Обязательно к прослушиванию: Lacrimosa dies illa

Вампир

Впервые в этом городе Эдвард использует каждую унцию своей неестественной силы и скорости. Он мчится по почти пустым улицам, не обращая внимания на припозднившихся ночных прохожих, представляя собой, не более чем темное размытое пятно в вихре падающей снежной пудры.

С каждым глотком ледяного воздуха аромат вампира становится все сильнее, так быстро насыщая воздух, что запах почти полностью заполняет его легкие. Эдвард может распробовать его, даже все оттенки и нюансы, которые ускользали от него раньше. Несмотря на то, что Эдвард знает, что никогда ранее не встречался с этим существом, все же есть нечто настолько знакомое, что он не может распознать , и это пугает его, как, впрочем, и все остальное.

Эдвард может только молиться, чтобы это оказалось ужасной случайностью, и Белла сейчас в безопасности в своей постели, а этот вампир был здесь всего лишь заблудшим прохожим. Он мчится мимо собора Святого Марка, ощущая, что запах чужака становится все более и более ощутимым. Сладкий, сиропообразный аромат прилипает к самой почве, и когда он опускает глаза вниз, сердце Эдварда начинает трепетать в безумии.

Там, в снегу, молодой священник видит две пары перекрывающих друг друга следов. Одни Эдвард знает как свои пять пальцев: миниатюрный и хрупкий шаг Беллы навсегда отпечатался у него в памяти. Другие – совершенно незнакомые, но эти совершенные, идеальные очертания – это все, что ему нужно знать.

Его цель и цель противника абсолютно одинакова. Ежеминутно Эдвард осознает: без всякого сомнения, никто из ему подобных не устоит перед соблазнительным и ароматным запахом крови Беллы, убийство неминуемо.

В отчаянии он сканирует сотни мыслей, продвигаясь все дальше и дальше, насколько это только возможно, пытаясь отыскать в этом сумасшедшим потоке размышления чужака и лицо Изабеллы – единственное доказательство того, что она еще жива. Но ни она, ни вампир не всплыли в море лихорадочно смешивающихся сцен и кричащих голосов.

«Прошу тебя, Отче!» молит Эдвард, стремглав изменив курс к дому Беллы.
Мчась по заснеженным улицам, молодой священник сотни раз повторяет бессмысленные фразы: «помилуй», «спаси ее» и «я сделаю все что угодно ради этого».

В четырех кварталах от ее квартиры воздух разрывает леденящий кровь крик.
Без слов или ментального контекста он не может понять, слышит ли он страх или боль, но что бы это ни было, оно мгновенно останавливает его мысленную мольбу. Словно щелкнуть выключатель и полностью погрузиться во тьму.
Острая кипящая ярость наводняет все его существо, и в этот самый момент все его попытки стать человеком, обрести небесную благодать и прощение свыше исчезают.
Эдварда священника больше нет. Темнота смерти пеленой окутывает его глаза. Теперь на месте святого отца лишь гладкая и гибкая, подвластная только одним инстинктам машина. Молодой священник лавирует прямой линией между автомобилями и одним прыжком разламывает тротуар на мостовой.
Когда Белла кричит снова, громко, запредельно остро: «Пожалуйста, нет!» - под скоростью его ног брусчатка разносится в щепки.
Подталкиваемый этим ужасным звуком, Эдвард совершает последний нырок вглубь тьмы едва освещенной дорожки, где немедленно останавливается, скользя и распыляя стену снега вокруг себя.
Две вещи происходят одновременно.
Аромат вампира, за которым он следовал, резко исчезает, его след, проходящий в ночи красной линией, теряется, будто бы демон оставил свое преследование и свернул к близлежащему зданию.
И он видит Беллу.
Придавленная к старой кирпичной стене, с приставленным остроконечным ножом к горлу, испуганная Белла о чем-то умоляет человека в изодранном старом армейском френче. Это не та картина, с которой Эдвард ожидал столкнуться. Он в замешательстве от неожиданного исчезновения вампира, но видеть ее в этой форме человеческого милосердия не менее ужасно.

Каждый мускул его тела находится в напряжении и ожидании убийства, лишь одно неверное движение - и этот острый нож сотворит все самое худшее, чего только можно ожидать. Потому Эдвард тихо и очень медленно приближается все ближе и ближе.
- Джимми? – шепчет Белла, пока слезы испуга, исполосовавшие все лицо, катятся вниз. Ее сердцебиение ускоряется, взмывая вверх, и это самая громкая, самая важная музыка для его ушей.
- Это же я, - продолжает она тихо, зажмурившись - Я - Белла. Из приюта. Помнишь меня? Пожалуйста, не причиняй мне боль, Джимми…
- Заткнись! – кричит мужчина, глубже вдавливая лезвие ножа в горло Беллы, соприкасаясь почти на самой кромке кожи. - Заткнись! Замри!

Широко раскрыв обезумевшие глаза, он трясет головой взад-вперед, и в этих глазах Эдвард видит лишь искаженный образ города в нашем бескрайнем мире. Песок пустыни взмывает в воздух, и огненные бомбы взрываются повсюду. Надев огромный жилет на свой черный халат и чадру, женщина жмется в углу рушащегося здания, и ее большой палец парит над ярко-красной кнопкой. Дрожащие диссонансные молитвы падают с ее губ, прежде чем изображение пропадает, переходит в другое: горы золы, дождя из пыли и песка.

- Джимми? Прошу! - Белла снова умоляет, тщетно пытаясь ослабить железную хватку.
С разъяренным, глубоким утробным рычанием, проявлявшим себя когда-то лишь много лет назад, Джимми ударяет Беллу по лицу, заставляя ее голову вновь прижаться к кирпичной стене. Она всхлипывает от боли удара один раз, а затем снова, когда он возвращает нож ей под шею. Но на этот раз он нажимает на блестящее лезвие, так, чтобы на коже девушки появился тонкий неглубокий срез.

Извилистая линия темных жидких малиново-багровых пузырей появляется на коже.
Лишь доля секунды взгляда на то, как проливается ее кровь, и легкие Эдварда объяты пламенем, зрение покрывается яростно-красной пеленой. Он атакует.
Без звука или предупреждения, лишенный чего-либо, кроме мгновенной, раскаленной ярости, Эдвард бросается на пустое пространство, хватая Джимми вокруг грудной клетки и сокрушая его в самое солнечное сплетение, назад к той самой кирпичной стене.
Кости трещат от силы удара Эдварда.
Один единственный выдох и воздух вырывается из легких Джимми, но затем он отвечает: кричит, размахивает руками, пытаясь совершить маневр. Бессмысленно крича и переходя на ругательства, он ударяет ножом в неукротимую плоть Эдварда. Но даже эта царапина – ничто для Эдварда, все еще погруженного в стоп-кадр раненной, истекающей кровью Изабеллой. Вампир швыряет уже упавшего человека так далеко от нее, насколько это может себе позволить.
Джимми летит по воздуху, пока его спина и голова с мокрым брызгами и громким отвратительным хрустом не соприкасаются с каменной стеной. Как тряпичная кукла, он сползает на мостовую, сломанный и разбитый и теперь, уже, наверное, навсегда, совершенно безжизненный.
Кажется, мир замер в абсолютной тишине, и Эдварду нужно мгновение, чтобы понять, что он только что сделал.

Он убил.
Снова.

После стольких десятилетий, после такого количества клятв и обещаний, неважно, оправданных или нет, он все же забрал еще одну жизнь.
Однако у него нет времени останавливаться на этой новой ноте раскаяния. Не сейчас, он знает. Ибо за собой Эдвард слышит отчетливый шелест ткани, за которым следует тихий, задушенный слезами крик, который пронзает его насквозь.
Вынужденный это сделать, священник поворачивается медленно и плавно в свойственном только человеку темпе. Как только он делает это, Белла отшатывается, ладонью накрывая раненое горло. Ее доброе, нежное лицо теперь маска непонимания и ужаса. Когда ее остекленевшие от потрясения глаза, находят Эдварда в полуночи, удар принимает новую силу. Вампир понимает, она видела все,
И это как снять с него кожу живьем, поскольку он чувствует этот прекрасный аромат в воздухе, эту благоухающую тоненькую струйку. Огонь наказания, будто цветок, распускается в его горле, опутывает, рвется через заднюю стенку. Опасение поглощает его — страх перед тем, что мог бы сделать демон в нем.
Но все это прекращается, как только колени Беллы подкашиваются, и она опускается на землю.
- Эдвард? - она шепчет, произнося звуки нечленораздельно, колеблясь. - Что..?
Но, прежде чем она рухнет на мостовую, Эдвард, в единой вспышке молниеносного движения уже будет на месте.



- Прошу, не уходи, – бормочет Изабелла на пороге глубокого сна, когда Эдвард укрывает ее третьим стеганым одеялом, натягивая его почти до плеч в надежде создать уютный кокон. Хотя,после ужасающей сцены прошло более часа,девушку все еще бьет сильный озноб.
Ничего удивительного. Уже потемневший след на ее щеке и тонкая белая повязка у основания шеи заставляют молодого священника вздрогнуть. Ощущая, как он нервно лавирует в воспоминаниях, хмуря лоб, Изабелла мягко и нежно, будто бы на выдохе вытягивая длинную гласную шепчет:
- Останься… Останься со мной.
Эдвард мягко опускается на край ее кровати в мгновенном повиновении, не уверенно и крайне потерянно. Застыв на месте, он робко смотрит на ее спящую фигуру, и, кажется, проходит, слишком много времени в его личной внутренней борьбе, прежде чем он решает уйти, либо лечь рядом с Изабеллой.
Это война, из которой он не сможет выйти победителем.
И — что еще хуже — с каждым тиканьем настенных часов чувство вины, которое он подавил в той аллее – теперь яркое настоящее ощущение, с такой силой наполнившее его грудь, что Эдвард сгибается пополам. Если бы он мог, сейчас из его глаз капали бы настоящие человеческие слезы.

- Боже, что же я натворил? - шепчет мужчина, в отчаянии, вороша и оттягивая волосы в бессильной ярости.
Когда он втягивает воздух в легкие, сама гиена огненная охватывает его горло, вновь и вновь опаляя, сжигая, обугливая.
Эти десятилетия ничего не значат.
И все же, несмотря на всю неправильность и злотворение своих действий, Эдвард инстинктивно понимает, что пережил бы это снова.
Без колебания.
Ведь на самом деле в глубине души где-то поверх тлеющего чувства вины, он благодарен.
Поскольку Белла все еще жива.
Даже при том, что он не понимает как. И благодаря чему.

Вампир-чужак должен был убить ее. Это было необъяснимо, но когда Эдвард в течение нескольких коротких минут преследовал этот жалкий запах по улицам Чикаго, ему казалось, что его самого ведут к нему.
- Я знаю, кто вы, - резко выпаливает Белла, вслепую протягивая руку, попутно передвигаясь на другую сторону кровати. Когда ее пальцы наконец находят и нежно накрывают его, так тепло и мягко, словно окутывают в легкий шелк, сердцебиение Беллы замедляется и она улыбается. – Ангел.

«Ангел» - так она назвала его. Он с лихвой может ощутить всю горечь этого слова.
Совершенная противоположность того, кем он является на самом деле.
Вот так удар — и резко вздрогнув, Эдвард уносится воспоминаниями в события
давно минувших лет.
После трех недель самопровозглашенного воздержания его тяга к крови почти невыносима — ее можно сравнить только с неутолимой жаждой новорожденного вампира. Каждый раз, когда Эдвард делает вдох, пытаясь разорвать оковы адского огня в пищеводе, его сердцебиение походит на отзвук молота, тут же тяжелым звоном отзываясь в ушах.



С каждой минутой тучи на небе сгущаются все сильнее, а к шести парк и вовсе пустеет от местных жителей, пережидающий в нем субботний выходной. Скрытый глубоко внутри деревьев, он наблюдает за семьей из семи человек. С радостным восторгом дети смеются, бегают и играют, преследуя друг друга через травянистый холм. Беззаботные, какими могут быть только дети, они не обращают внимания на заголовки и, конечно же, не осведомлены о человеке с усами, который стремится управлять не только континентом, но и землями за океаном. Эдвард настолько захвачен невинным весельем, что шелест листьев рядом с ним застает его врасплох.

- Добрый день! - говорит она, хихикая, как будто обнаружила в кустарнике потерянное сокровище вместо монстра с красными глазами. Судя по росту, девочке не больше пяти лет, ведь она не достает ему даже до пояса. - Я - Элизабет!
В глазах ребенка Эдвард видит мерцающее, почти бесплотное отражение себя: высокий, бледный, с острыми чертами, будто вырезанный из полированного мрамора.
Так или иначе, Эдвард не понимает, как она узнала, что он вовсе не человек.
Девочка считает его прекрасным.
- Эдвард, - шепчет он. Кудрявые пшеничные завитки блестят в ослабевшем свете, отражая всю свою медовую позолоту яркой радугой. Очарованный, вампир протягивает руку, желая лишь только коснуться, ощутить невероятную мягкость.
Маленькая девочка смеется над его странным поведением, снова хихикая, но затем без предупреждения восклицает:
- Посмотрите, что у меня!
Элизабет делает взмах рукой достаточно близко, чтобы Эдвард мог видеть микроскопическую карту каньонов и долин на ее коже.
Красный и распухший разрез на ее запястье заполняет все его существо.
Не успев опомниться, Эдвард уже делает глубокий вдох. И в ту же секунду аромат и огонь ее сочащийся крови делают его безумным. Он моргает, и девочка внезапно находится в его руках, в зубах, уже прокалывающих ее горло.
Крича от боли, в леденящем ужасе она пытается убежать, осыпая ударами маленьких кулачков его каменную грудь. Но это бесполезно. Он слишком потерян в порыве жажды крови, чтобы переключиться на что-либо другое, кроме насыщенной охлаждающейся жидкости, бегущей по его горлу.
Несколько затяжных глотков — и девочка затихает. Ее ладони так или иначе находят его щеки, поглаживая очень мягко, затуманенным взором она видит, что искорки лучей солнечного света отражаются от его гранитной кожи.
Последнее, что появляется в ее мыслях, прежде чем она сделает последний вдох: «Ангел».

Пресыщенный и обезумевший от крови, Эдвард блуждает по улицам в течение многих часов. Голоса убиенных всегда с ним, в глубине его разума, и он всегда чувствует этот приступ вины после каждого совершенного убийства. Но на этот раз странный шепот маленькой девочки оглушает намного сильнее и громче, чем сигнал грузового поезда. Это все, что он может слышать. А все, что еще может чувствовать - только как тепло ее тела исчезает, колким холодом растекается в его руках.

Монстр. Убийца.

“Истинный дьявол», - думает Эдвард, чувствуя, как переворачивается все внутри.
Это новое ощущение - настоящая болезнь, и поскольку его память проигрывает ее последние слова снова и снова — постоянное осуждающее повторение — все это давит, загоняет Эдварда в темный угол.

Заставляет почувствовать, что он бесстыдно украл хлеб насущный, что так жертвенно протянули ему в самые руки.

Когда Эдвард потерянный, сердитый, проклинающий свое собственное существование раскачивается в вечерней мгле, глаза его приземляются на маяк света, яркую точку, сияющую в темноте долгой ночи. Без мысли или направления, как мотылек, летящий на огонь, ноги несут его к нему.
Почему этот старик стоит на улице в этот поздний час, Эдвард не знает.
Но в тот момент, когда он видит, что молодой человек подходит ближе, его лицо внезапно оживает.
- Добрый вечер, сын мой, - говорит он, его голос тихий и невыносимо добрый. - Вы выглядите потерянным.
Эдвард безмолвно кивает, лишь смотря в широко распахнутые двери за спиной старика.
- Я отец Бенджамин. Добро пожаловать в обитель Святого Марка. Может, пройдете внутрь?

Добро пожаловать в 8 главу и на Форум. Благодарим Варю за редакцию!

Предыдущая глава