BPOV

Жизнь чаще похожа на роман, чем наши романы на жизнь.

Ты как ребенок в темноте
Боишься этих серых стен
У равнодушия в плену
не понимаешь почему…
Все просто, так просто
Наверное, тот умеет жить,
кто может лишь себя любить
лишь себя любить.

Пусто и холодно… темно… холодно… одиноко и так по кругу снова и снова. Хотя нет, не так, еще случается, что ты вспоминаешь, неосознанно, вспоминаешь, и тогда появляется боль, она накатывает волнами, сжимает сердце в тисках, лишает тебя возможности дышать. Все, что тебе остается это лежать на холодном полу, прижимая руки к сердцу и ждать… ждать… боль не может быть вечной… Ты просыпаешься с криком, хватая воздух ртом и снова обнимаешь себя руками и так по кругу. Время потеряло смысл, жизнь потеряла смысл. Все что осталось это боль… которую ты уже не в состоянии терпеть.
Наступает очередное утро, ты выходишь из своей комнаты и сталкиваешься с встревоженным отцом. Ты пытаешься ему улыбнуться, но твои пересохшие, обкусанные губы просто не помнят, как это делается. Ты понимаешь это только потому, как твой отец качает головой.
- Доброе утро, милая, - тихо говорит он, как будто боится тебе испугать. Стран-ный, самое страшное уже случилось в твоей жизни… больше тебе нечего бояться и некого… Все кончено остались лишь два обещания, которые вы дали друг другу и которые вам сдержать не удастся.

В школьном кафетерии ты подходишь к вашему с Эдвардом столику, прово-дишь ладонями по столешнице, гладишь спинку его стула, как будто бы очерчивая контур его плеч. Твой ежедневный ритуал самобичевания. И ты знаешь, что произойдет сейчас. Для этого не нужно быть ясновидящей, как Эллис. Предательские слезы снова застилают глаза, и ты садишься на этот злополучный стул, заходясь в очередном приступе рыданий.
- Белла, идем, идем отсюда, - слышишь ты рядом голос единственной, которая у тебя осталось, подруги Анжелы. Она обнимает тебя за плечи, и уводит от проклятого столика.
- Как ты? – в миллионный раз спрашивает она, а ты не знаешь что ответить. Потому, что ты знаешь, что такое жить не чувствуя своего сердца, а Анжела нет. Ей никогда тебя не понять. Поэтому ты передергиваешь плечами и сосре-дотачиваешься на том, что отщипываешь маленькие кусочки от рогалика. Он тоже так делал… Больно…
- Мне очень жаль, Белла, что так случилось, - Анжела берет тебя за руку, ви-димо решив в очередной раз попытать счастья и достучаться до твоего воспаленного сознания. – Белла, милая, может все же попробовать отпустить его. Тебе станет легче, если ты перестанешь себя мучить. Мне больно видеть тебя такой, милая.
- Какой? – с каким-то извращенным любопытством спрашиваешь ты.
- Не живой, ты словно призрак, Белла. Знаешь, - вздыхает она и трет пальцами виски, ты знаешь этот жест. Анжела делает так только когда волнуется. Подруга собирается с силами и, видя, что ты все-таки пытаешься её выслушать, продолжает. - Сейчас я, наверное, скажу тебе, то, что тебе не понравится, но мне надоело смотреть, как ты хоронишь себя из какого-то парня. Белла, ты же не единственная девушка на этой планете, которую бросил парень.
Ты убираешь свою руку и, поднявшись из-за стола, на удивление спокойно про-износишь:
- Спасибо за беспокойство, но я как-нибудь сама разберусь.
Оставив Анжелу переварить первую твою нормальную фразу за последние шесть месяцев, ты выходишь из кафетерия под проливной дождь. Теперь ты любишь дожди. Оказывается, у дождей есть свои преимущества, под дождем можно просто плакать, и чувствовать как твои слезы, перемешиваясь с каплями, стекают по твоему лицу, а еще… еще дождь холодный и его невесомые касания так напоминают тебе прикосновения Эдварда. И пусть они так холодны, но это холодная нежность твоих воспоминаний, и так легко сейчас стоять, подставив лицо дождю и закрыв глаза представлять себе как его длинные холодные пальцы очерчивают линию твоих скул.