- О чем ты говоришь, милая? – спросил я скорее механически, чем обдуманно. Я совершенно был ошарашен такой фразой, к тому же слетевшей с губ этой тихой и безобидной девочки.
- Я убила его, Летеан! – прошептала она. – Понимаешь, просто впилась в горло и осушила до дна!
Огромные глаза лани взирали на меня почти с мольбой. Но, боже мой, я определенно ничего не понимал.
- Кого ты убила, Лиан? – спросил я, пересекая комнату и опускаясь перед ней на колени.
- Маэстро, - отозвалась она, глядя мне прямо в глаза.
Я взял ее за руки. Пусть ее ответ не внес ясности, мне хотелось хоть как-то показать Поллианне, что я с ней, рядом, чтобы она не сделала.
Низко опустив голову, она проговорила:
- Он давал мне уроки три месяца. А сегодня я его убила. – Она подняла на меня глаза полные кровавых слез. – Летеан, это было так легко! Как я ненавижу себя за это.
Я обнял ее и прижал к себе.
- Такова наша сущность, милая, - сказал я, поглаживая ее мягкие волосы. – Изменить ничего нельзя, но можно смириться. Да, это не просто, я тоже через это проходил, но однажды ты поймешь, что нужно принимать себя таким, какой ты есть. Поверь, очень скоро тебе будет легче.
Поллианна вырвалась из моих объятий и подошла к окну, обхватив себя руками. Я чувствовав, что внутри себя она мечется, словно зверь в клетке, но виду не подавала.
- Самое страшное, что я даже не знаю его имени, - горько усмехнувшись, проговорила она. – Для меня он просто Маэстро. Таким он был. Таким он умер.
- И почему же так вышло? – спросил я, надеясь на то, что хоть в этот раз она выплеснет свою душевную боль и ей станет легче.
- Ты же знаешь, я плохо читаю чужие мысли. А в этот раз мне этого просто не хотелось.
Поллианна медленно прошлась по комнате, потом подошла к фортепиано, открыла крышку и провела кончиками пальцев по клавишам.
- Он был обычным человеком, - тихо заговорила она,- но обожающим Бетховена и ничего не просящий от жизни. С той роковой ночи, когда он стал давать мне уроки, Маэстро никогда не брал плату, считая это грехом. Если есть талант, говорил он, ты должен подарить его людям, не требуя в ответ даже похвалы.
Поллианна посмотрела на меня. В ее глазах все еще была тоска, но боль отчаяния немного отступила.
- Он хвалил меня за «Патетическую», - продолжала она, - улыбался, когда я играла «Венский вальс» Штрауса… Но едва мои руки начинали играть «Лунную сонату», Маэстро вдруг погружался в себя и будто бы меня не слышал. Он никогда не сказал даже слова, чтобы одобрить или наоборот раскритиковать мою игру. Будто бы вообще не хотел, чтобы я играла «Лунную».
- И ты не спрашивала, почему? – Я искренне заинтересовался ее исповедью, хотя меня и расстроил тот факт, что она скрыла от меня эти занятия музыкой.
- Я не могла, - отозвалась Поллианна, присаживаясь на край фортепиано. – Понимаешь, однажды я играла «Лунную», а он стоял у окна и все смотрел куда-то вдаль. Наверное, он даже меня не слышал, думал о чем-то своем, далеком и мне неведомом. Стыдно сказать, что Маэстро не учил меня играть «Лунную», я просто воспроизводила ее благодаря своему сверхъестественному слуху. И вот я все играла и играла ее, пока не разозлилась. Тогда-то я и спросила его, почему он любит именно «Лунную сонату» больше всего. На что Маэстро улыбнулся мне, будто ребенку и ответил, что таким, как я никогда не понять томления смертной души.
- Что он имел в виду, сказав «таким, как ты»? – спросил я, ухватившись за эти слова, словно за некое весомое опровержение какой-то истины.
Поллианна посмотрела мне прямо в глаза и коротко рассмеялась.
- Он знал, что я вампир, - ответила она. – Помнишь, нашу ночь в этом доме, когда впервые сбежала от тебя? Когда я накричала на тебя из-за того, что ты назвал меня именем Флер, помнишь?
Я кивнул, хотя именно этот инцидент мне хотелось вспоминать меньше всего. Сам не могу понять, почему тогда так вышло.
- Так вот, - продолжила Поллианна, снова подходя к окну. – Из окна своей квартирки в бедном квартале, он видел, как я убивала обкуренных подростков. – Она с легкой усмешкой посмотрела на меня. – Ты ведь знаешь, как я люблю этих бедных потерянных по жизни овечек! Они такие теплые и ароматные, но насквозь мертвяки…
- Лиан, хватит, - мягко остановил ее я. На самом деле ей противно было говорить об этом, я знал это наверняка, и сейчас она лишь хотела вывести меня из дрейфующего состояния равновесия.
Поллианна рассмеялась, но как-то натянуто и фальшиво, а потом продолжила:
- Когда я убила третье из этой никчемной компании, то почувствовала на себе чей-то взгляд. Быстро осмотревшись, я заметила в окне третьего этажа мужчину. По его исхудавшему и осунувшемуся лицу я поняла, что с этим человеком что-то не то. Уже позже я узнала, что он серьезно болен и жить ему осталось не больше полугода. Тогда я поднялась к нему, уже уверенная в том, что убью его, но Маэстро раскрыл передо мной дверь и спросил, не хочу ли я услышать его игру.
Поллианна посмотрела на меня, будто сейчас я должен был что-то сказать, но я молчал. Мне нужно было знать всю историю.
- Что я должна была ответить ему, Летеан? – прошептала она. – Никто из людей за все это время не сказал мне и пары слов, а этот несчастный даже пригласил меня в дом, усадил на старый диван с порвавшейся обивкой и трупами тараканов, но был искренне рад, что я пришла.
С этого дня он стал учить меня играть на фортепиано. – Поллианна помолчала, а потом уверенно добавила: - И вот сегодня я его убила!
- Возможно, он сам этого хотел, - попытался поддержать ее я. – Не кори себя…
- А за что мне корить себя? – В карих глазах мелькнула злость. – За то, что поддалась чертовому инстинкту, и отправила на тот свет единственного, кто по-настоящему верил в меня?! Да, той фразой он перечеркнул многое в моей душе, но убивать его было не за чем. – Она покачала головой. – Я точно знаю, Летеан, я знаю.
Поллианна нервно теребила пальцами занавеску, углубляясь в уже пережитое. Мне было искренне жаль ее.
- Я накинулась на него, - тихо продолжила она, - и осушила до дна. Так, в глубине его души я нашла эту тонкую нить, связывающую его с «Лунной сонатой». Она прошла сквозь его жизнь, будто дорогой или близкий человек. Это был гимн кому-то, ода… Понимаешь ли ты меня, Летеан? – Она с тоской взглянула на меня. – Я вдруг поняла, как нужно играть ее. Словно стихи, словно ласковый плеск воды под солнечными лучами… Знаешь, как я хочу увидеть солнце?! Ты не можешь себе даже этого представить. Я готова отдать жизнь за эти несколько секунду созерцания рассвета! И «Лунная соната» стала для меня этим солнцем, тем, что я безбожно украла у Маэстро.
- Я не думаю, что ты украла, - возразил я. – Каждый достоин своего личного счастья, и ты, Лиан, не исключение.
Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом. За несколько секунд в нем отразилось все: от бескрайней любви ко мне до глубокого презрения. Поллианна все еще металась внутри себя, и это начинало меня пугать. Возникло чувство чего-то неотвратимого, ужасного и уже определенного.
- Как жить, Летеан, - прошептала она, - когда ты понял истинность своего существования? Открою тебе секрет – это существование бесполезно.
Я отрицательно покачал головой. Переубеждать Поллианну сейчас было бесполезно. Кризис вечности ужасная вещь, и я сам через этого проходил, поэтому нужно внушать все постепенно. Терпения мне не занимать, но и напора тоже. Пройдет время, и Поллианна станет такой, какой ей нужно быть, мне всего лишь надо ее умело туда направлять.
Если Старейшины все-таки не смогут понять нас и простить.
Но не это сейчас главное. Когда слуги Мансура нас найдут, тогда я и решу, что делать, пока же меня съедала обида. Почему Поллианна не сказала мне о том, что имела в друзьях смертного?
- Почему ты не сказала мне о своем Маэстро? – спросил я.
- Потому что ты постоянно думал о Флер, - ответила она. – По крайней мере тогда думал. А потом, когда прошло некоторое время, я не посчитала нужным ставить тебя в известность. Ты был бы против, а в этом общении я нуждалась.
- Если бы ты мне объяснила, я бы смог тебя понять, - почти обиженно бросил я.
Поллианна в ответ лишь отрицательно покачала головой и состроила непонятную гримаску.
Задернув занавески на окнах, она села за фортепиано и стала играть. Снова «Лунную сонату».
Я откинулся на спинку дивана, созерцая потолок и параллельно думая о том, как много я не знаю о той, что живет со мной под одной крышей. Видимо, Поллианна не так проста, как я думал. Ее обман о смертном друге, (а для меня это был именно обман!), неприятно дергал что-то внутри. Наверное, это и называют ревностью.
Музыка, вырывающаяся из-под пальцев Поллианны, рыдала навзрыд, и мне хотелось плакать вместе с ней. В этой тонкой и чуткой мелодии было столько призыва и мольба, что хотелось просто вскочить с дивана и с силой захлопнуть крышку фортепиано, а потом бежать и бежать, пока яркое восходящее солнце не пронзит сознание и не заставит замертво рухнуть на землю, забывшись чутким вампирским сном.
Что-то мистическое было в этой, казалось бы, простой сонате великого Бетховена. Я всегда восхищался таким гениями. Из семи нот творить такие шедевры, заставляющие нас смеяться и плакат даже с первых аккордов. Уже только за это они достойны жить в раю.
Поллианна закончила игру, и повернулась ко мне.
- Я отдала ему дань, - сказала она, поднимаясь. – И больше не спрашивай меня о Маэстро!
Я кивнул. Мне так понравилась ее игра, что я не нашел слов в ответ. Впервые Поллианна разрешила мне послушать мелодия целиком. Она отыграла ее так чувственно и профессионально, что я едва ли не зааплодировал.
Поллианна подошла ко мне и протянула руку.
- Идем, - сказала она. – Скоро рассвет, и я не хочу, чтобы он застал меня здесь.
Ее печальные глаза слипались. Я видел, как медленно хлопали ресницы, и она всеми силами старалась не дать дремоте захватить ее целиком. Мне же пока спать совсем не хотелось, но я решил уступить Поллианне, позволив ей уснуть в моих объятиях.
Мы поднялись в спальню, держась за руки. Я помог Поллианне раздеться, потом снял с кровати покрывало и бережно уложил мою девочку, закутав тяжелым одеялом по самый подбородок. Она еще старалась отогнать от себя наваливающуюся усталость, сонно наблюдая за тем, как я тщательно зашторил на окнах плотные занавески, не оставляя даже тонкой щелки. Потом я лег рядом с Поллианной и гостеприимно раскрыл объятия. Она тут же прижалась ко мне, спрятав лицо на груди. Я чувствовал, как ее тонкое тело расслабляется, она засыпала. И эта короткая идиллия, что воцарила между нами, казалась особенно ценной и нужной. Чувство одиночества, такого сосущего и непривычно мрачного накрыло меня с головой, и я закрыл глаза, молясь лишь о том, чтобы сон поскорее раскрыл для меня свою лечебные объятия.
Я чувствовал, как над горизонтом медленно восходит солнце. Да, я не мог его видеть, но каждая клеточка моего совершенного тела, отражала каждый луч дневного светила. Рассудок путался, сознание уходило, а сам я становился похожим на тающее масло. Я пропадал, медленно проваливаясь в черную бездну сна, сна, который не принесет мне облегчения, но и не убьет до конца. Сон, который заставит лишь на миг забыть кто я и что делаю в этом мире, сон, который отберет у меня способность мыслить, но не лишит чувствительности. Я буду слышать все звуки этого мира, но не приму их, пока не возникнет угроза опасности.
С этими мыслями я уходил, нет, скорее проваливался в кошмар который неожиданно увидел. Это была моя смертная жизнь в размытых, но жутких образах. Я видел свое поместье, совсем обветшалое, как в тот серый год, когда я пришел посмотреть на то, что уже перестало мне принадлежать. Я знал, что вся моя семья с течением времени канула в века, и их могилы находятся на холме за поместьем. Но в то же время я понимал, что пришел сюда, потому что отец меня звал и хотел сообщить что-то очень важное. Я увидел его сидящим в своем удобном красном кресле у входа в дом. Он поманил меня иссохшей старческой рукой, и заговорил с присущим им осуждением в голосе: «Дрянной мальчишка! Твои выходки зашли слишком далеко! Мне придется наказать тебя, Сомс!»
Он указал на каменную кладку нашего сада, где была выбита ниша.
«Это для тебя, дьявольское отродье!» - прошипел он, посмеиваясь.
Я стал отступать назад, ощущая, как ужас накрывает меня с головой и парализует. Я вдруг увидел себя там, внутри этой ниши, которую медленно, но верно закладывают камнями, не обращая внимания на мои вопли. Меня замуровывали, а отец зло посмеивался, повторяя так ненавистное мне имя, что переходило из поколение в поколение.
Я уже задыхался, чувствуя, как неведомая сила выдергивает меня из сна, и я резко сажусь в огромной мягкой кровати.
За окном была ночь, занавески аккуратно расшторины и полная луна робко заглядывала в комнату. Поллианны не было рядом, но пронизывающая мелодия «Лунной сонаты» ласково разливалась в тишине нашего маленького дома.
Не знаю почему, но я понял, что отсчет уже пошел и Мансур выпустил своих слуг на наши поиски.