Впервые увидев лорда Малфоя, я невольно вздрогнула от охватившего меня странного волнующего ощущения, от которого сердце беспокойно сжалось, словно (как сказала бы тетя Агна) «серый грифон пролетел над моей могилой».

Тогда я посчитала, что чувство это — обычная неприязнь… ведь несмотря на то, что лорд оказался очень красивым мужчиной, выражение его лица было столь же надменным и презрительным, сколь его манеры — холодными и высокомерными.

Сейчас, много лет спустя, оглядываясь назад и вспоминая тот момент, я задаюсь вопросом: не являлось ли оно чем-то гораздо более глубоким и серьёзным… возможно даже, предчувствием того рокового пути, по которому нам обоим ещё только предстояло пройти?

Но в те времена я отнюдь не была мечтательницей, склонной увлекаться столь романтическими идеями, как судьба и предназначение. Моя тётя (вернее, пожилая ведьма, забравшая меня на воспитание из приюта для магглорождённых детей) позаботилась об этом со всем возможным тщанием.

— Ты — магглорождённая ведьма, притом безродная, — часто говаривала она мне в присущей ей прямой и безапелляционной манере. — Лучшее из того, на что ты можешь надеяться, — это тихая, размеренная жизнь честной служанки. Ты не создана для замужества, дорогая, но тебя это и не должно тревожить… в конце концов, меня ведь это никогда не беспокоило.

— Да, тётя, — смиренно бормотала я, отворачиваясь, чтобы она не заметила боли в моих глазах.

Я сознавала, что в словах её нет намеренной жестокости: она не собиралась ранить меня ими, но пыталась подготовить. Жизнь не была так уж добра к ней, и (хотя она никогда мне ни в чём подобном не признавалась) я уверена, что в юности какой-то легкомысленный маг безжалостно разбил ей сердце. Горькая обида и тоскливое одиночество отравили тётю Агну недоверием к тому миру, что находился за пределами её маленького коттеджа, и она воспитывала меня в длинной мрачной тени своих многочисленных страхов.

...Если бы она только знала, как часто я тайком замирала перед старым растрескавшимся зеркалом посреди царящего на чердаке беспорядка, не в силах сдержать текущие по щекам слёзы отчаяния, когда рассматривала свою невзрачную фигуру: непослушные, вечно путающиеся каштановые кудри; не столько женственное, сколько, скорей, по-мальчишески угловатое лицо... Может быть, тогда она хотя бы чуть-чуть пожалела меня...

Или (что более вероятно) отругала бы за то, что я слишком сосредоточила внимание на собственных внешних изъянах, вместо того чтобы совершенствовать внутренние качества…

И была бы совершенно права, поступая так. Во многих отношениях было бы жестоко забивать мою голову несбыточными надеждами и мечтами. Потому что безродная магглорождённая ведьма из провинции в конце концов заплатила бы за подобные мечты горьким и мучительным разочарованием.

По этой причине тётя учила меня только тому, что (как она считала) обязательно пригодится для поддержания мой скромной участи: основным заклинаниям ведения домашнего хозяйства; чарам вышивания и штопки, которые должны были гарантировать мне доход, достаточный для того, чтобы я смогла сама себя содержать, и технике изготовления зелий, но только тех из них, что использовались в лечебных целях.

Однако, несмотря на все разумные советы тёти Агны держать ожидания и надежды в узде, полностью подчинить мой дух ей так не удалось. Билась во мне какая-то мятежная жилка, которая по ночам нашёптывала... упорно твердила, что мне предназначена лучшая судьба, чем постепенное превращение в полную копию старой девы, моей тётушки… что в жизни существует нечто большее, чем бесконечная, утомительная штопка заклинаниями ворохов порванных платьев и поношенной одежды, которые словно сами собой появлялись в нашей гостиной каждое утро.

Правда, то, каким образом мне удастся избежать подобного удручающего будущего, всегда оставалось для меня загадкой.

К восемнадцати годам жизнь моя, казалось, уверенно влилась в то русло, по которому должна была неуклонно следовать до конца моих дней. Ничтожная безвестная магглорождённая сирота, Гермиона Джин Грейнджер, в поношенной, уже дважды перелицованной мантии; с чужой, купленной с рук, подержанной палочкой и воспитанная приёмной тётушкой так, чтобы, прежде всего, быть полезной. С головой, набитой практичными хозяйственными заклинаниями. С лицом и фигурой, неприглядными настолько, насколько это возможно, чтобы не казаться совсем уж уродиной.

«Да и разве умею я делать что-то ещё, кроме как быть полезной?» — спрашивала я порой саму себя.

Я была лишена возможности ходить в школу и учиться по книгам, которой по праву пользовались «законнорожденные» маги. Как магглорожденная да к тому же женщина, по положению в нашей общине я находилась лишь немногим выше домового эльфа. Наиболее снисходительные ведьмы из числа магического дворянства жалели «подобных мне», милостиво собирали пожертвования и проводили благотворительные акции в помощь беднейшим. Менее состоятельные, но всё же склонные к альтруизму люди, вроде моей тёти, предпочитали более практичный подход, за который, несомненно, я должна быть ей бесконечно благодарна.

И я была благодарна! Хотя всей душой мечтала, чтобы она не столь буквально выполняла принятый на себя долг «воспитывать их так, чтобы они помнили своё место».

В самые мрачные моменты жизни меня мучили одни и те же вопросы:

«Зачем я вообще родилась? Что могла бы сделать такого, чего не в состоянии выполнить (лучше и охотнее) одно из тех странных созданий, которых богатые волшебники этой страны обычно старались нанять в услужение?.. Что толку быть ведьмой, если весь мой мир категорически лишён какой бы то ни было магии?»


Когда столь долгожданная перемена всё-таки случилась, она была быстрой и пугающей, словно течение, внезапно унёсшее меня в бурные, глубокие воды.

Тётя Агна подхватила смертельно опасный штамм драконьей оспы и умерла спустя всего несколько часов после появления первых симптомов.

Второй раз в жизни я осталась в этом мире совершенно одна.

Крайняя замкнутость моей тёти означала, что в нашем небольшом магическом поселении Тёрнингстоун с «самыми близкими знакомыми» мне дозволялось лишь здороваться. Единственным магазинчиком, который я посещала, была местная галантерейная лавка, куда тётя посылала меня за разными хозяйственными покупками, строго-настрого наказывая ни с кем не разговаривать, кроме самого галантерейщика и его жены, но ни тот, ни другая не вызывали желания наладить дружеские отношения.

У меня не оказалось ни доверенных лиц, ни друзей, ни семьи, ни какого-либо мало-мальски значимого положения в обществе. Всё, что у меня имелось за душой, — жалкая, скромная кучка собственным нелёгким трудом заработанных кнатов и сиклей да один-единственный галлеон, который тётя завещала мне на смертном одре вместе с рекомендацией и письмом, составленными ею ранее.

Письмо это, написанное с типичной для неё бесцеремонной заботой, поясняло, что после тётиной смерти небольшой домишко, в котором мы жили, отходит её дальнему родственнику, какому-то там кузену, однако, тётя не сомневалась, что он позволит мне жить там до тех пор, пока я не сыщу себе достойное место, а положение моё не поправится. Заканчивалось оно следующими словами:

«...оставляю тебя, вполне удовлетворенная тем, что выполнила свой долг перед обществом и тобой. Ты довольно сведуща в умениях, которые всегда обеспечат тебя средствами для собственного содержания, и я верю, что привила твоей душе несгибаемое чувство самоуважения и практичность. Я была достойно вознаграждена за приложенные усилия, обеспечившие меня в самые мрачные мои годы преданной компаньонкой и благодарной преемницей. Ты стала мне родной, как дочь, которой так и не благословили меня небеса.

Полагайся на собственное благоразумие, не засматривайся снизу на тех, кто выше, и будешь счастлива.

Агна Гердхарт»

Слезы застилали мне глаза, пока я читала и перечитывала те слова, которые она не позволила себе произнести при жизни.

«…как дочь, которой так и не благословили меня небеса».

Я никогда не осмеливалась считать её матерью, хотя она стала мне ближе всех в этом мире.

Что же касается её последнего, прощального совета-предупреждения, я принял его как комплимент моему здравому смыслу и проигнорировала оскорбительное упоминание о моём низком происхождении. Возможно, мне и не стоит «засматриваться снизу на тех, кто выше», но кто сказал, что я не могу, фигурально выражаясь, «взобраться на гору» и рассмотреть их оттуда?


В день похорон тёти Агны её кузен-узурпатор прислал мне сову. В записке холодно сообщалось, что в моём распоряжении две недели, чтобы найти себе новое место жительства, после чего меня вышвырнут прямо на холодные, мощеные булыжником улицы Тёрнингстоуна. Подобная низкая мелочность не вызвала удивления. Похоже, он видел во мне не более чем служанку, даже скорей бесполезную приживалку, чьи услуги никому больше не требуются.

Я знала, что подаренный галлеон может обеспечить мне трёхмесячный пансион с питанием в местной гостинице, но что будет после? Будущее рисовалось в мрачных и угрожающих красках, если мне, как можно скорей, не удастся найти работу.

А потому следующим же утром я шла по главной улице Тёрнингстоуна, сжимая в ладони кошелёк с несколькими медными и серебряными монетами и единственным моим драгоценным галлеоном. Придя в деревенскую почтовую контору, я приобрела экземпляр «Ежедневного Пророка», а также местную еженедельную «Тёрнингстоун таймс».

Увы, в опубликованных там объявлениях о найме спрос на работу оказался гораздо выше предложения, и ни в одной из колонок, озаглавленных «вакансии», я не нашла ни единого места швеи.

Каждое утро я покупала и внимательно, от корки до корки просматривала «Пророк», постепенно всё больше и больше страшась того, что вскоре могу стать одной из тех сирых и убогих, в помощь которым благородные ведьмы собирали благотворительные средства.

Для получения любой вакантной должности требовалось документальное подтверждение опыта работы, квалификации или всесторонней осведомлённости в практическом применении специфических заклинаний, о которых я даже не слышала. Во многих объявлениях предупреждали: «обращаться только магам», в то время как те, кому требовались именно ведьмы, почти всегда оговаривали дополнительные условия: «школьное образование обязательно» или «весьма желательно знание всех женских умений и иностранных языков».

Несколько вакансий, подходящих «магглорождённым или неграмотным», предполагали малооплачиваемую, а порой и опасную работу вроде уборщицы на фабрике или тестирования на себе зелий. Нашлось также некоторое количество подозрительно неясно сформулированных объявлений, обещавших «хорошо оплачиваемую перспективную работу в Лондоне для молодых и привлекательных ведьм, женщин-сквибов и магглорождённых», которые я, невольно покраснев, быстро пролистнула, так как в ушах зазвучал нехарактерно приглушённый голос тётушки, бормотавшей о «падших ведьмах», которые от отчаяния или развращённого нрава отвергли добропорядочную бедность ради роскошного, но постыдного и унизительного существования (какого именно, она никогда не конкретизировала)…

По мере того как во мне росло беспокойство, росли так же негодование и гнев на тётушку за то, что она так недальновидно ограничила моё образование.

«Как я могу работать швеёй теперь, когда у меня нет даже крыши над головой? И чем платить за эту крышу, если у меня нет денег?»

Я чувствовала себя загнанной в ловушку и недееспособной, выведенной из строя собственным невежеством. Мрачные стены надвигающейся нищеты давили на меня, окружая со всех сторон.

Спустя неделю после присланного с совой предупреждения я в который раз отправилась на почту теперь уже с намерением разместить собственное объявление, хотя это и обошлось бы мне недёшево. Дома я аккуратным, понятным почерком заполнила карточку на поиск вакансии:

«Магглорождённая ведьма, прилично воспитанная, искусная в хозяйственных умениях и с обширным опытом в применении чар вышивания и штопки, ищет работу за скромное вознаграждение. Имеется превосходная рекомендация. Подробнее справляться у Г. Дж. Грейнджер, через Тёрнингстоунскую почту».

Я подошла к стойке, приготовившись вручить карточку клерку и оплатить объявление (почтовая контора выступала посредником в делах подобного рода), но замешкалась, заметив элегантно одетую ведьму средних лет, вошедшую на несколько секунд позже меня. Безотчётно согласившись с её превосходством, я отодвинулась в сторону и, присев в реверансе, пробормотала:

— Прошу вас, мадам, проходите вперёд.

Ведьма, красивая полноватая женщина с блестящими тёмными, собранными на затылке волосами, милостивым кивком признала, что заметила мой вежливый поклон, и подошла к стойке.

— Я хотела бы разместить объявление в завтрашнем «Пророке», — обратилась она к магу-почтмейстеру тоном, который наводил на мысль о человеке, давно привыкшем отдавать приказы.

— С сожалением должен сообщить мадам, что на объявления существует очередь, — склонившись в подобострастном поклоне, пробормотал дородный малый. — Опубликовать ваше получиться самое ранее через две недели.

— Поскольку дело срочное, — невозмутимо продолжила ведьма, — я готова удвоить гонорар.

Алчно блеснувшие глаза мага-почтмейстера затянуло печалью.

— Если бы это было в моей власти, ничто не помешало бы мне исполнить просьбу мадам. К сожалению, тут я бессилен… Но может быть, мадам подумает об объявлении в «Тёрнингстоун Таймс»? Еженедельный выпуск как раз выходит завтра.

Недовольно вздохнув, ведьма кивнула.

— Прекрасно. Я размещу в обоих. Напишите в них следующее…

Торопливо схватив с конторки перо и обрывок карточки, маг начал записывать под диктовку:

— Срочно требуется ведьма на место няни или гувернантки, главная обязанность — забота о маленьком ребёнке. Знание целительской, защитной и связанной с уходом магии желательно. Питание включено в условия проживания, жалование будет зависеть от опыта. Справляться у мадам Марш из Малфой-Мэнора, Тредраконис, Корнуолл.

У меня перехватило дыхание.

Тредраконис, Малфой-Мэнор — эти названия казались мне почти мифическими: я не раз слышала, как благоговейно произносила их тётя, замечая порой в различных географических и архитектурных журналах, на которые была подписана, или в редких газетных статьях, которые позволяла просматривать мне. И, хотя я мало что знала о внешнем мире, но всё же слышала о Малфоях — самой знаменитой семье магов во всём Корнуолле.

Сердце бешено заколотилось в груди. Я понимала, что у меня осталось всего несколько минут, чтобы собраться с духом и заговорить, но вынужденная необходимость сделать это намертво сковала мышцы, не позволяя мне открыть рот.

В безмолвной агонии я наблюдала, как благородная дама платит за объявление, кладёт сдачу в зелёный бархатный кошелёк, поворачивается и идёт к услужливо распахнутой двери. А потом, выходя на улицу, исчезает из поля моего зрения.

Прежде чем поняла, что делаю, я бросился за ней, громко крича:

— Пожалуйста, сударыня! Пожалуйста, подождите минутку!

Дама остановилась и, повернувшись, удивлённо посмотрела на меня, очевидно, гадая, не забыла ли она что-нибудь. А затем, видимо, решив, что я хочу выпросить у неё монету, чуть нахмурилась и потянулась к кошельку.

Покраснев от стыда, я попросила убрать его.

— Нет-нет… Спасибо, но мне не нужны деньги… Я хочу лишь поговорить с вами… Одну секунду… Если бы только вы сделали мне одолжение, прочитав это, — и передала ей собственноручно написанное объявление, которое она нерешительно приняла, а затем с вернувшимся на лицо удивлением внимательно изучила.

После чего быстро осмотрела меня с ног до головы, наверняка отметив острым взглядом опрятное, но до строгого простое траурное платье и, без сомнения, мою непримечательную внешность.

Порывшись в кармане, я быстро протянула ей оставленную тётей рекомендацию. И с облегчением заметила, что, пока благородная ведьма изучала документ, лицо её расслабилось, а губ коснулась слабая улыбка.

— Я знала Агнастасию совсем молодой девушкой, — произнесла она, возвращая рекомендацию, — и недавно услышала печальную весть о её кончине. Так вы… тот самый магглорожденный ребёнок, которого она взяла на воспитание двадцать лет назад?

— Д-да, — ответила я дрогнувшим голосом, отчасти потому, что никогда прежде не слышала, чтобы тетю называли полным именем, а отчасти потому, что меня потрясло осознание того, что кому-то было обо мне… <i>известно</i>; что обо мне говорили, меня обсуждали вот<i> такие</i> люди — элегантные, нарядные — магическая элита из сверкающего мира, столь далёкого от моей скромной безвестности.

— Значит, по воле случая вы ищете как раз то самое место, которое мне так необходимо заполнить кем-нибудь! Действительно, счастливое совпадение! — она ещё раз внимательно осмотрела меня. — Допустим, вы обладаете определёнными навыками в целительстве и швейном деле, но есть ли у вас опыт ухода за маленькими детьми?

— Нет, мэм, — честно ответил я, а затем, сглотнув, решительно добавила: — Но я не сомневаюсь, что справлюсь и с этим.

— Хм! — последовал короткий ответ, но я почувствовала, что дама не увидела ничего плохого в моей смелости, а потому поспешила добавить:

— Я быстро учусь и не боюсь тяжелой работы.

— Неужели? Для прислуги это хорошее качество... На какие условия вы рассчитываете?

— На любые, мэм, лишь бы мне было где ночевать.

— Насколько я понимаю, ваше нынешнее положение весьма шатко?

Мне была отвратительна сама мысль показать кому-то, насколько мной овладело отчаяние, но скрыть дрожь в голосе, произнося признание, не удалось.

— Через неделю у меня не останется места, которое я могла бы назвать собственным домом… — и, не сдержав внезапной вспышки эмоций, заверила: — Если только вы дадите мне шанс, я не подведу вас!

Она поджала губы, словно что-то обдумывая. И улыбнулась.

— Ну, как раз это мы и посмотрим. Обменяемся рукопожатиями, мисс...Грейнджер, не так ли? — и подала мне затянутую в перчатку ладонь. — Потому что вы только что поступили на службу к лорду Малфою.

Запинаясь, я пробормотала слова благодарности, приняла её руку и присела в реверансе, до сих пор не до конца веря в столь неожиданный счастливый поворот событий.

— Сколько дней вам понадобиться, чтобы подготовиться к переезду в Тредраконис, мисс Грейнджер? Я бы хотела, чтобы вы перебрались как можно скорее.

— Начну прямо завтра, если так угодно Вашей Светлости, — по-видимому слишком горячо откликнулась я.

Весело, но без злорадства усмехнувшись, она заявила:

— Вы странная девушка! Я не хозяйка поместья… Боюсь, этот титул принадлежит той леди, которая уже давно покинула этот свет. Я всего лишь домоправительница. Можете называть меня «миссис Марш» или «мэм», если хотите.

— Д-да, миссис Марш, — пробормотал я, смущенная тем, что допустила столь грубую ошибку. — Я могу переехать хоть завтра, если так вам угодно, мэм.

— Меня бы это очень порадовало, — ответила она, — но потратьте некоторое время на подготовку. Понимаю ваше желание сохранить траурные цвета одежды, но нашему хозяину нравится, когда его слуги выглядят нарядно. У вас найдётся шёлковое вечернее платье? Ах, по выражению лица вижу, что нет. У вас достаточно денег, чтобы приобрести пока хотя бы одно? Могу одолжить вам необходимую сумму и удержать её из жалованья за первый квартал.

—Нет… Нет, я могу себе его позволить, — промямлила я, с тоской подумав о своем драгоценном золотом галлеоне. — Э-э... то есть я могу позволить себе купить шёлк и сшить из него платье.

Она коротко кивнула.

— Обратите внимание на элегантные модели, мисс Грейнджер. Возможно, вам придётся сопровождать ребенка в официальной обстановке, и ваша одежда не должна смотреться… неуместно.

Я кивнула, снова покраснев от осознания очевидной нехватки самого необходимого.

Миссис Марш достала из кармана кожаную записную книжку и вынула из неё маленькую визитную карточку.

— Вот адрес. Можете сначала отправить багаж и аппарировать прямо к воротам, которые в дневное время открыты. Попросите привратника показать вход для слуг. Жду вас через несколько дней.

— Спасибо, — пробормотала я, не в силах заставить себя признаться в том, что не умею аппарировать, поскольку тётя считала, что «не подобает настоящей леди путешествовать такими бешеными скачками».

Мы обе присели в реверансе.

— Доброго дня, мисс Грейнджер. Я рада, что наши пути случайно пересеклись, как бы прискорбны ни были обстоятельства, приведшие к этому. Вы избавили меня от множества неудобств и потери большого количества времени, чего я не могла себе позволить.

— Доброго дня, миссис Марш, — кое-как выдавила я, не в силах выразить свою благодарность и в то же время боясь расплакаться от того, что приходилось скрывать огромное облегчение.

Наблюдая, как благородная ведьма грациозно пересекает улицу и исчезает в лавке модистки, я, дрожа всем телом, без сил привалилась к стене почтового отделения, почти сокрушённая столь бурным валом эмоций.

«Наконец-то, наконец-то у меня появится шанс вырваться за пределы узких рамок, в которых была заперта всю свою жизнь. Наконец-то, я смогу испытать собственные силы в чём-то новом, что не будет связано с бесконечно скучными починкой и шитьём одежды...»

Эта мысль напомнила мне о плачевной ситуации, в которой находился мой собственный гардероб. А потому, собравшись с духом, я направился к галантерейщику, жена которого приняла меня откровенно холодно.

— Мисс Грейнджер, полагаю, вы пришли закрыть счёт вашей тёти?

Я уставился на неё, не совсем понимая, что она имеет в виду, и пробормотала:

— В действительности, нет… Я пришла купить у вас несколько видов ткани.

Она недовольно поджала губы и коротко процедила:

— Боюсь, вы ничего не сможете здесь приобрести, пока не расплатитесь по счету.

— Но… Я… Я не думала, что это бремя ляжет на меня… Наверняка вы получите компенсацию от её поверенных?

— Я скорее доверюсь шайке мошенников, — непреклонно возразила она. — Нет, счет должен быть оплачен сейчас же и полностью.

Удрученная, я потянулась за сумочкой.

— Каков долг? — спросила, надеясь, что он составляет лишь несколько кнатов.

Достав большую конторскую книгу, ведьма, взмахнув палочкой, пролистала страницы, пока не нашла нужную.

— Девять сиклей и четыре кната, — объявила она, поворачивая книгу так, чтобы мне стало видно запись.

Грустно вздохнув, я с сожалением передала ей свой единственный галлеон, который мне впервые в жизни повезло не просто увидеть, но даже подержать в руках, и получила сдачу: семь сиклей и двадцать пять кнатов*.

После чего заметила, как ведьма с довольным видом, старательно скрипя пером, поставила большую красную галку в конторской книге и захлопнула её, подняв облако пыли.

— А теперь… — сказала она более учтивым тоном. — Чем могу вам помочь?

Для повседневной работы я выбрала чёрный шёлк и тёмно-серый бомбазин, а также несколько подходящих отрезов поплина ненавязчивых тонов. К ним добавила довольно большой кусок полотна из шерсти мериноса, чтобы пошить новую мантию. Обошёлся он дорого, но мне была невыносима даже мысль о том, чтобы появиться у ворот знаменитого, величественного поместья Малфоев в своём дважды перелицованном, потрёпанном одеянии с чужого плеча.

Отрезая и упаковывая выбранные ткани, жена галантерейщика, не в силах сдерживать любопытство, поинтересовалась: не получила ли я где новое место?

— Да, — ответила, впервые на своей памяти испытывая прилив гордости. — Я буду гувернанткой ребёнка из Малфой-мэнора, что в Тредраконисе.

— Не может быть! — воскликнула ведьма, явно удивлённая и впечатлённая этим известием, а затем ехидно добавила: — Удачный поворот событий для такой как вы.

Я прекрасно поняла её мерзкие инсинуации и невольно вспыхнула от гнева, но ответила, как можно спокойней, не желая реагировать на её злобный укус:

— Бесспорно, я тоже так считаю.

Несколько минут она продолжала резать ткань молча, а затем, бросив исподтишка вкрадчивый хитрый взгляд, почти равнодушно произнесла:

— Поговаривают, что молодой хозяин Малфой — личность грубая и необузданная, с беспутными скандальными друзьями и изрядной склонностью к лондонским увеселениям и разгульному образу жизни.

— Мне ничего об этом неизвестно, — ответила я, разрываясь между желанием услышать больше подробностей и нежеланием участвовать в низменных сплетнях.

— О, да… А его отец, лорд Люциус, — жестокий и мстительный человек, могущественный маг с обширными познаниями в Тёмных Искусствах… — тут её голос понизился до заговорщического шепота. — Говорят, жена-то его померла из-за жестокого обращения… Хотя, конечно, подробности скрыли, а в случившемся обвинили её болезненную хрупкость.

Все больше раздражаясь явным желанием жены галантерейщика привести меня в замешательство и тем самым расстроить мои радужные планы, я не удостоила её ответом. Просто дождалась, когда она завершит работу, и передала требуемую плату.

Взяв под мышку три обёрнутых в бумагу пакета, я присела в реверансе и попрощалась:

— Доброго дня.

— Доброго дня, мисс, — ответила ведьма и добавила: — Ради вашего же собственного блага надеюсь, что вы прислушаетесь к моему предостережению и немедленно начнете искать другую работу.

— Благодарю вас, — холодно сказал я, — но не намерена позволить досужей клевете запугать меня, лишив приличного места.

Прежде чем развернуться и покинуть галантерейную лавку навсегда (по крайне мере я на это надеялась), с удовлетворением заметила, что лицо невоспитанной ведьмы заливает злобный румянец. Никогда в жизни я не осмеливался так дерзко говорить с кем-либо, и испытанное при этом ощущение оказалось одновременно и новым для меня, и довольно приятным.

Вернувшись домой, я разложила на столе полосы непривычно мягкой материи, виновато раздумывая о том, что тётя Агна никогда не одобрила бы подобной расточительности. Я очень страшилась того, что, став гувернанткой в семье богатых волшебников, как раз и попаду под её определение людей, что «засматриваются снизу на тех, кто выше».

Той ночью я лежала без сна много долгих часов, не в силах унять бешеное биение сердца и пытаясь представить поместье Малфоев и прибрежный деревенский ландшафт Тредракониса (ведь я никогда не видел моря). Мне было интересно, что за ребёнок станет моим воспитанником — мальчик или девочка, и чей он в той семье… может быть, как раз того самого грубого и необузданного сына?

И естественно, мои мысли снова и снова возвращались к человеку, который должен был стать моим хозяином, к тому самому «лорду Люциусу».

«Интересно, есть ли хотя бы ничтожная доля правды в ужасных слухах о том, что он жестоко убил жену, а в свободное время не прочь побаловаться тёмной магией?»

В моей голове тут же возник образ некоего страшного горбуна с перекошенным лицом, который, нашёптывая зловещие заклинания, помешивал в кипящем котле какое-то сильнодействующее запрещённое зелье…

Я вздрогнула и поплотнее закуталась в одеяло. Хотя мне и не хотелось верить подобным гнусным сплетням, всё же я не могла не нервничать, когда думала о том, как такой человек может относиться к подчинённым, которым платит деньги... Будет ли он справедливым работодателем или требовательным самодержцем?

«Скорее всего, — сказала я себе, — он даже не заметит присутствия какой-то там безродной магглорождённой гувернантки низкого происхождения».

Эта мысль несколько успокоила меня, и я наконец заснула.

_______________________________________________________
* 1 галлеон = 17 сиклей, 1 сикль = 29 кнатов.