Под моими веками забрезжил рассвет.
Открывать глаза не хотелось. В голове царила звенящая пустота, которая с каждым мгновением всё больше растекалась по мозгу ядовитой кляксой, выжигая из него остатки прошлого. Словно кто-то плеснул кислотой на моё сопротивляющееся сознание, силой заставляя его стать чистым листом. Чёрт, это было самым настоящим насилием. Зажмурившись, я пыталась оставить себе хоть что-то, но грёбаный Заправляющий Всем Маньяк только тихо посмеивался - клянусь, я слышала эти мерзкие смешки где-то в районе затылка. Врезать бы этому самодовольному ублюдку, но бить кулаками в пустоту было глупо, так что пришлось сердито поднять веки и тут же прищуриться от хлынувшего в отвыкшие зрачки света.
Свет был серым. Знаете, такой бывает ранним утром, когда вы ещё не ложились, и устремляете уставший взгляд в неохотно просыпающееся небо, затянутое тучами – такое же хмурое, как ваши скомканные вынужденной бессонницей мысли.
Эта пасмурность мне сразу не понравилось. Хотелось заполнить вычищенный мозг чем-то ярким и жизнерадостным, а не липкой слякотью. Но здесь, кажется, всем было плевать на мои желания.
Кстати, где это – здесь?
Осмотревшись, я поняла, что открывать глаза было необязательно. Вокруг был лишь серый туман. Его клочья плавали над – землёй? – и закручивались в причудливые воронки, водили хороводы над моей пустой головой. Я чувствовала себя чёртовым ёжиком в тумане. Громко проговорила: «Ло-о-оша-а-адь», - и тихо хмыкнула над своей глупостью. Самым идиотским в этой ситуации было то, что я отлично помнила психоделический мультик про маленького ёжика, бредущего в тумане, но не имела ни малейшего понятия о том, кто я такая и что со мной произошло. Бред бредович.
Зябко поёжившись – скорее по привычке, потому что мне не было ни жарко, ни холодно… мне было никак, - я обхватила себя за талию руками и побрела вперёд. Стоять на месте не хотелось, а выбор направления в окружавшем меня запылившемся молоке не имел ровным счётом никакого значения. Какая разница, куда идти, если ни хрена не видно?
Тонкие полоски тумана сворачивались вокруг меня лентой Мебиуса, обнимали и стягивали, запутывали и немного пугали. Надоедливый вопрос (кто я, кто я, КТО Я, МАТЬ ВАШУ) вертелся в голове, потихоньку сводя меня с ума, хотя, казалось бы, куда уж дальше – лишившись воспоминаний, поздно заботиться о состоянии своего рассудка. Облизнув губы, я неожиданно для самой себя улыбнулась и пробормотала: В недрах тундры выдры в гетрах тырят в вёдра ядра кедров. Почему-то эта глупая фраза казалась успокаивающей, а ещё она явно была незаконченной, но продолжение не желало возвращаться в опустевшую голову.
Спотыкаясь и чуть не падая, еле держась на словно чужих ногах, я шла всё дальше и дальше, пока не врезалась лбом в столб.
Да, передо мной возвышался одинокий фонарный столб с лампочкой, тускло светящейся на его тонувшей в тумане вершине. Я смотрела на её белизну, словно заворожённая, не в силах оторвать взгляд, пока чёткое осознание не взорвалось внутри яркой вспышкой.
Я мертва.
Чёрт возьми, мертва.

Что вы сделаете, когда поймёте, что мертвы? Почему-то у меня создавалось ощущение, что при жизни вопрос существования после смерти меня не особо занимал, и никаких чётко выстроенных планов на сей счёт не было. Обрывочные – даже не воспоминания, ощущения, - касающиеся того, что было до тумана, ясно подсказывали, что плевать я хотела на всю эту метафизику. Однако теперь вопрос, можно сказать, встал ребром, и увернуться от ответа на него не представлялось возможным.
Что мне делать теперь, когда я поняла, что мертва?
- Что делать? – философски воскликнула я, вперившись возвышенно-задумчивым взглядом в серую липкую муть вокруг. Пару секунд прислушивалась в ожидании туманной реакции на эту идиотскую выходку, но окружение безмолвствовало, и я, восполнив эту потерю собственным несколько истерическим смехом, плюхнулась на землю и прислонилась спиной к фонарному столбу.
Стоило рассмотреть варианты.
Вариант а. Пилить дальше по страшному сну ежа, отмахиваясь от призрачных лошадей и изредка оглушая окружающих медведей своим пугающим хохотом. Фауну было жалко, за поседевшего от моих безумных воплей мишку можно было получить в лоб от местных «зелёных», так что эта опция отпадала.
Вариант б. Забив на творившееся вокруг безобразие, завалиться спать, наплевав на нежелание организма получать порцию сновидений – в конце концов, правило «в любой непонятной ситуации ложись спать» никто не отменял. Однако, пусть я и чувствовала себя вполне живой, тело не желало вести себя как подобает и ничего не требовало – ни еды, ни воды, ни кустика, ни подушки. С одной стороны, факт этот, вне всякого сомнения, ободрял, но несовпадение привычек с действительностью несколько сбивало с толку. С сомнением посмотрев на совсем неуютно выглядящую землю, я отмела и эту идею.
Вариант в. Сидеть и курить бамбук, пока что-нибудь не…
Бесцеремонно ворвавшийся в мои мысли грузовик разметал их к хренам, обеспечив мозговую дисперсию на близлежащей территории. И это не фигура речи. Мозги были – правда, не мои. И покрывали всё вокруг – правда, за исключением меня. Хотелось завизжать, но вместо этого я, противореча сама себе, изучала развернувшееся передо мной кровавое полотно с интересом первооткрывателя. Думала, присоединятся ли ко мне бывшие обладатели изувеченных тел. Гадала, почему увидела только момент аварии, пропустив всё, ей предшествовавшее. Вопрошала, какого х…
- А ты могла спасти их, - прозвучал за спиной насмешливый голос.
Поворачиваться не хотелось. Напавшая на меня апатия здесь, видимо, была заменой сна. Я чувствовала себя грёбаной коалой, которая лениво жует свой эвкалипт, пока вокруг разворачиваются сражения, войны, катастрофы… Почему-то мне казалось, что коалы никак не реагируют на человеческие дурацкие драмы. Коалам пофиг.
- Скоро туман прояснится, - продолжал голос, очевидно, крайне позабавленный – правда, я не до конца понимала, чем. Чёрт их знает, может, здесь кровавое месиво находят крайне смешным. – Тогда тебе нужно будет найти своего подопечного. Разделяй и властвуй, люби и защищай, мешать не прекращай и так далее.
Собрав силы в кулак, я повернулась-таки в сторону голоса, намереваясь отточенным движением вопросительно приподнять бровь, но за спиной никого не оказалось. Грёбаная сова добралась до бедного маленького ёжика, наговорила ему чуши и свалила… в туман.
Ну и чёрт с ней.

Чёрт-то с ней, но совушка оказалась права. Через несколько минут после того, как она растворилась в сероватом тумане, тот начал развеиваться. Нужно сказать, особой ясности прозрачность воздуха не добавила: я до сих пор не понимала, какого хрена от меня требуется. Вокруг не было ни души, не хватало только целлофанового пакетика, который бы с шуршанием летал над асфальтом под гнетущими своим воем порывами ветра. Да и заунывных скрипок на фоне недоставало. Правда, их отсутствие не мешало мне представлять себя героиней мистической драмы о жизни после смерти. Вот шла я такая красивая (на что оставалось лишь надеяться) по пустынным улицам навстречу своей судьбинушке… Правда, напустив на себя напыщенный вид, я, не сдержавшись, заржала, словно пресловутая лошадь, которая теперь лишилась возможности стыдливо кутаться в клочья тумана и разгуливала на свободе, готовая полноценно пугать окружающих, не скрывая ни дюйма своей невиданной красы.
Каша-малаша в голове не мешала мне упрямо слоняться по улицам в поисках – как там было? Подопечного? Чёрт, это слово изначально предполагало интересное развитие событий, потому что я, знакомая с собой лишь на протяжении крайне короткой после-жизни, уже была уверена – доверять мне заботу о чьём-либо здоровье – затея не из лучших. Либо моя предыдущая догадка верна, и кровавые месива здесь считаются верхом изысканности, либо кто-то допустил о-о-о-очень большую оплошность. Либо в этой части невидимая сова просчиталась… или решила подшутить над заплутавшей в мутности идиоткой.
Впрочем, мне от этого не было ни жарко, ни холодно. Сказали искать – и я пошла, как послушная девочка. Всё равно заняться здесь больше было нечем - рука предательски проваливалась в любой предмет, которого я пыталась коснуться, так что здешний мир отказывался дарить мне возможность на заре смерти заделаться-таки клептоманкой.
В конце концов просто шагать мне надоело. Всё вокруг казалось одинаковым, грёбаная тишина давила на уши, так что я сначала проскакала по очередной улице диким кабаном, потом начала свистеть в такт шагов, и наконец, вспомнив начало «выдровой» скороговорки, радостно затараторила её, измеряя свой путь до хоть-чего-нибудь не в удавах, не в попугаях, и даже не в выдрах, а в зомби-шагах. Привидением я себя считать отказывалась, ибо всегда считала их скучными существами, которые только и могут что заунывно выть, летая туда-сюда по старинным замкам да служа приманкой для туристов. Зомбаки намного забавнее. Правда, мозгов мне пока не хотелось, но будем оптимистично считать, что это вопрос времени.
- В нед-рах тунд-ры выд-ры в гет-рах, - вопила я, подпрыгивая на каждый второй слог, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что на месте любых обитателей этих мест я бы уже объявила эвакуацию и сбежала от столь резко объявившейся в их излюбленном городе чокнутой соседки. Но эти скучные обыватели меня и не интересовали. Если уж суждено кого-то оберегать, так пусть это будет такой же долбанутый, как я. – Быд-ра! – Обрадовавшись тому, что вспомнила продолжение, я крутанулась на месте, благостно зажмурившись, а когда распахнула глаза, оказалась лицом к лицу с незнакомым мужчиной.
- Смесь бобра и выдры, - пробормотала невнятно, боясь, что потом это вне всяких сомнений полезное знание упорхнёт из головы, подобно мозгам некоторых неизвестных мне личностей.
Исполнив это важное партийное задание, я выдохнула, и незнакомец вздрогнул, начав тут же судорожно осматриваться. Этот типчик казался смутно знакомым, словно я когда-то стояла за ним в очереди за кефиром и обратила случайно внимание на, скажем, нелепый свитер с оленем, который семафорил мне своим красным носярой. Больше рядом никого не было, и я, возмущено возопив «Быдра!», когда мужчина ничтоже сумняшеся прошёл прямо сквозь меня, раздражённо засеменила следом за ним. В конце концов, хоть какое-то развлечение. А если это и был мой подопечный… что ж, оставалось лишь надеяться, что он не станет причиной моей второй смерти… на этот раз от скуки.

Следующие несколько часов я нарезала круги около своей находки, разглядывая проявления жизни, которые пробуждались в радиусе нескольких метров от невозмутимо бредущего по улицам мужчины. Возникавшие рядом с ним люди растворялись, едва доходили до незримой границы, и иногда сей факт меня крайне напрягал – все прелести жизни после смерти показались несущественными, когда знойный мачо, возникший в поле зрения, прошагал мимо и растворился в воздухе, не обращая внимания на мои тщетные потуги сначала схватить его, а потом уже и просто запрыгнуть сверху в попытке хоть ненадолго задержать столь завидного компаньона рядом. Чёрт, Заведующий Всем Маньяк явно был тем ещё садистом – нужно же было оставить из всех жизненно важных нужд лишь одну, утолить которую в моём нынешнем состоянии было сложнее всего. Либо смерть повышала либидо до уровня небес, либо я и в прошлом была той ещё нимфоманкой, но на прохожего красавчика я явно реагировала как-то очень уж рьяно. Вяло плетясь рядом со своим подопечным, я вздыхала и мечтала о том, чтобы вместо него вдруг волшебным образом оказался кто-нибудь посексуальнее – и пусть трогать нельзя, я бы хоть глазки пополоскала. Но нет, целеустремлённо несущийся куда-то тип не собирался менять свою крайне затрапезную внешность, так что в конце концов мне пришлось забить на пустые мечтания и обратить внимание на его окружение. Не хотелось, чтобы он в первые же часы моей «вахты» попал, скажем, под машину. Уволят же, черти. Или навсегда оставят в тумане, где моя кукушка будет потихоньку съезжать на почве животной тематики, пока я не превращусь в одного из миллионов ежей, бороздящих просторы вселенной. Тьфу.
Просто идти бок о бок с Оленем (позывной моего клиента, да-да) было скучно, поэтому я напустила на себя подозрительный вид и оббегала его на полусогнутых, сложив пальцы пистолетиком и параллельно задаваясь вопросом, то ли я всегда была такой дурой с детством в заднице, то ли это пагубное влияние нового зомбо-статуса. Увлекшись этими игрищами я и не заметила, как на улицах стемнело, а Оленик тем временем вышел за пределы города, оставив позади и фонари, и светящиеся витрины, и все признаки жизни. Этот хрен начинал потихоньку действовать мне на нервы – за все часы, что я провела рядом, он не сказал ни слова, если не считать короткого разговора по телефону о, насколько я поняла, предстоящей встрече с его явно нелюбимой матушкой. Всё. И он же мог молча делать что-нибудь интересное, хоть бы по башке от пробегающего мимо грабителя получил для приличия, но нет! Решил, видимо, прикончить меня бездействием на самой заре незавидной карьеры ангела-хранителя.
Задумавшись о своей горькой судьбинушке, я не заметила, как Олень замер на месте и протопала сквозь него, сопроводив сие действие невнятным ругательством. В голове тут же – очень к месту, конечно же – всплыла следующая часть скороговорки, и я тихо зашептала её, боясь забыть. Этот ожесточённый скороговорный бред не мешал мне с интересом оглядывать вновь прибывшее действующее лицо: хорошенькую девушку лет двадцати, чьи тёмные кудряшки обрамляли до тошноты милое личико с розовыми губками и длиннющими изогнутым ресничками. Употреблять по отношению к ней описания не в уменьшительно-ласкательной форме казалось непозволительным свинством…
- Ты пришёл! – воскликнула она с придыханием, словно героиня мыльной оперы.
Мы с Оленем синхронно скривились. Думаю, тут он бы мне позавидовал, ведь я могла делать это от всей души, не боясь нанести смертельную обиду девочке-припевочке, а ему пришлось контролировать выражение лица, позволив себе лишь едва заметный презрительный изгиб губ.
Дальше полился невыносимый сладкий бред, слушать который я была не в силах. Стараясь отвлечься, перевела взгляд на небо и замерла, поражённая его красотой: тысячи звёзд яркими точками проткнули пустоту и теперь задорно подмигивали, складывались в созвездия, названия которых я не помнила, и дарили сладостный отдых от творящегося вокруг безумия. И даже когда воздух вспорол истошный женский крик, а в ноздри ворвался запах соли и ржавчины, я, подобно небесным светилам и Карлсону, сохраняла спокойствие. Индифферентно посмотрев на Оленя с его мучительницей, лишь вздохнула и снова перевела взгляд на небо. Подопечный был в безопасности, а девочке я в любом случае помочь бы не смогла.
Звёзды словно смеялись, обдавая меня колким фейерверком слабого света. «Мы исполнили твоё желание, - говорили они. – Скучно не будет!»
И то верно.

Задерживаться рядом со сладенькой, но теперь мёртвой девочкой Олень не стал. Складывалось ощущение, что для него подобное было ежедневной рутиной. Поспать, поесть, сходить на работу, прикончить болтливую девчонку, ещё раз поесть, заснуть. Скукота.
Должна признать, у него был непревзойдённый талант: превратить убийство в зрелище, вызывающее зевоту, нужно ещё постараться, но мой подопечный был настоящим молодцом и, видимо, совершенствовался в данном направлении, не щадя живота своего. К тому времени, как мы наконец-то двинулись обратно в город, оставив позади закопанную в свежий чернозём ранетку, я уже не знала, чем ещё себя занять. Даже выдры с быдрами не помогали.
- Быдра – смесь бобра и выдры – бодро тырит ядра кедра в недрах тундры в вёдрах. – Покосившись на невозмутимо вышагивающего рядом Оленьского, пододвинулась как можно ближе к нему и рявкнула прямо на ухо: - Падла!
Неожиданно мой Король Скуки вздрогнул и, замерев на месте, начал судорожно озираться. Видимо, в лабиринтах его ушных канальцев грань между миром живых и мёртвых истончалась, позволяя ему улавливать крайне важные осколки информации, беспрерывно льющейся из моего рта. Вот повезло пареньку!
С предвкушением потирая руки, я станцевала ламбаду и догнала всё убыстряющего шаг мужчинку. Ему предстояла длинная ночь…
Утро поприветствовало меня опухшей с недосыпу оленьей рожей и звонком визгливой мамаши, произведшей это чудо природы на свет. Я к этому времени успела вдоволь наиграться с новообретённым пониманием принципов работы межмировых пространственных тоннелей и, немного утомившись, нагло разлеглась на полу. Надо мной возвышался перевёрнутый вверх ногами маньячелло, который недовольно жмурился, вслушиваясь в льющиеся из телефона немелодичные переливы маменькиного голоса.
- Да, мам, - монотонно говорил он, почёсывая белобрысую голову. – Хорошо, мам, - надевая очки на тонкий нос и устало закатывая ярко-голубые глаза. – Конечно, мам, - с зевком натягивая потёртые джинсы и выуживая из шкафа мятую рубашку.
Его вид являл собой воплощение вселенской скорби, и я настолько прониклась оленьем горем, что уже стала подумывать о том, чтобы как-то повлиять на ситуацию. Если уж нужно его защищать, то как раз от подобных разговорчиков, которые рано или поздно сведут этот далеко не пышущий здоровьем организм в могилу.
Наконец пытка закончилась, и Олень уныло потопал на улицу. Я, понемногу вошедшая во вкус нового существования, бодро скакала рядом, распевая во весь голос матерные частушки, которые упорно лезли и лезли на ум. Судя по кислому виду подопечного, он направлялся на свиданку с мамочкой, и мне предстояло то ещё развлеченьице. Даже по обрывкам фраз, доносившимся до меня из динамиков телефона, можно было понять, почему этот бедняга вырос таким… двинутым. Почему-то совершённое им не казалось мне противным, отталкивающим, жестоким; никакой неприязни я к Оленю не испытывала (если только на почве скуки). Инстинкт хранителя ударил в голову, и хотелось лишь разобраться в его хиленькой душеньке, понять, когда и что пошло не так, и начинать явно следовало с родственных связей, так что я бодро неслась «на дело» под развесёлые мотивы русского фольклора.
- Впредь не делаю добра, будет мне наука, похвалила кобеля – оказался сука-а-а-а-а-а, - сорвавшись на визг, я глазами по пять копеек смотрела на внезапно вылетевший из-за угла автомобиль, который на скорости света мчался прямо на решившего перейти улицу Оленя. Не придумав ничего лучше, я запрыгнула на своего вылупившего зенки неудачника и, даже не обратив внимание на то, что мои части тела в кои-то веки повели себя прилично и не прошили его насквозь, вцепилась в мужчину руками и ногами, продолжая тоненько визжать. В голове уже проносились мысли о крахе едва начавшейся карьеры, о разочарованных совах и довольных Заведующих Всем Маньяках, которые явно ставили на подобную скорую концовку, но время шло, а нас не разносило всмятку, и наконец я, осмелившись осмотреться, поняла, что сидевшая за рулём бабулька успела в последний момент вывернуть руль. Теперь она, кряхтя, вылезала из машины, а Олень смотрел на неё совсем не по-оленьи выразительным взглядом.
- Любовь Михална, - прошипел он, когда старушенция оказалась в зоне слышимости. – Аккуратнее нужно.
Нервно заржав, я вдруг провалилась сквозь Оленя и оказалась на земле. Вот тебе и Любовь, мать её за ногу. Чуть до смерти не отлюбила…
- Ленечка, так я… - Бабка продолжала что-то тараторить, но я ни черта не слышала.
- Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь, Оленечка! – завопила, как дура, и снова расхохоталась. А уголки губ обладателя самого чокнутого ангела-хранителя в мире вдруг дрогнули, приподнявшись в неуверенной улыбке…

Наклонившись над столом, я жадно вдыхала ароматные пары вишнёвого чая и завистливо косилась на сидящую за столом парочку. Эти сволочи не обращали внимания на шикарный напиток, а тот тем временем беспощадно остывал, никем не оценённый. Почему-то эта на первый взгляд мелочь окончательно выбила меня из колеи, сорвав то бравадное веселье, которым я себя развлекала на протяжении всей пока что короткой зомбо-жизни. Хотелось глотнуть чаю, хотелось прикоснуться к чему-то кроме пола/земли/асфальта, хотелось, в конце концов, поговорить хоть с кем-нибудь, кто будет воспринимать не только отрывочные вопли, неизвестно откуда возникающие в его голове.
Надувшись, я в качестве протеста уселась прямо на стол, который любезно остался твёрдой поверхностью, а не распался под моим призрачным весом на молекулы. Теперь чтобы дотянуться до печенек присутствующим нужно было запустить руку прямо в мою пятку, и понимание этого радовало. Самую малость. Хотя, если честно, при мысли о том, в каком невообразимом удивлении исказилось бы лицо Оленечкиной мамаши, знай она, что я бесцеремонно развалилась прямо на её драгоценном антикварном столе из красного дерева, мне становилось легче. Мелочь, а приятно.
Эта дама, ещё заочно произведшая на меня крайне негативное впечатление, в жизни оказалась… странной. Почему-то я ожидала увидеть крикливое чудовище с размалёванными красными губами, которая будет при малейшей возможности теребить Оленика за его впалые щёки и сетовать на отсутствие оравы внучат в окружении своего любимого сыночки. Но на деле всё оказалось гораздо лучше. Это была мадама совершенно неопределимого возраста, помешанная на антиквариате и моде. Шляпку, которую она нацепила для встречи внука, нужно было видеть – буквальное воплощение «чуда в перьях». И чем дольше я находилась рядом, тем сильнее становилось ощущение, что я смотрю на повзрослевшую версию себя: эта дама то и дело выдавала странные комментарии, сопровождая их оглушительным хохотом; обожала матерные песенки, одной из которых не преминула поприветствовать Оленя, чем вогнала нас с ним в крайний ступор; ни на секунду не останавливалась, постоянно вскакивала со стула, ходила по комнате, так активно жестикулировала руками, что сбила с тумбочки старинную вазу, но сопроводила звон разлетающейся на части реликвии лишь смехом и бодрым возгласом «На счастье!»
Чёрт, мы с мамашкой Оленя определённо бы спелись, и этот факт действовал на меня более удручающе, чем осознание воздоминировавшей бренности собственного бытия.
В конце концов, не выдержав вопиющего несоответствия ожиданий и реальности, я спрыгнула со стола и отправилась на улицу. Потерять Леньку-Оленьку я не боялась: во-первых, теперь мне был прекрасно известен адрес его проживания, а во-вторых, чёртов красный нос с его свитера сиял во тьме, словно путеводный маяк – иными словами, я не смогла бы избавиться от его назойливого присутствия даже если бы постаралась.
После вялой прогулки в стиле «куда глаза глядят», я добралась до набережной. Волны неохотно бились о каменные берега, и я вдруг осознала, что их плеск был единственным звуком, нарушавшим плотную тишину моего города. Теперь, оказываясь за зоной влияния Оленя, я словно вновь умирала, ведь всему миру было на меня чхать. Конечно, подопечного моего тоже нельзя было причислить к кругу сочувствующих – но он хотя бы на вопли мои нечленораздельные как-то реагировал, да вносил по мере хилых сил разнообразие в «отдых». Здесь же, вдали от него, я с тем же успехом могла просто-напросто исчезнуть, и это бы ровным счётом ничего не изменило. Кому какое дело до чокнутого зомби, у которого нет ни прошлого, ни голоса, ни приемлемой плотности? Всем плевать. И что я буду делать, когда Олень в конце концов откинет копыта?..
Уставившись на воду, в которой отсутствовало моё отражение, я тихо вздохнула и мотнула головой, впервые обратив внимание на разметавшиеся по плечам белые волосы. Это что же я, бабулька, оказывается? Идиотская мысль вспыхнула и пропала, когда я убедилась, что руки пребывают в отличном состоянии – если подобный термин уместен в моём зомбо-случае. Натура взяла-таки верх, и я тихо хмыкнула, а потом и вовсе несколько истерично расхохоталась, поднимая пряди волос на уровень глаз и шевеля гладкими, совсем не морщинистыми пальцами с, кстати говоря, красивым маникюром в стиле ночного неба.
- Хрен вам, айм элаааааааааайв, - завопила я, запрокинув голову и устремив по-хорошему злой взгляд в равнодушно голубеющее небо.
Ответом мне была тишина, но я больше не собиралась поддаваться её угнетающим чарам. Этот грёбаный мир у меня ещё попляшет! Держитесь, совы и лошади, я вас всех победю!
Рьяно кивнув, я решительно отвернулась от набережной и чуть ли не бегом устремилась на зовущий свет своего оленьего маньяка-маяка.

Происшествие с тишиной что-то перемкнуло в моём кривом мозгу, и теперь вместо выдр в нём на повторе играла и играла одна и та же песня. Вот уже три дня подряд. Три!
Чёртов Олень слушать хоть что-то помимо новостей отказывался, так что возможности переключиться не представлялось. Этот чудик заперся дома, что-то беспрерывно чертил на огромных ватманах, недовольно щурясь и шмыгая носом, и не обращал практически никакого внимания на мои вопли, которые, уверена, то и дело достигали его загруженных тишиной ушей.
- Бывает так, что жизнь прекрасна. И вся понятна и проста. И ничего не происходит. И красота. И красота. И кра-а-а-асота-а-а-а, - тянула я ноту, приложив руку к сердцу и воодушевлённо прикрыв глаза.
Вот оно, настоящее искусство – полностью отражает действительность. Ни черта не происходило. Поразительно, как мой организм до сих пор не свихнулся, отказываясь справляться со скучными реалиями, но с фактами не поспоришь: он показывал настоящие чудеса выдержки, довольствуясь слонянием по загаженной оленьей комнате и распеванием одной и той же песни, снова и снова.
- Бывает так, что в этой жизни не понимаешь ни черта… Ты ни черта не понимаешь, и кра-а-а-асота-а-а-а!
И вот ведь, чёрт бородатый, попадал Васильев в самую точку. Стоило мне психануть, пореветь, поорать, наконец смириться с положением – и оно тут же перестало казаться безвыходным. Иногда достаточно решить для себя, что ничего изменить не получится, так что нужно плыть по течению. Не выдумывать лишних проблем, а радоваться тому, что имеешь.
- И красота во всем, что движет нами. И красота меж Богом и людьми. И красота во тьме, сверкнув огнями. Спасё-о-от, весь ми-и-и-ир.
Я не сразу заметила, что Олень перестал чертить. Не сразу заметила, что он развернулся и уставился прямо на меня. Не сразу обратила внимание на странную, неуверенную, но искреннюю улыбку, искривившую его явно непривыкшие к подобному обращению губы. И застыла прямо на середине строчки, когда он тихо рассмеялся.
- Спасёт, спасёт, - тихо проговорил он, и его глаза сияли от радости, чёрт возьми. Я была уверена, что этот унылый тип на такое не способен! – Особенно твоя, Марго.
Захлебнувшись словами, по привычке рвущимися из груди, я тупо уставилась на него.
Марго? Какого оленя?..

- Я знаю, что ты здесь, - не унимался Олень, не желая вникать в возможные причины и следствия моего молчания.
Я же сидела, забившись в самый менее захламлённый угол и обхватив руками колени. Меня чертовски занимал один вопрос: близнецы я или баран, то есть овен? Судя по тому, что продолжала находиться рядом с Оленем, хотя слушать его совсем не хотела, - близнецы. Но если учитывать тот факт, что у меня, зомби, безумно разболелась голова от одного произнесённого им имени, а дальнейшее обсуждение темы моей жизни, в которой мы, по мнению Оленьки, были знакомы, грозило разнести меня в кровавые клочья, - вывод из моего упорного противостояния собственному чувству самосохранения напрашивался один-единственный. Бараний. Тупая и упёртая – чем не овен?
- Марго, я тебя видел, когда чокнутая бабка чуть меня не прикончила. И вопли твои периодически слушаю и не возражаю, между прочим.
Олень выжидающе замолчал, видимо, надеясь на явление замечательной меня, окутанной ангельским светом, но я только сильнее обхватила колени и вздохнула. Совсем поехал мой подопечный. Крыша тю-тю, мозги бряк-бряк. Ну а кто в здравом уме поверит в потусторонний мир, привидений, зомби и прочую чушь, типа неуравновешенных ангелов-хранителей? Я бы и сама в себя не верила, не будь у меня неопровержимых доказательств. А это чудо природы пару словечек услышало в пустой комнате и уже преисполнилось уверенности в моём наличии рядом.
Чокнутый.
Но не это бесило больше всего. Почему-то меня чертовски раздражала его гаденькая улыбочка и надежда в сияющем взгляде. Чему он радуется, дурень? Тому, что рядом с ним отирается мёртвая Марго, с которой он вроде бы был раньше знаком? И какого хрена он решил, что я милашка-обаяшка? Может, я после смерти стала кровожадным призраком? Взять бы сейчас пакет кровушки и все стены ему угрожающими надписями заполнить, чтобы неповадно было и с потолка капало. И воняло. Ибо нефиг.
Резкая перемена в отношении к этому типу немного сбивала с толку, но вернуться в прежнюю колею не представлялось возможным. Одно дело – охранять какого-то маньяка-очкарика, который не любит свою классную маму и в свободное время режет глотки до тошноты сладеньким девочкам. И совсем другое – выяснить, что он когда-то тебя знал и что факт твоей после-жизни его неимоверно радует. Это, чёрт возьми, всё меняло. Ещё и это имя…
- Марго, - повторила я шёпотом и скривилась. Претенциозно-то как! Уверена, меня такая форма имени не устраивала – это если предположить, что оно было моим. Я скорее предпочла бы Ритку. Ритку-Маргаритку, а не этот тихий ужас. Марго-о-о. Ясон и маргонавты, блин. Фу-фу-фу.
- Ага, злишься! – вдруг воскликнул этот хрен, до смерти меня перепугав. Я уже наивно надеялась, что он заткнётся хоть на пару минут и даст мне всё хорошенько обдумать и успокоиться. Но нет, олени не сдаются. И вообще, с чего он взял, что я злюсь? Предметы в стены не швыряю, «падла» ему на ухо не воплю… - Хватит дуться, Марго.
Как же у него это противно получалось! Само по себе имечко было не особо, но из тонкогубых уст этого белобрысого оно вылетало, став совсем уж мерзким.
Мы словно поменялись местами. Теперь я молчала, не в силах ничего сделать, а он преднамеренно выводил меня из себя, пользуясь тем, что помешать я ему не могу. И как-то ведь понимал, что я рядом. Ещё и уверен был, что злюсь… А я не злюсь. Кривлюсь только. Противно мне. И печально немного. И выдры не к месту в голову лезут. Тьфу.
- Марго-Марго-Марго, - затараторил этот придурок, но я прекрасно знала, чего он добивается, и не собиралась поддаваться грёбаным оленьим чарам. Фиг он от меня теперь хоть слово услышит, пока я не пойму, почему Ленчик стал вызывать такое непреодолимое раздражение. Ух, могла бы – хренакнула бы его по вызывающе довольной морде, а потом, насладившись лечебным эффектом сего действия, уже спокойненько во всём разбиралась бы.
Впрочем, почему бы не попробовать?
Аккуратно встав на четвереньки, я подползла к Оленю, приподнялась, поплевала на руки и, замахнувшись, вдарила ему со всей силы, потому что, ясное дело, дотронуться до него я…
Моя ладонь с оглушительным шлепком врезалась во впалую колючую щёку. Дёрнувшись от неожиданности, Олень с грохотом рухнул с кресла и, ударившись виском о стоявшую рядом тумбочку, затих.
Упс…

Приходил в себя он чертовски долго. Слишком, мать его, долго, если хотите знать моё мнение на сей счёт. Как бы этот представитель животного мира меня ни бесил, убивать его я, как можно догадаться, не собиралась: слишком многое зависело от его наличия рядом. Да и любопытство терзало неимоверно, несмотря на все попытки урезонить себя же и заставить подавить желание узнать всё-всё-всё и сразу. Самоубиваццо мне отнюдь не хотелось, а были все основания полагать, что именно это и последует за рассказанной устами младенца, то есть Оленика, истины обо мне, любимой.
Бестолково пробегав вокруг раскинувшегося в позе звёздочки тела, я смирилась с собственной незавидной участью вновь-стороннего наблюдателя и отправилась в рейд по комнате. Если раньше у меня не было ни единой причины интересоваться прошлым Оленя, то теперь именно этот вопрос занимал в первую очередь. На втором месте находилось всё возрастающее недоумение по поводу моей спонтанно возникающей возможности соприкасаться с мощами опекаемого мной объекта, который чудом остался жив после нашего последнего контакта. Несмотря на то, что этот типчик знал обо мне что-то, пока скрывающееся от меня за завесой тайны, но уже взрывающее ко всем чертям неокрепший мёртвый разум, добавлять его скорую кончину в список своих прегрешений (который у меня, уверена, не пустовал), совсем не хотелось. Да, любопытство не порок, но сгубило столько кошек, однако я намеревалась рискнуть.
Ничему жизнь людей не учит, вот что я вам скажу.
Бестелесный осмотр комнаты грозил обернуться беспочвенным, когда я вдруг наткнулась на полочку, заставленную фотографиями. Там были изображения блондинок и брюнеток, рыжих и шатенок, но центральное место занимала я.
Казалось, я смотрюсь в зеркало. Собственный образ, до этого собираемый мной по случайным крупинкам и чёрточкам, вдруг обрёл резкость и полноту. Словно глядя в зеркало, я не сомневалась, что вижу себя. Ощущение узнавания поселилось где-то глубоко внутри, свив гнёздышко рядом с выдриными скороговорками и матерными частушками. Всё это было частью меня.
Протянув руку, я медленно поднесла кончики пальцев к фотографии, изучая воздух рядом с её поверхностью. На этом снимке я была запечатлена крупным планом, на фоне моря; ослепительно улыбаясь фотографу, я поправляла белоснежные волосы, уложенные в безумное подобие кички. Прищуренные из-за яркого света синие глаза были полны жизни, а руки…
Присмотревшись, я удивлённо приподняла брови. Маникюр был точно таким же, как сейчас. Не просто похожим, а таким же, учитывая лёгкую смазанность лака на левом мизинце. Либо что-то в устройстве этого мира оставалось для меня загадкой, либо снимок был сделан незадолго до моей смерти.
Яростно вздохнув, я отвернулась от того, что теперь небезосновательно казалось мне жутковатой коллекцией предсмертных фотографий, и уселась рядом с почти бездыханным телом Оленечки в позе лотоса. Всё у меня не как у людей. Нет чтобы получить в подопечные милого молодого человека, который будет мне демонстрировать свой накачанный торс и ежедневно ласкать слух разнообразной приятной музыкой и интеллектуальными беседами, не любя мне ежесекундно мозг. Нет же! Видимо, список вышеупомянутых грехов был слишком велик, и вот она, кара, подкралась незаметно.
Попытавшись ткнуть тихо застонавшего Оленя в его худосочную бочину, я не встретила ровным счётом никакого сопротивления, и, пошевелив провалившимся прямо в тело пальцем, со вздохом вытащила его обратно на свет Божий. Я оказалась в чёртовом тупике. Узнать о своём прошлом, учитывая собственную реакцию на сей счёт и проблемы с коммуникацией, было практически невозможно. Продолжать вести себя так, словно ничего и не было, мне не даст Олень и собственное любопытство: словно крыска с отсутствующим инстинктом сохранения, я намеревалась бегать по чёртову лабиринту, в котором меня даже не ждали, в отличие от гладкохвостого грызуна, разнообразные сладости. Никакой радости жизни, только прищемленные варваристые носы – однако я всё равно намеревалась рискнуть. Дура, ну.
Ситуацию осложняло ещё и то, что с каждой секундой, проведённой рядом с слабо пытающимся прийти в себя Оленем, мне всё сильнее хотелось ему ещё разок прописать по роже. Никаких логичных объяснений данному стремлению у меня не имелось: только подсознательные, которые мне решительно не нравились. И угораздило же меня попасть в такую зад… жо… пи… Эх! Даже слова подходящего не подобрать.
Плюнув на правила приличия, я наклонилась к вяло помаргивающему глазками Оленю и завопила ему на ухо:
- Подъё-о-о-о-ом!
Что ж, судя по тому, как он подпрыгнул, со связью проблем не предвиделось… одной сложностью меньше.
Хвала летающему макаронному монстру.

- У-у-у жабы два хвоста, за зенками – глаза, и никуда не нужно торопиться ей! У-у-ударим мы её, и грянет бытиё, и вместе с жабой будет веселе-е-е-ей!
Скорчив жалобную морду, Олень покачивался, сидя на полу, и вяло пытался вставить хоть слово в тот поток бреда, что я непрерывно выливала на его многострадальную голову. Судя по всему, нокаут подстроил барахливший приёмник в его мозгах, и теперь он отчётливо слышал каждое произносимое мной слово. На свою беду.
- Ра-а-азрежем жабу мы, за-а-ажарим жабу мы, да так, что станут углями мозги-ги-ги! И грянет сразу марш, и вкусным будет фарш, и не видать уж жабушке ни зги-и-и-и.
Протянув последнюю ноту как можно дольше, я всё-таки выдохлась и замолчала, собираясь с силами для следующей психической атаки.
Этот засранец, последние полчаса всё пытавшийся мне рассказать что-то, что я явно не хотела слышать, тяжело дышал и буравил мою левую ключицу своим пылающим взглядом, полным праведного негодования.
Молчание затягивалось, и я решила исправить сие недоразумение. Сказать по правде, необходимости затыкать Оленя в данный момент не было, да и мне становилось немного жалко беднягу, который, придя в сознание, оказался вынужден выслушивать разухабистые песни под общим черновым названием «Рай наркомана», однако я под конец вошла во вкус, и останавливаться не хотелось. Чёрт, кажется, при жизни я занималась совсем не тем. Хотя кто его знает, может, где-то в интернетах и валяется сборник моих идиотских воплей, исполняемых во всех пьяных компаниях между «Дедом Максимом» и «Звездой по имени Солнце». Лучше бы Ленечка мне про это поведал, а не про иные неизвестные, но при этом вызывающие тошноту факты моей прошлой жизни.
- Откройте двери нам, и мы порвём баян, с утра до ночи будем танцевать-вать-вать! Не сатанисты мы, не Иеговы мы, а просто любим людям мозг еба-а-а-а….
- ХВАТИТ! – заорал вконец измочаленный моим спонтанным творчеством Олень.
- …ть, - тихонько закончила я и послушно замолчала, смилостивившись над подопечным. К этому моменту он уже точно предпочёл бы ещё одну встречу с углом тумбочки продолжению концерта по отсутствующим заявкам, а значит, готов был выполнять все мои требования. Которых, в общем-то, было не так уж и много.
- Я замолчу, если замолчишь и ты, - доверительно прошептала я ему на ухо, от чего он вздрогнул: тихий страстный шёпот на контрасте с предыдущими воплями явно застал его врасплох. – Сыграем в древнюю игру, помнишь? «Кошка сдохла, хвост облез, кто скажет слово – тот её и съест». Только в одностороннем порядке, ибо я теперь, как понимаешь, мертвечинкой не пренебрегаю.
Подумав пару секунд, Олень неуверенно кивнул и, с трудом поднявшись на ноги, поплёлся в спальню. Я же, заручившись его молчанием, довольно улыбнулась и крикнула ему вслед:
- Обещаю выдавать максимум один куплет в час!
Устало показав в моём направлении средний палец, Ленька протопал в комнату и с грохотом захлопнул за собой дверь. Благо меня эти условности теперь не заботили; я бочком пролезла сквозь стену и притаилась рядом с кроватью своего неудачника – мне не терпелось экспериментально проверить свою теорию насчёт вероятности физических контактов…
Как только моя лабораторная мышка завалилась на боковую, я ткнула подопытного пальцем в спину и мерзко захихикала, когда он подпрыгнул от неожиданности и рявкнул: «Отвали, Марго!»
- Команде Оленя назначен штрафной куплет! – обрадовалась я и уже распахнула рот, готовый выдать очередную серенаду для уставшего больного, но потом наткнулась на его полубессознательный взгляд. – Ладно, живи, болезный, - протянула неохотно и похлопала этот полутруп по плечу.
Перепады настроения уже начинали мне надоедать. То мне было пофигу на лохматого блондинчика, потом бесить он начал до крайности, а теперь умудрился на жалость надавить… Прямо три ступени развития отношения к случайно увиденному бедному сиротке, который упорно тянет «Дай де-е-енежку, тё-ё-ёть». Осталось его ещё по головке напоследок погладить, и всё, нужно будет вызывать грёбаную совушку, начавшую этот спасительный олений забег, на очную ставку. В какую степь она меня забросила, пернатая бесстыдница?
За этими мыслями я провела ещё несколько минут. Дождавшись первого заливистого храпа, аккуратно прислонила пальчик к нагло выпиравшему через свитер позвоночнику Оленя. Не встретив сопротивления, палец провалился в на вид твёрдое тело, и я задумчиво хмыкнула, извлекая свою конечность обратно.
С одной загадкой было покончено, а с остальными нужно было в скорейшем времени разобраться… хоть и не хотелось. Но всё это могло подождать пробуждения Оленечки, а пока я наслаждалась воцарившейся в квартире тишиной, в кои-то веки не желая разбавить её своими подвываниями.
В конце концов, иногда нужно и честь знать, верно?

Рассвет я встретила с мыслью, что время истекает.
Этот бред появился в голове внезапно, словно закинутый извне враждебно настроенными телепатами. Торопиться-то мне, в принципе, было некуда – смерть начисто стирает какие-либо временные рамки, - но мысль упрямо зацепилась за клетки мозга и свила в нём нехилое гнёздышко.
Нужно торопиться.
Неспособность управлять сначала своим настроением, а теперь и своими мыслями, изрядно меня бесила. Ситуация, в которой я оказалась, и без того была стрессовой, а все эти эмоциональные горки ещё больше сбивали с панталыку. Сволочные совы, кинув мне пару практически бесполезных фраз, растворились вместе с туманом, бросив меня на произвол судьбы, так что и объяснений потребовать было не с кого. Не Оленя же на сей счёт допрашивать, в конце-то концов…
Отсутствие точки опоры и всё нарастающий зуд в теле и голове, настаивающий на немедленных активных действиях, меня не устраивали, так что я попыталась ухватиться за единственную ниточку, что у меня была – слова совушки. Судя по всему, в мире зомби крайне ценились всякие шарады, и пока они не будут разгаданы, в покое меня не оставят.
- Разделяй и властвуй, люби и защищай, мешать не прекращай и так далее, - пробормотала я себе под нос и сама удивилась тому, что дословно воспроизвела услышанное в самом начале моей туманной жизни не менее туманное напутствие. Тогда вывод об ангелохранительстве казался самым очевидным и логичным, но, видимо, что-то я всё же делала не так.
Покосившись на спящего мёртвым сном Оленя, на виске которого был отчётливо виден устрашающий кровоподтёк, я скривилась. Да, определённо, в чём-то я прокололась.
- Грёбаные шарады! – Презрительно фыркнув, я вскочила на ноги и начала нарезать круги по комнате.
Глубинный смысл приведённого выше высказывания упорно не желал махать белым флагом и сдаваться на милость победителю, то бишь мне. Вместо этого он зарылся в окопы и отстреливался беспрерывными автоматными очередями, как главный герой низкобюджетного голливудского фильма.
Если с частью про «любить и защищать» всё было вроде как понятно, то остальное вызывало лишь недоумение. Чему я должна была мешать? Не здоровому же оленьему сну? Тем более что этот пункт я честно выполняла… И что насчёт «разделяй и властвуй»? Шутливая отсылка к методу разработки алгоритмов? Левая фраза, вставленная «по приколу»? Или намёк на что-то более важное?
Чувствуя себя старой и усталой, я недоумённо зевнула. Эх, где мои семнадцать… то есть первые часы в качестве мертвяка, восставшего из мёртвых на радость несуществующей публике! Тогда всё было так просто – знай частушки вопи да по городу броди, не задумываясь о столь нелюбимых мною загадках внутреннего мира. Ну за что мне такое наказание? Хочу снова ничего не знать! Хочу относиться к Оленю, как к неудачнику, которому достался крайне непутёвый ангел-хранитель, а не как к странному типчику из моего прошлого! Хочу встретиться с совушкой под ручку с Заправляющим Всем Маньяком и прописать им обоим по клювам, чтобы, как и Оленю, неповадно было… Эх, жизнь моя жестянка! Она уже в болоте…
Тихий стон Ленчика нагло ворвался в невесёлые размышления, разметав их по тёмным углам моего разума. Осталось лишь бьющееся нетерпеливым метрономом в висках предчувствие. Нужно торопиться. Время уходит. Быстрее, быстрее, быстрее.
Судя по всему, общения с Оленем из прошлого было не избежать. В конце концов, всё происходящее каким-то странным образом связано с ним, верно? Не просто же так я наткнулась на того, кто когда-то давно знал меня, говорил со мной и, видимо, терпел мои идиотские выходки.
Оставалось только решить – стоит ли верить не моим предчувствиям и соглашаться на явно неприятную беседу? Или что не моё – то не моё, ничего не знаю и знать не хочу, и вперёд, к новым приключениям, цигель, цигель, ай-лю-лю!
- Марго, ты здесь? – прохрипел Олень и вяло закашлялся. Сон, очевидно, оказался не до конца лечебным. – Что бы ты на сей счёт ни думала, нам нужно поговорить.
Тяжело вздохнув, я покачала головой. Ну и что прикажете делать с этим мазохистом?..

- Ты же не думаешь, что я решу, будто мне всё привиделось? – продолжил Ленчик после продолжительного молчания. – Сначала то, как ты запрыгнула на меня, когда Любовь Михална в очередной раз совершила неудачное покушение на мою жизнь, потом все эти отрывочные бредовые песни и тычки в бок, вопли про оленя… Знаешь, в мире есть только один человек, который всегда вёл себя таким же образом, и я уверен, только ты после смерти… - Тут он на пару секунд замолк, зажмурился и тряхнул головой. - …могла остаться такой же. Поговори со мной, пожалуйста!
Пока он обводил ищущим взглядом комнату, я нервно покусывала свой мизинец. Головная боль с тошнотой пока решили отступить – что было, безусловно, очень мило с их стороны, - из чего следовало, что мы с Оленем пока не ступили на запретную территорию. Я чувствовала себя бредущим по болоту зомби, плюс ко всему ещё и в окружении вооружённых до зубов вражин. Шаг влево, шаг вправо – расстрел и трясина, и хрен спасёшься, а о том, что бывает с помершими дважды, мне на собственной драгоценной, хоть и немного потрёпанной шкуре узнавать не хотелось. Но и сидеть на попе ровно и отмалчиваться мне тоже надоело. Ай, к чёрту!
- Окей, Гугл, - пробормотала я, до сих пор не уверенная в правильности своего решения. – Вещай, о надоедливый, и давай покончим с этим. – На осунувшемся лице Оленчика тут же расцвела победная улыбка, и я поспешила остудить его пыл: - Только вводим «стоп-слово» - я говорю «заткнись» и ты затыкаешься, договорились?
- Договорились, - довольно протянул рогатый. И замолчал.
Молчал минуту.
Две.
Три.
Какого хрена?
- Не знаю, как это происходит у вас, в отряде парнокопытных, но человеки называют «разговором» вербальный обмен информацией. Телепатией я не владею, так что…
- Ты, наверное, чертовски на меня зла, Марго, - прервал меня Олень и поморщился, смотря куда-то в сторону.
- Ну, «зла» - это некоторое преувеличение, - хмыкнула я несколько недоумённо. – Конечно, вчера я тебя чуть не прикончила, но, честное слово, это была случайность!
Синий олений взгляд напряжённо вперился в то место, где я, по его представлению, находилась.
- Ты не помнишь, - прошептал он поражённо. – Господи, ты не помнишь!
- Не знаю, что конкретно тебя так взбудоражило, но да, я не помню. И имени своего не знала, пока ты его не назвал. И как выгляжу – тоже была не в курсе, пока не увидела свою фотографию в твоей жутковато объёмной коллекции девчачьих портретов. – Фух, сказав это, я буквально почувствовала, как с плеч снялась и взлетела, похлопывая маленькими цыплячьими крылышками, здоровенная гора. Хорошо-то как! – Так что ты при желании можешь напичкать меня фантастической историей о моей великолепной жизни в качестве солистки Большого Театра, я сделаю вид, что поверила, и покончим с этим.
Я готова была поклясться, что на секунду эта мысль показалась ему крайне заманчивой. В глазах блеснула радость, которая, впрочем, тут же канула в небытие.
- Ты и правда была великолепна, - грустно проговорил он, рассеянно улыбаясь пустой комнате. – Впрочем, как и сейчас. Ты знаешь, что чертовски красива, Марго. И обаятельна, молчу уж про то, с какой виртуозной лёгкостью заводишь… заводила… новых друзей. От тебя все были без ума.
- Э, парниша, стопэ по быстроляну. Всё это, конечно, очень мило, но давай ближе к сути? Думаю, среди моих положительных качеств можно назвать и нежелание выслушивать бессмысленные комплименты, которое, как мне кажется, в нынешнем состоянии только усилилось.
- Да, прости, - понуро согласился он. Олень увядал на глазах, и мне это совсем не нравилось. Как же я там жила, что одни воспоминания об этой жизни вгоняли его в чёрную депрессию? Представить страшно…
- Слушай, пойдём прогуляемся, а? – внезапно предложил он и, резко вскочив с кровати, опасно пошатнулся: я в последний момент успела подхватить его, не дав устроить повторную встречу с заманчиво выпирающим углом прикроватной тумбочки. – Спасибо…
- Если только до больницы, - задумчиво ответила я, тоже поднимаясь на ноги. – Тебя же шатает, как ромашку на ветру.
Он только раздражённо отмахнулся.
- Лёгкое сотрясение, ничего страшного. Отлежусь пару дней и пройдёт.
- Вот и отлёживайся. – Подтолкнув его обратно к кровати, я встала рядом, неуступчиво сложив на груди руки. – Помрёшь ещё в мою вахту, а мне потом выговор впаяют…

- Слушай, неужели тебе совсем не интересно? – спросил Олень, наконец успокоившись, перестав рваться на улицу и замерев среди подушек. С каждой минутой его нелепый, забавный вид вызывал во мне всё возрастающую мешанину эмоций, никак не связанных с нашим взаимодействием на афтепати моей жизни. Этот хаос с лёгкостью раскладывался на составляющие: раздражение, капелька злости, разочарование и какая-то абсолютно нелогичная, но казавшаяся обязательной симпатия. Такую испытываешь к тому, кто, пусть и совершает иногда какие-то идиотские поступки, всё равно остаётся для тебя одним из самых важных людей в мире. По умолчанию.
- Интересно, конечно, - задумчиво проговорила я, запуская руку в стоящую на тумбочке бутылку воды и наблюдая за её странными, искажёнными движениями. – Но до этого я предпочитала неведение. Так проще, знаешь ли. Своего рода страховка на случай допросов с пытками, позволяющая сделать ангельские глазки и невинно моргать ресничками, не понимая, чего от тебя вообще хотят. Правда, каких-нибудь инквизиторов это не остановило бы, но те хрены просто чокнутые садисты. Чёрт, ты видел их грушу? И обычная медицинская-то – не самое приятное орудие, а уж инквизиторы конкретно над ней поработали. Интересно, кстати, что появилось раньше, орудие пыток или лечебная? Смешно, если врачи подхватили идею у этих маньяков.
- Стоп-стоп-стоп. – Олень тряхнул головой, словно пытался избавиться от моего словесного поноса, налипшего на его исстрадавшийся мозг со всех сторон. – Марго, слушай, то, что я хочу тебе сказать, это важно, правда, да и я ещё не привык разговаривать с пустой комнатой, и одно дело, когда речь идёт о серьёзных вещах, и совсем другое – когда ты несёшь этот бесконечный поток бреда.
- Что значит бреда? – почти искренне оскорбилась я. – Хочешь сказать, тебе не интересна история груш? Загугли потом, а, будь другом? И вообще, какого чёрта ты мне даже телевизор не включал, если знал, что я рядом сижу. Ты – моё единственное развлечение, а так я ничего ни потрогать не могу, ни увидеть никого, если только эти люди рядом с тобой не оказываются. Блин, даже тебя не ткнуть, когда ты обо мне не думаешь. Сидеть приходится на полу! Спать не получается! Боже, кто придумал этот идиотский вариант зомбо-жизни? Хочу бродить по городам и весям и поглощать вкуснейшие мозги-и-и-и.
Упс, наболело. Ну, в конце концов, себе я уже жаловалась, а психотерапевты советуют высказывать свои горести не просто вслух, а кому-то, чтобы окончательно от них избавиться. И знают ведь своё дело, при взгляде на вмиг осунувшееся и расстроенное лицо Оленя мне стало намного легче.
- Прости, Марго… Слушай, если бы я знал… Хотя всё равно когда-нибудь бы… И никак не… Потому что слабак я, грёбаный слабак! Но потом-то я пытался, пытался исправить, а ты и не понимала, потому что не помнишь…
- Воу-воу, полегче, - остановила я этот бессвязный поток сознания. И это ещё меня обвиняют в том, что вечно несу чушь? Да я по сравнению с Оленем в этом деле дилетант! – Я и сейчас ничего не понимаю, потому что кое-кто уже два часа отказывается доносить до меня хоть сколь-нибудь адекватную информацию. И чего ты вечно извиняешься? Раздражает чертовски, а прошлая пощёчина тебя чуть не прикончила, так что советую подумать над своим поведением.
- Это же всё из-за меня! Ты оказалась там… тут… такой… из-за меня. Потому что я самый отвратительный брат в мире!
Ох. Шок – это по-нашему.
- Брат? Серьёзно? Тогда понятно, почему ты меня так раздражаешь! – радостно проголосила я и, потянувшись, потрепала его по больной голове. – Что ж ты сразу не сказал? Погоди-погоди, так это значит, что твоя мама…
- Наша мама, да, - он почему-то расстроился ещё больше и начал мять в ладонях покрывало, которое опасно натягивалось, грозясь порваться. – Вы с ней так похожи! А я… белая ворона. Слушай, я правда не хотел, чтобы так получилось, но она перестала обращать на меня внимание, а ты была такой, мать твою, идеальной…
Приступ головокружения и тошноты был таким ошеломляюще-сильным, что я пошатнулась.
- Стой, Олень. Заткнись. Срочно.
Но этот пень меня как будто не слышал. Видимо, он слишком долго хотел и в то же время боялся всё рассказать, и теперь не мог остановиться. Физически. Знакомое чувство… Даже слишком знакомое.
- И когда Лиз рассталась со мной, а вы с ней так и остались лучшими подругами – у тебя все подруги были лучшими, как же иначе! – я просто… сорвался.
- Какого хрена ты, Ленчик, всех называешь на западный манер? Это чертовски тупо, – пробормотала я, чувствуя, как вокруг вновь клубится туман и, очевидно, пытается меня задушить своими влажными ежиными лапками. Отвали, говнюк, не до тебя сейчас! Но никто из присутствующих в этой комнате меня слушать не собирался. Сволочи эгоистичные. Пока я жадно хватала ртом воздух, пытаясь избавиться от накатившего полуобморочного состояния, Олень продолжал тараторить, и я его, к сожалению, до сих пор отчётливо слышала.
- Тупо, да, как и всё, что я делаю – ты мне это неоднократно сообщала, спасибо, Марго! Без тебя я бы оставался в блаженном неведении, очевидно. – Его лицо исказило выражение, которое я уже наблюдала той ночью, когда он под звёздным небом спокойно, походя прикончил сладенькую девочку. Казалось, это было целую вечность назад… А сейчас он собирался наконец-то прикончить и меня, свою самолюбивую старшую сестру, которая отказывалась уступить ему пальму первенства хоть на минуту. И ведь я видела, что для него это было важно… видела, но отказывалась воспринимать серьёзно. Это же Ленчик, Ленчик-Оленчик, он всё стерпит. Особенно от своей обожаемой Марго. Господи, какой я была дурой!
- Слушай, мне жаль, что всё так получилось. – Собственный голос доносился до меня откуда-то из другой вселенной, заселённой призрачными лошадьми, зловредными совами и туманными ежами с котомками в дрожащих от ужаса лапках. – Я помню, Ленчик… и мне жаль. Правда.
- Хватит! – заорал он и, схватив лежавший рядом пульт от телевизора, швырнул его в стену, после чего, тяжело дыша, снова повернулся ко мне. – Хватит строить из себя святую, Марго! Ты не ангел! А я… я ещё хуже. И это мне жаль, - перейдя на шёпот, он закрыл лицо руками и теперь сидел, раскачиваясь, как китайский болванчик. От этого раскачивания меня начало тошнить ещё сильнее, и я всерьёз опасалась, что стану первым ангело-зомби, которого вырвет прямо в ботинки его подопечного. Отличный способ прославить своё имя в веках…
- Ты не простишь меня, но хотя бы попробуй, пожалуйста! – проныл тем временем Олень, вперившись в пространство рядом со мной полными слёз синими глазами. Ой-ой-ой, всё очень плохо, дейнджер, хай волтейдж! Не обращая внимания на орущие в моих мозгах сирены, он договорил: - Мне так жаль, Марго… Так жаль, что я убил тебя.
Вместо того, чтобы сотворить заслуженный хаос на его ковре, я шлёпнулась в классический обморок. Всё у меня через пятую точку…

В моём обмороке главенствовали кони. Уверена, у живых всё происходит как-то иначе, а я вместо блаженной пустоты провалилась в туманные серые облака, заселённые коняшками. Здесь были и единороги, и пресловутая ло-о-оша-а-адь из наркотического сна ежа, и маленькие пони, и грозные кони апокалипсиса, где-то по пути потерявшие своих всадников и оставшиеся в полном одиночестве. Они все бродили вокруг меня, как неприкаянные, и тыкались в протянутые ладони влажными носами, и позволяли погладить белоснежные-гнилые-огненные гривы, и тихо ржали, сочувствуя мне. Я разделяла их чувства, и срывающиеся с моих щёк слёзы вертелись вокруг, словно в вакууме, переливались и сверкали всеми оттенками серебра, и когда я поняла, что больше не могу этого вынести – я вспомнила слова.
Мне в кои-то веки было не до смеха, и возникавшие в голове строки оказались пропитаны горечью, тухлой водой, по которой переплавляются мёртвые, когда им везёт, когда им не нужно оставаться рядом со своим любимым младшим братишкой-убийцей, оставаясь в полном неведении. Те, кто пересекают Стикс, хотя бы чётко знают, что их ждёт, что они оставили позади, а я… я была чьим-то дурацким розыгрышем. Умершим медведем, чей друг-ёжик оказался не так уж и хорош.
- помнишь, ёжик, ты шел ко мне сквозь туман, и в твоих руках был мешочек. туман клубился. ты боялся, но шел, и твой ядовитый страх поднимался до неба, которое было скрыто. я сидел в это время в домике, полупьян, и смеялся, и звал тебя громким криком, и одно лишь эхо отзывалось мне в тишине, и тогда я понял, что ты еще жив, а я - уже мертв вполне. ты пришел, и мы пили чай с земляникой, и ты - как будто я жив - улыбался мне. это было смешно и дико, - бормотала я, словно в бреду, и гладила лошадей, и меня невесомо гладили чьи-то руки, но я не хотела возвращаться назад. Оставьте меня здесь, дайте мне умереть, и пусть я буду вечно наблюдать океан тоски в сотнях огромных влажных глаз коней…
- ты не думай, ёжик, что я хочу упрекнуть, эти сказки давно поросли ядовитой былью, и моя когда-то вмещавшая сердце грудь превратилась в говно. а оно превратилось в почву. – Я плакала, и плакала, и плакала. Как зомби может быть так больно? Как мне, чокнутой мне, может быть так обидно?.. - я пишу тебе без надежды вздохнуть, без желания встать, без возможности плакать ночью, без тебя и без солнца, и лишь бесконечный дождь поливает вокруг одного и того же пса…
- Марго… не уходи, пожалуйста. Только не сейчас. Останься, пожалуйста, останься!
- я хочу, чтоб ты знал - в тот день, когда станешь пылью и Харон дотронется до твоего лица, не пугайся - здесь, конечно, темно, как в могиле, но, ёжик - здесь разрешают слова. до конца, - прошептала я в склонённое надо мной мокрое от слёз лицо своего брата.
Потому что теперь я знала, зачем ёжик искал лошадь. Я знала, что она пряталась от него, купаясь в тоске и обиде. Знала, что в конце концов этот грёбаный ёж её всё-таки нашёл, и задушил, и выл потом над трупом, прекрасно зная, что из облаков лошади никогда не возвращаются обратно. Ни-ког-да.
А мой колючий убийца тем временем начал тихо, лихорадочно шептать, и я задрожала мелкой дрожью. Разделяй и властвуй, - советовала сова, но как разделить, если прямо перед моими глазами брат и убийца сливались в одно, нерушимое, неделимое? Как?
- я чувствую, ты в беде, тебе неуютно, горько и одиноко, но я не могу спуститься туда, где ты сейчас, потому что не знаю входа. и поэтому я пишу тебе уже в восемнадцатый раз, и сижу на мосту, и глупо гляжу на воду. и уходит время - и это сближает нас… - Он сглотнул. – Я выучил, пока тебя… не было. Я пытался что-то исправить, но не мог. И ты… ты видела?
Я сразу понимала, о чём он говорит. Теперь, вспомнив, узнав, осознав, я снова стала его самым близким человеком, общаясь с которым можно не заканчивать фразы, потому что он и так всё поймёт.
- Сладенькую-то? Да. Жуткая девица, но ты, Ленчик… чёрт, Ленчик, ты олень!
Сил на полноценную ярость у меня не было. На периферии сознания маячили мягко притоптывающие копытами лошади, которые ждали, которые знали, что я вернусь. Но они могли подождать ещё немного. Самую маленькую малость.
- Зачем? – устало спросила я, садясь и отталкивая брата от себя. Точнее, пытаясь, потому что руки прошли сквозь его грудь, не встретив ни малейшего сопротивления. Я могла касаться его, когда мы думали друг о друге… когда мы были хоть сколько-нибудь близки. Сейчас же пропасть между нами была бесконечна. – Какого чёрта ты это делал, идиот?
- Потому что они были тем, что ты всегда ненавидела больше всего на свете. Всегда говорила, что была бы рада, будь таких девиц как можно меньше…
- Ты идиот, - повторила я, качая головой. – Клинический. Совсем крыша поехала? Ладно меня пришил, но их-то за что? Придурок! – С каждым словом я всё больше и больше закипала. Люби и защищай… Я думала, что должна любить этого парнокопытного, но теперь каждая крупица симпатии потихоньку испарялась, становясь любовью – любовью к тем сладким бедняжкам. Да, я не понимала, как эти курицы вообще ходят по планете, не проваливаясь в глубины ада, но неприязнь была несравнима с чувством вины за их ненужные, глупые смерти. Которые произошли из-за меня. Чёртов Олень! Чтоб тебе пусто было, козёл рогатый. Додумался, как прощения просить…
Я злилась всё сильнее, и из-за этой злости словно оживала. Облачные поля, на которых меня ждали, отступали, пока совсем не растворились в туманной дымке, что притаилась где-то в темноте под моими веками. Ещё успеется. Ещё доберусь туда. А пока…
Мешать не прекращай.
- Ещё хоть раз протянешь свою клешню к очередной припевочке, и я тебя сама грохну, понял? – грозно выплюнула я в его ошеломлённое, всё ещё мокрое от слёз лицо. – Считай, ты теперь с взрывающимся браслетом на ноге расхаживаешь, только вместо бездушной взрывчатки у тебя я, а это, как ты знаешь, гораздо, гораздо хуже! – Видя, что он хочет меня прервать, я оглушительным театральным шёпотом выдала «Шшшшшш!» и продолжила: - У всех твоих потенциальных жертв только что появился высококвалифицированный ангел-хранитель. И на этот раз избавиться от меня у тебя не получится, Оленчик. Придётся терпеть меня до самой смерти.
Закончив свою тираду, я поняла, что пыхчу, как дикобраз после забега, а ещё – что Олень смотрит прямо мне в глаза. И что в его зрачках я вижу себя…
- Злись на меня, Марго, всё правильно, - прошептал братец и вдруг накинулся на меня с объятиями… повалив на пол. Дотронувшись. Увидев. Что за?.. – Главное, что ты вернулась! Сработало!
Стиснув зубы, я пыталась отпихнуть от себя незаметно подкравшуюся, слабенькую, но упрямую любовь к этому засранцу, но не смогла – слишком уж настырной оказалась эта дрянь. Придётся с ней мириться…
Так мы и сидели на полу, я – борясь с непрошенными чувствами, Олень – не скрывая своих, и поля тоскующих лошадей, дрогнув, распались на искорки, навсегда исчезнув. Я знала, что никогда там не окажусь – безрадостная серость просто вытолкнет меня, как нечто инородное. Куда отправиться дальше – решать ещё нескоро, а пока…
Пока мне предстояло охранять своего младшего брата от самого себя. И чёрт возьми, я была благодарна и совам, и Заведующим Всем Маньякам за эту возможность.