Категория: Переводы

Автор: -
Переводчик: -
Бета: -
Жанр: Ангст
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Розали/Эдвард
Саммари: Новолуние. Звонок. Греховные намерения.

---

Она медлит, занеся пальцы над кнопками мобильника. Так нельзя, так неправильно и совсем не по-сестрински уничтожать его этой новостью.

Это грязный прием, а Розали Хейл что ангел во плоти.

---

Невысказанные слова. Бесконечный черед ночей в пустой кровати, пусть даже со спутником, но его в ней нет… Осознание пронзает так резко, что невозможно вдохнуть, хотя застывшим легким совершенно не нужен кислород.

Она не знает, давно ли это чувство в ней сидит (знает, конечно, с 1933): года, десятилетия, всю жизнь? И с чего вдруг оно решило заявить о себе сейчас — в самый несвоевременный момент.

С Эдвардом все случалось несвоевременно.

Розали морщится, изящные черты омрачает неуместное выражение. Вся эта человеческая дурь охватывает и терзает семью. Белла Свон — болезнь, разъедающая Розали и ее отшлифованную маску безразличия. Прискорбная промашка в отточенном танце, который она исполняет каждую минуту день ото дня. Один взгляд на эту невзрачную девчонку, которая старается быть своей, перетягивает на себя внимание и симпатии семьи, жжет душу.

Розали тошнит от того, с какой охотой они принимают и уступают — ненужным — переменам. Тщеславие никогда не позволит ей понять, почему Эдвард потерял от девчонки голову, но подавить ошеломляющее и теперь постоянное ощущение жжения она не в силах.

Розали Хейл никогда не признает, что завидует.

Так было не всегда. Нет. Раньше — по-другому. Не сказать, что лучше, не хуже… просто по-другому. Когда их было двое, а не пятеро. Временами сквозь замазанные трещины в сознании просачиваются воспоминания. Живые картины укрываемой бесконечным снегом тундры, дорожек красных капель, угрожающе падающих с идеальных губ. Разрушение, неминуемая перспектива вечной жизни после смерти не смогут затмить сплетение воспоминаний об отчаянных вздохах и касаниях кончиками пальцев.

Днем она показывала характер. Днем Эдвард едва ли пытался с ней говорить. Розали выставляла напоказ тщеславие и гордость, он постоянно прощупывал почву, и разговор не выходил. Эдвард не любил ссориться, поэтому они просто сидели: она — у окна, наблюдая за снегопадом (постоянным, нескончаемым), он — на стуле с книгой. Разделенные считанными метрами все равно что океаном, бесконечным временем и пространством.

В конце концов, чтение мыслей бесполезно, когда у объекта в голове пустота; когда разум защищен, а воспоминания заперты на ключ. (Ни за что в жизни она не даст им хлынуть наружу, не подставится Эдварду и его раздражающему вторжению в мысли). Ни за что.

С приходом ночи они расходились с дружелюбными «Спокойной ночи, Эдвард» и «Увидимся утром, Розали».

И покидали сцену.

Те первые ночи, проведенный не в одиночестве, вышли оплошностью, изъяном в бережно созданной броне. Ее однажды привело (нет, притянуло) в комнату Эдварда, где он сидел с открытой книгой, развалившись на диване, а мраморное лицо по обыкновению выражало равнодушие.

— Что-то не так, Розали? Расческу потеряла? — пробормотал он, не отрываясь от пожелтевших страниц.

Розали фыркнула, в мыслях привычно замелькало «несносный, невыносимый… Эдвард!». Молча оскорбившись, она пересекла комнату и устроилась рядом на диване.

И совершенно точно заметила, как уголок его рта дернулся вверх — лишь самую малость.

— Нет.

Он нехотя кинул на нее взгляд, ожидая объяснений или, может, просьбы. Розали не проронила ни слова, но Эдвард мог поклясться, что слышал крутящийся шепоток «Нехочубытьодной».

— Я знаю.

Длинные ледяные пальцы оставили корешок книги и накрыли ее собственные.

Розали просидела с ним до восхода.

Дни проходили в дежурной тишине без намека на ставшие регулярными ночные встречи. Иногда они устраивались у Эдварда на диване, едва перебрасываясь словами. До отчаяния желая ответить тому жжению, предчувствию, что что-то случится (случится обязательно), они оба из упрямства не признавали поражения, не допускали возможности быть счастливыми в этой жизни после смерти. Слишком привыкли играть в бесстрастие.

Иногда он сам приходил к ней во тьме, когда она неподвижно лежала в постели — привычка, от которой не удавалось избавиться. Входил в комнату, легко стукнув в косяк. Всегда медлил в дверях, упираясь руками по обе стороны, будто не позволял себе переступить порог. Она наблюдала за ним со своего места — притворяться спящей не было никакого смысла. Эдвард все-таки ложился рядом и прижимался к ней до самого рассвета. Порой смахивал с ее плеча соломенные пряди или гладил по щеке, по которой катились бы слезы, не выступай на глазах один лишь мерзкий яд.

И Розали Хейл исчезла. Сколько можно было противиться чувствам, которые она все же безуспешно давила в себе (дальше и дальше)? Наверное, вечность.

— Роуз, Роуз, — шептал он ей, крепко обнимая, губами задевая ухо. Лишь ночью он позволял себе столь близкий контакт и ласковое обращение. Она развернулась, оказываясь с ним лицом к лицу, почти соприкасаясь носами. Глаза закрылись, ресницы подрагивали. Каждый ждал чужого шага, движения.

Впустую.

Отрепетированная сцена воплотилась. Розали и раньше отлично удавались роли.

— Так лучше, — произнесла она и вышла. А Эдвард наконец-то увидел общие черты в их упрямстве.

Шло время, и все неизбежно менялось. Еженощные встречи свелись к встречам раз в пару дней, потом — к совсем редким. Прекратились.

Давным-давно. Но время от времени, когда с приходом ночи Розали вдруг оказывалась одна (даже в чьем-то присутствии, просто без него), она чувствовала ту тошнотворную боль одиночества. Подкрадывался тот ослабевший страх, и жжение невозможно было игнорировать. И мысли, подобно снегу, сметало по обыкновению в воспоминания о постели в Арктике. Когда их было двое, а не пятеро. Сметало к «если» и «может быть», что не меркли до конца с годами. К месту, где все было во много раз проще и все же до странности сложно.

Розали Хейл всегда получала, что хочет. Проблемой было (и остается) понять, чего именно она хочет.

Из глубин души ей не составляло труда вытянуть маску притворного безразличия и вернуть ее на лицо.

Шоу должно продолжаться.

«Да к черту», думает она, но знает, что будь здесь он, в ее словах услышали бы тихую мольбу «Нехочубытьодной».

---

Розали выдыхает в трубку:

— Она умерла, Эдвард. Возвращайся.

Ко мне.

«С каких пор целеустремленность считается грехом?»