Джейн и Алек

- ...Ээй, еще кувшин! - через приоткрытую дверь хорошо слышно все, что происходит в зале. Разноголосый гомон переплетается с громким стуком игральных костей, хриплыми криками, женским визгом и громовым хохотом. Сегодня у старого Джона праздник: народ валом валит. Если же подойти вплотную к двери и заглянуть в щелочку, то можно увидеть все, что там делается. Вот здоровенный нечесаный мужик заливает в волосатую пасть огромную кружку вонючего пойла, которое папаша Джон зовет элем. Залил, бухнул посудину об стол, стряхнул с растрепанной бородищи пенные капли и с наслаждением скребет толстыми заскорузлыми пальцами с бурыми ногтями грудь, шею и подбородок. Рядом с ним сидит маленький плюгавый мужичонка. Он одет побогаче, в темный, грубого сукна камзол с широким белым воротником, на котором с обеих сторон расплылись большие жирные пятна. Мужичонка самозабвенно лезет костлявыми, скрюченными пальцами, похожими на птичьи лапки, за пазуху к молодухе необъятных размеров. Она заливисто хохочет и повизгивает то ли от щекотки, то ли от удовольствия. За соседним столиком пируют разухабистые молодцы. Джейн непонятно, кто они: солдаты или разбойники, а может, то и другое вместе. Они орут во всю глотку непристойные песни, хватают за все выпуклые места мамашу Мэг, разносящую заказы, трясут за грудки друг друга, что-то делят.
Девочка тайком подсматривает в узкую щелку. Если ее отец, старина Джон, узнает, что она бездельничает, ей несдобровать. Ох, как не любит он бездельников! Но она так устала... С самого утра, с первых петухов, уже была на ногах. Натаскать воды, растопить очаг, вычистить и отполировать кухонную утварь — это только начало дня. Чистка овощей, да и вообще вся черновая работа на ней. На старшую сестру Маргарет надежды нет: после того, как на прошлую пасху ее изнасиловали солдаты, она не в себе. Все сидит у очага и полирует миски. Одну может полировать весь день, если не отнять и не дать другую. Ни шить, ни вышивать не может, а уж о том, чтобы доверить ей столовый нож или ножницы, и говорить нечего. Маленькая Джейн ей завидует: сестра сидит себе и сидит, как мебель, даже отец ее не трогает. «Золотая душа у твоего отца, - так говорит мамаша Мэг, его сестра, которую Джон после смерти ее мужа, дяди Якоба, взял в услужение за еду. – Не бросил дочь, не выгнал. А мог бы. Кому она нужна такая?»
Джейн согласна с Мэг: отец в самом деле добр к Маргарет. Он почти не кричит на нее, а на ночь отводит куда-то наверх, в комнаты для постояльцев. Джейн однажды заглянула в одну из них: чистенько, у стены стоит заправленная кровать, а напротив двери окно. Целое окно, в которое можно смотреть! У Джейн нет такой роскоши, как своя комната с окном. В закутке, где она ночует, есть только старый сундук, на котором нельзя даже вытянуть натруженные за день ноги. Девочка старается на кухне изо всех сил и мечтает: вот вырастет она взрослой, как Маргарет... На большее фантазии не хватает. Быть дурочкой не хочется, а все взрослые женщины: и мамаша Мэг, и матушка, умершая в прошлом месяце, и остальные, кого она знает — ежедневно трудились в поте лица. Они и кухарки, и прачки, и за скотом ходят, и вся черновая работа на них, не говоря уж о муже, которого надо ублажить, и детях. Джейн заикнулась как-то об этом и получила от Мэг такую затрещину, что на ногах еле устояла: «Не завидуй, дуреха. Марго все равно, мозгов у нее не осталось, а стать подстилкой в здравом уме никому бы не пожелала».
Но девочка все равно завидует. Так хочется ей просто сидеть у очага, ничего не делая, а еще поспать хоть раз на настоящей кровати...
- Еще кувшин, кому говорю!.. - в кухню влетает, поправляя юбку, мамаша Мэг. Она тяжело дышит, необъятные груди ходят ходуном, на щеках красные пятна. Девочка сломя голову кидается к огромной бочке, с трудом вытаскивает из нее пробку и ловко подставляет под пенную струю широкое горло кувшина.
- Опять мечтаешь? - шипит Мэг. - А где эта паршивка Сью? Где эта прошмандовка? - распаляясь, орет она. Сью — молоденькая кухарка, она работает недавно вместо матушки. Джейн частенько плачет, перед тем как заснуть, - вспоминает маму. Она была единственной, кого хоть как-то интересовала Джейн. Но мама умерла, и маленькая сестренка умерла.

Джейн помнит, как это произошло, все до мельчайших подробностей. Та всю жизнь казалась ей маленькой, запуганной мышкой, не смела не то что повысить голос на отца, но даже посмотреть ему в лицо. Мама постоянно была беременна. Девочка помнила, как горячо она молила бога, чтобы послал ей сына. Но небеса не внимали, и мама рожала очередную дочь. В последний раз отец сильно избил ее, и мама не вставала несколько дней. Но тогда она осталась жива, и младенец тоже. А в этот раз что-то пошло не так. Мама никак не могла разродиться. Трое суток она тихонько стонала в своем углу, до крови нагрызая кулак, чтобы не закричать — панически боялась потревожить мужа. Джейн не могла к ней подойти, потому что целый день работала на кухне. Отец ходил мрачнее тучи. Он злился на нерадивую жену, которая все валялась, вместо того чтобы стряпать пироги с зайчатиной. Лучше ее никто не умел их испечь, и они всегда шли нарасхват. Джейн сходила с ума от невозможности помочь матери, облегчить ее муки. После работы, когда ноги уже не держали, глаза слипались, а из рук все валилось, девочка, наконец, прибегала к матери, опускалась на коленки рядом с кроватью и молча давилась слезами... На четвертые сутки мама уже никого не узнавала, только слабо стонала, разметавшись на испачканных простынях. По комнате плыл тяжелый запах. Тогда отец, грязно ругаясь, привел повитуху. Джейн подслушала его разговор с Мэг. Отец раздраженно бурчал, что он разорится с этой никчемушкой, которая даже родить не может, а Мэг шипела о том, что соседи подумают дурное, если он даст умереть супруге без всякой помощи. И опять же стряпня: что будет с трактиром, если взять другую кухарку?
Девочке никогда не забыть, что делала повитуха с матерью. Джейн держала таз, куда старуха кидала окровавленные остатки того, что было ребенком внутри мамы. Особенно запомнился пухлый кулачок на оторванной по плечико ручке, синюшно-красный, с ободранной кожицей. Этого Джейн уже не могла вынести, и ее вырвало прямо в тазик. Она помнила, как ее выворачивало до резей в животе, до желчи. А старая повитуха, подняв на нее выцветшие от времени глаза, тихонько прошептала:
- Эх, детка, если бы позвали меня пораньше, сразу...
Старуха в жизни навидалась и не такого. Она вытащила по частям из мамы так и не рожденную дочь, только это не помогло. Мама скончалась ночью тихо и незаметно. Отец потерял к ней всякий интерес. Утром он даже не подошел к умершей. Только Мэг и Джейн с младшей сестренкой Полли, рыдавшей от ужаса, да Алек, обмыли и привели в порядок растерзанное тело...

Толстуха Мэг считает удачей, что Мари (так звали маму) умерла сама и ребенка с собой захватила, потому что в этот раз отец уж точно бы не простил ей рождение еще одной дочери. В семье уже было одиннадцать дочерей и только один сын — Джейн с Алеком родились вместе. «Какой позор для твоего отца, одни девки. Это все твоя мать, ее негодная порода. Вот у меня шестеро сыновей, и все пристроены». Пристроены, как же. Джейн слышала, как отец разговаривал с сыном Мэг Йорком. Уж как он его не называл, и самым пристойным было «дармоед». А Сью сейчас по уши влюблена в красавчика писаря из окружного суда. Уж она и так перед ним, и эдак. «Ничего ей не светит дурище», - так, кажется, говорит Мэг. Но Сью девица не промах, с годами как Мэг будет, за словом в карман не полезет, не то что мямля Джейн. Плевать Сью хотела на Мэг. И Джейн тоже хотела бы так, но не смеет, боится.
Джейн кидается к очагу, ворочает тяжеленный котел. Так и есть, что-то пригорело. У нее внутри все обрывается — отец не будет разбираться, кто виноват, а рука у него ого-го. Девочка шкрябает по дну поварешкой на длинной ручке, рискуя обвариться раскаленным маслом и паром. Слава богу, не страшно. Вытаскивает пригоревшее — не так много. Уфффф... пронесло, кажется...
Постепенно смолкают пьяные крики, народ расходится, и постояльцы расползаются по комнатам на радость клопам. Джейн, сонно тараща глаза, вместе со Сью дочищает котлы и кастрюли, но замечает, как та приосанилась, приторно улыбнулась — к ним в кухню заглянул отец. Сью дура. Все ведь знают, что он сразу после смерти матери положил глаз на Аделин, дочку пекаря. За ней дадут хорошее приданное, а за Сью и ломаного гроша нет, отцу она не нужна. Но старый Джон не смотрит на кухарку, он, сопя перегаром, берет Джейн за подбородок и молча разглядывает. Девочка знает, что смотреть отцу в глаза не стоит, если не хочешь получить хорошую оплеуху за дерзость. Поэтому она старательно изучает его красный, в крупных порах нос, рыжеватую нечистую бороду и гнилые зубы во рту. Отец вертит ее голову из стороны в сторону, потом с силой нажимает на челюсти, заставляет раскрыть рот — так смотрят зубы лошадям.
- Ниче, ниче, - сипит он, - пойдет. - Хлопает девочку по щеке и покровительственно улыбается. - Иди, ложись. Завтра после заутрени я за тобой зайду, - и уходит, шаркая ногами.
Джейн облегченно вздыхает: спать можно пойти пораньше, а Сью пусть сама возится, в конце концов, Джейн прикрыла ее, пока та обнималась где-то со своим красавчиком... Девочка, повозившись, устраивается на сундуке поудобнее и, уже полусонная, мечтает о том, что приедет за ней рыцарь...
Утром отец велит надеть чистое и умыться как следует. Джейн долго трет ладони и лицо над старым тазом, затем надевает новое платье и чепец — ну прямо леди. Жаль только, ботинок нет, но тут уж не ей решать. Обувь отец выдает лишь зимой, а сейчас еще нет морозов, значит, сойдет и так.
У выхода безучастно стоит Маргарет, тоже в новом. Отец велит Джейн взять ее за руку, и они отправляются в путь. Девочка гадает, зачем отец взял их вдвоем.
Они долго идут темными улочками вдоль глухих стен и наконец упираются в высокий каменный забор. Джейн присмотрелась — так и есть, кажется, сюда в прошлом году Алек возил целую телегу кувшинов. Зачем — не его ума дело, отец не объяснял. Да-да, точно, Алек еще потом водил Джейн сюда посмотреть на заборе забавные узоры, во всем городе больше ни у кого таких нет. Тогда еще он угостил сестренку леденцом, который перепал ему в этом доме. Сделал это украдкой, чтобы отец не увидел. Тот никак не мог уместить в голове, что брат искренне любит сестру, женщину, а значит, существо неполноценное. Алек парень гордый, самолюбивый, и получать тычки от отца ему нож острый.
Отец долго мнется у входа, стучит дверным кольцом с набалдашником в виде головы чудного зверя. Наконец им открывает какая-то старуха с лучиной в руках и, ничего не говоря, ведет их в глубь дома. Джейн робеет: никогда прежде ей не приходилось бывать в постороннем доме. С матушкой — не считается, да и ходили они к родственникам. А сюда, да еще и с отцом...
Они петляют по узким коридорам пока и наконец упираются в закрытую массивную дверь. Старуха заводит их внутрь. Гости входят в небольшую комнату и жмурятся от яркого света. Здесь, наверное, две дюжины толстых свечей на массивных подсвечниках. Навстречу им поднимается мужчина... у Джейн захватывает дух. Он ангел. Такой красоты она никогда прежде не видела. Темные кудри обрамляют узкое бледное лицо с глубокими, цвета темного вина глазами. Какие жуткие, совсем не ангельские глаза! Но выражение лица спокойное, даже мягкое. Ослепительно белый воротник дорогого камзола безупречными волнами лежит на его груди. Отец, непререкаемый авторитет, вдруг показался девочке маленьким и жалким по сравнению с этим божеством. И сам отец ощущает то же самое. Он суетно перебирает руками, вертит головой, будто ворот ему жмет, переступает ногами в разношенных сапогах. И только Маргарет, как всегда безучастно, смотрит куда-то вдаль.
Вот незнакомец плавно делает знак рукой, и старуха толкает девушек к столу, а отца выставляет за дверь. Он выходит, не оборачиваясь. Больше Джейн его не увидит.
Девочка несмело присаживается на краешек монументального кресла. Глаза уже привыкли к свету, и она с интересом осматривается. Ух ты, вот это да!.. На стеллажах плотно, одна к одной, стоят книги. Конечно, Джейн не знает грамоты, да и ни к чему женщинам уметь читать, но что эти штуки — книги, она имеет представление. Помнится, как-то матушка стирала для пастора, и Джейн носила белье. Старичок пастор был так добр к ней, гладил по голове, угощал сыром... У него тоже были книги. Не столько, конечно, но именно тогда Джейн увидела их в первый раз.
Хозяин, обойдя стоящую истуканом Маргарет, подходит прямо к Джейн. Она замирает, не смея поднять голову. Босым ногам на каменном полу холодно, и она поджимает заледеневшие пальцы. Девочка уже не рада, что отец привел ее сюда. Ей становится страшно.
Ледяные пальцы незнакомца касаются ее щеки, пробегают по лицу, стискивают подбородок — совсем как отец прошлой ночью.
- Знаешь меня? – его голос звучит какой-то волшебной мелодией.
Девочка чувствует, как по спине ледяными мурашками поднимается волна животного ужаса. Почему-то на ум приходит Маргарет, которую испортили солдаты. Джейн вспоминает, как они с матерью нашли сестру растерзанной, с исцарапанным лицом, порванным платьем... Говорят, солдат было много, и она не смогла отбиться, а здесь он один... Но он взрослый здоровый мужчина, а она девчонка. Джейн с ненавистью смотрит в странные глаза цвета спекшейся крови. Если бы она могла, если бы только могла... Девочка чувствует, как кровь горячей волной приливает к голове.
- Браво! - воскликнул, отшатнувшись, незнакомец. Теперь он касается своего виска длинным холеным пальцем и с выражением чрезвычайного удивления смотрит на девочку. - В тебе определенно есть талант!
- Нннет, - пискнула она.
- Ничего, - неожиданно легко смеется мужчина. - Не бойся меня. И забудь про своего отца, это ничтожество, который торгует своими дочерьми. Да-да, он продал тебя и твою сестру Маргарет мне. Дела у него идут неважно, и нужны деньги. Такие дикие нравы в вашей стране, девочка. Но ты не бойся. Я вижу в тебе большие задатки. Сегодня мы уедем отсюда. О да, тебя ждет блестящее будущее...
Джейн стоит сама не своя. Как это? Отец продал? Словно она какая-нибудь пленница. Как же так?..
- А... А как же...
- Что? - спрашивает мужчина. - Что, дитя мое?
Джейн молчит, чувствуя, что вот-вот заплачет. Как же так? Она же не попрощалась ни с сестренками, ни с Мэг (сейчас ей казалось, что нет никого добрее и душевнее), ни с Алеком, братом и единственным другом... Как они без нее? Почему-то расставание с братом казалось ей самым болезненным.
- Алек. Мой брат. Я не могу уехать без него, - бормочет Джейн, заикаясь от страха, и привычно сжимается, ожидая удара...
- Алек, Алек... - незнакомец и не думает бить ее. Он размышляет. - Алек. А что, это интересно. Одни родители, одна кровь, - улыбается одними губами. - Ты навестишь Алека, я обещаю тебе. И отца навестишь... если захочешь...
...Через несколько недель жители маленького городка были напуганы страшным убийством. Хозяин постоялого двора, достопочтенный Джон Саймс, был найден мертвым вместе со своей молодой супругой Аделин, на которой женился буквально накануне. На его лице застыло выражение безумного ужаса, тело было буквально вывернуто наизнанку. Молодая женщина умерла, похоже, во сне. Но самым странным было появление в доме пропавшей старшей дочери Маргарет. Она была также найдена мертвой. Девушка лежала в лучшей комнате, хорошо одетая и укрытая новым одеялом. Она улыбалась. За последний год улыбка ни разу не появилась на ее лице. В этот же день пропал их брат Алек, единственный сын Джона. Никто никогда больше не видел ни его, ни его сестры Джейн. Хотя, говорят, отец выдал ее замуж куда-то далеко... Малолетних дочерей Джона Саймса, его сестру Мэг и многих горожан унесла эпидемия чумы, разразившаяся в том же году. Тех, кто выжил, совершенно не интересовала эта история. Через несколько лет никто из жителей города уже не вспоминал семью Саймсов.