Не будите древнее зло

Категория: Другие фандомы
Фандом: Далекие странники
Бета: +
Жанр: фэнтези, юмор
Рейтинг: PG

Саммари: Если долго будить бедствие в белом, оно проснется и потребует пельмени. Со свиным фаршем и капустой.

---

На высокой-превысокой, заснеженной-презаснеженной, одинокой-преодинокой горе стоял древний-предревний и забытый-презабытый монастырь. В котором величественно восседал в торжественной-преторжественной мудре некогда ехидный-приехидный, а ныне просветленный по самое некуда даос в белых-пребелых одеяниях. Ну это так все думали.

На самом деле даосом возлежавший на вполне удобной кровати человек себя отродясь не считал, одеяния его за давностью лет изрядно запылились, но кто он такой, чтобы мешать людям заблуждаться? Двери же он запечатал надежно, заклинания тишины вырезал прямо в каменной кладке стен, так что, если кто скудоумный и ломился зачем, то никоим образом потревожить и к чему-нибудь общественно бесполезному припахать не смог бы при всем желании. И не медитировал почтенный Е Байи вовсе и уж тем более не молился, а банально спал. Ну, по крайней мере, поначалу, в первые годы. Или в их десятки…

Это потом сон перешел в какое-то пограничное состояние, когда душа, купаясь в потоках проходящей сквозь нее живой Ци, воспарила над тварным миром, пропуская сквозь себя светлую энергию и любуясь на то тут, то там вспыхивавшую язычками пламени темную. Главное баланс: плоти и духа, светлого и темного, живого и разной степени упокоения. Все в мире взаимосвязано, все когда-нибудь да приходит в равновесие. Ну а бренная оболочка – да что с ней будет с таким животворящим потоком, проходящим сквозь нее? А если что и случится – невелика потеря, дрейфующему в мировом эфире духу с течением лет все более безразличными становились дела земные.

А какие интересные сущности, кроме него самого, имели выход в это полное мыслеобразов и знаний пространство! Правда, от сонма сознаний, претендующих на гордое звание богов, Е Байи в свое время поспешил отмахнуться, как от навозной мухи, и величественно удрейфовал в сторону, где сверкало и переливалось множеством всполохов первозданной Тьмы нечто куда более занимательное.

По прикидкам якобы даоса, крепко спящая, на счастье Поднебесной, сущность была погребена под толщей вод Великого океана, изволила почивать уже далеко не первое тысячелетие, при этом ухитряясь пребывать чуть ли не в десятке миров разом, и оказалась совсем не прочь побеседовать на ментальном уровне. Ну да, Ктулху фхтагн – это, безусловно, прекрасно, но, как выяснилось, приобщаться к настолько чуждой мудрости лучше очень дозированно, ибо для рассудка небезопасно.

И это только самый одиозный представитель мирового эфира, а ведь встречались там и странные плоские зверолюди, от сознаний которых веяло сухим жаром пустыни, и почти прозрачные образы заклинателей высокогорного Сицзана,(*) морозной кристальностью соперничавшие с воздухом недосягаемых смертными вершин, и суровые человекоподобные ветра севера, и к кому еще только не заносило блуждающий и местами просветленный разум Е Байи…

Но тут раздался какой-то странный звук, совершенно посторонний, выбивающийся из всего, чего только можно, и успешно вырывающий из равновесия и равнодушия. Как писк комара глубокой ночью, когда насекомое летает даже не над ухом, а где-нибудь под потолком, но от этого ни капельки не легче. А только хуже, потому что и прибить не получается, но и спать при этом невозможно.

Вот в точности такая ситуация настигла Е Байи. Сначала он честно пытался привычно отрешиться – уж с его-то опытом это должно было оказаться легче легкого. Ничего подобного. Зловредный писк с настойчивостью бура (ну или сборщика податей) ввинчивался, казалось, прямиком в мозг, успешно игнорируя отсутствие оного органа у духа. Очень хотелось заткнуть уши, но для этого явно требовалась какая-никакая связь с телом, установить кою, как выяснилось, возможно, но не так просто и совсем не быстро. Что определенно не добавляло хорошего настроения.

Так что, когда почти даос в почти белом наконец ощутил и осознал все прелести бытия в изрядно затекшем, практически закаменевшем и усиленно мстящем за десятилетия неподвижности теле, какое-то время ему было не до подозрительных звуков. Хотя так просто отвертеться от зуда в голове в итоге не получилось и пришлось усиленно прикидывать, кто ж такой настойчивый пытается его достать с помощью какого-то подозрительного, потому что непреодолимого колдунства. Короче говоря, спящий пробудился, ну а Поднебесная сама теперь виновата…

Продрав-таки сто лет как заспанные очи, Е Байи с неудовольствием оглядел реалии сего несовершенного мира и поспешил стряхнуть с себя даже не клочья – целые полотнища паутины. Как-то не оценил он усилия поколений уже, видимо, просветленных домашних арахнидов – и кого только они тут изловить пытались? Не всякая муха, не говоря уж о комарах, способна долететь до снегов горы Чанминшань даже в разгар лета.

Е Байи встретился взглядом с укоризненным взором восьмерых черных глазиков того, чьих предков труды он так бестрепетно порушил, оценил размах пушистых лапок и неспешно направился в купальню приводить себя в порядок. То, что освежиться он решил именно там, а не, как обычно, под водопадиком, что образовывала стекающая с вершины пика речушка, было милостью богов, не иначе.

Не обнаружив в купальне ничего интереснее парочки летучих мышей (а эти тут как оказались и чем питались?), приободрившийся Е Байи, забористо ругаясь на качество собственной работы, все равно не сумевшей оградить его сон от гуевых заклинателей, таки взломал многочисленные охранные печати и величественно выплыл из ворот монастыря. И тут же остановился, пребывая в изрядном изумлении и даже легком потрясении.

Когда он засыпал почти столетие назад, лишь маленький комплекс зданий древней обители даосов притулился неподалеку от вершины горы, ближайшая же деревушка располагалась совсем внизу, в долине у подножия, и на его памяти местные жители никогда не пытались вскарабкаться наверх. Вероятно, потому что рисковать собственной шеей на бесплодных горных кручах желающих особо не находилось, а обладателям развитого цигуна делать там тоже было нечего.

Монастырь даже на памяти Е Байи пребывал в перманентном запустении и малоизвестности, библиотекой с редкостями и сокровищами какими отродясь не обладал, так что и смысла не имелось лезть туда. Ну разве что ежели хотелось кому насладиться видом мумии очередного даоса – или огрести по хребту посохом, если монах до состояния мумии еще не досовершенствовался.

Теперь же не то чтобы сразу за воротами, но чуть только позволил рельеф, как из утренней дымки начали проявляться многочисленные строения. Грандиозного вида, судя по всему, храм, какие-то, видимо, торговые навесы и чуть ли не постоялые дворы. Утоптанная тропа уходила от самих монастырских ворот вниз, заботливо снабженная перилами и страховочными веревками в самых коварных местах. Снизу же доносился гул, скорее привычный городу и на редкость неуместный на верхотуре Чанминшань.

Е Байи малость неверяще тряхнул головой, закинул за спину перевязь с верным мечом и решительно направился навстречу неизбежным разборкам. Утро было чудесное – свежий весенний ветерок овевал, немногочисленные птички щебетали, со стороны новостроя доносились детские вопли и звонкий перетяф, в голове гудело... Короче, настроение было далеким от благостного и умиротворенного.

Первым делом достойный наследник местных даосов решил проинспектировать храм с целью уточнения, с вознесением какого именно гуевого совершенствующегося связаны народные гуляния практически у ворот ни в чем не повинной обители, в которой лично он уже отлично угнездился и практически пустил корни. Вблизи храм оказался строением пусть довольно строгим, но величественным, статуя в нем явно изображала какого-то бога войны – громилу с не обезображенным и тенью интеллекта лицом, усиленно просящим приложения кирпича, и с громадным мечом в руках. Е Байи глянул на собственный немалых размеров двуручник и прикинул, что дабы ворочать ту железяку, потребны воистину божественные силы.

К счастью – прежде всего для нервов окружающих и общественного порядка – в данный момент в храме больше никого не наблюдалось. А свидетелем того, как именно Е Байи, все-таки ознакомившийся с табличками, посвященными деяниям божества с пафосным прозвищем «Воитель-в-Белом», воспринял собственное имя, усиленно прославляемое на этой потенциальной растопке, оказался лишь белоснежный кот. Животное презрительно щурило синие глаза, лежа на таком удобном алтаре, предварительно скинув оттуда половину даров, разумеется, иначе это был бы неправильный кот.

Е Байи, слегка выплеснув в пространство свое очередное потрясение, замешанное на справедливом негодовании – это ж надо такое насочинять, а немногое истинное переврать! – и обогатив словарный запас кота, взметнул шлейф белоснежных одеяний и с самым прескверным настроением продолжил инспекцию горы. Совершенно не удовлетворенный слушателями в виде кота и собственной, как выяснилось, статуи Е Байи хищным взглядом выцепил плюгавенького дедка, который, потрясая козлиной бородкой, размахивал охапкой каких-то бумажек, о чем-то жизнерадостно завывая. Торговец же наметил необработанного им ранее возможного покупателя и приободрился еще больше. Траектории их движения пресеклись. Они обрели друг друга.

– Благородный господин! Вы уже припали к благости Воителя-в-Белом, что с небес на нас смотрит и мечом отводит все беды и болезни?

На заинтересованное хмыканье Е Байи ушлый дедок распушил воображаемые перья и закудахтал с еще большей скоростью:

– Вот взгляните на картинки! От всего спасают, надо только повесить у изголовья и вина налить! А еще у сердца носить можно – так еще лучше помогает от несчастий всяких и бедствий. А от болезней лучше всего к месту больному прикладывать да водичкой из местного источника благодатного запивать – зуб даю, помогает! – старикашка демонстративно цыкнул, обнажив кривой и изрядно прореженный как бы ни предыдущими клиентами частокол желтых зубов.

Вино Е Байи всецело одобрял, в отличие от прикладывания картинок с его пусть заведомо далеким от действительности, но все-таки изображением к разным подозрительным местам, и вдумчиво ознакомился с представленным ассортиментом. С каждым новым листом морда лица Воителя-в-Белом становилась все более суровой и топорной, а меч с развесистой мускулатурой под стать ему разрастались подобно бамбуку.

– А это история жизни и вознесения! Смотрите-смотрите, какая каллиграфия, какой слог, а какая удивительная история!

В подсунутую книжицу Е Байи заглянул с изрядной опаской, хотя вроде бы с основными пассажами ознакомился еще в храме, но пути народного творчества неисповедимы. На его счастье, как выяснилось, фантазия автора дальше традиционной героики не зашла. Разумеется, количества поверженных злодеев, чудовищ и злодейских чудовищ хватило бы на десяток праведных даосов, даже если бы те совершали подвиги ежедневно, но кого этим удивишь? А вознесся Воитель-в-Белом, оказывается, когда заперся от мира самосовершенствования ради, дабы еще больше зла мог побороть в дальнейшем на радость обывателям. Определили же сие, когда из-под стен монастыря забил благодатный ключ, исцеляющий всех подряд не хуже картинок.

Е Байи окинул взглядом речушку, испокон веков честно стекающую с ледника Чанминшань, чье русло действительно частично пролегало по территории монастыря, уважительно покивал и поинтересовался, в чем же заключается благодать местной водички. Дедок, в кои-то веки нарвавшийся на действительно заинтересованного и важного господина, тут же вывалил на того ворох историй о чудесном избавлении всех и от всего подряд – от падучей до срамных болезней. Причем от последних, впрочем, как и от немощи, дивно помогали еще и весенние картинки с известно кем в главной роли.

При этом старикашка особенно завлекательно, на его взгляд, подмигнул и зашуршал бумажками, спеша продемонстрировать товар лицом и не только им. Листочки немедленно присвоил малость заинтригованный и преисполненный дурными предчувствиями Е Байи. Народное творчество и тут ожиданий не обмануло: нефритовый столп Воителя-в-Белом упорно стремился составить достойную конкуренцию его же мечу, а девы, на которых было нацелено столь устрашающее орудие, как на подбор отличались красой и довольством.

Убедившись, что все это безобразие является настолько далеким от оригинала, насколько только можно, Е Байи ехидно ухмыльнулся и реквизировал у торговца несколько особо выдающихся экземпляров поднятия настроения для, привычно отмахнувшись от разочарованных воплей и потрясаний руками с требованием оплаты. В ответ порекомендовал тому обратиться в монастырь и призвать Воителя-в-Белом ради восстановления справедливости. Ну или в храм – авось божество не оставит в беде своего настолько верного последователя.

Несмотря на увлекательнейшие новости о собственном бытии, настроение у Е Байи являлось далеким от радужного, ибо чем дальше, тем сильнее нервировал гул в голове, грозящий со временем перерасти в полноценную мигрень. Ну и поесть не мешало бы, не без того, но до уличных торговцев всякой снедью ему помешала добраться какая-то подозрительного вида процессия во главе с пожилым усатым господином очень важного и основательного вида.

Шествие, костяк которого состоял явно из адептов каких-то школ, но и сочувствующих к нему прибилось немало, добралось до храма, но внутрь входить никто почему-то не стал. Зато полуседой усатый глава разразился речью, в которой хорошо поставленным голосом поведал миру вообще и Воителю-в-Белом в частности о причине головной боли Е Байи.

Последний неприятно удивился тому, что прошли десятилетия, а повод ничуть не изменился. Праведным воинам опять приспичило брать штурмом Долину Призраков, жители которой в очередной раз сотворили какое-то беззаконное безобразие. Ну а чтобы веселее воевалось и поднятия морального духа для, а также ради гарантированной победы над отнюдь не слабыми Призраками, усач и призывает Воителя-в-Белом под свои знамена. Совершенно игнорируя при этом тот факт, что если Е Байи таки вознесся, то уже точно никому и ничего не был должен и никакой волшебной блямбой его не призвать, а ежели все, как обычно, переврали, то смотрите выше про даоса с посохом наперевес в лучшем случае и его мумию в наиболее вероятном.

Блямба излучала при этом Ци на всю округу с такой мощью, что в висках уже стреляло, причем не у одного Е Байи, судя по облегченному вздоху участников процессии, когда пожилой глава пакость деактивировал, убедившись в коварстве и безответственности отдельно взятых пусть и легендарных, но упорно не желающих появляться даосов.

Малость потолкавшись в толпе, Е Байи собрал даже больше, чем ему хотелось слухов о приписываемых якобы Призракам злодеяниях, цинично поделил их на десять, но решил, что воспитательную беседу с нынешним главой Долины провести все-таки стоит. Возможно, потом аналогичного разговора удостоится и возмутитель спокойствия мирных даосов в лице Гао Чуна – усатого предводителя сборной солянки боевых школ, но это по обстоятельствам и настроению. А то не исключено, что по результату бесед власть что в Долине, что в Цзянху придется менять самым радикальным методом, чего бы, честно говоря, не хотелось, ибо повлекло бы за собой слишком много суеты не по делу и ни малейшего удовольствия.

Тем временем делегация славных бойцов Цзянху расходиться не спешила. Обосновавшись прямо у храма – Е Байи подозревал, что для пущего пафоса Гао Чун и к монастырю бы вскарабкался, но оттуда его бы никто не услышал и толком не разглядел, – грозные воители дружно переминались с ноги на ногу, печально поглядывая в сторону торговцев и постоялых дворов. Их руководство же явно затеяло совещание – Гао Чун ожесточенно спорил со своими, как донесли слухи, названными братьями, главами боевых школ Пятиозерья. Е Байи хватило пары взглядов для навешивания на них ярлыков, на его взгляд, максимально точно отображавших внутреннюю сущность якобы прославленных воинов.

Трус – постоянно отнекивающийся, отворачивающийся, с тоской озирающийся и явно пытающийся улизнуть от намечающейся заварушки куда подальше, не забыв, впрочем, прихватить с собой отряд собственных учеников. В поход его явно выпинывали все братья скопом и с превеликим трудом.

Балбес – этот постоянно горячился, что-то доказывал, яростно размахивал руками, не забывая при этом прикладываться к фляге, в которой явно плескалась отнюдь не вода. С этим было проще и понятнее всего – куда пнешь, туда и полетит, сверкая мечом и глазами, полными праведного гнева.

Бывалый – сам Гао Чун. Видит, что толку никакого, заклятая блямба не работает, Воитель-в-Белом не появляется и на штандарт не лезет, ведя за собой сборную воинскую солянку супротив извечного пугала всея Цзянху в лице коварных Призраков. Бойцы у него, конечно, замотивированы, но выдвигаться придется побыстрее, пока не начались разброд и шатание по окрестным трактирам и весенним домам, да и между собой запросто передраться могут, кровь тут горячая не только у Балбеса. Вот и пытается суровый глава призвать к порядку и сгрести в кучку всех, ну или хотя бы собственных братьев.

Четвертого же иначе как тараканом – мерзким усатым тараканом – Е Байи поименовать не мог просто никак. Он всегда терпеть ненавидел таких скользких личностей, которые с масляной улыбочкой, огоньком в хитрых глазках и с вежливыми поклонами всегда готовы организовать тебе если не нож в спину, то яд в чаше вина. Чем непременно испортят хороший продукт и вызовут несварение.

Связываться с этой шайкой лично Е Байи категорически не желал, особенно на голодный желудок, и принялся пробираться сквозь неспешно редеющую толпу к прилавкам и навесам, со стороны которых завлекательно тянуло съестным. Заказ же в первом попавшемся месте вполне аппетитных на вид пельменей стал самым большим разочарованием в его новой жизни. Тесто было еще куда ни шло, но начинка! Даже не капуста, а какая-то трава, абсолютно пресная, горьковатая и без малейшего признака хотя бы перца, не говоря уж о мясе! Где его излюбленная свинина, ну или курица, да даже креветки сгодились бы!

– Все наиполезнейшее для вашего здоровья, почтенный даочжан, все по заветам Воителя-в-Белом! Только вегетарианская кухня, только целебнейшие травы со склонов Чанминшань и вода из священного источника! – явно привычно отбивался торговец от праведно негодующего Е Байи, которого так еще никто не оскорблял.

Он всю жизнь обожал вкусно и сытно поесть, это являлось незыблемой константой его бытия, а эти гуевы проповедники чего удумали? Ну уж нет, пусть впаривают свою вареную траву другим скудоумным, а платить за такую мерзость лично он не собирается, хотя и без того не планировал – всегда хватало желающих оплатить трапезу мастера боевых искусств в обмен на услугу с его стороны. Но вот это пусть вкушает тот, кто готовил данную мерзость!

Кипя возмущением, Е Байи буйно выплескивал в мир все свое негодование и на незадачливого торговца, и на идиотов из Цзянху, не дающих спокойно спать порядочному человеку и не способных самим разобраться с какими-то Призраками, и на местный ушлый люд, застроивший и порядком загадивший заповедную гору… Поскандалить отродясь не отличавшийся кротостью нрава прототип Воителя-в-Белом всегда любил, умел, практиковал. Ответное возмущение окружающих и гневно вопящего торговца он изволил величественно проигнорировать и, взмахнув напоследок рукавами, полами и шлейфом белоснежного одеяния, стремительно зашагал в поисках следующей жертвы, ну или хотя бы пристойной еды.

Вежливо поклонившуюся ему весьма колоритную парочку, явно имеющую отношение к боевым искусствам и при этом очевидно не связанную с доблестной братией Гао Чуна, Е Байи проигнорировать почему-то не захотелось. Наверняка сработала интуиция, либо просто пробудилось шило в интересном месте… «Павлин» в розовом пао, расшитом веточками сакуры, сопровождал неприметного якобы даоса в шляпе с вуалью и с повадками профессионального убийцы.

– Имя этого ничтожного Чжоу Цзышу. Старший Е, позвольте сопроводить вас в самый приличный на этой горе постоялый двор? – Псевдодаос приподнял вуаль, обнажив точеные черты абсолютно незнакомого, что неудивительно, лица. – Там ваш вкус никто не посмеет оскорбить, а для нас будет честью скрасить досуг великого мастера. А если только пожелаете, то Хозяин Долины Призраков отлично готовит пельмени, в отличие от местных торгашей. И он очень, ну просто очень сильно раскаивается во всех своих злодеяниях! И не только своих…

– А-Сюй! – недовольно прошипел и дернул того за рукав гневно сверкнувший глазами «павлин», очевидно не ожидавший такого коварства от своего спутника.

Е Байи даже слегка умилился, взирая на эту парочку, что старалась незаметно перепинываться и переглядываться. Но кто ж в здравом уме откажется от дармовых пельменей, да еще и приготовленных самим главным Призраком, пусть и таким несносным сопляком – характерец виден сразу…

– Со свиным фаршем и капустой? – опосля давешнего яства Е Байи предпочел перебдеть и уточнить меню заблаговременно.

– Непременно. А еще с курятиной и грибами. – Чжоу Цзышу все-таки отцепил от себя недовольно сопящего «павлина», несмотря на его умоляющее «а-Сю-ю-юй…», сопровождающееся абсолютно щенячьим выражением смазливого личика.

– Веди, малец! – Е Байи заранее предвкушал грядущую усладу для желудка, а также глаз и ушей, поскольку завсегда полезно выяснить версии всех противоборствующих сторон. А озвученное настолько колоритными личностями явно предполагалось особенно увлекательным и нетривиальным.

Над некогда заповедной горой Чанминшань вовсю сияло весеннее солнышко, обстоятельно припекая сгрудившийся у храма изрядно поникший цвет воинской братии. На террасе второго этажа трактира «Старая черепаха» с угрожающей скоростью опустошал тарелки дорвавшийся до нормальной еды ехидный Невоитель-в-Белом. По улицам новообразовавшегося поселения радостно носилась развеселая компания из разновозрастных ребятишек, собак и некогда белоснежных и явно что-то символизирующих коз. Жизнь продолжалась и была у кого-то прекрасна, у кого-то удивительна, а кто-то умудрялся совмещать. Е Байи определенно относился к последним.

(*) Сицзан – Тибетский автономный район.