Я в жизни не чувствовал такого облегчения, как то, что испытал, сидя в полицейском участке.
Напряжение из-за того, что я не знал, когда они появятся у моей двери, чтобы арестовать меня, было невыносимым. Я стал нервной развалиной и был таким больным и чертовски уставшим от постоянных избиений, что радовался одиночеству, которое сулила мне камера предварительного заключения.
Правда, пока она не была такой уж спокойной.
На самом деле это место было чертовски шумным. Всю ночь поступали пьяные. Двое байкеров в соседней камере пытались поубивать друг друга, находясь по разные стороны решетки, и это никуда не годилось. Еда была невкусной, а душ дерьмовым. Но меня пока никто не бил. Я знал, что это начнется, когда меня переведут в настоящую тюрьму. Я слышал рассказы, и средства массовой информации всегда были полны историй о том, что случается в тюрьме с парнями, которые избивают женщин. Я окончательно и бесповоротно попал, и знал это. И понимал, что заслужил это.

Двое детективов, которые сидели со мной, пока я писал свое признание, ненавидели меня. Я видел это по их глазам. Парень не сводил с меня взгляда, вероятно, ожидая шанса выбить из меня дурь, если я хоть в чем-то отклонюсь от образа идеального заключенного, а женщина закатывала глаза каждый раз, как я говорил им, как раскаиваюсь во всем том, что сделал.
С меня хватило уже того, что Белла не могла даже поглядеть на меня во время слушания о разводе, но то, что даже закаленные полицейские не выдерживали моего вида, просто добило меня. Я был для них куском дерьма, и хотя, вероятно, заслужил и это тоже, считал, что вправе ожидать от копов хотя бы беспристрастности. И думал, это прошло, когда я признался.
Я с самого начала планировал сознаться. Никогда не намеревался настаивать на своей невиновности. Я знал, как это устроено. Если бы я попытал счастья в суде присяжных, Белле пришлось бы давать показания, а я не хотел подвергать ее этому. Я все равно проиграл бы, потому что действительно виновен. Достаточно того, что ей пришлось вынести от меня, но от мысли о том, что ее заставят пережить это еще раз публично в зале суда, мне было тошно.
Признание вины означало, что это будет не нужно. Она могла бы избежать этого, и я тоже. Мне не пришлось бы признаваться публично в том, что я сделал, и не пришлось бы врать или искажать правду, чтобы заставить жюри пожалеть меня. Я и так много врал самому себе.

Я был полностью отвергнут своим племенем, и всю резервацию известили о том, что если выяснится, что кто-нибудь имеет дело со мной, то его будет ждать та же участь, что и меня. Пока только Ли осмелилась игнорировать это решение. Это означало, что я не мог видеться со своим отцом, сестрами и племянницей. Это было хреново, но я понимал это. Никто не доверял мне, особенно в том, что касалось их женщин или детей. Я был в ужасе, когда понял, что меня даже подозревают в том, что я причинял вред Элизабет. Я никогда не делал этого, но никто ведь раньше не думал, что я могу причинить боль Белле, а я доказал, что они не правы.

Я долго глядел на себя в зеркальное окно в комнате для допросов. Я с трудом узнавал себя, и это не имело никакого отношения к свежим синякам, которыми я сейчас щеголял. Я получил еще одну трепку от Джаспера только три дня назад, и синяк все еще выглядел воспаленным. Я напился и откусил больше, чем смог прожевать, но, похоже, просто не мог заставить свой рот прекратить молоть чушь. Я оскорблял Беллу, ребенка, всех Калленов, которых мог назвать по именам, а потом принялся за самого Джаспера. Я ничего не знал об этом парне, но это не могло удержать меня от обвинения его во всех моих неприятностях тем вечером в пабе. Для меня он был просто удобной мишенью. Выпивка придала мне храбрости, и я закончил тем, что позвал его на улицу, хотя был там один, а он был окружен группой подвыпивших парней. Но в то время они казались мне совершенно безобидными. Все аккуратно одетые, они выглядели, как ботаники, поэтому я позволил своему языку руководить головой и пристал к Джасперу, когда он зашел в бар за еще одной порцией выпивки.

Он двинул мне прямо в челюсть, и я повалился, как мешок с дерьмом. Это все, что требовалось тем вечером. Один чертов удар. Я был так пьян, что едва стоял, когда начал нести ерунду, поэтому неудивительно, что я проснулся через несколько часов на тротуаре, с распухшей губой, очередным фиолетовым синяком и головной болью, способной прикончить слона. Прошел дождь, так что я вдобавок промок до нитки. Думаю, меня пнул еще кто-то, потому что когда я через пару часов принимал душ, у меня снова болели ребра.
Я не помнил ничего, что случилось после первого удара, и некого было спросить о том, что со мной произошло, поэтому я проглотил это и с тех пор не покидал квартиру. Через двадцать четыре часа меня арестовали.

Список обвинений был в милю длиной, некоторые из них я даже не понял. Женщина-коп пыталась объяснить мне кое-какие из них, но это не имело большого значения. Я признался в том, что сделал, почти немедленно, и на несколько часов они оставили меня в покое в камере. Это было все, чего я на самом деле хотел. Чтобы меня оставили в покое.
На следующее утро двое детективов пришли за мной в камеру предварительного заключения и отвели меня в эту комнату для допросов. Она была точно такой же, какую я видел по телевизору. Голые стены и дрянные пластиковые стулья. Стол, во многих местах прожженный сигаретами. Слабый запах мочи и, конечно, зеркало.
Вначале меня беспокоило, кто еще слушает меня, когда я разговариваю с детективами, но потом я подумал, что мне просто все равно. Я был человеком, избивавшим свою жену, и мне было стыдно.



Эдвард сказал мне, что детективы не смогли ничего ему сообщить об аресте Джейка, но меня это уже не беспокоило.
Меня снова ударили. Это было все, о чем я могла думать. Боль и слова, которые выкрикивала не контролировавшая себя Ли.
Мне она никогда не нравилась, но было очевидно, что она презирает меня. Она была из резервации, и я знала, что она рассчитывала выйти за Джейка, и что это было причиной ее основной проблемы со мной. Она тоже была в его вкусе: высокая, худощавая, белокурая. Уверенная, откровенно сексуальная и умеющая ругаться, как извозчик, даже на людях. Она была всем, чем я не являюсь.
То, что она ударила меня, было плохо, но то, что она сказала, глубоко меня уязвило.
Разумеется, в том, что Джейка арестовали, она винила меня. В каком-то смысле она была права, но на самом деле он сам сделал это себе. Я не была причиной ареста Джейка, только его жертвой. Но Ли, конечно же, видела это совершенно в другом свете. Она кричала, что все, о чем я рассказала полицейским, было ложью – ложью, нацеленной на то, чтобы убрать Джейка с дороги и получить его деньги. Какие деньги? Все, что он зарабатывал, уходило или на оплату счетов, или в его желудок в виде пива, или тратилось на его любовниц. Мне было все равно, на что он их тратил, потому что пока он спал со своими любовницами и пил, его не было дома, и он не наказывал меня и не принуждал к сексу.

Вначале я не пыталась защитить себя на словах. Она все равно ни за что не стала бы слушать. Поэтому я съежилась за столиком и позволила ей кричать. Я изо всех сил старалась вспомнить, что мне говорил Эммет. Слова тех, кого я не уважаю, ничего не значат. Это правда, но было тяжело не принимать близко к сердцу кое-что из того, что она сказала.
Она заявила, что я шлюха, потому что «поднялась» от агента по недвижимости до врача. Что я снова продалась тому, кто предложил самую высокую плату. Что Эдвард нужен мне из-за его денег, а также из-за престижа и общественного положения его семьи. Она сказала, что Эдвард хочет меня потому, что он врач и ему нужно домашнее животное для опытов. Так же, как и Джейк, она предположила, что Эдвард – отец Элизабет, и что он оказался слабым и жадным, потому что заставил Джейка платить за нее все эти месяцы. Я знала, что это ложь, но все равно было трудно это слушать.

Она все больше распалялась из-за того, что я не оказывала сопротивления. Казалось, это заводит ее, точно так же, как обычно заводило Джейка. И я испугалась. Действительно испугалась, потому что она стремительно перегнулась ко мне через стол и дернула меня за волосы, пытаясь поднять мою голову, чтобы снова ударить меня. Она назвала меня трусихой за то, что я не сопротивлялась, и впервые в жизни я действительно чувствовала себя трусихой.
Мне не нужно было ее бояться. Она не была гораздо выше меня, но она была в ярости. В ярости люди не могут мыслить рационально, и если бы я ударила ее, то неизвестно, смогла бы я сбить ее с ног или нет. Я не хотела быть похожей на нее, на него. Я не хотела причинять кому-нибудь боль, даже тем, кто делал больно мне.
Тогда она сказала еще кое-что, и моя кровь закипела.

Она наклонилась надо мной, ее лицо было прямо перед моим, ее нечистое дыхание доносилось до моего лица, когда она заговорила.
- Каково это – видеть шрамы, оставленные Джейком, на твоем теле, когда ты трахаешься с ним? Ты можешь развестись с Джейком, но Док всегда будет знать, что только подбирает объедки за Джейком.
Это было уже слишком. Я почувствовала, как мои пальцы сжимаются в кулак, еще до того, как она договорила первую фразу. К концу второй я выпрямилась на своем сиденье. Когда же она выплюнула в меня слово «объедки», я размахнулась изо всех сил, какие смогла наскрести, и ударила ее прямо в подбородок.

Боль взорвалась в моей руке в ту же секунду, как исказила ее отвратительное лицо. Она отшатнулась, схватившись за рот, изрыгая непрерывный поток ругательств, а из угла ее губ начала сочиться кровь.
Она отняла пальцы от своего рта и при виде крови снова кинулась на меня. Мне было некуда убегать, я была ограничена сиденьем, и она это знала.
Я закрыла глаза и приготовилась к боли, которую она собиралась мне причинить, но боль не пришла.

Элис и Эсме оттащили ее от меня раньше чем она сумела еще как-то навредить мне, и силой увели назад к ее столику, оставив меня сидеть за нашим. Администратор кафе вышел из-за стойки и сказал мне, что он вызвал полицию, а потом пошел помогать Эсме и Элис удерживать Ли. Через минуту-другую Элис вернулась за наш столик, чтобы проверить, как я. Вначале она вела себя немного скованно, и я подумала, что этого можно было ожидать. Трудно было угадать, как я отреагирую на то, что на меня снова напали. Но я не запаниковала, как раньше.
Я позволила ей притянуть меня к себе. Обнять. Я разрешила ей прикасаться ко мне, и на этот раз не отшатнулась от прикосновения после того, как мне причинили боль. Элис никогда бы не обидела меня. Никогда.

Зазвонил мой мобильник, но я не могла ответить. Я хотела оставаться в объятиях Элис, пока не приедет Эдвард. И знала, что он приедет.
Я слышала, как Эсме звонила в клинику, и поняла, что Эдвард уже выехал, еще до того, как Эсме громко сообщила мне об этом через все опустевшее помещение кафе. Остальные посетители разбежались, а полиция перекрыла вход, не пуская никого внутрь.
Он выглядел крайне испуганным, когда приехал. Увидев его, я дала волю слезам. До этого я боролась с ними, не желая, чтобы Элис и Эсме слишком волновались за меня. Но когда я увидела Эдварда, слезы хлынули ручьем. Меня не беспокоило то, что он увидит, как я расстроена. Мне нужно было, чтобы он понял, что произошло, что она сказала, что она ударила меня. Только Эдвард мог меня утешить. Только Эдвард мог дать мне ощущение безопасности.

И он сделал это. Он осмотрел меня (я промолчала о боли в руке, мне было стыдно, что я ударила ее в ответ) – все время держа в узде доктора Каллена, клинициста – а затем уладил все с сотрудницей полиции. Потом отвез меня домой и принес мне мороженный горошек, завернутый в посудное полотенце! Даже в панике, сводившей его с ума, он оставался самым милым. Невозможно преувеличить.
Я слышала, как он повысил голос, когда звонил детективам в Порт-Анджелес, и догадалась по выражению его лица, когда он вернулся в мою комнату, что у него нет для меня хороших новостей.
Он опустился на кровать позади меня и обнял меня одной рукой. Нежно поцеловал в плечо и вздохнул.
- Они отказались сообщить мне, почему арестовали его, и у них еще нет никакой информации о том, что случилось сегодня. Прости, детка, - прошептал он.
- Почему ты просишь прощения? - сонно спросила я. Мне нужно было поспать.
На этот раз он вздохнул еще тяжелее.
- Потому что ты снова пострадала. Потому что я не смог узнать, что произошло с Джейком и ничего не могу поделать с этой потаскушкой.

Я улыбнулась про себя из-за того, что он использовал слово «потаскушка». Эдвард действительно мог увидеть ее такой. Но на самом деле это было не так. Виноват был Джейк, и в этом тоже. Ли была не замужем, она никому не изменяла. Строго говоря, ее нельзя было назвать разрушительницей домашнего очага, потому что квартира, в которой я жила с Джейком, пока она спала с ним, не была домом. Это было просто место, где я жила, но не дом. Кроме того, наш брак никогда не был настоящим, в любом случае. Не был таким, каким будет наш с Эдвардом брак. В нем никогда не было доверия, поэтому, когда Джейк начал спать с ней, я ничего не потеряла. Фактически даже приобрела. Он чаще оставлял меня в покое, когда начал встречаться с ней, поэтому в каком-то жалком смысле слова я была ей благодарна.
- Тебе не за что извиняться. Ты не мог знать, что сегодня на меня нападут. Обещай мне, что ты не будешь изводить себя за это, - твердо сказала я ему.
Я услышала его тихий смешок над моим выбором слов, а потом он согласился.
- Тебе нужно что-нибудь? – спросил он.
- Просто подержи меня немного.
- Всегда, - сказал он тихо и начал поглаживать мой бок своими длинными пальцами.
Я проснулась через несколько часов, уже стемнело. В комнате было тихо, Эдвард ушел. Голова больше не болела, и я встала, нигде не чувствуя боли. Я поспешила в ванную и внимательно рассмотрела себя в зеркале. Красный след на щеке уже исчез, как и припухлость, которую я чувствовала там раньше. Кто знал, что простой пакет замороженного горошка может иметь такие целительные свойства? Я хихикнула про себя и смочила матерчатую мочалку холодной водой из-под крана. Вымыв лицо, я почувствовала себя отдохнувшей и готовой к встрече с семьей.

Был четверг, поэтому я очень удивилась, обнаружив всех на кухне. И я имею в виду буквально всех. Элис сидела в кресле с Элизабет на коленях, а Роуз напротив нее держала у себя на коленях Ангуса. Он сидел, наклонившись к малышке, и его палец был крепко зажат в ее кулачке.
Джаспер, Эммет и Эдвард сидели у кухонного стола и ели печенье, запивая его молоком из высоких стаканов. Это было забавно, потому что все они были взрослыми мужчинами, но выглядели как малыши, полдничающие после школы.
Эсме была возле мойки, она мыла кофейные чашки, а Карлайл, стоя рядом с ней, вытирал их посудным полотенцем.
- О, вот и ты, привет, дорогая моя, как ты себя чувствуешь? – Эсме первой подошла ко мне, но она не была последней.
Через несколько секунд вся семья, включая Ангуса, была рядом со мной, чтобы убедиться, что я в порядке.
Я никогда не чувствовала себя лучше. Со всеми ними, собравшимися вокруг меня. Видя беспокойство на их лицах. Я действительно никогда не чувствовала себя лучше.[/j]



Перевод: O_Q (Ольга)
Редакция: Чипка