A day or two ago,
The story I must tell
I went out on the snow
And on my back I fell
James Pierpont «Jingle Bells»

___________________

У Малфоя ныли зубы и слегка кружилась голова. Плюс ко всему, он не понимал, где находится: слишком низкий потолок, мелькающие в полумраке огни, неприятный гул... узкая неудобная кровать — ноги почему-то на полу, и подушка... Драко резко приподнялся, и чьи-то руки мягко, но крепко его придержали.

— Ш-ш, мы еще не приехали. Потерпи, — голос был родным, Малфой сразу вспомнил сегодняшний вечер на Фарфелу и тихо застонал, закрыв глаза рукой.

— Тебе больно? — встревожилась Пэнси, склоняясь над ним. Свесившиеся волосы щекотали ему лицо. Драко молча замотал головой и судорожно вздохнул, не опуская руки. Лежать вот так, на коленях у Пэнс, спрятав глаза за ладонью, казалось безопасным, но реальность требовала возвращения.

— Где мы, Пэнс?

— В такси.

— В такси?

— А мне надо было расщепить тебя аппарацией? — огрызнулась Пэнси, вглядываясь куда-то вперед.

Следит за дорогой, подумал Малфой и уточнил:

— Едем к тебе?

— Да. — Пэнси помолчала, думая о чем-то своем, и не выдержала: — Что вы не поделили, Драко?!

Малфой сосредоточенно ощупывал челюсть.

— Малфой, отвечай, или я тебя сейчас выкину посреди дороги, — пригрозила она, и Драко фыркнул.

— Удивила. Я даже без палочки не пропал бы, — он уже понял, что с водителем их разделяет заслон заклинания: тот слышит лишь пустяковую беседу... о чем именно — зависит от степени испорченности последнего.

— Ох, Драко, — Пэнси удрученно уставилась на него в упор. — Ну, так что же? Кого вы делите с Уизли?.. — ее рот внезапно превратился в букву «О». — Только не говори, что...

— Не скажу, — буркнул Малфой, пытаясь подняться и сесть. На этот раз Пэнси не препятствовала, не сводя с него расширенных глаз.

— Но...

— Ни почему, Пэнс, — перебил ее Драко, с тихим стоном хватаясь за голову: он слишком резко поднялся. — Мерлин, как мне надоел этот вопрос, если бы ты знала!..

Пэнси молча изучала его профиль — Малфой избегал ее взгляда, пристально всматриваясь в пролетающие за окном снежные пейзажи. Не глядя на нее, он продолжил:

— Я знал, что ты догадаешься — ты всегда все про меня знала, — догадаешься и станешь задавать вопросы... А я не сумею тебе солгать. Я и так запутался во лжи, Пэнс.

Ее теплые пальцы накрыли его руку, потерянно лежащую на колене, и Малфой закрыл глаза, боясь не удержать непрошеные слезы.

— Мы приехали, Драко. Выходи.

— И кто там у нас такой сла-адкий? И чьи там такие гла-азки? М-м?

Кира внимательно всмотрелась в свое отражение — в переливающемся боку ёлочного шара — и наградила мать восторженным воркованием в ответ.

— Самая красивая девочка на свете, да, — подтвердила, улыбаясь, Гермиона, отошла от ёлки и аккуратно усадила дочку на пушистый красный плед с изображениями зеленых елочек, которые Кире нравилось разглядывать и ковырять. — Тяжелая стала девица, — пожаловалась она Гарри, с улыбкой наблюдающему за крестницей. Та моментально вцепилась в хвост мирно дремавшего Оскара.

— Растет малышка, — заметил Гарри. — Скоро начнет бегать — еще вспомнишь, как было спокойно носить ее на ручках.

Гермиона усмехнулась.

— Наверное. Хочешь еще глинтвейна?

— Ага, с удовольствием.

Гермиона щелкнула пальцами, и через пару минут Тоби принес новый дымящийся кувшин и чистые бокалы.

— Мы тут познакомились с дедушкой, ты знаешь? — Гермиона подула на горячий напиток и задумчиво отпила.

— Да? — Гарри заинтересованно уставился на нее. — И... как это было?

— Ну, мы бродили с ней по третьему этажу — где все эти портреты, — и я наконец решилась пройти галерею до конца. — Гермиона замолчала ненадолго и вдруг хихикнула: — Кира зовет его Люси, а он улыбается, представляешь себе это?..

Гарри пару секунд переваривал услышанное, а после расхохотался так, что Кира бросила терзать собачий хвост и разинула рот, таращась на крестного. Гермиона было возмущенно нахмурилась, но не выдержала и присоединилась к Гарри.

— Люси... не могу, — выдавил он, сняв очки и утирая слезы. — О Мерлин, я хотел бы это видеть.

— О, не стоит, Гарри, поверь, — возразила Гермиона, все еще посмеиваясь. — Он меня-то в упор не видит. Будто Кира прилетает к нему по воздуху и гулит в свое удовольствие.

— А, ну ясно, — кивнул Гарри, скривившись. — Некоторые вещи не меняются. Кира — дочь его сына, а ты — ты другое, конечно. Для Киры все будет иначе, к счастью.

— Да, иначе... — грустно улыбнулась Гермиона. — Нет, меня это совершенно не задевает — даже наоборот, забавно... Я знаю: на портретах они остаются собой. Просто... так странно все это, Гарри, — она обвела взглядом нарядную гостиную, — что я живу здесь. Что я — как ни крути — часть семьи Малфоев, — она беспомощно посмотрела на Гарри. — Ты поверил бы в такое пару лет назад?

— Нет, — покачал головой тот, — не поверил. Я верю в сегодняшний день, верю в тебя и твою дочь, и в то, что вы будете счастливы. Так, как заслуживаете, — Гарри подчеркнул последнюю фразу, видя, как Гермиона встрепенулась, собираясь возразить.

— Спасибо, Гарри, — она снова печально улыбнулась, глядя на него с нежностью.

Гарри вспомнил девочку в хижине Хагрида, глотающую слезы, потому что Малфой обозвал ее грязнокровкой, и сердце защемило. «Выходит, грязная кровь не помеха, если сердце зацепило, а, Малфой? — с горечью подумал он. — А ты ведь даже еще не знаешь, что у тебя растет полукровка-дочь... которая вот уже почти год как ни разу не видела своего чистокровного папашу. Эх, Малфой, Малфой...».

Гермиона отпила глинтвейна, держа кружку обеими руками, словно они мерзли, и сообщила:

— А еще я показываю ей колдографии Драко, — она ласково смотрела, как Кира треплет Оскара за уши. Пес так вырос, что, казалось, мог бы при желании проглотить малышку в один присест, однако проявлял поистине чудеса терпения. — Кира пытается оторвать их от страниц и пускает пузыри. — Гермиона задумчиво помолчала и добавила: — Не уверена, что она понимает, что такое «папа», но его вид определенно ее радует.

«И вряд ли она понимает, почему мама плачет, когда папа на снимках улыбается — это ведь так весело: папа на лошади, папа на метле, папа в нарядной мантии, папа с дедушкой Люси...» — закончила про себя Гермиона и тихо вздохнула.

У Гарри сжалось сердце. Он видел — второй год видел, — как счастлива и одновременно смертельно ранена его лучшая подруга. В отличие от Рона, задетого лично и вообще более упрямого, чем он сам, Гарри в душе давно смирился с выбором Гермионы. Поэтому душа за нее болела всерьез, и так же всерьез он раздумывал, как можно помочь. Сегодняшний уютный вечер стоил ему немалой крови: возмущению жены и тещи не было границ. Гермиона тоже яро протестовала против того, чтобы Гарри встречал Новый год в мэноре, но он с каким-то непонятным упрямством настоял на своем. Впрочем, Джинни в конце концов смягчилась и почти простила ему эту выходку: все же она очень любила Гермиону и безгранично доверяла им обоим. Глядя на дочь, Молли махнула рукой и утешилась присутствием на домашнем торжестве своего младшего, которого ей так не хватало на Рождество.

Именно то, что Рон вернулся из Франции неуловимо другим, и его рассказ Поттеру о поездке — в несколько ином изложении, нежели родным, — в конечном итоге и сподвигло Гарри на решение встречать Новый год в мэноре, с Гермионой, Луной и Кирой.

Отправляясь во Францию в полном душевном раздрае, домой Рон вернулся просто в ступоре. Голову яркими вспышками разрывали отрывочные образы, а в душе царил хаос. Периодически он пытался ухватить за хвост ту или иную мысль и додумать ее до логического конца, но лишь увязал все глубже. Взять того же Малфоя, несчастную лабораторную крысу: кулак Рона еще летел в его приятно обалдевшую физиономию, а сам Рон уже понимал, что не злится на него. Злость — такая привычная, так крепко пустившая корни в его душе, — медленно, но необратимо уступала место глухой тоске. Какого черта, Мерлин, какого черта... Прав был Гарри, как ни обидно сознавать: Драко Малфой не уводил у Рона девушку, девушка ушла сама. И если совсем уж честно, ехидничал в голове голос, до крайности похожий на Гермионин, она ушла до того, как нашла дорожку в Малфой-мэнор. Просто Рону Уизли, Рону-неудачнику, Рону-Чертову-Герою нужен был объект для излияния обиды и той самой злости — иначе бы он просто захлебнулся, захлебнулся и утонул в этой ржавой и горькой воде, грозящей сомкнуться над его рыжей макушкой. А кто лучше Малфоя подходил на эту роль? Риторичность вопроса даже смешила Рона — сейчас, по возвращении домой. Смешной казалась и мысль, владевшая его сознанием перед поездкой на семинар: непременно найти Малфоя и уничтожить, унизить, растоптать... Когда Малфой, как зверь на ловца, выскочил в «Дохлой устрице», Рон с неприятным удивлением обнаружил, что топтать и рвать на части... некого. Малфой привычно хорохорился, огрызался и презирал, а глаза кричали совсем другое — разное. Многое...

Ты видишься с ней как она живет чем она дышит что она говорит о чем она думает пытаешься ее вернуть что она как она она она онаонаона...

Бешеный напор безумного речитатива вырывался из серых глаз Малфоя — совсем не ледяных, куда там! — так что Рону даже захотелось поставить ментальный блок. У него это стало неплохо получаться — спасибо курсу повышения квалификации, который пришлось пройти при переводе в аврорат. Но Малфой не пытался влезть ему в голову — нет, он открылся сам. Открылся — и изверг на Рона этот поток, напоминающий сход лавины в каком-нибудь диком ущелье. В этих, как там... Пиренеях, тролль их забери. Никогда бы не поверил Рон Уизли, что в нем шевельнется жалость к Драко Малфою, но там, в «Устрице», понял: Малфой болен, его точит тот же вирус, что мучил Рона последние годы. Он знал, что такое — потерять Гермиону, и да — он знал как никто другой: Малфою больно, чертовски больно теперь жить на свете. Но, как ни странно и противно сознавать, Малфою повезло. Вряд ли тот согласился бы с этим фактом — а душевной беседы как-то не вышло, — но Рон точно знал: Малфою повезло. Он лишился любви, лишился дома, его сердце было разбито, а будущее — туманно. Но он не подозревал того, что Рон знал твердо: в Британии Малфоя ждали. Ждали так, как никакая Пенелопа не ждала никакого Одиссея, ждали и — любили. Трус, предатель, лжец — Малфой проигрывал Рону по всем статьям, но обладал таким козырем, таким чертовым джокером, что Рона просто вышибало из игры — раз и навсегда. Собственно, поэтому он и врезал Драко: несомненно, его задели слова о «здоровых потомках подонков», — Малфой и не подозревал, насколько близок к истине. Но ударил он все же за другое: за вот этот проклятый козырь. Этот удар стал для Рона точкой — в долгой, выматывающей истории ненависти к Драко Малфою; этим ударом он отпустил грехи — не Малфою, себе. И покончил с этим — раз и навсегда. Так он чувствовал и на этот раз поверил: эта страница его жизни перевернута. В душе стало пусто и легко, и Рон Уизли был уверен: он найдет чем заполнить эту пустоту. Новый год, новый век... новая жизнь. По-настоящему новая.

— Новый год, новый век... — Гарри задумчиво поднял свой бокал. — За новую жизнь?

— За новую жизнь! — Гермиона тряхнула волосами и улыбнулась — так, как умела она одна, и Гарри улыбнулся в ответ. Мгновение спустя на пороге гостиной возникла Луна — с мечтательно светящимся лицом и маленьким сугробом на голове. За ней с причитаниями спешил Тоби.

— Пойдемте на улицу! Там — сказка...

Гермиона и Гарри переглянулись и тихо засмеялись в унисон: смешному сугробу, сияющей Луне, радостному агуканью Киры. Праздник пришел в Малфой-мэнор: несмотря ни на что и вопреки всему.

Лионская квартира Паркинсонов оказалась двухуровневой и занимала половину красивого старинного дома, но, разумеется, это был не Паркинсон-холл. Пэнси стремительно миновала просторный коридор и вошла в гостиную, крепко держа руку Драко, скользящего за ней тенью. Щелкнув пальцами, она вызвала эльфа, бросила ему несколько слов, и через пару минут запылал камин, а на стеклянном столике с бронзовыми ножками появились коньячные бокалы, пузатая пыльная бутылка и дымящийся кофейник с двумя чашечками.
Пэнси опустилась на ковер у ног Малфоя — тот устроился на низком диванчике поближе к огню — и оперлась локтями на его колени.

— Все как ты любишь, Дракон, — прошептала она, внимательно глядя ему в лицо снизу вверх.

Драко слабо улыбнулся школьной кличке. Это для гриффов он был Хорьком, на родном факультете с легкой руки Паркинсон прижилось другое имя... и оно нравилось ему куда больше.

— Кто бы сомневался. Пэнс, я так скучал по тебе, если бы ты знала...

— Дурень, кто ж тебе мешал, — проворчала Пэнси и, дотянувшись до его хвоста, развязала ленту: волосы белой гривкой рассыпались по плечу. — Волосы отрастил... Ты так похож на дядю Люциуса.

От ласкового, так по-домашнему прозвучавшего «дяди Люциуса» Малфою на один безумный миг показалось, что они снова дети, и со дня на день грянет традиционный новогодний бал в Паркинсон-холле.

— Почему не зажигаешь свет?

— А тебе он нужен?

— Нет.

— Мне тоже.

Пэнси провела ладонями по его ногам и поднялась.

— Ну что, давай — за Рождество?..

Драко улыбнулся — уже увереннее.

— Давай...

Коньяк был восхитителен. Очевидно, отсутствие погребов не помешало мистеру Паркинсону сохранить лучшее из своей коллекции.

— А где родители? — запоздало поинтересовался Малфой.

— Уехали на праздники к Легранам… я обещала присоединиться позже. — Пэнси изучала Драко, терпеливо выжидая, пока тот покончит с ритуальными танцами и выложит, наконец, что гложет его душу. Всегда был таким: шкатулка с секретом и двойным дном. Малфой...

— Пэнс, я...

— Да, Драко?

Ну давай же, начни. Выпусти своих демонов наружу, Дракон, иначе они сожрут тебя изнутри...

...Какого черта, Малфой, какого черта? Это не Скитер, это Пэнс, и если не ей — то никому, и проще сразу — в петлю...

И он рассказал ей все. Слова цеплялись занозистыми краями, неловко спотыкаясь, но это прошло... и вскоре они хлынули потоком, обгоняя мысли, мешаясь со слезами, вымывая из души горькую, разъедающую боль. Драко говорил и видел: все, что пережил; все, чем переболел; все, что хотел бы — и до смерти боялся — забыть.
Пэнси слушала, боясь пошевелиться, не перебив ни разу, не задав ни одного вопроса. Она любила Малфоя — искренне, всей душой: Драко заменил ей брата, которого у нее никогда не было. Пэнси не лгала Рону, она убила бы за Драко, если бы пришлось... Она смотрела на него, не отрываясь, не мигая: его мечущийся взгляд; беспокойные руки, выдающие крайнюю степень отчаяния... смотрела и не верила слезящимся глазам. И тут же — верила. Драко, ее мальчик, ее названный брат любит. Не увлечен, не влюблен — это уже в прошлом; нет — серьезно болен. И единственное лекарство, способное помочь — спасти! — осталось в Британии... дома.
Когда Малфой упомянул о визите Крэбба, Пэнси невольно хмыкнула, вспомнив, как тот навестил ее прошлым летом. Смешной, наивный Винс — он так и не поумнел. Он всерьез считал, что она в таком отчаянном положении, когда ухватится за шикарную возможность стать Пэнси Крэбб... Ее и сейчас передернуло от образа смущающегося Винсента, бессвязно бубнящего что-то о правах и свободах... Мерлин, дожили. Ни к селу ни к городу Винса заслонил всплывший в сознании Рон Уизли: угрюмый, широкоплечий, в глазах — непримиримость... А Драко заговорил о ночи в лесу, о костре и музыке, о волшебном танце — речь его напоминала горячечный бред, но Пэнси пробрала дрожь. Она словно видела его глазами, слышала его ушами, ощущала его кожей — жар того костра, щемящие звуки магловских баллад... и — аромат роз, пьянящий, дурманящий, мистическим образом пронизавший прохладный воздух сумрачной квартиры. Пэнси бил лихорадочный озноб, она неслышно соскользнула с дивана и подсела к Драко. Тот дрожал всем телом и пребывал в каком-то трансе, будто и не заметив, как она прижалась нему, обхватив за плечи, зарывшись лицом в растрепанные волосы и легонько укачивая, как перепуганного малыша.
Драко, Драко, изнеженный некогда мальчик, натворивший ошибок; глупый Дракон, раненый в сердце; сколько боли в тебе уместилось, какой груз ты взвалил на свои острые плечи — а вынесешь ли?.. Что же ты сотворил со своей — и ее — жизнью? Она выживет, точно, а ты? А твоя несчастная жена? У тебя со дня на день появится ребенок — а кто ты сам, Драко?..
Вопросы жгли Пэнси вспышками заклятий, но она не вымолвила ни слова, слушая и слушая отчаянную исповедь Малфоя. А отблески каминного пламени плясали в наполненных и забытых бокалах.

На улице и впрямь оказалось волшебно: небо будто спохватилось, вспомнив о празднике, и вытряхнуло на землю все декабрьские снежные запасы. Кира восторженно верещала, пока Луна и Гарри с хохотом швырялись друг в друга снежками, а Гермиона, щурясь, задрала лицо и ловила высунутым языком мохнатые, звездчатые снежинки, нескончаемым водоворотом летящие из темноты. Она повернулась к дому: эльфы украсили его гирляндами разноцветных огоньков, и теперь он мягко, красиво сиял сквозь снегопад. Денег, присылаемых Малфоем, хватало на многое, и все же ключевые моменты восстановления были неосуществимы без настоящего хозяина поместья... Но сейчас, укутанный в снежное покрывало, Малфой-мэнор выглядел сказочно красивым — словно и не было войны. Кира тоже притихла на руках у Гермионы, будто ловя ее мысли. Из задумчивости их вывел Тоби, бесшумно возникший у ног.

— Мисс Гермиона, у ворот посетитель, — неуверенно возвестил домовик, переминаясь с ноги на ногу. Гермиона насторожилась, бессознательно крепче прижав Киру к груди, и та протестующе закряхтела.

— И кто это, Тоби?

— Мистер Забини, Блейз Забини, мисс Гермиона, — вытаращил глаза Тоби, ожидая ее решения.

Гермиона опешила.

— О... так, Тоби... минутку.

Эльф закивал, выражая готовность ждать хоть до лета. Гермиона позвала Луну, торопливо сказала несколько слов, передала ей дочку и отправила в дом, а сама побежала к Гарри, вытряхивающему из-за ворота забившийся снег.

Когда Малфой наконец замолчал, в гостиной повисла почти осязаемая тишина. Пэнси подняла голову и взглянула на Драко — тот походил на зомби... на выпотрошенную куклу. На этот долгий монолог, похоже, ушли все его силы. Она судорожно вздохнула и, разомкнув затекшие руки, потянулась к столику.

— На, выпей. Тебе это нужно сейчас, — Пэнси протянула Малфою бокал, и он принял его, плохо понимая: где он и что происходит.

Пэнси пересела на диванчик напротив, откинулась на спинку и устало потерла ладонями лицо.

— А куда девался Уизли? — неожиданно заговорил Драко. — Я вырубился как-то сразу... а что было между... этим и такси?

Пэнси издала непонятный звук: то ли смешок, то ли всхлип.

— Уизли успокоил бармена, расплатился за твой заказ, отсек особо любопытных, вытащил тебя на улицу и помог усадить в машину, — перечислила она монотонно. Драко скрипнул зубами и потер виски. — Такси поймала я, — зачем-то добавила Пэнси, — пока он что-то делал с твоей челюстью.

Брови Малфоя поползли вверх.

— Даже так?

— Вот так и было, — подтвердила она, борясь с желанием истерически захихикать.

— О-о-о, — Драко откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. — Ни дракла лысого не понимаю в этой жизни, Пэнс.

— Драко, как ты думаешь с этим жить?

— А как я живу сейчас?

— А это жизнь, Драко?..

Он поднял голову и устремил на Пэнси ничего не выражающие глаза.

— Нет, не жизнь. Но отец справился, и я...

— Ты — не твой отец, Драко, — Пэнси очень старалась, чтобы голос не дрожал. — Ты — это ты, и твоя жизнь только твоя, понимаешь?

Малфой устало вздохнул.

— Поздно, Пэнс. Сейчас уже поздно, ты же знаешь.

— Мантикора тебя раздери! Ну что-то же можно сделать! Ну нельзя так, просто — нельзя!

— Ты ругаешься, как она, — вымученно улыбнулся Драко, и Пэнси поежилась от его взгляда. В первые послевоенные месяцы Паркинсонов таскали по допросам, и раз Пэнси случилось даже присутствовать на судебном процессе при полном составе Визенгамота. Вот там она видела такие взгляды, такие остановившиеся глаза — у приговоренных к Поцелую. Таких глаз не должно быть у молодых людей, любящих и любимых, будущих отцов. Война ведь закончилась, будь она проклята, так сколько им еще расплачиваться за грехи — свои и чужие?

Пэнси смахнула злые слезы и решительно тряхнула хвостом, запрещая себе раскисать.

— Ты же любишь ее, Дракон, до смерти любишь, опомнись: готов ты хоронить себя заживо? А о ней — о ней ты думаешь вообще?

— Я надеюсь, что она со временем забудет...

— Что?.. Всерьез полагаешь, что она сумеет тебя забыть, живя в твоем доме? — Пэнси хлестала словами, будто отвешивала пощечины.

Драко смотрел на нее с немой тоской.

— Не знаю, Пэнс. Я пустил под откос всю свою чертову жизнь — и даже не знаю, как это вышло.

Резкий стук заставил обоих вздрогнуть и повернуться к окну: на подоконнике маячила темная тень.

Дождавшись возвращения эльфа, Забини наконец ступил на расчищенную белую дорожку и устремился к дому, вглядываясь в него с жадным интересом. Да, здесь определенно празднуют, и раз уж Блейз не успел к Рождеству, он с удовольствием навестит нынешних хозяев в новогоднюю ночь. Временных хозяев, поправил он себя, подходя к парадной лестнице, но додумать не успел: какая-то лохматая туша метнулась ему навстречу и опрокинула навзничь, жарко дыша в лицо. Забини мысленно распрощался с жизнью, но чудовище не спешило вгрызаться ему в глотку, и он осторожно вытянул шею, выглядывая из-за косматого плеча. На ступенях стояли — Мерлин, мерещится, что ли? — Поттер и Грейнджер.

— О... Орден Феникса в Малфой-мэноре? — только и сумел выдавить из себя Блейз, разглядев замаячившую в дверях Лавгуд. — Вы бы не убрали своего громилу?

Грейнджер, помедлив, начала спускаться вниз.

---