ГЛАВА I Отец и друг

Бостон, штат Массачусетс, за полтора года до событий пролога.

Часы показывали четверть пятого, когда молодой мужчина в черном костюме, уверенно кивнув секретарю, быстрым шагом прошел к кабинету Карлайла Каллена, доктора права и старшего компаньона уважаемой юридической фирмы. Хозяин кабинета, несмотря на поздний час и вечер пятницы, был на месте и посетителя встретил едва ли не на пороге. Впрочем, ни охрану, ни секретаря это не удивило, они прекрасно знали, что имя молодого человека Эдвард Энтони Мейсен, и он приходится Каллену приемным сыном.
Кабинет Карлайла находился в старой части здания на Бонд-стрит и мог похвастаться высокими потолками и настенными панелями красного дерева. Обстановка кабинета была под стать характеру его обладателя – дорогая и консервативная. Плотные шторы на окнах создавали уютный полумрак: в последнее время Каллен стал болезненно чувствителен к яркому освещению.
Мейсен занял кресло у камина и решил начать сразу, без преамбулы. Карлайл был довольно неглуп, кроме того, обладал изрядной интуицией и опытом правоведа, закаленного в судебных баталиях. Он был уже наверняка наслышан о неприятностях Мейсена, слухи в их среде распространялись быстро.
- Карлайл, этический комитет пошел на поводу у одного засранца. Волтури жаждал моей крови, он воспользовался правом вето, как только убедился, что большинство членов предлагают ограничиться крупным штрафом и дисциплинарным взысканием.
- Феликс Волтури – член президиума ААNS(1)? – Карлайл проявлял хорошую осведомленность.
- И глава попечительского совета при больнице, - с легким кивком подтвердил Эдвард. Его взгляд пристально изучал рисунок паркета. Сдержан, собран, брови чуть сведены. Прическа, как обычно, в живописном беспорядке.
- Он знал про твою интрижку с его женой?
- Не было интрижки, – спокойно возразил Эдвард. По-прежнему невозмутимый, только верхняя губа презрительно дрогнула. – Я трахнул ее пару раз, не более. Мы едва знакомы.
- Эдвард! – голос Карлайла тревожно понизился. – Что происходит с тобой?
Он приходил все в большее замешательство, видя, что красивое лицо сына не выражает ничего, кроме легкого раздражения. Сына… Карлайл привык называть его сыном, не требуя ответного жеста от Эдварда. Он любил его как собственного, доверял и гордился им больше, чем Элис, хотя она-то была родной дочерью. Взаимное уважение позволяло им всегда говорить предельно откровенно.
А сегодня, лишь только Эдвард зашел в кабинет, Карлайл сразу ощутил эту плотную ауру отчужденности и безразличия. Словно невидимая стена встала между ними.
«Почему он не обратился ко мне за помощью?» - терзался Каллен, не находя ответа.
Парень всегда был сам по себе, даже восьмилетний не нуждался в опеке. И решение стать нейрохирургом принял самостоятельно, вопреки совету Карлайла. Тот втайне мечтал, что сын пойдет по его стопам, станет заниматься юриспруденцией. Но спорить было бесполезно. Он с детства отличался завидным упорством. Вот и сейчас, с болью глядя на сына, Каллен осознал – переубедить его не удастся.
- Все великолепно, Карлайл. Правда. Никогда я не чувствовал себя лучше, - Эдвард хотел произнести это твердо. Чтобы отец поверил. – И я не считаю произошедшее трагедией. Я созрел для перемен, – добавил он, легко поднимаясь на ноги.
Поправил галстук, обвел взглядом кабинет, задержавшись на семейных фотографиях, что украшали каминную полку. Эсме и Карлайл. Маленькая Элис. Элис и Карлайл поедают мороженое. А вот он сам в мантии с дипломом. Первый в выпуске. Карлайл гордился им тогда, и Эсме тоже. Эсме, доживающая последние дни на морфии, изнуренная химиотерапией, не захотела пропустить его выпускной. Ах, мама… Почему все так сложно…
- Когда ты уезжаешь? – прервал отец его размышления. И снова тревога в глазах.
Эдварду вдруг стал невыносим этот разговор.
- Завтра, - бросил он уже у двери. Взявшись за ручку, замер на мгновение. Нет, не хватит смелости заглянуть отцу в глаза. – Попрощайся за меня с Элис. И… не жалей меня. Не надо.
Дверь захлопнулась с мягким стуком. По ковровой дорожке, бесшумно, как индеец, добрался до светящейся клавиши на металлической панели. Зеркало в лифте – плацебо для клаустрофоба. Набросив пиджак, вышел на улицу. Октябрьский воздух приятно холодил лицо. Десять шагов до машины. Эдвард словно наблюдал себя со стороны. Знакомый запах кожаного салона Астон Мартин. Кончено. Забыто. Заброшено. Колеса мягко зашуршали по гравию.

* * *
Надпись на табличке гласила: "Джаспер Морис Хейл, доктор медицины". Доктор Хейл преподавал в Йеле и, несмотря на обширную практику, много времени уделял исследованиям. Вторник и пятница были традиционно неприемными днями, эти дни Хейл проводил в психосоматической лаборатории Бостонской Мемориальной Клиники.
Правило свято соблюдалось вплоть до сегодняшнего дня. Да, в этот вторник крысы и приматы в вивариях Мемориалки могли вздохнуть с облегчением - у доктора Хейла нашелся более интересный объект для изучения. Объект, прямо скажем, уникальный. Тридцатидвухлетний экземпляр Homo Sapiens мужского рода в костюме от Армани.

Пауза затянулась. Эдвард нетерпеливо вздохнул.
- Итак, каков Ваш вердикт, доктор Хейл?
- Вы мрачный эгоист, доктор Мейсен, - в тон ему отвечал Джаспер. – Перфекционист, социопат, мизантроп. Продолжить?
- Спасибо, нет, - ворчливо перебил его Эдвард. – Мне уже гораздо лучше. Сколько я должен?
Его явно забавляла ситуация.
Джаспер повертел в руках ненужный карандаш, с сомнением глядя на своего бывшего однокурсника и лучшего друга, растянувшегося на диване, слишком коротком для его роста.
Черные брюки и рубашка, просто и элегантно. Глаза прикрыты, небрежно взлохмаченные волосы янтарного цвета оттеняют мраморную бледность лица. Ангельская внешность. Мало кто знал, что за этим пугающе красивым фасадом скрывается, в общем-то, довольно стеснительный человек.
Джаспер и сам был далеко не урод и пользовался вполне заслуженным успехом у противоположного пола. Но лишь узнав Эдварда, понял, что ослепительная внешность может стать тяжким бременем. И, как это ни парадоксально звучит, он сочувствовал ему.

- Эдвард, - медленно начал Хейл, осторожно подбирая слова. - То, что я скажу, ты и без меня прекрасно знаешь. Но я прошу, подумай еще раз. Ты уязвим сейчас, тобой руководят эмоции: гнев, обида и …
- И сожаление, - отозвался тот с дивана, не открывая глаз. – Я сожалею, что не стал психиатром. Наша беседа была бы куда интереснее.
Мейсен усиленно старался выдержать шутливый тон.
- И чувство вины, - продолжил Хейл, не реагируя на выпад. – Перед коллегами, родными, особенно перед Карлайлом.
- А вот тут ты чертовски ошибаешься! – Мейсен поморщился, растирая занемевшую шею. В жадеитовых глазах затаилась непонятная горечь. – Я хотел бы, чтоб это было правдой. Эмоции – как очистительная клизма. Я знаю, что должен испытывать. Но здесь, – он положил ладонь на грудь, прикрытую черным шелком, - здесь ничего этого нет.
Дисфория, уплощенный аффект, склонность к самоанализу – четкие формулировки всплывали в памяти психиатра. Джаспер задумчиво сцепил пальцы над столом. Он отлично понимал друга и именно поэтому терпеть не мог лечить врачей. Особенно хирургов.
Чтобы стать нейрохирургом, надо прежде всего окончить колледж, а потом учиться еще девять лет. Четыре года займет медицинская школа, два – стажировка по общей хирургии, еще два – нейрохирургия, год – стереотаксическая радиохирургия. Такова программа-минимум.
Пройти этот долгий и нудный путь к намеченной цели может только личность особого склада, обладающая волей, решительностью, терпением и хладнокровием. И когда, наконец, наступает пора самостоятельных операций, к столу подходит уже совершенно другой человек, человек едва ли не новой разновидности. В каком-то смысле отчуждение – часть его профессиональной подготовки.
Именно поэтому хирурги удерживают первенство по числу разводов в медицинской среде, где этот уровень и без того стабильно высок. Зная это, Джаспер, как и Эдвард, не торопился связывать себя узами Гименея. Да и кому охота участвовать в забеге, заранее обреченном на неудачу.

- Только не начинай всю эту чушь про эмоциональное выгорание, - насмешливый голос Эдварда прозвучал эхом его мыслей. – Ты прекрасно знаешь, я никогда не отличался склонностью к аффекту. В личной жизни, кстати, тоже.

Резкий гудок селектора раздался в неподходящий момент.
- Таня, - Джаспер недовольно посмотрел на часы, - я же просил…
- Извините, доктор Хейл, - пропело нежное сопрано Тани Денали, его бессменного секретаря и периодической любовницы. - Факс из Сетифа. И здесь пометка – Cito (2).
- Замечательно, - процедил Джаспер, выключая интерком. Он знал - в факсе информация о нуждах госпиталя Красного Креста в Алжире, где работала Роуз. И у нее всегда было Cito. Она обожала латинские словечки и сыпала ими, где ни попадя. Джаспер обещал сестре лично встретиться с представителем Глаксо Смит Кляйн (3) и сдержит слово. Но сначала Эд.
- Можно говорить о латентной депрессии, - изрек Хейл наконец, внимательно наблюдая реакцию собеседника. Тот даже не моргнул. Казалось, ничто не лишит его самообладания. Или ему откровенно наплевать. Что ж, Карлайл не так уж и ошибался.
- Я бы выписал Прозак(4). Но ни хрена не уверен, что ты будешь его принимать.
- Тогда к черту Прозак, - зеленые глаза лукаво сощурились. – Скажи лучше, у тебя есть виски?
Вместо ответа Джаспер с понимающей усмешкой потянулся к интеркому.

---

1. ААNS – Американская Ассоциация Нейрохирургов имени Харви Кушинга.
2. Cito – лат. быстро. Частая отметка на рецептах и бланках анализов.
3. Глаксо Смит Кляйн – крупная фармфирма, базирующаяся в Великобритании.
4. Прозак – антидепрессант, лидер фармрынка по количеству выписанных рецептов.

---

Жду всех на форуме)))