- Где твой бойфренд? – спросила меня миссис Майер, пока я катила ее по коридору.
- Эдвард? Я его еще не видела сегодня. Давайте найдем его? – она всегда дразнила меня насчет Эдварда.
Миссис Майер была одним из моих любимых пациентов в Сумеречном доме. Она всегда имела при себе пару интересных историй и была очень наблюдательна. Она и Эдвард, мой самый любимый пациент, сохранили ясный ум, и навещать их было одно удовольствие. Я пришла сюда волонтером, но теперь и представить не могла, что бы делала без дружбы с ними, особенно с Эдвардом. Пока мы шли в комнату отдыха, я думала о нем.
Когда я год назад переехала в Форкс, мне было очень тяжело завести друзей. Не то, чтобы люди обходили меня стороной, просто болтать ни о чем казалось неприемлемым, а большего мне и не предлагали. Я была настолько стеснительной, что мой консультант по профориентации предложил поработать в интернате для престарелых, чтобы попрактиковаться в беседах с незнакомыми людьми. Это казалось странным предложением, но вскоре я поняла, что мне это нравится. В приюте было очень мало разговоров ни о чем. Некоторые из пациентов нуждались просто в улыбке, а большинство были счастливы поговорить о себе или своих внуках. Иногда они были грустными или испуганными, часто потерянными, но очень редко поверхностными.
Что-то в конце жизни заставляет большинство людей стать немного глубже, чем они были, пока их занимала жизненная суета. Им хотелось рассказывать лучшие истории своей жизни – самые приятные выдержки из собственных биографий. Может, именно поэтому я так сильно любила их – беседы с пациентами «Сумерек» напоминали мне общение с книгами в библиотеке, а там я всегда чувствовала себя как дома.
Я познакомилась с Эдвардом во время моего второго визита. Я заметила его еще в первый раз, но он был слишком занят, играя в шахматы, чтобы поговорить со мной. Я сидела с Эстер, пациенткой с болезнью Альцгеймера, которая начала погружаться в сон, как вдруг мне в голову пришла очень грустная мысль. Некоторые из пациентов выглядели такими беспомощными, потерянными или игривыми, что легко было принять их за детей.
- Каждый здесь – сирота, - сказала я сама себе.
- Ты права, - произнес незнакомый голос, вырвав меня из задумчивости. – Но знаешь, иногда в романах сиротами являются лучшие персонажи.
Эдвард был самым старым и самым интересным пациентом. Ему было 107 лет, и он все еще помнил героев и сюжеты всех книг, что я читала. Он всегда выигрывал у меня в шахматы, и научил некоторым потрясающим ходам. Эдвард выжил в эпидемию испанки (по его словам, с большим трудом) и воевал в обеих мировых войнах, а затем работал юристом в Чикаго. Он жил ради дискуссий и вовлекал меня в дебаты, пока я не становилась пунцовой от волнения. Затем он улыбался мне и рассказывал, как я должна была спорить. Он научил меня большему, чем любой учитель в средней школе Форкса.
Я тайком приносила ему печенье, а он играл для меня на фортепьяно в актовом зале «Сумерек». Эдвард извинялся, что растерял все свое мастерство, но для меня его игра звучала прекрасно. Он давал мне советы, к которым я всегда прислушивалась. Обычно они были полезны, за исключением одного раза, когда он посоветовал мне по поводу свидания. Эдвард сказал мне, что я должна позволить Майку Ньютону сопровождать меня на выпускной, и я согласилась. Мне никогда не было так одиноко за всю мою жизнь, пока вечеринка грохотала вокруг меня и моего мыльного пузыря. Мне казалось, я нахожусь в воображаемом круглом аквариуме, совершенно неспособная по-настоящему общаться с окружающими. Майк был милым, но не понимал меня, даже отдаленно. Я сказала ему, что у меня болит голова, сбросила туфли на каблуках и босиком побежала под окно Эдварда. Он держал меня за руку, пока я плакала и рассказывала о своей обособленности.
- Ты не обязана сопровождать Майка, - говорил он утешающе, - я в любом случае не должен был давать тебе советов относительно свиданий, я никогда не был хорош в этом. Просто я думал, что будет здорово, если ты хоть разочек насладишься своей юностью.
- Я не насладилась, - рыдала я, - во мне, наверное, есть какой-то дефект.
- Нет, Белла, нет. Никогда не говори так. Ты слишком замечательная. Если бы я был на восемьдесят лет моложе, я бы надел кольцо на твой палец прежде, чем ты могла бы возразить, – мы оба засмеялись, но мне показалось, что он действительно так думал.
Если бы он был на восемьдесят лет моложе, я бы, вероятно, позволила.
В итоге той ночью я заснула в кресле у его кровати. Проснувшись, я обнаружила, что наши руки все еще соединены, тонкая, как бумага, кожа мягко касалась моего лица.
Мы с миссис Майер проехали через комнату отдыха, актовый зал, и, в конце концов, направились к комнате Эдварда. Констанс, очень милая штатная сиделка, дежурила у его кровати. Эдвард, кажется, спал. Я была разочарована.
Сиделка улыбнулась, увидев меня, и подошла, забирая у меня кресло с миссис Майер.
- Что вы делаете? Я же привела вас повидать Эдварда, - спросила я растерянно.
- Нет, душечка, это я привела тебя сюда, - ответила миссис Майер, - я уже поговорила с Эдвардом. Он ждал тебя.
Мое горло сжалось, и я подошла к Эдварду. Он вовсе не спал и казался спокойным. Он выглядел таким хрупким и
старым. Эдвард улыбнулся мне, и мое дыхание перехватило. Неожиданно я поняла, что все это значит.
- Нет, Эдвард, не надо, – сдавленно прошептала я.
- Белла, - сказал он мягко, - я хотел поблагодарить тебя за этот год. Я никогда не был в своей жизни так счастлив, как сейчас, видя твое прекрасное лицо каждый день. Ты была моей отрадой и благословением. Не плачь по мне. Я устал. Я готов уйти.
- Я не готова, - прошептала я, отчаянно умоляя его своими глазами.
- Я хочу отдать тебе кое-что, - Эдвард указал на коробку на прикроватной тумбочке.
Я заглянула в нее и увидела стопку тетрадей в кожаных переплетах, маленький старинный фотоальбом и коробочку поменьше, обернутую в белую бумагу и перевязанную золотой ленточкой. Сверху лежала маленькая карточка с моим именем.
Я взяла фотоальбом и открыла его из любопытства. Мне всегда было интересно, как Эдвард выглядел в молодости. Сначала я увидела фото со свадьбы его родителей – призраки из конца 1800-х. Дальше был маленький Эдвард на коленях у матери.
Фотография за фотографией прелестного ребенка, преобразившегося в мужчину такой красоты, что у меня захватило дух.
- В этой коробке больше меня, чем здесь, - он указал на свое увядшее тело. – Ты возьмешь их? Прочтешь?
Его глаза ярко сверкали – бирюзовый след поблекшей красоты.
Я кивнула, не в силах сдержать текущие слезы.
- Не будет ли слишком, если я попрошу о прощальном поцелуе? – он указал на свою щеку и наклонился в мою сторону.
Я взяла его за руку и поцеловала в щеку, удивляясь, какая тонкая там кожа. Он грустно улыбнулся, будто безмолвно извиняясь передо мной за что-то. Я не могла этого принять, поэтому склонилась снова и очень мягко поцеловала его сомкнутые губы.
- Эдвард, я тоже благодарю тебя за этот год. Я люблю тебя.
На этот раз он улыбнулся по-настоящему, изумленно, а затем тихо ушел.
От Автора: каждый раз, когда читатель в отзыве признается в том, что плакал, ангел Эдвард целует Беллу во сне
От переводчика: девочки, думаю, вы поняли, что по задумке автора в названии фика содержится и продолжение этой истории...
У philadelphic есть шикарная альтернатива, которую вы можете прочитать на нашем сайте в замечательном переводе Scully:
La canzone della Bella Cigna Большое спасибо Тане
ТТТТ за то, что всегда готова придти мне на помощь с редактированием!