккартни. Странная смесь боли и злобы исказила суровые четы. Помедлив, он сообщил язвительно:
- Был. Недолго.

- Вполне возможно, - снисходительно заметил Эдвард, не спуская глаз с монитора. - Кетамин порой галлюцинации вызывает.

- Тогда уколи мне еще. Это очень приятная галлюцинация.
- В следующий раз - обязательно. А сейчас спи.
– Болит дьявольски, - сквозь зубы выдавил Эммет. - Дай морфию.

– Обойдешься.

– А трамал можно?

– Больше нельзя.
- Merde…

- Терпи.
– Аспирин? – с надеждой протянул майор.
– Ладно, – усмехнулся Эдвард. – Этой дряни не жалко.

Черные глаза подозрительно сощурились.
– А ты не подсунешь мне аскорбинку?

– Думай, что говоришь, не то вызову консультанта из психиатрии.

- Скотина ты, - вздохнул Маккартни. Глаза его закрылись, и Мейсен, в последний раз проконтролировав капельницу и мониторы, вознамерился было уйти, как вдруг услышал негромкое:

- Эд!
- Что?
- Документы…для твоей девчонки из Феса…теперь уже не понадобятся, верно?
- Почему? – непонимающе нахмурился Эдвард.

- Опасность-то миновала. Свон мертв, и его дочь теперь не нужна Интерполу.

- Что ты говоришь?

- Свон мертв, - тихо повторил Маккартни, вернув ему пристальный взгляд. - Убит. Застрелен алжирцами. Он был среди заложников, и его труп опознали.
Странно, что ты не в курсе. Эту новость уже раз десять передали по телевизору и радио.

***

Дозвониться в Танжер он смог только в первом часу ночи. До этого времени в теленовостях еще пять раз передали сенсационное известие.

Тело Чарльза Себастьяна Свона, гражданина Италии и главы миссии ООН в Кении, без вести пропавшего из собственного офиса в центре Найроби пять недель назад, было извлечено из консульства после штурма. Характер нанесенных увечий: пулевые ранения и следы побоев… Удивительно, с каким троглодитским вожделением репортеры смакуют такие подробности.

Когда, наконец, телефонистка соединила его с госпиталем, Мейсен с трудом совладал с голосом. "Это открытая линия, - напомнил он себе, сжимая кулаки так, что короткие ногти впились в ладони. - Это открытая линия, ничего лишнего, никаких имен!"

Малкович поймет с полуслова, нужно только убедиться, что Белле ничего не расскажут до его приезда.

- Лоран, вы приняли сообщение Рейтер?

- Ты уже знаешь?! - неописуемое удивление в тоне вечно беспечного бактериолога показалось несколько наигранным.

- Лоран, постарайся придержать новость. Понимаешь, о ком я?

- Эдвард, это вряд ли возможно, - прозвучал немедленный ответ. Потом Малкович будто немного поколебался и продолжил, понизив голос. - Тут все кверху дном перевернули. Каждый квадратный метр. Искали заначку.

- Что? О чем ты?
- О Ньютоне, конечно.
- Ньютон? - тупо повторил Эдвард. - При чем тут он?

- Так ты не знаешь? Здесь всё гудит, как растревоженный улей. Майка Ньютона, нашего лаборанта, замели в Эссувейре. Представь себе - он входил в наркокартель!

- Как - замели?

- Накрыли на горячем. Крупная партия дури в фабричной упаковке.
- Дури?

- Этилморфина гидрохлорид - а он в три раза забористее сульфата морфия. Хватило бы всему городу закайфовать. Здорово поработали ребята из Криминаль полиции Марокко и Интерпола.

Последняя фраза обожгла Мейсена, будто кислотой.

- Кто руководил операцией? - глухо произнес он, и каждое слово болезненным эхом отозвалось в груди.

- Какой-то Блейк. Они обыскивали госпиталь, исписали тонну бумаги. Раздали всем по повестке, тебе - целых две.

- Блейк был в госпитале?!

- Собственной персоной. С самого утра. Довел до истерики бедняжку Вебер.
И… Мейсен, он забрал твою пациентку.

"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
1. ЦВД - центральное венозное давление;

2. Гиперкапния - повышение удельной концентрации углекислоты в плазме крови.

3. Экспа́т (англ. expat сокр. от expatriate, происходит от лат. ex patria «вне родины») — сленговое название для иностранных специалистов.

""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Дорогие читатели!

Огромное спасибо за Вашу поддержку и неувядающий интерес к этой истории. Тем, кто дотерпел до конца главы - отдельный поклон.

Извиняюсь за то, что так затянула с продолжением - это целиком и полностью на моей совести, так как Бета проверила текст за рекордное время.

САША, твое советы неоценимы. Благодарю.

Итак, желающие высказать мнение - добро пожаловать на ФОРУМ.