- Здравствуй, любимая. Как ты спала сегодня? Что? Замёрзла? Да, сегодня действительно была очень холодная ночь, это даже странно, ведь на дворе август… Да что там сегодня, на мой взгляд предыдущие ночи были ни чуть не теплее этой. А дни… Ты заметила, какими стали дни? Эти долгие, пустые и безразличные ко всему дни. Они ведь точно такие же, как и ночи, только чуть светлее. Возможно, это из-за солнца. Вероятно, так оно и есть. Последнее время я не сильно обращаю на него внимание. Для меня, так же как и для тебя, солнце потухло навсегда и теперь излучает лишь слабый свет. Слишком слабый, чтобы его заметить, да и вообще обращать на него внимание. Как ты думаешь, любимая?
Ты знаешь, вчера я ушёл с работы. Нет, нет, ты только не расстраивайся, ты ведь знаешь, что голодными я вас не оставлю. Ты сама мне не однократно говорила, что с моими способностями я слишком мелко плаваю. Так вот, я думаю, что настало моё время. Хватит исправлять ошибки и переписывать статьи за этими бездарями, возомнившими себя великими журналистами. В самом деле, мы же не в школе. Кстати о школе. Ты помнишь, как исправляла мои сочинения в старшем классе, когда я был слишком увлечен музыкой и был не в состоянии нормально излагать свои мысли на бумаге, по крайней мере, на английском языке. Да, когда-то мои слова заменяли ноты. Помнишь, как ты простила меня научить тебя нотной грамоте, а я не смог. Ты, конечно, как всегда, сказала, что это полностью твоя вина, что ты слишком немузыкальна, чтобы выучить нечто подобное. Но я-то знаю, что из меня никудышный учитель. За место этого я тогда написал для тебя целый ворох песен. Только твоих и только о тебе. А ты? Помнишь, что тогда сделала ты? Вместо того, чтобы записать мелодии на диск, попросила написать их для тебя в отдельную тетрадь - нотами. Нотами, которые ты абсолютно не понимала, но «читала» их каждый день, перед сном, как настольную книгу, как молитвенник, ты мне сама так говорила. А мелодии ты предпочитала слушать вживую. Жаль, что здесь нет рояля, я бы с удовольствием сыграл для тебя сейчас. А помнишь, ты ведь меня уговаривала заняться музыкой всерьёз, посвятить для неё всю жизнь? Глупенькая, как же я мог посвятить свою жизнь музыке, когда я уже целиком и навечно посвятил её тебе. Тебе одной. Я был рождён для того, чтобы посвятить свою жизнь тебе. Тебе и твоей улыбке, твоим глазам и твоему голосу. Смеешься? Не надо. Хотя нет, смейся, я люблю, когда ты улыбаешься. Улыбаться ведь лучше, чем плакать. Никогда не забуду твои слёзы тогда в лодке. Тогда я попросил твоей руки. Ты плакала. Конечно, ведь мы были посреди реки, и тебе было совершенно некуда сбежать от моего вопроса. Признаю, я поступил подло, задав его именно там. А ты плакала. Плакала от счастья, ты сама мне так говорила. А я испугался. Испугался, что скажешь «нет». Ведь мы никогда не задумывались о свадьбе, тем более в 17 лет. А тут я, присевший на одно колено (скажу я тебе, не очень-то просто встать на одно колено, находясь в лодке) со своим вопросом о женитьбе. Ты плачешь, молчишь и снова плачешь. Откуда мне было знать, что плакать можно не только от боли? А ты все плакала и не отвечала. Твои слёзы мне показались слезами вечности. Я так боялся… А потом мы перевернулись, ты помнишь? Моя нога затекла, и я потерял равновесие. Как же мы вымокли тогда, я ещё сказал, что пока находился в воде, ко мне в штаны заплыла рыба. А ты улыбнулась и ответила «да». Это был один из лучших моментов в моей жизни. Мы, мокрые насквозь, пахнущие рекой и перепачканные тиной, заявились домой к твоему отцу и объявили о помолвке. Чарли тогда решил, что мы под кайфом. Чёрт, а ведь он был прав – твой отец всегда прав. Мы были одурманены друг другом.
Милая, тебе дьявольски повезло с отцом. Хотя бы только по тому, как он воспринимает подобные новости. Ты помнишь, что было с моими родителями? Да они чуть с ума не сошли! Конечно, их гордость, их единственный одарённый сын, которому они пророчили блестящую карьеру, не оправдал их надежд. Мало того, что решил поступать на факультет «Английской литературы», так ещё и жениться надумал. Да, такое они могли ожидать от Эммета, но не от меня. Эммет, мой любимый старший брат. Только ему было под силу вырваться из-под родительской опеки и поступить так, как хотелось только ему. Сбежать из дома, поехать в Вегас и жениться на одной из местных танцовщиц. Ну что ж, на мой взгляд, Розали – отличный выбор. Какая разница, каким способом она зарабатывает на жизнь, главное, что она любит его. А теперь ещё я. Для них это было настоящим ударом. Я знаю, что ты плакала в тот день, когда мы рассказали им обо всем. Хоть ты и говорила, что это не так, но Элис мне всё рассказала. Нет, не обижайся на неё, она ведь не со зла это сделала. Да и столько времени прошло с тех пор, что глупо обижаться на былое. Элис. Ты помнишь, какую свадьбу она для нас организовала? Дай-ка вспомнить. По-моему тогда она огорошила моих родителей, что тоже выходит замуж. И за кого? За военного. Карлайла тогда чуть удар не хватил, ведь он только-только смирился с нашей свадьбой, а тут Элис с Джаспером. Кстати, благодаря ему мои родители полюбили тебя ещё больше. Во-первых, для них ты не была солдатом, вернувшимся из Ирака (мама страшно боялась за Элис – ведь люди прошедшие войну иногда теряют рассудок), а во-вторых, как тебя можно было не полюбить? Да и разве у них был другой выбор? Ты его им просто не оставила.
День нашей свадьбы. Это был самый длинный день. Зимний день. Ты, почему-то хотела, чтобы это был декабрь. Почему? Ты мне до сих пор так и не рассказала. Такой удивительный выбор, особенно для Форкса. Я знаю, ты не любишь снег и холод, но свадьбу назначила именно на декабрь. И ты не ошиблась, день был и вправду сказочный, белый снег искрился на солнце, дети приглашённых гостей резвились, лепя снежную бабу, а ты сказал «да» у алтаря, в невероятно красивом свадебном платье, будто бы сотканном из миллиона тончайших снежинок. В тот день ты стала миссис Каллен. Я готов был кричать на весь свет – ты миссис Каллен, и теперь наши души соединены навечно. Вечность. Это много или мало? Интересно, сколько весит вечность? Ты никогда об этом не задумывалась, любимая? Я знаю, что нет. Ты никогда не задумывалась даже над собственным весом, а я спрашиваю тебя о вечности. Что? Я ошибаюсь? Правда, ошибаюсь. Ты задумывалась над ним лишь однажды. Когда сказала, что у нас будет ребёнок… Я помню тот день. Я никогда его не забуду. Как такое можно забыть. Тебе нездоровилось, и мне пришлось остаться дома с тобой. Да, тогда я впервые послал своего босса, куда подальше с его сроками и его журналистами-дегенератами для того, чтобы остаться с тобой. Я боялся, думал, что это какая-то неизвестная науке простуда, скупал в аптеке все, что только можно было купить без рецепта, по-моему, в порыве безумия, я купил даже зубную щётку и тампоны. До сих пор не понимаю для чего, а главное, зачем эти вещи могли тебе тогда помочь? Наверное так выражается бессилие… Когда я пришёл домой с это ненужной грудой бесполезных лекарств, ты сказала, что беременна. Беременна. У тебя будет ребёнок. У нас будет ребёнок. Малыш. Плод нашей любви. Маленькое доказательство большого чувства двух людей. В тот день я плакал. Плакал, как пятилетний мальчишка, который разбил коленку, падая с подаренного на рождество велосипеда. Ты плакала тоже. Но тогда, я уже не боялся, что тебе больно, тогда я знал, какие это слёзы. Потому что плачут не только от боли… Так мы стояли в нашей маленькой гостиной и слёзы счастья текли по нашим щекам, а на полу валялись выпавшие из пакетов, только что купленные мной в аптеке лекарства от не известной простуды. А потом были эти ужасные девять месяцев. Прекрасные девять месяцев. Помнишь, как я посреди ночи вставал и варил тебе луковый суп, и как ты его потом ела, закусывая M&M’s? Помнишь, как ты боялась, что совсем не набираешь в весе? И это в первые месяцы?! Когда тебя выворачивало даже от запаха минеральной воды! Тогда я был безумно благодарен твоей матери за то, что она спасала меня от нападок твоих разбушевавшихся гормонов. Да, родители нам тогда очень помогли. Особенно мой отец. Наверное, мне очень повезло, что я родился в семье врача. Его консультации для меня были просто неоценимы. А ты. Ты помнишь, что ты говорила тогда?
- Эдвард, перестань донимать Карлайла, глупыми вопросами! Я и без него прекрасно знаю, как и когда мне ходить в туалет!
Да, тогда я немного перебарщивал с осторожностью. Но ведь я заботился о вас и о вашем здоровье. Ты же знаешь, по-другому я просто не могу. Тем более сейчас, когда у нас есть Ренесми. Наша дочка, наша прелестная малышка. Ты же знаешь, милая, что всегда лучше перестраховаться. Хорошо, что тогда я привёз тебя в больницу на неделю раньше положенного срока. И хорошо, что привёз. Наша девочка родилась раньше, чем это предполагали врачи. Наверное, устала сидеть там внутри, ей не терпелось увидеть этот свет и лица тех, кто так заботился о ней на протяжении девяти месяцев. Я тогда чуть не умер. По-моему, тогда ты рожала не одна. Мы родили нашего ребёнка вместе. Только в отличие от тебя, я был на улице и с сигаретой, а ведь я никогда не курил, ты же знаешь. Да, кажется, что это было только вчера. Ренесми, наша дочка уже совсем самостоятельная стала, кто бы мог подумать, что она так скоро начнёт ходить на горшок сама. А ведь ещё не давно нам приходилось вставать посреди ночи, чтобы поменять ей подгузник. О, эти бессонные ночи. Спроси меня кто-нибудь сейчас, соглашусь ли я вернуть их, и я отвечу без колебаний – да. Потому что нет ничего лучше на всём свете осознания того, что от тебя зависит маленькая жизнь, и что без тебя она просто не справится. Ведь так, милая? Но теперь всё позади, позади кормление через каждые несколько часов, позади грязные подгузники, плач, оттого, что у неё режутся первые зубки и ты не в состоянии ничем помочь. Это, наверное, самое страшное в жизни. Осознание того, что ты бессилен. Что? Я снова не прав? Ну да, любимая, не прав. Детский сад таит в себе множество опасностей. Ты улыбаешься. Я тоже. Но мы ведь ничего не боимся, потому что мы есть друг у друга. У нас есть мы, наша малышка и любовь. Любовь, которая бесконечна. А разве существует другая любовь? Я знаю, что нет…
- Папа? Ты здесь, папа? – послышался голос девушки. - Папа, наконец-то я нашла тебя, пойдем, - она коснулась плеча мужчины сидящего на голой земле.
Похоже, что он её не слышал, поэтому продолжал что-то рассказывать, совершенно не замечая стоявшую у себя за спиной дочь.
- Папочка, ну пойдём же, – сквозь слёзы звала его девушка.
- …Любимая, я уже говорил, что сегодня чертовски холодно? По-моему это самое холодное лето на моей памяти…
Девушка, вышла из-за спины мужчины, всё ещё сидевшего на земле и бросилась перед ним на колени.
- Ну, пойдём же, прошу тебя, пойдем! – по её щекам струились слёзы. - Здесь слишком холодно, а ты в одной пижаме. Пойдём, папа…
- Белла? – произнёс мужчина в пижаме
Девушка, которой на вид было лет семнадцать, вытерла слёзы и произнесла, как можно чётче, при этом, пытаясь скрыть дрожь, которая пронизывала всё её хрупкое тело…
- Нет, папа… Я Неси – твоя дочь. Ренесми. Ты узнаёшь меня?
- Ренесми? – мужчина будто очнулся от какого-то, одного ему видимого, сна.
- Да, папа.
- Несси, мне холодно, пойдём домой?
- Да, папа
- Белла уже, наверное, потеряла нас. Уверен, мы получим от неё большую взбучку, если не вернёмся к обеду.
- Нет, папа, не получим. Поднимайся, ты весь дрожишь, - помогая ему встать, Ренесми потянула его за руку.
- Почему? – мужчина смотрел на неё пустым бесцветным взглядом.
- Потому что… мама умерла…
- Умерла?.. – его голос упал до шёпота
- Да, папочка, пойдем, пожалуйста, ты простынешь, - девушка сняла с себя лёгкий плащик, одетый поверх ночной рубашки и накинула его на плечи отца.
- Умерла… - полным боли голосом повторил мужчина
- Умерла. Умерла много лет назад. Так давно, что я почти не помню её, - девушка еле сдерживала слёзы.
- Умерла...
- Маму убили... Это было уличное ограбление. Два отморозка просто хотели поживиться содержимым её сумочки, и они не тронули бы её, если бы не обручальное кольцо на её пальце. Они захотели и его. Но мама не отдавали и… - Ренесми устала бороться с противным комом, что сжимал ей горло, и дала волю слезам, - они убили её…
- Умерла?.. Белла?.. Нет! – у мужчины подкосились колени, и он снова оказался на том месте, на котором сидел прежде. Он плакал, захлёбываясь собственными слезами. Плакал, как ребёнок, от боли, которую причиняют прорезающиеся зубки. Плакал от боли, от которой нет лекарств. А вместе с ним плакала его душа.
Закоченевшими от мороза пальцами он обнял надгробную плиту, стоявшую на могиле его мёртвой жены. Это всё, что осталось в напоминание о ней. Кусок холодного мрамора. Молчаливого и безразличного к его страданиям.
Его дочь плакала вместе с ним. Плакала от осознания того, что она абсолютно ничем не могла ему помочь. Самое страшное – это бессилие… Плакала от того, что её отец, её любимый отец сходил с ума. И с каждым годом ему становилось все хуже и хуже.
Сегодня утром она зашла к нему в комнату и нашла его постель пустой. Опять. Она знала, что её отец не в баре и уж точно не на работе. Работал он дома. Он писал. Писал много и очень красиво. Он был самым великим и талантливым писателем из всех, что ей были известны. Он писал о любви, писал о дружбе. А еще он писал сказки. О, какие это были сказки. Самые лучшие сказки на свете. В них не было места горю и отчаянью, боли и страданиям. Несси очень любила отца и его сказки. Для неё не было человека роднее и ближе, чем её папа. И вот сегодня, когда она вновь нашла его постель пустой, из её красивых глаз потекли слёзы. Конечно же, она знала, где он. Там же, где и всегда. На кладбище - разговаривает с мамой. С её мертвой мамочкой. Со своей убитой возлюбленной…
Ренесми накинула тонкий плащ - это было первое, что попалось ей под руку, вышла на улицу, завела машину и поехала за отцом.
Раньше, она ходила на кладбище пешком. А теперь права сильно облегчили ей жизнь. Было не так страшно.
Ренесми приходила сюда на протяжении многих лет - с тех самых пор, как научилась осознавать то, что происходит с её отцом. И, приходя на могилу матери и отыскав там папу, она снова и снова рассказывала ему эту историю и плакала вместе с ним.
Труднее всего приходилось зимой, особенно в декабре… и особенно восьмого числа. В такие дни ему было намного сложнее объяснить, что произошло тогда… тринадцать лет назад в Сиэтле.
Такой день был и сегодня.
Восьмое декабря.
Шёл снег и дул холодный северный ветер.
Восьмое декабря.
День свадьбы Изабеллы Свон и Эдварда Каллена.
Её убитой матери и лишенного рассудка отца.
_______________________________________________
ФОРУМ