Я проснулась рано утром. Это ощущалось по холоду, разливавшемуся по комнате. Моя кожа сразу покрылась пупырышками, но я не спешила укрываться одеялом.
Мне нравилось мерзнуть. Наверно это звучит странно, но так оно и есть.
Я лежала с закрытыми глазами и ощущала, как прохлада разливалась по телу. Меня передернуло. Приятно.
Есть люди, которые не любят холод. Они не говорят этого, но видно, что им не приятно. Даже не в очень холодную погоду они сутулятся, натягивают длинный и колючий шарф до глаз…
Брр!
Я ненавижу колючие шарфы сильнее, чем кто-либо другой. Ужасный дискомфорт, чуть ли не боль.
Меня снова передернуло. На этот раз я решила накрыться одеялом. Ткань пододеяльника была очень мягкой, я сама его выбирала. Ко всему, что касается моей кожи, я очень придирчива. Одежду я выбираю в первую очередь по тому, насколько она для меня комфортна. Во-вторых – это цвет. Цвета тоже имеют для меня большое значение. Если мне не нравится цвет, мне не понравится одежда, какой бы модной он не была.
Ах да, еще же мода! Ну, этот критерий у меня чуть ли не на последнем месте. Не сказать, что я была совершенно отсталой от моды, но я не любила одеваться, как все. Люди все такие неповторимые! Как они этого не видят? Так зачем носить почти одинаковую одежду? Почему они не видят, что сливаются из-за нее? Или это вижу только я?
Я замечала многие вещи, которые не замечали другие, или не хотели замечать. Люди редко обращали внимание на то, что происходит вокруг. Запахи во фруктовом отделе магазина, мягкая кожа родной матери – это казалось мне самым прекрасным на земле.
Но я неспроста такая чувствительная. То, что у меня было прекрасное зрение, великолепная память, очень развито обоняние и осязание не могло заменить одного. Слуха.
Я глухая.
Этот порок у меня врожденный. Сколько не таскали меня по больницам, сколько не делали операций и не покупали слуховых аппаратов, но я за свою жизнь не услышала ни одного звука. Моя мать ревела по ночам и теми же ночами работала, что бы заработать деньги на очередную операцию. Моя любимая, родная мама – единственный человек, с которым я свободно общалась всеми доступными мне способами. Самая красивая и сильная женщина на земле. Я хочу быть как она.
Именно мама добилась того, что бы я училась в обычной школе, с нормальными детьми. Да, я молчала и не ходила на уроки музыки, но я все подробно списывала с доски и учебников, что бы учить это вечером. Отрабатывать это тем, что бы писать на тетрадном листке.
Больше всего я не любила выходить к доске. Я не боялась внимания и насмешливых взглядов своих одноклассников. Мне нужно было всего лишь написать то, что я знаю на доске, но этого то я и не любила. Всем остальным ученикам задавали дополнительные вопросы. А мне нет. Спрашивали меньше, чем нужно.
Я ненавижу жалость и снисхождение к себе! Я не уважаю людей, которые меня жалеют. Именно поэтому я плохо отношусь к учителям, хотя они делают мне поблажки. А именно из-за этих поблажек я их не уважаю. Может я мазохистка?
Эта мысль заставила меня усмехнуться. Нет. Конечно, нет. Просто я тоже хочу быть полноценным человеком.
Из форточки вырвался сквозняк. В комнату влетели пара снежинок, хотя и было начало осени. Я тут же встала и подставила ладонь. Снежинки упали прямо на нее. Я тут же почувствовала это. Я бы почувствовала эти холодные прикосновения с закрытыми глазами. Хотя каждый человек почувствует снежинки. Но я ощущала, как они таяли. На это ушла секунда, но ощущение было таким ясным и запоминающим, словно длилось минуту. Они были правильной формы, большие и пушистые, шесть штучек. Я запомнила, как они выглядели и могла бы нарисовать. Но я не люблю рисовать. Эти картинки и так повсюду, зачем их еще и на бумагу переносить? Вот если бы можно было рисовать звуки…
Зашла мама. Я не увидела, как открывалась дверь, поэтому, развернувшись от окна, увидела ее уже возле кровати. Она хотела мне помочь заправить кровать. Я не нуждалась в помощи. Мне пришлось сильно помотать головой и вырвать у нее из рук покрывало. Получилось грубовато, поэтому я тут же обняла ее за плечи.
Мама улыбнулась. Она подошла к доске, висевшей на стене, и написала мелом: И тебе с добрым утром!
Я кивнула. Такие доски у нас висели в каждой комнате. Если мама хотела что-то сказать, она это просто писала. Раньше она ходила с бумажками, но это было жутко не удобно. На одних блокнотиках и карандашах можно было разориться. И эти бумажки потом валялись по всей квартире. Доски удобней и дешевле. Но блокнот и карандаш я всегда с собой носила во внутреннем кармане. Мама сама вшивала мне эти карманы в каждую кофточку и блузку.
Я не слышала, но писала довольно быстро и разборчиво. Поэтому своим голосом я считала цвет чернил и наклон букв.
Потянуло свежей заваркой. Приятный, немного смолянистый запах чая. Я наливала кипяток и смотрела, как вода становилась коричневой в стакане. Это происходило постепенно, вода темнела, словно клубами дыма, только бархатным шоколадным цветом. Но стоило это помешать ложкой и волшебство тут же прекращалось. Чай мгновенно принимал свой цвет. Да и было ли это волшебством. Заварка и вода, ничего сверхъестественного.
Мое плечо легонько тронули. Я поняла, что это мама, но все равно быстро обернулась. Она хотела что-то сказать. Мой взгляд сразу упал на ее руки и лицо. Может быть ей было проще сообщить это жестами. Хотя в этом случае все зависело от меня. Проще было ли мне это понять.
Но она сразу развернулась к доске. Я последовала за ней.
Я подвезу тебя – написала мама.
Опять излишнее проявление заботы. И я, и мама прекрасно знали, что ей нужно на работу. А она собиралась опоздать, подвозя меня, хотя прекрасно знала, что мне и на автобусе нравится кататься.
Я покачала головой и, забрав у матери мел, приписала ниже ее записи:
Не стоит. Дашь деньги на автобус?
Мамины руки опустились и глаза наполнились грустью. Она не любила, когда я находилась в общественных местах. Думала, что мне неприятно, и я чувствую себя не в своей тарелке, но мне было довольно комфортно даже в автобусах.
Мама пожала плечами, увидев мой уверенный взгляд. Только им я могла ее убеждать. Она скинула с себя фартук и тут же улетела одеваться.
А я продолжила завтракать.
Через пол часа я уже вышла из дома. Как только открылась дверца подъезда, на меня тут же дыхнуло осенней свежестью и холодом. Уши мгновенно замерзли. Шапки, как и шарфы, я одевала только при тридцати градусах и, как ни странно, не страдала всякими простудами и гриппами.
На остановке было мало народу. Когда я остановилась, меня оглядели некоторые люди. Посмотрели, как на потенциального конкурента, который может занять свободное место в маршрутке. Они думали, что я не вижу их взглядов. Но даже если я не видела, я чувствовала.
Остановился первый автобус. Из него хлынули школьники с портфелями и жители офисов спешащие по делам. Меня буквально втиснули в двери, стоявшие сзади. Оказавшись внутри, я сразу оценила обстановку. Народу много, свободных мест не было. Будет давка.
Какой-то горилообразный дяденька наступил мне на ногу, и меня отшвырнуло к окну. Мужчина взглянул на меня извиняющимся взглядом, и было видно по его лицу, что он удивлен. Я не произнесла единого звука. Ни пискнула от боли, ни возмущалась.
Впереди меня стояла красивая девушка, и я откровенно разглядывала ее всю дорогу до школы.
Она была ниже меня, но, похоже, ровесница. С длинными каштановыми волосами, завивавшимися на концах, с большими темными глазами. В ушах у нее были наушники, и ее взгляд был рассеянным. Она не видела, что я смотрела на нее. У нее явно не было проблем с друзьями.
Интересно, а меня можно было отнести к разряду симпатичных девушек? Подходя к зеркалу, я часто разглядывала себя. Но не любовалась, мне было интересно. От этого я выглядела забавно. Смотрела с серьезным выражением лица на свое отражение, словно видела его впервые, в то время, как нормальные девочки улыбались и делали губки бантиком. Хотя, конечно, я не была нормальной.
Я не знала, считать ли себя красавицей или нет. Мнения о моей внешности я не слышала. Но, читая в журналах, отмечала, что у меня довольно не плохая внешность. У меня были темно – русые волосы. Что-то среднее между брюнеткой и блондинкой. И серые глаза, точнее не совсем. У зрачка, они были зелеными, а потом становились темно – серого цвета. Очень редко они меняли цвет. Становились почти зелеными, а серая полоска, как кромка огибала радужку. Они были хамелеонами, как у мамы.
Автобус тряхануло, земля ушла из под ног. Я чуть не упала на какую-то старушку. Она сердито взглянула на меня, очевидно, ожидая извинений. А я смотрела на нее большими от испуга глазами и…молчала.
В этот момент открылись двери, и я снова вырвалась на воздух. До школы было не далеко. Уже через пару минут я открывала ее двери. Перемены и уроки для меня были одним и тем же. Везде тихо. Поэтому было сложно узнать, опоздала я или нет.
Но по очереди возле раздевалки было не сложно догадаться, что не опоздала. Я встала в самом конце, стараясь сливаться со стеной, чтобы оказаться совсем невидимой. Единственное чего я не любила в общественных местах – это очередей. И не из-за траты времени. В очередях люди часто задавали мне какие-то вопросы или что-то говорили. А я тупо пялилась на них, не открывая рта. Тогда чаще всего меня принимали за больную.
И как назло сзади мне постучали пальцем по спине. Естественно я тут же обернулась, не игнорировать же. Позади стоял какой-то старшеклассник. Увидев мое к нему внимание, парень тут же что-то сказал. Я нахмурила брови. Что мне оставалось делать? Он расценил это, как будто я не поняла вопроса. Тогда он повторил его медленнее, сопровождая речь руками. По жестам я поняла, что ему нужно поменяться со мной местами. Я кивнула и встала сзади него. Мальчишка обернулся и, посмотрев на меня, удивленно изогнул бровь. Он разглядывал меня две секунды, потом покачал головой и ушел.
Я так и осталась стоять. Вероятно, я его не так поняла. Через мгновение до меня дошло. Ну конечно, он попросил меня посторожить его место потому, что ему надо было уйти, а не поменяться с ним местами! Вот я дура! Уже же сто раз попадала в такую ситуацию и все не могла запомнить.
Ладно, не виновата же я, что не слышу. И, похоже, не вижу, он же показывал руками. Как неудобно!
Наконец подошла моя очередь. Я покорно отдала куртку. Моего номера не спрашивали, вахтеры его знали. Здесь приложили много усилий, чтобы я спокойно училась, а я даже не могу поблагодарить их.
Передо мной открылась дверь класса. Уже не заглядывая, я увидела лица своих одноклассников. Учителя еще не было, значит звонка тоже. Я осторожно прошла, буквально по стеночке. И почему мне сегодня хотелось, словно раствориться в воздухе? Стать невидимкой?
На меня кинули пару взглядов и большим вниманием не удостоили. Я была этому рада. Обычно меня садили за первую парту, чтобы было лучше видно доску. Я кинула на нее свою сумку и села. Перед лицом пролетел самолетик, кто-то сбоку упал со стула, точнее его столкнули. Одно слово – одноклассники.
Наш класс не отличался примерным поведением. С нами мучились многие учителя. Наш класс славился не только своим поведением. Можно сказать, я была основной причиной, почему нас так часто обсуждали. Я не слышала этого, но прекрасно чувствовала. Все эти взгляды…Учителей…Одноклассников…
Я была что-то вроде циркового работника. В столовой на меня многие таращились, словно я была зрелищем, каким-то чудом. В первый год был страшный ажиотаж. На меня тыкали пальцем. Мне что-то говорили, махали руками перед лицом, словно я и слепая. Задавали какие-то вопросы и усмехались, что я молчала. Ни один из них ни разу не видел глухого человека. Да, новенькой быть тяжело. А глухой новенькой – почти невыносимо. Но я, слава богу, уже давно пережила этот период.
Зашел учитель. Сразу перестали мелькать и летать бумажные самолетики. Все успокоились. Учитель сел на противоположный от меня стол и внимательно на меня взглянул.
Он что, удивлен, что я в школе? Надеялся, что не приду? Какая глупость! У меня уже начинается паранойя. Учителя всегда смотрели на меня с излишним интересом. Пора бы уже привыкнуть.
Он раскрыл рот и начал что-то говорить. Я следила внимательно за каждым его движением. У него было что-то с ногой. Он стоял ровно, но левым ботинком притоптывал, словно отбивал какой-то ритм. Нервничал? Может, что-то случилось в семье?
Интересно. Любопытно. У него двухдневная щетина. Не успел побриться? Мало времени утром? Может, это все как-то связанно с семьей?
Но тут учитель отвернулся и начал писать на доске для меня. Я перевела свой взгляд и стала покорно переписывать все в тетрадь.
Учитель снова открыл рот и заговорил, попутно сопровождая это записями на доске. И так до конца урока…
Через два часа я пошла в столовую. Еще на пол пути к ней я почувствовала запах картошки и еще чего-то. В животе заурчало. Слышал ли это еще кто-нибудь? Интересно, а слышат ли люди, когда у тебя в животе урчит или булькает?
Я получила свою порцию у разноса и села за свой столик. Всегда пустой столик. Он стоял у окна. Мне это очень нравилось. Я любила есть, и смотреть в окно. На улице всегда происходило довольно много интересного. Я уплетала картошку и наблюдала за машиной застрявшей в снегу, превратившемся в слякоть. Она буксовала и взад и вперед. Это была серебристая тайотка, но уже довольно измазанная в грязи. Вероятно, эта грязь была из снега, которую выбрасывали застрявшие колеса. И зачем было так упираться? Давить газ изо всех сил и тратить бензин, хотя можно было просто расчистить снег под машиной лопатой. Почему хозяин тайоты не делал этого? У него не было лопаты? Он ленился выходить из машины? Слишком уперт, что готов был буксовать, пока не протрет асфальт?
Внезапно какой-то холодок пробежал по позвоночнику. Спина сама изогнулась и по ней пробежала странная дрожь. Тут же поспешили мурашки. Ощущение, что за моей спиной кто-то стоял и в упор на меня смотрел, осенило мою голову. Но мне нельзя было оборачиваться. Вместо этого мне захотелось пригнуться. И сейчас же!!!
Я, не задумываясь, припала к столу, постаравшись, что бы это выглядело, будто я устала. В этот же момент над моей головой что-то пролетело. Что-то блестящее, металлического цвета. Пролетев, это упало на пол в метре от меня. Ложка.