На пороге их встретила Таня - взволнованная, с мерцающей улыбкой на губах; слишком яркие глаза ее сияли не лихорадочным огнем, присущим всем наркоманам, но каким-то необыкновенным светом, идущим из самого сердца.
Эдвард, взглянув на нее, переменился в лице:
- Серьезно?
- Кажется, да... Не спрашивайте, - поспешно добавила она, глядя на встревоженные лица вампиров, - это надо видеть. Я сама с трудом верю... - легко взмахнула рукой, призывая следовать за ней.
Аромат живой человеческой крови становился все сильнее с каждым шагом, все отчетливее и страшнее чувствовался своеобразный горелый "привкус" - так не пахнет дым от костра, подожженный бензин или сосиски на гриле, это запах горящей плоти упыря... Виктория не хотела знать, скольких сожгли эти люди, до костей пропитанные пеплом, прежде чем прийти сюда с белым флагом. И даже, пожалуй, не хотела знать, зачем они пришли. Только бы обошлось без жертв, только бы поскорее убрались восвояси...
А Эд, мерзавец, шел с непроницаемым лицом и на все вопросы лишь отрицательно качал головой. И даже не смотрел ни на кого, только впился взглядом в напряженную спину хозяйки дома, в невидимые крылья, вдруг распахнувшиеся - то ли надеялся успеть схватить, если она все-таки оторвется от земли, то ли готов был полететь вместе с ней.
А Таня все ускоряла шаг, не оглядываясь, уверенная, что за ней последуют. И следовали - что еще оставалось делать?.. - и вскоре доносящийся из глубины дома неразборчивый шелест превратился в отдельные слова, а затем и в разговор:
- ...уверен. Никаких побочных эффектов, ничего, что хоть отдаленно напоминало бы зависимость.
- Так прошло всего три недели, - высокий резкий голос Ирины дрожал, как слишком натянутая струна. - Не слишком ли поспешные выводы?
- Возможно. Но раньше мы и суток не могли прожить без реактива, а эти три недели - как не начинали принимать.
- И заметьте себе, - мужчина даже не пытался скрыть торжествующую усмешку, - не превратились в дряхлых старцев.
- Не удивлена, если вспомнить... - движение воздуха от открывающейся двери прервало разговор.
- Полагаю, вы все знакомы, поэтому не будем тратить время, - бросила Таня, пройдя к любимому креслу и забравшись в него с ногами. Собеседники Ирины только утвердительно кивнули, внимательно глядя на вновь прибывших.
Действительно молодые, на вид обоим около тридцати. Встретив таких на улице, пройдешь мимо, не обернувшись. И получишь серебряную пулю из пистолета с глушителем - вот вроде тех, что сейчас при них.
Младший развалился на диване, небрежно поигрывает пальцами по стволу. Длинные сильные пальцы, широкие запястья, выступающие вены - такие руки сами по себе оружие. И карие глаза - холодные, бесстрастные, как оптический прицел. Старший немного ниже и уже в плечах; сидит, опираясь локтями на колени, сцепив руки в замок, слегка сутулится. Лоб расчертила сверху вниз глубокая морщина. Но серые глаза под тяжелыми густыми бровями - живые, ясные, чуть насмешливые.
И правда, почти все присутствующие хоть раз да видели эти глаза. Видели их ярко-красными, безумными - в первый год после трансформации; янтарными, почти спокойными - чуть погодя; зеленоватыми, странно и страшно горящими - в последние годы.
- Как, черт возьми? - севшим голосом вопрошает док.
Бывший вампир едва заметно улыбается:
- Долгая история...

- Синоатриальный и атриовентрикулярный узлы - наиболее крупные образования в проводящей системе сердца, обеспечивающие нормальную сердечную деятельность у человека, - начал Далтон, когда все расселись. - Долгое время считалось, что вампиру водители ритма не нужны, ведь его сердце не бьется... Ошибочная точка зрения, даже порочная. Те, кто так считает, вряд ли задумывались, почему живой мертвец порой сгорает при попадании в сердце даже свинца. Все дело в том, что при обращении атипичные мышечные волокна сердца не засыпают, как говорят официальные трактаты, но перерождаются; образуются так называемые "точки огня", средоточие нашей жизни.*
Вирус вампиризма тропен ко всем тканям организма, но прежде всего к проводящей системе сердца и стволовым клеткам крови; поражая их, он преображает человеческое тело до неузнаваемости, в корне извращая обмен веществ; эти изменения всем нам известны и хорошо знакомы, - он позволил себе слегка улыбнуться. - Кроме изменений сердца. "Точки огня" хранят в себе колоссальный запас энергии, но высвободить его могут в двух случаях - при грубом повреждении ткани либо при непрямом действии сравнимого по силе раздражителя.
Под грубым повреждением я понимаю пулю, осиновый кол - словом, что угодно, способное разорвать ткань "точки" и спровоцировать массовую гибель клеток с высвобождением хранящейся в них энергии. Столь же разрушительным воздействием на наш организм обладает только солнечный свет, - он говорил негромко, спокойно. Он говорил, а кровь его пела, огненной волной разливаясь от сердца, и глаза светились тем же огнем.
Так же говорили о своей миссии будущие представители сверхрасы, краса и гордость пражского клана, и среди них - родной сын Илая; просто стоял и говорил, точно отлитый из золота, и прожигал взглядом, и шел к смерти - и шли за ним... "Как же одинаково преображает вера в свою правду мальчишку, не дожившего до пятидесяти, и древнего вампира..."
- Солнце вызывает горение - комплекс реакций, сопровождающихся интенсивным выделением тепла; под воздействием тепловой и световой энергией такой силы вирус инактивируется и начинает отравлять сам себя, происходит что-то вроде деградации на молекулярном уровне; одновременно происходит сильнейшее раздражение нервной системы, в первую очередь, температурных и болевых рецепторов; когда это раздражение становится наиболее интенсивным, оно эквивалентно по разрушающей способности осиновому колу - и тогда точка огня претерпевает обратное перерождение.
- Получается, мы исцеляемся солнцем? В каре - очищение...
- Примерно так, - отозвался Кормак из своего угла, - только огонь надо сбить вовремя, не то получается хорошо прожаренное мясо.
- То-то от вас всех горелым пахнет, - нервный смешок невольно вырвался у слушателей.
- Есть другой путь, менее рискованный - отведать крови излеченного; кое-кто так и сделал, - Эд скосил глаза на брата. - Насколько мы поняли, разрушенный вирус, оставшийся в стволовых клетках и распространяющийся по всем элементам крови, крайне токсичен для организма, содержащего в себе вирус активный; достаточно токсичен, во всяком случае, чтобы в попытках избавиться от чужеродного агента организм запустил обратную мутацию.
- А что происходит с покусанным?
- Потеря крови, разорванные сосуды - ничего сверхъестественного, - коротко улыбнулся Фрэнк. - Излечение необратимо, стать вампиром дважды невозможно - и это правильно, наверное. Я ничего не хочу сказать, мне нравилось быть вампиром, но сейчас это стало страшно невыгодно, так что не жалею. Вечность на игле - не предел моих мечтаний.
- Значит, вы приехали предложить нам излечение?
- Скажем честно, против не будем, - да уж кого бы не нервировали полтора десятка кровососов в непосредственной близости, - но основная наша цель - попытаться вылечить деградантов. И в этом нам потребуется помощь.
- Полагаю, выбора у нас нет...
- Зачем же так? - весело откликнулся Кормак, поудобнее перехватив арбалет. - Целых четыре варианта. Первый - остаться кровососами и вернуться к своему огрызку существования...
Вечность на игле. Бесконечно долгая не-жизнь - и в ней чихнуть нельзя без дорогостоящих препаратов, дающих хоть какую-то радость бытия. Вечность, в которой год от года все крепче закручивают гайки, лишая последней естественной потребности, оставшейся у вампира - потребности охотиться и есть. Вечность в страхе - за себя, семью, друзей. Вечность, где ночные создания боятся наступления ночи.
Такой вечности все присутствующие наелись до отвращения, а другой, исполненной наслаждений и сверкающей золотом, им и попробовать не давали - и вряд ли когда-нибудь дадут. Бородач оскалился, глядя на их угасшие лица:
- Я так и думал. Второй вариант - временно побыть приманкой для нашей дичи. Если сумеем смастерить годную замену или хотя бы приманивать деграданта на донорские пакетики, надобность в ловле на живца отпадет, а пока нужны добровольцы. Кто слишком устал от всего этого дерьма, можете разобратиться и заново учиться просто жить по-человечески. Или же можно остаться с нами. Даем час на размышления.
- Почему так мало?
- У вас уже было достаточно времени, - с этим люди поднялись и вышли. Виктория задумчиво оглядела собравшихся.
По лицу Ирины блуждает безумная улыбка - вот уж кто точно останется. Во имя науки эта женщина пойдет на все; как она может пропустить такой сумасшедший эксперимент? Кейт колеблется - остаться, пожалуй, хотела бы, но не желает стать обузой: стреляет паршиво, да и в рукопашном бою побеждает только за счет нечеловеческой силы. Таню лучше титановой веревки удержат долг и благодарность. Елеазар смотрит в пол, ему плевать. Ему на все плевать, он не связан обязательствами и предпочтет тихо дожить свой век с женой где-нибудь в глухом лесу в доме, выстроенном собственными руками; она согласна, верная тень.
Каллены в раздумьях. Понятно, что все примут обращение, они же так этого хотели, или приказывали себе хотеть, - разве можно сейчас отказаться? Но уедут или останутся - непонятно.
Собственно, а почему бы и не свалить отсюда за тридевять земель. Расчет с Корпорацией произведен заранее - умные все стали, независимым курьерам не верят и правильно делают, - достаточно отослать им письмо о расторжении контракта - и вот она, свобода. Поделить по-братски деньги за последний рейс, снова отремонтировать квартиру, получить документы...
Можно. Но в памяти до сих пор свежа Пражская грызня - и отец, после года безжалостных опытов выплюнувший с кровью собственную челюсть.
Робингуды - нет, тогда еще просто слуги, преданные своему господину - тайком проносили ему обезболивающие и препараты, способные сохранить ясность разума. Делали их сами, таскали материалы из всех лабораторий, к которым имели доступ или могли подобрать ключи, понимая, что в лучшем случае им грозит многовековая каторга. Еле выбрались потом из ада, в который превратились подземелья древнего города.
Наверное, у каждого чудовища есть кто-то, кто все отдаст, чтобы помочь, попытаться вылечить... У тех, кто нынче рыщет по лесам, тоже есть. Или были.
- Я вот думаю, - Джаспер с преувеличенным вниманием разглядывал свои руки, - насчет приманки. Почему не воспользоваться нашими способностями? Если, например, пойдут те, кто может прочитать настроение или мысли деграданта - это будет логичнее, чем посылать просто кого-то случайного. Что скажете?
- Я за. Сомневаюсь, правда, что прочту там что-то интересное...
- Не умничай, - довольно грубо оборвал его Джеймс. - Вот если положить несколько пакетов с кровью, а мы спрячемся этак в четверти мили, сможешь созерцать муки выбора между едой вооруженной и едой обычной, заодно нам расскажешь.
Он говорил, а сам крепко-крепко сжимал руку Виктории, чтоб не смела сунуться: если уж выбирать по способностям, логичнее было бы идти ей. "Я чую добычу - учую и охотника, сиди тихо," - некоторые мысли прямо напрашиваются, чтобы их без всякого дара прочли.

Через час в лишенной окон гостиной все, кроме добровольцев-смертников, выслушивали последний инструктаж. Люди стояли вдоль стены с оружием наготове:
- Вас много, нас мало, - пояснил Фрэнк. - Поэтому сейчас все выходят. Заходить будете, как позовем, строго по одному; первые трое кусают нас, следующие - тех троих и так далее. Главное правило - на каждого должно приходиться не более одного укуса; кто попрет без очереди - получит пулю куда придется. Вопросы есть? - ответом ему послужило молчание. - Тогда выходят все, кроме первого.
Упыри зашевелились, по одному скрываясь за дверью, осталась только Ирина - как обычно, неестественно прямая, с немного безумным горящим взглядом:
- Возможно, через месяц я рассыплюсь прахом от ветхости, похоронив тем самым вашу теорию; вы правда этого хотите?
- Почту за честь проиграть столь увлеченному противнику, - следом сочный треск разрываемых мышц и запах крови, крепкий и сильный. Не дышать, не дышать...
Треск двери, слетевшей с петель. Тихий щелчок, крик Элис. "Я же предупреждал," - в голосе стальной холод. - "Иди регенерируй пока, только дверь поставь на место." А между тем в комнате раздался первый тихий, как будто неуверенный, удар еще одного человеческого сердца. Но заглядывать страшно - вид крови напрочь срывает голову, а никому не хочется подставляться под пули. Вот он, торнадо, кружит уже совсем близко, - а спастись нельзя. Не теперь.
Дверь вырвана с мясом, теперь ее не открывать следует, а отставлять в сторону, как кусок картона, и аккуратно ставить на место. Лоран уходит вторым, крепко обняв сестру на прощание; когда наступает ее очередь, он уже стоит, пусть держась за стол, и помогает подняться Ирине. Вид у обоих тот еще...
- Не дрейфь, - Фрэнки, чья кровь должна принести ей излечение, улыбается тепло и ободряюще. - Все будет круто.
С первыми глотками от горла вниз по телу огненными волнами расходятся судороги, мышцы как плавятся, нечем дышать - а именно сейчас так нужно вдохнуть... и в какой-то момент в сердце бьет молния.

Каллены отослали своих жен - от греха подальше; в конце концов, нежные цветы созданы украшать мир, а не палить по монстрам. С ними уехал Елеазар с женой - на роду ему, видать, написано быть защитником для четверых женщин. Кейт тоже с ними... впрочем, она как раз вернется. Вот только отвезет их, забросит на почту документы для Корпорации и закупит достаточно еды для тех, кто остался...
- Если она помнет нам грузовик, я ее лично на сосне повешу.
- Брось, она водит, как я стреляю, - из уст главы клана Денали эти слова звучат как музыка: Таня со ста шагов попадает белке в глаз.
Быть человеком немного странно. Вдруг оказывается, что в мире очень много тишины, воздуха и спокойных красок, не режущих глаз. Тело превращается из механизма, предназначенного для совершения задач различной сложности в нечто живое, неотделимое от разума, в нечто, о котором надо заботиться. Появляется холод и тепло. Солнце больше не кажется страшным, хотя по старой привычке еще хочется спрятаться.
- А знаешь, что лучше всего? - Таня потягивается, выгибаясь, как кошка. - Свобода. Больше не надо смотреть на часы, думая, что и когда тебе надо принимать.
- И мясо, кстати, дешевле крови, а приготовить его можно тысячей способов, - Эмметт весел, словно не ему от души заехали по лицу при расставании. Видимо, не стоило говорить, что через год, если он не объявится, Розали может считать себя свободной.
- Можно подумать, вы хоть что-то из этого покупали, - вегетарианцы не мучились с лицензиями, донорские консерванты просто крали при нужде, да и животных дома не держали, кормить мясом им было некого. - Фридрих, чтоб тебя, перестань!
Старик пропускает окрик мимо ушей, продолжая запутываться в волосах хозяйки. Ему и его собратьям, похоже, искренне плевать, мертвецы их кормят или живые люди, главное - свои, родные.
Из дома выходят Фрэнк и Лайонел с мотками проволочной веревки и рабочими инструментами.
- Погодите-ка, а этот моток мне, кажется, знаком...
- Чем зубоскалить, помог бы лучше, - Далтон-младший здорово мрачнеет. - Титан весит немало. И вы, девочки, не стойте просто так - до заката осталось не так много, а нам еще ловушки устанавливать, ни одна пара рук лишней не будет.