Поэтому, проревев всю ночь, пусть и во сне, я часто не высыпалась и была сердитая на весь мир. Уроки были один скучнее другого. Учителя были один зануднее другого. И вообще никаких интересных событий, кроме повышенного внимания, шепотов за спиной и слухов, не было. И еще мне было страшно. Старуха мучила меня, когда я спала, отравляя мне сны. Я ненавидела ее за это. От всего этого хотелось лезть на стену.
Хоть танцы были и радовали меня своим постоянством. Я по три, четыре раза в неделю ходила к хореографу и вальсировала там, забывая о заботах.
Но к Прянику я продолжала ходить и носить ему пряники. Я не перестала его любить, просто мне очень нравилось танцевать. Пусть и наведывать я его стала реже, он от этого не особо расстроился. Так же, с наслаждением, жевал пряники и довольно фыркал, когда ему чесали за ушком.
По исходу уже второй недели, я могла более менее танцевать. Я называла – это средненько с натяжечкой. Такая троечка с плюсом. Но не кол с минусом, как раньше. Так, что на одном месте я не останавливалась, и стимул учиться был.
Наблюдая за парами, участвовавшими в конкурсе, я все еще продолжала восхищаться их красотой и сравнивать с ними себя. Отмечала, какие у меня ошибки, что стоит доработать. Мне жутко хотелось танцевать, как они. И не ради конкурсов и кавалеров, а ради самой себя. Только в танце я могла забыть шуршащий голос старухи, посещавшей меня каждую ночь, и эти дурацкие слухи о моей глухоте, которые по истечению трех недель, надоели даже учителям.
И всякий раз, когда заканчивалось занятие для десятого и одиннадцатого класса, я подходила к остроносой, и она меня учила танцевать. Я все еще по-прежнему не танцевала вместе со всеми на уроке. У меня не было пары и желания двигаться при всех. Мне, в какой-то степени, проще, когда на меня не обращают внимания. А если бы я стала вальсировать со всеми, то на меня бы было устремлено не меньше пары десятка глаз. Глухая – танцует!! Это было сродни фокусам. И миниатюрная хореограф по-привычке отдельно учила меня танцевать. Нам никто не мешал, и все ее внимание было приковано ко мне. Она редко когда что говорила, предпочитая, когда я сама слышала и понимала. У нее ко мне был свой подход.
А меня это устраивало. Когда начинают что-то говорить, то сбивают, мешают сосредоточиться. А так сама вслушиваешься в музыку, и сама улавливаешь ритм и настроение танца. Девушка лишь изредка мне что-то говорила, когда я делала грубые ошибки. И то, она чаще предпочитала мне их показывать и объяснять в танце. Даже ее мысли я почти не слышала. Она тоже отключалась вместе со мной.
С остроносой за месяц я не плохо подружилась. Она оказалась веселым и умным человеком. Ей двадцать лет и она не имеет своей семьи. Совсем. Даже родителей нет. Это она рассказала мне на мое откровение, как я сбегала из дома. Оказывается, родителей у нее нет. Она не знает, где они и что с ними. Живы или мертвы, богаты или бедны. За двадцать лет они не разу не объявились.
Нина, так зовут хореографа, не знает кто они и даже их имен. С рождения она была в приюте для детей. У нее там было много друзей, но все они разбежались, когда стали совершеннолетними. Нина рассказывала, что к ним, когда она была в пятом классе, приезжали танцоры. Они танцевали все. И балет, и русские – народные танцы, и вальс. И тогда ей так это понравилось, что она, не задумываясь, записалась на их кружок. И вот так сильное увлечение стало профессией.
Она, бросив институт, стала работать танцовщицей в одном из ресторанов. Но скоро ей это надоело. Платили мало и никакой карьерной лестницы. Тогда она нашла объявление, что в Школу Ингарова, так называется наш интернат, требуется преподаватель по танцам. Она приехала, прошла отбор, и вот уже год работает тут. Относительно недавно, но мне казалось, словно она здесь работала всю жизнь. Уж очень хорошо остроносая вписывалась и в коллектив, и в жизнь самой школы.

Вскоре подошла середина ноября. Вся школа превратилась в огромный сугроб. Дойти до конюшни стало проблематично. Дорожки тут чистились, но их мгновенно запорашивало снегом. Это было из-за ветра, дувшего с леса, а может из-за циклона, который, казалось, завис прямо над нашим интернатом и сыпал весь снег, который должен разлететься по миру, на нас.
И это было не так плохо. После занятий малыши постоянно играли в снежки, что все окна первого этажа были залеплены маленькими снежными комочками. Почему-то именно в окна целилась вся начальная школа. А недавно это сумасшествие перебросилось и на старшие классы.
Парни моего класса выходили во двор и строили крепости, в которые потом садили девчонок, которые в свою очередь визжали из-за холода и сырости. Или так же кидались снежками. Только от силы старшей школы, залеплялись окна второго этажа. И не только залеплялись. Какой-то одиннадцатиклассник однажды так кинул снежок, что разбил сразу два окна на втором этаже, прямо в кабинете, во время урока.
Радости тогда было и визгу из-за того, что отменили урок – куча. Когда преподаватель ушел разбираться на улицу, сидевшие в классе добили стекло, и, загребая снаружи снег, принялись играть в снежки прямо в классе. В итоге, когда учитель вернулся, кабинет изменился до неузнаваемости. Снега было, как на улице. Все стены и доска были уже мокрые. А ученики, которые носились по классу и кидались снежками, были красными от холода и мокрыми от снега.
Как я слышала, потом этот класс наказали и заставили все убирать. Но когда они все убирали, опять начали играться и разбили второе окно. Разъяренный классный руководитель этого класса, высокий плечистый мужчина, выгнал свою ребятню, и сам за пол часа все убрал. Что его класс делал уже на протяжении нескольких дней, и все не могли навести порядок. Да, смеху тогда было до рези в животе. Класс – то, одиннадцатый!
И такие беспорядки случались довольно часто. По прошествии месяца перебили несколько стекол, и даже залепили в глаз одному учителю. Наш класс тоже не выходил из списка наказуемых. Один мальчик нашего класса – Илья Петренко, на спор с каким-то старшеклассником прыгнул в сугроб с крыши. В принципе Илье ничего не сделалось, только он по шею ушел в снег. Старшеклассник так хохотал, что даже не смог сразу сообщить, что произошло. Во время объяснения он заикался от смеха и хватался за живот. Но, когда, наконец, рассказал, как все было, директор, завуч и наша классная руководительница, вооружившись лопатами, побежали спасать Петренко от воспаления легких.
Илью долго откапывали, потом вытаскивали, чуть ли не всем классом. Парень упорно застрял в сугробе и уже сам начал паниковать, что его не откопают. Но через час мальчик был на свободе, и его тут же отправили принимать горячую ванну. А мы стояли и смеялись, вспоминая лицо Ильи, а так же учителей. Откопать мы его откопали, но сапоги свои он глубоко в сугробе оставил. Так что теперь, пока сапоги не поплывут по весне или их кто-нибудь не найдет, Илюша будет седеть в комнате и спорить со своим другом старшеклассником на что-нибудь по спокойней и менее экстремальней.
Классная руководительница, получившая лопатой от директора за то, что не следит за учениками, окончательно озверела, и теперь водила наш класс гулять за ручку строгой колонной. Но наши все равно умудрялись убегать или начинали валяться в сугробах прямо перед носом учительницы. Из-за чего эта глупая женщина долго ругалась или лезла за непослушными в снег. В итоге после прогулок все приходили в снегу с ног до головы, включая классную руководительницу. Какой-то маленький учитель однажды пошутил, что она тоже играет с ребятней и сидит в сугробах, так она так на него посмотрела, что тот заикнулся на полу слове и убежал пить валерианку.
А один раз, на улице, она поскользнулась и упала, на глазах всего класса. И это было бы не так смешно, если бы она не хрюкнула по прилету на спину. Смотрелось это, будто женщина приземлилась на место, чем думает Илюша, и стала хрюкать от восторга. Отчего весь наш класс потом долго смеялся и так же долго слушал потом от классной руководительницы нотацию, почему нельзя смерятся над старшими. Причем прочищала она всем мозги, как только вскочила на ноги, и даже не заметила, что ее прическа распустилась, а волосы топорщились в разные стороны.
В итоге наша классная получила прозвище – мочалка. И так ее стали называть даже параллельные классы.
Вечером, на площади перед интернатом собиралась толпа учеников. Парни обычно запихивали в сугробы девчонок, на большее фантазии не хватало, и обстреливали друг друга снежками. Учителя больше не препятствовали, но только сказали, что если кто-нибудь попадет в окно, не выйдет на улицу как Илюша, до весны.
Так что больше окна не разбивались, и все было довольно мирно. Даже наша мочалка успокоилась, перестав нас водить, как группу в детском саду.
И вот сейчас наши бесились на улице, смешиваясь в один снежный ком. Кто-то был уже по пояс в сугробе, кто-то отрясал от снега лицо, а кто-то прыгал по всей площади, как заяц, вытряхивая из-за шиворота снежки, которые туда положили добрые друзья.
Я усмехнулась. Мои одноклассники, казалось, еще не выросли и могли составить кампанию пятиклашкам со своими играми. Но только боюсь, пятиклашки бы уже на первых минутах были бы с головой в снегу. Со слонами им лучше не соперничать. Хотя нет, не со слонами. Мои одноклассники не были толстыми. Они как кони. Могли затоптать и не заметить. Некоторые даже ржали подобно этим милым животным.
Я перевела взгляд на конюшню. Ее почти не было видно в темноте, только горели маленькими зрачками окна. Значит, казак сейчас там. Наверное, кормит лошадей или расчесывает своих любимых скакунов. У него их было три: Ветер, Звездочка и Муся. Казак обожал этих лошадей и одного жеребца, как я Пряника, поэтому к усатому мужчине я порой чувствовала близость и схожесть характеров.
Я отошла от окна и взглянула на часы. Часы в зале первого этажа были большие, с кукушкой и маятником в виде золотого блюдца. Только вот кукушка больше не вылетала, а маятник все еще медленно и размеренно качался. Черные стрелки на циферблате показывали восемь часов. Восемь вечера.
В камине негромко полыхал огонь, были слышны разговоры, а сама обстановка была тихой и уютной. В гостиной первого этажа, было пять человек, не считая меня. Кто сидел на диване, обсуждая дней минувших старину, кто сидел перед камином, листая книги. А я стояла у окна и наблюдала, как наш класс пытается получить очередное наказание. Любые прогулки моих одноклассников ничем хорошим не заканчивались. Это закон, который выработался за месяц.
Я загадала, что если они ничего не разобьют, то я завтра Евгеше свой обед отдам. Но, я чувствую, голодной я не останусь. Кажется, уже что-то сломали. А нет, показалось…
Я оперлась ладонями об подоконник и, чуть ли не уткнувшись носом в стекло, всматривалась, чем занимаются одноклассники, в частности парни. От них вреда больше. Девчонки редко, когда что разбивают. Я лично могла похвастаться, что ничего не сломала за прошедшее время, что для меня было не маловажным рекордным показателем.
Входная дверь хлопнула и, отряхиваясь, зашла Лиза, моя соседка по парте. Низкая, русая девочка с пухлыми губами и шумным характером. «Она маленькая, но ее все равно много», - говорил порой Евгеша, задумчиво оглядывая мою одноклассницу.
Она обтерла ноги об ковер, мгновенно его намочив, и стала подниматься по ступенькам. Но, заметив меня, остановилась и по пояс перевесившись на перилле, оказалась рядом с моей головой.
- А ты чего тут стоишь? – кряхтя, спросила она.
- А ты не упадешь? – ответила я вопросом на вопрос, отрывая взгляд от окна.
Получилось как-то грубовато, поэтому Лиза смущенно хлопнула ресницами и, одарив меня изучающим взглядом, снова перевесилась в обычное положение, оказавшись на лестнице.
- Я просто волновалась, что ты можешь свалится! – крикнула я ей, заметив, что Лиза обиделась, решив, что я таким вопросом пытаюсь отвязаться от нее.
Моя соседка по парте мне вполне нравилась и я бы не хотела с ней ссориться. У меня только получилось наладить отношения с классом, хотя на меня до сих пор иногда кидали косые взгляды, которые я никогда не перестану замечать.
Лиза махнула рукой, мгновенно оттаяв, и убежала по ступенькам к себе в комнату.
А я снова перевела взгляд на окно. К нашему классу присоединился и одиннадцатый, с которым я и мои одноклассники успели сдружиться. Совместные танцы и поход дают о себе знать. В том классе была Амалия и Артур. А потом я познакомилась с Олей, Мишей и Тарасом. Неплохие ребята. Оля – азиатка с черными волосами, Миша – высокий и худой. Он чем-то напоминает обыкновенный шнурок. А Тарас это крепкий блондинистый парень, волосы которого топорщились в разные стороны.
Я познакомилась с ними на танцах, когда ко мне впервые подошли не спросить, как я обрела слух или что-то в этом роде, а искренне поинтересовались, почему я не танцую. Я смущенно отмахнулась и быстро представилась, увильнув от вопроса. Они тоже назвали мне свои имена, после чего произошла дружеская беседа. На тему, кто танцует лучше, и кто победит в конкурсе.
Мне было не удобно говорить, кто выиграет, кто нет. Из меня плохой танцор, поэтому я не уверенна, что могу обсуждать других. Но подружиться с этими ребятами жутко хотелось. Поэтому я кивала на каждую реплику и поддакивала, ощущая себя глупее некуда.
В принципе у меня были мысли, кто может победить. Ну, во-первых Амалия и Артур. Ими я всегда восхищалась и не перестану восхищаться, только когда сама не научусь так танцевать. Еще мне очень понравилась пара Олега и Марины. Марина – моя одноклассница, но с ней мы не общались. А Олег – одиннадцатиклассник. Высокий, с голубыми глазами. Он был красавцем, по которому, как и по Артуру, страдали многие девчонки. Кстати, в отличие от Артура, парень оказался довольно милым и общительным. Он часто улыбался, что ему очень шло. И порой я к нему испытывала легкую симпатию. Они танцевали с таким же мастерством. Поэтому я думаю, что Амалии и Артуру они могут составить здоровую конкуренцию.
Но мнения я не высказала. Не боялась, просто решила оставить его при себе. Я могла ошибаться, поэтому молчала.