Глава 21. А он молчал…
Еще через полчаса деревни закончились. Маленькие домики сменились ровными полями, широкая трасса сужалась, перекрестки исчезали, сливаясь воедино серым беспрерывным ковром. Асфальт – единственное, что напоминало о городе и отдавало современностью. Все остальное было либо деревянным, либо кирпичным, и то редко.
Но, как я уже заметила, даже эти домики исчезли. Весь мир превратился в огромную поляну, тянувшуюся от горизонта к горизонту и дорога, пролегающая посередине. Людей я не видела за время всей поездки. Ни на улицах, ни на дороге, не возле домов. Создавалось ощущение, что все это давно заброшенно и тут никто не живет, но порядок и ухоженность поселков доказывала обратное. Одни противоречия, ей богу!
Но, вскоре впереди показался небольшой холмик, окруженный длинным широким забором из какого-то бежевого камня. Площадь, которую огорожал этот забор была поистине огромна. Уже издалека было видно тянувшуюся желтоватую вереницу.
А когда наш автобус подъехал поближе, я разглядела и ворота. Возле них был знак, запрещающий парковку, а асфальтовая дорога вела прямо через огромные железные двери, словно и была проведена, чтобы только вести к этому зданию. Забор оказался еще выше, чем представлялся. За ним невозможно было что-то увидеть, он скрывал все полностью, будто призван не показывать нечто скрывающееся за забором.
Ворота тоже внушали уважение. Они выглядели массивными и тяжелыми. Высокие, блестящие на солнце и так же светлые. Почему-то мне не понравилась вся эта массивность. Если интернат такой уж замечательный, его наоборот надо показывать, а не держать за прототипом китайской стены. Все это смутно напоминало тюрьму, и я опять нахмурилась, почувствовав, что с охранением здешних мест перегнули палку.
Встав у ворот, автобус остановился и лениво посигналил. Послышался крик с той стороны. Сердце учащенно забилось. Я прильнула к окну, чтобы сразу увидеть здание за забором. Огромные ворота дрогнули и приветливо распахнулись, словно были сделаны не из тяжелого металла, а из пластмассы. Я почувствовала, что мы снова тронулись и очень медленно стали въезжать внутрь.
Ах!.. Здание интерната превзошло все мои ожидания и даже в своей голове я не могла представить всю эту громадину. И как я могла называть наш интернат замком!? Вот это – настоящий замок! Башенки, бойницы, окна, широкая крыша с зубцами! Всего великолепия и не перечислить. Само здание было в виде буквы «П». Значит в нем три крыла… Да он невероятно огромен!
По середине тоже была площадь с широким бассейном и водной горкой. Только сейчас из-за холодов, он был пуст, но это ничуть не мешало виду. Перед самым входом в здание стояла высокая, где-то в полтора этажа скульптура мужчины из темного мрамора. Незнакомец гордо поднимал подбородок и, засунув руки в карманы старинного сюртука, смотрел туманным взглядом куда-то вдаль. У мужчины имелись бакенбарды и пенсне на носу, что доказывало его старость, а значит и бесценность.
- Основатель этого интерната,- шепнул мне у самого уха казак.
Я резко обернулась на голос и увидела, что тренер тоже с восхищением смотрит на двор.
- Давно я здесь не был, - грустно пробормотал он, - Прямо-таки сто лет и один день…
Когда наш автобус, наконец, дополз до предполагаемой стоянки, мы дружной кучкой высыпали наружу. Я выходила последней, чтобы вдоволь насладиться моментом переезда, но была кое в чем разочарованна.
Когда я спускалась по ступенькам, поправляя лямки рюкзака на ходу, то привычно закрыла глаза, ожидая почувствовать на своем лице ветер… Но ничего! Ветра здесь не было! И леса, и гор… Все это было деланным, пусть и красивым. Даже воздух отдавал запахом начищенной до блеска роскоши.
Растерянно остановившись, я снова открыла глаза и угрюмо направилась вслед за командой. А те восторженно озирались по сторонам и возбужденно переговаривались, тыкая пальцами во все стороны. Мальчишкам такая красота была в диковинку, и они беззастенчиво восхищались интернатом, не замечая очевидных вещей. Не замечая отсутствия вечного, манящего своими ветвями леса, отсутствия шепота ветра и той уютной атмосферы, которая создавалась не один год и не одним человеком.
А здесь... Здесь все было новое, блестящее, с запахом свежей пластмассы и кожи, который ты чувствуешь, кода нюхаешь только что принесенную из магазина вещь. Но она еще не стала любимой и старой. На ней следов всего того, что имеют вещи, постоянно вбирающие в себя атмосферу окружающего уюта. Старинность здесь присутствовала лишь в некоторых деталях и то для проформы. Остальное же блестело новизной, красотой и роскошью, совсем не напоминая тихий, такой родной интернат.
Словом, я разочаровалась. Нет, школа действительно богата и оправдала себя. Но все это было деланно, словно специально для показухи и отталкивало своей кричащей шикарностью.
Нас повели через огромные двери в длинный узкий коридор, по бокам которого угадывались огромные холлы, залы наполненные учениками в какой-то однообразной форме. Потолки здесь были высокими, люстры огромными, картины и полы блестящими, мебель отдавала отполированной кожей, даже персонал и учителя улыбались начищенной белой улыбкой. Да это красиво, но слишком пафосно, по крайней мере, для меня.
Как я и угадала, такое отторгающее впечатление здание произвело только на меня. Остальные из нашей команды были несказанно рады оказаться здесь. Они широко раскрывали глаза, часто улыбались и, казалось, готовы хлопать в ладоши от такого количества лоска и блеска. Я же с кислой миной наблюдала за этим и медленно двигалась куда-то внутрь школы.
Когда, наконец, этот коридор закончился, перед нами встала кабинка лифта с позолоченными дверями. Лифт был грузовой, рассчитанный на большое количество людей, и поэтому огромный. В принципе, как и все в этом интернате. Мы плотно влезли в него и двинулись куда-то вверх. Этажей, по моим представлениям, было пять или шесть, а вскоре, я доказала свою правоту, увидев панель в пять кнопок. И третья снизу кнопка горела желтоватым, опять-таки золоченым светом.
Третий этаж оказался таким же длинным, узковатым коридором, с множеством ответвлений в небольшие холлы с огромными окнами, начинавшимися у пола. С другой стороны коридора были двери из темного дерева. Под каждой дверью лежал коврик, чтобы перед тем как войти в комнату, вытереть ноги. А на каждом коврике был выгравирован номер комнаты.
Я злорадно ухмыльнулась. Интересно, эти коврики прибиты или нет? У нас бы явно их разнесли по всем этажам, порвали, потеряли или меняли местами, путая номера, двери и вследствие комнаты. А здесь, похоже, даже к коврикам относятся трепетно и осторожно. Конечно, я понимаю, дисциплина и все такое, но тут когда-нибудь бывает весело и не по правилам?
А потом воспоминание тяжелым камнем ударило по затылку и закатилось в душу. Так дети же здесь…инвалиды! Вот почему у них все по линеечке и они не устраивают бунтов, которые порой случаются у нас. Они просто не могут… Не могут и все. Чувство вины навалилось бетонной плитой, и я выкинула из головы плохие мысли об этой школе. Нет, так нельзя. Давно ли я сама стала нормальной? И если вспомнить, как часто случались в моей старой жизни праздники и бунты? Почти не случались…

Комната мне досталась широкая, светлая с большим окном, деревянной кроватью, столом и шкафом. Над кроватью висела картина какой-то девушки в длинном сиреневом пончо, и я сразу невзлюбила и эту картину, и эту девушку. Что они мне сделали, объяснить оказалось невозможно, поэтому я просто сердито насупившись, отвернула ее к стене, поставив на обозрение заднюю картонную часть картины.
Разобравшись с кроватью и близ прилегающими предметами, я придирчиво осмотрела стол и, не найдя на нем даже пылинки, искренне расстроилась. Если тут так чисто, значит, убирают комнаты каждый день, а это значит, что каждый день нужно наводить порядок и убирать вещи по местам. Кошмар какой-то!
Открыв шкаф, я так же не усомнилась в его чистоте и, кинув туда рюкзак, плотно захлопнула дверцы. Следующей по моему курсу была ванная, дверь которой была почти рядом с дверью в коридор. Можно ведь ненароком и перепутать! Сама комната эта внутри так же блестела и сияла. Ванны не было, но стоял навороченный душ, с которым я воевала полчаса, прежде чем настроить теплую воду.
Душ оказался настолько навороченным, что требовал от меня каких-то настроек, о которых мне даже не приходилось догадываться. В общем, понатыкав на все кнопочки и провертев все вентили, вода хлынул таким напором, что меня чуть не отнесло к стене, зато дала желаемый эффект – оказалась теплой. Осмотрев эту машину для убийств, я грустно решила, что буду мыться в раковине или у сообразительных соседей, которые догадались, чего требует эта психованная ванна переросток!
Больше особых событий вечером не было. Я сидела в комнате и даже не высовывалась, медленно разбирая и перебирая вещи. Я, можно сказать, боялась выходить. Зная, что по коридорам ходят люди, которые могут не слышать, не видеть, не говорить или еще хуже не иметь какой-либо конечности, мне становилось жутко и противно от собственных мыслей – что я боюсь этих людей – хотя на самом деле была полна к ним искреннего понимания.
И именно это понимание-то и вызывало у меня такие противоречивые чувства. Мне не хотелось видеть лица всех эти людей, на которых написано, что они чего-то лишены, видеть, как они пытаются полноценно существовать. Это напоминает мне себя, а от этого становится только еще хуже. Тем более я слышу их мысли и чувствую их боль. Эта беспомощность разом обрушится на меня, как только я выйду, и я опять погружусь в свой мир, который когда-то был немым…
Через час подвезли огромный фургон с лошадьми. Я видела все это с широкого окна своей комнаты. Лошадей выводили и вели за поводья куда-то вбок, где, похоже, располагалась конюшня. Надо бы обкатать Лялю, чтобы она привыкла к новой дороге, да и самой ее посмотреть, чтобы знать все изъяны и не напороться на них завтра.
Но уверенная мысль, что своенравная кобыла и так уже устроилась, да и мне дадут завтра лишний раз прокатиться, заставила отойти от окна. Нет, я не выйду! И даже на ужин не пойду! Лучше буду сидеть тут, а завтра, когда начнутся соревнования, сразу уйду на стадион. Только бы не видеть этих людей, только бы не видеть…
Но долго сидеть мне не пришлось. Через какое-то время ко мне в комнату постучался Кирилл – один из мальчишек нашей команды – и сказал, что казак ждет всех в холле. Зачем и когда он не уточнил, но понятно было, что отказы не принимаются. Если сейчас не появиться в холле, тренер потом сам зайдет за мной, и тогда берегись весь белый свет… Он мне будет читать нотации, даже когда я буду уже спать!
Кирилл ушел. А я стояла у двери и сжимала кулаки, словно собиралась драться с ней. А потом, не о чем не думая, рванула за ручку и быстро вышла из комнаты. В коридоре никого не было. Я огляделась и, так никого и не заметив, зашагала вперед. Чтобы попасть в холл, нужно было спуститься, и я решила, что сделаю это менее оригинальным способом, через лестницу.
Лестницы здесь были красивые. Они-то как раз больше всего и напоминали наш интернат. Увесистые блестящие перила. Широкие ступени, подсвечники на стенах, темный ковер, редкие картины и чуть полумрак. Мне стало веселее, почувствовав эту атмосферу, и я уже смелее стала спускаться.
Но, не дойдя и до конца пролета, я услышала шаги. Кто-то медленно поднимался по лестнице. Причем наверх, навстречу мне! У меня ноги свело, и я остановилась. Наверное, надо было как раз быстрее пробежать этого человека, но я замерла посреди ступени, с ужасом вглядываясь вниз…
Вскоре я увидела невысокую девушку с длинными рыжими косами и вытянутым лицом. Она неторопливо поднималась, держась рукой за перила, и бездумным взглядом смотрела вперед. На вид девушка была чуть помладше меня, в такой же форме, как и у всех здешних учеников.
Синяя юбка, голубая блуза и черные аккуратненькие туфли. На рыжей эта форма смотрелась слишком серьезно и парадно. Девушка с таким детским лицом и яркими, как у клоуна волосами, должна была и одеть что-нибудь подобное, но столь официальный костюм вызывал недоумения, связанные с внешним видом ученицы.
Увидев меня, девушка на секунду остановилась. Ее взгляд стал осмысленным и даже заинтересованным. Она продолжала подниматься, пристально разглядывая меня, в то время, как я стояла и даже не пыталась сделать шаг. Все это выглядело так глупо с моей стороны, но если бы я побежала вперед, выглядело бы еще глупее. Поэтому я сделала вид, что кого-то ждала.
Девушка тем временем оказалась рядом со мной и тоже почему-то остановилась. Мы так и стояли на лестнице, в полной тишине и безмолвии. Глаза ученицы прыгали по мне с ног до головы. Она хотела что-то сказать…но молчала. До меня дошла обжигающая, как нагретая сковородка, правда. Очевидно, эта девушка являлась…глухой.
Меня с ужасом передернуло. Мне захотелось убежать, но я стояла, против своей воли всматриваясь в лицо незнакомки. И в отражении ее лица, я видела свое, словно смотрела в зеркало. Только не в обычное, а в зеркало прошлого. Такой же изумленный взгляд, задумчивый вид и плотно сомкнутые губы.
Мне стало тоскливо и больно. Лицо скривилось, слово я собиралась заплакать, но слез, к счастью, не было. А девушка удивленно вздернула одну бровь. Уголок ее губ дрогнул, но никакого звука произнесено не было. Я решила медленно спуститься и сделала шаг вниз…