В Лондоне вовсю хозяйничала осень. Расцвечивала багряными пятнами опавших листьев вечно зеленые газоны Кенсингтонских садов (1), обволакивала улицы клубами густых утренних туманов, укутывала шеи горожан теплыми шарфами, разливала в воздухе горьковатый аромат палой листвы и жареных каштанов, дышала прохладой над зеркалами парковых прудов, подбрасывала к небу птичьи стаи, многоголосо и тревожно кричащие: «Оставь!.. Оставь!..», моросила мелким коротким дождичком: «Прости... Прости...», шелестяще вопрошала разноцветным листопадом: «За что?.. За что?..»

На последний вопрос у Драко Малфоя ответа не было, а вот с первыми двумя утверждениями осени он был категорически не согласен. Он не мог оставить, не мог простить, не мог пережить, да что там — он дышать нормально не мог с тех пор, как три недели назад его жизнь раскололась на «до» и «после», и выяснилось вдруг, что на карте его памяти было как минимум одно белое пятно, расцвеченное теперь зловещими багровыми красками ярости и отчаяния. Впадать в отчаяние, впрочем, Драко тоже не мог — в нынешних обстоятельствах это была непозволительная роскошь, да и малфоевское отчаяние было бы сразу замечено близкими, и прежде всего, Гермионой — а именно от Гермионы надлежало скрыть тот факт, что в памяти Драко больше нет пробелов, возникших когда-то благодаря молниеносно наложенному Обливиэйту.

Вспомнив то, что когда-то забыл, Малфой впал в бешенство и вспышкой стихийной магии едва не разнес особняк. Пока домовые эльфы ликвидировали последствия, Драко залпом выпил полбутылки коньяку и тихо заплакал. К приходу Гермионы он был трезв, собран и, как обычно, нежен и заботлив, а отсутствие некоторых предметов интерьера (не поддающихся починке ни малфоевскими Репаро, ни эльфийской магией) объяснил внезапно возникшей потребностью в изменениях. Гермиона поверила, ничего не заподозрила и лишних вопросов не задавала. За ужином наводящие вопросы задавал сам Драко, а, дождавшись, пока жена заснет, и мысленно попросив у нее прощения за то, что собирается сделать, он осторожно, но решительно проник в ее мозги. Ему было очень стыдно, даже щеки горели, но другого способа выяснить то, что его интересовало, Малфой не знал. Вынырнув из гермиониного сознания, он некоторое время сидел неподвижно рядом с безмятежно спящей девушкой, сдерживая неровное дыхание и закусив губу, чтобы не заорать. Гермиона вдруг пошевелилась во сне и прошептала: «Драко, Драко…». Драко нагнулся поцеловать ее и только тут заметил, что прокусил губу до крови и даже не почувствовал этого — сердце болело так, что перед глазами плыли темные пятна. Немного успокаивало только одно — Гермиона до сих пор ничего не помнила.

Кое-как дотянув со своей бедой до рассвета, Малфой понял, что утро для него так и не наступило. Со вчерашнего дня, когда вся жизнь его раскололась на «до» и «после», его персональным малфоевским временем суток стала ночь — глухая кромешная полночь без единого проблеска света, и он знал, что так будет до тех пор, пока он не отомстит. Приняв случившееся как данность, Драко засунул все эмоции куда подальше, нацепил на лицо маску озабоченности положением неожиданно запутавшихся дел и приступил к решительным действиям, ничего общего с семейным бизнесом не имеющим. Руководством для действий он избрал пятый пункт фамильного кодекса, который когда-то был вызубрен маленьким Драко наизусть и пересказан дважды — отцу и портрету деда, причем оба (особенно портрет) остались вполне довольны памятью и дисциплинированностью юного наследника рода. Строчки кодекса, написанные не чернилами, а, если верить семейной легенде — человеческой кровью — всплывали в памяти без малейших усилий: «Малфой никогда не оставляет безнаказанной обиду, ущерб или иные неприятности, причиненные его роду, лично ему, его наследнику, его супруге, его лошади, собаке, рабу или иному имуществу — движимому и недвижимому. Малфой волен в выборе средств и способов мести, равно как и сроков её подготовки и осуществления. Малфой волен определять, соответствует ли его месть причиненному ему ущербу. Малфой волен самолично оценивать размер этого ущерба. В одном только не волен Малфой — не осуществлять мести и оставлять обиду безнаказанной». Кодекс был составлен в 1633 году, с тех пор прошло триста семьдесят лет, и Драко немного смущало то обстоятельство, что супруга упоминалась после наследника, но радовало то, что упоминалась все-таки перед лошадью и собакой. Тот факт, что вот уже восемь лет он жил, не только не выполняя предписаний малфоевского кодекса, но и начисто позабыв о его существовании, Драко Малфоя нисколько не смущал. Драко Малфоя вообще больше ничего не смущало с тех самых пор, как три недели назад его жизнь раскололась на «до» и «после» и превратилась в темную ночь, в которой не существовало ничего, кроме желания отомстить. Даже не желания, нет, а — необходимости, острой, словно ядовитые зубы докси.

Она, эта необходимость, управляла всеми поступками Драко, двигала его к далекой пока что цели, заставляла поднимать старые, забытые с войны связи, встречаться с десятками самых разных людей — магов и маглов, аппарировать в разные концы страны, иногда по нескольку раз на день, улыбаться тем, кому хотелось заехать по физиономии, платить галеоны и фунты, угрожать и колдовать, заметая следы — Малфой не скупился ни на золото, ни на заклинания. Так или иначе, но все было закончено намного раньше, чем он мог себе представить, и, пользуясь терминологией из горячо любимого Драко магловского кинематографа, «Час Х» самому себе он назначил на третью субботу октября, и хотя осуществить намеченное собирался лишь ночью, покинул Малфой-мэнор ранним утром, и если бы кто-нибудь из его друзей и знакомых в этот день наблюдал за Драко Малфоем, он не обнаружил бы в его поведении ничего подозрительного или предосудительного. Если, конечно, не считать того факта, что он с девяти часов утра шлялся по магловскому Лондону, но с недавних пор такое поведение больше не считалось предосудительным для чистокровного мага. А если бы кто-нибудь вздумал спросить его, о чем он размышляет сейчас, готовясь совершить запланированное убийство, Малфой невозмутимо ответил бы: «О фамильном кодексе», и с достоинством продолжил свой путь.

Он действительно думал о кодексе, предписывающем многим поколениям Малфоев определенные правила поведения в той или иной ситуации, и о том, насколько мудры были его предки, этим самым кодексом обзаведясь. Мысли текли в его голове то неторопливыми потоками, то неслись вскачь бурными горными ручьями, пока он сам бродил по яркой и карнавально-многолюдной Портобелло-роуд (2), поглубже засунув руки в карманы магловского кашемирового пальто густого оливкового цвета, завязав модным узлом свой шарф, на пару оттенков темнее, и ничем не отличаясь от любого из десятка тысяч любителей антиквариата, праздношатающихся по тротуарам этой знаменитой улицы. Внешне Драко был спокоен и даже безмятежен. Глубоко внутри него скрывалась туго сжатая пружина, и разжаться она должна была лишь сегодняшней ночью. Драко надеялся, что когда все это закончится, для него тоже настанет утро, как и для всех остальных миллиардов людей на планете — магов и маглов, не озабоченных необходимостью немедленного свершения родового правосудия.

Оживленное движение, не по-осеннему яркое небо, пестрая толпа и сотни красочных витрин и прилавков, наполняющих улицу, лишь ненадолго завладевали его вниманием и нисколько не отвлекали от бесконечного внутреннего диалога с самим собой, в котором Драко обращался к себе на «ты» и пытался понять, что руководит его действиями в большей степени — правила поведения, предписанные семейным кодексом, или его собственные моральные установки, позволяющие ему убить человека в мирное время, обдуманно и хладнокровно. По всему выходило, что второе, и Малфой-младший рассекал толпу, словно магловский крейсер свинцовые волны Северного моря, занятый очень важным делом — попыткой доказать самому себе, что на месть его толкает вовсе не внутренняя кровожадность, а незыблемые, впитанные с молоком матери, родовые заповеди.

«Кодекс Малфоев — это книга посильнее «Фауста» Гете и магловской Библии, исполненная многовековой мудрости и древней магии... Ты можешь не вспоминать о нем годами, но на самом деле он всегда с тобой, в твоей крови, контролирует твои поступки и подсказывает, как надо поступать в критической ситуации. Десятки поколений твоих предков, не раздумывая, следовали предписаниям кодекса, сохраняя фамильную честь, оберегая семейные тайны и приобретая славу рода. Рано или поздно наступает твой черед не просто вспомнить о кодексе, но начать действовать в соответствии с ним, даже если ты никогда в жизни не собирался этого делать…»

Толпа была магловской, процентов на сто и даже больше. Он не встретил ни одного знакомого по магическому миру лица за несколько часов неторопливых блужданий от магазинчика одежды к антикварному салону, от картинной галереи к кофейному бару, от ювелирной лавочки к магазину эзотерических товаров (подобные магловские магазины всегда вызывали у Драко лишь скептическую ухмылку, хотя Снейп, к примеру, утверждал, что и в таких местах можно обнаружить кое-что занятное, игрушечный набор «Юный алхимик», к примеру). Малфой разглядывал яркие витрины, переступал пороги бесчисленных лавок, касался руками каких-то предметов, задавал вопросы продавцам и даже торговался с ними, но если бы кто-нибудь из его друзей и знакомых спросил, зачем ему все это надо сейчас, Драко не знал бы, что ответить. Он просто убивал время до наступления вечера, оттягивал момент, когда ему придется войти в один из таких магазинов вовсе не для того, чтобы приобрести антикварную вазу китайской династии Цинь (3) или гравюру Уильяма Хогарта (4), а для того, чтобы убить человека.

После полудня, устав от шумной и разноязыкой толпы, Драко с некоторым удивлением обнаружил, что стал обладателем африканской эбеновой шкатулки, бронзовой курильницы из Боднатха (5), серебряной чернильницы викторианской эпохи (6) и серебряного же портсигара, дата изготовления которого не опознавалась, зато совершенно ясно опознавалось назначение — портсигар был мощнейшим темным артефактом, призванным высасывать энергию из окружающих маглов и преобразовывать ее в магическую. Судя по изнуренному виду индуса-антиквара, артефакт пролежал в лавке достаточно долго, прежде чем перекочевал в карман пальто ошеломленного столь ценной находкой Малфоя. В голове мелькнуло смутное воспоминание о том, что когда-то давно, в детстве, Драко нашел подобный портсигар в отцовском кабинете, а Люциус немедленно отобрал его и прочел длинную лекцию о правилах хорошего тона и недопустимости хватания чужих предметов руками без спроса. В завершение лекции пристыженный Драко был отправлен зазубривать наизусть очередную главу семейного кодекса.

«Ты можешь быть на любой стороне, тебя можно даже обозвать предателем крови, но одного у тебя никто не отнимет — ты Малфой, хочешь ты этого или нет, но ты Малфой. Малфой до мозга костей, до последней синей жилки, бьющейся на виске так бесконтрольно и некстати, до последней капли чистой, Мордред ее подери, крови. Мы, Малфои, бываем разными — среди нас можно найти трусов и подлецов, мелких бесов и крупных негодяев, но бесчестными людьми нас никто назвать не может. А когда дело касается чести, цена вопроса не имеет никакого значения. Даже если эта цена — человеческая жизнь…»

Последним малфоевским приобретением стал яркий пластмассовый значок с изображением растрепанной девочки в рваных чулках, черной остроконечной шляпе, с метлой в руках и синяком под глазом. Поперек значка шла надпись: «Идите в жопу. Я — добрая фея». Драко долго вертел забавную магловскую штуковину в руках, а потом вдруг представил себе физиономию Рона Уизли в тот момент, когда он, Драко, приколет этот значок на широкую уизлевскую грудь, предварительно наложив на безделушку Чары Неснимаемости, и не раздумывая больше, заплатил два с половиной фунта молоденькой продавщице с крашеными в яркий фиолетовый цвет волосами. Положив значок в карман, Малфой ухмыльнулся почти весело, и тут же забыл об этой покупке, как и обо всех предыдущих, а крашеная продавщица еще долго смотрела ему вслед и пыталась справиться с дрожью, в которую ее бросило от «веселой» малфоевской ухмылки.

«Ты не нарушишь законов. Во-первых, Малфой не обязан подчиняться никаким законам, кроме Законов Вселенной, ибо только они истинны и непреложны, а магическое правительство приходит и уходит вместе со своим видением устройства мира. Во-вторых, никто никогда ни о чем не узнает, а истинности пословицы «Не пойман — не вор» никто не отменял, так же как и презумпции невиновности. А в-третьих, в-третьих, Драко, положи себе руку на сердце и задай только один вопрос — справедливо ли то, что этот ублюдок живет на свете после того, что он сотворил? И ответь на этот вопрос — нет, несправедливо…»

Обнаружив, что нести разнокалиберные свертки в руках несколько неудобно, Драко остановился на минуту, и принялся было проговаривать про себя Заклинание Уменьшения, но вовремя спохватился и вместо этого купил на ближайшем лотке большой пакет из грубой коричневой бумаги. С этим пакетом в руках, продолжая вполне убедительно притворяться человеком-которому-решительно-нечем-заняться-в-эту-субботу-кроме-как-гулять-по-Портобелло-роуд, Малфой-младший посидел с пол часа в ближайшем «Старбаксе» (7), неимоверным усилием воли буквально впихнув в себя чизкейк и пару двойных эспрессо, а потом ноги сами занесли его в книжный магазин, где в витрине красовался экземпляр книги под названием «Учение и ритуал высшей магии» Элифаса Леви. Из предисловия к книге Драко узнал, что автор, живший в XIX веке, в мире маглов считается отцом-основателем трансцендентальной магии и большим специалистом в деле вызывания духов и изобретения магических ритуалов. Эта информация насмешила парня и даже отвлекла на некоторое время от неотступных мыслей — Малфою, как и любому другому чистокровному магу, с детства было известно, что этот самый Леви являлся стопроцентным сквибом и всю жизнь посвятил тому, чтобы пробудить в себе (абсолютно безуспешно) хоть какие-то магические способности. Сдержанные ухмылки Драко над перелистываемыми страницами переросли в откровенный смех, чем вызвали недоумение продавца книг — почтенных лет магла в синей вельветовой куртке и с круглыми очками на носу. Очки очень напоминали поттеровские, но хихикать над пожилым маглом казалось как-то неловко. Драко отложил книгу и вышел из магазина.

Лишь около трех часов дня он добрался, наконец, до небольшого магазинчика, торгующего винтажными платьями, кружевными перчатками, разнокалиберными, обтянутыми парчой и вытертой лайкой, пуговицами, потускневшими от времени гобеленами, кусками выцветших фламандских кружев, страусиными веерами и шелковыми, со стеклярусом, дамскими сумочками двадцатых годов. Здесь легкомысленное настроение, охватившее Малфоя после покупки значка и чтения потешных, придуманных сквибом, псевдомагических ритуалов, покинуло его.

«Ты убивал во время войны, и это было оправдано и закономерно. То же самое ты сделаешь и в этот раз, и это тоже будет оправдано и закономерно. Главное — не дать воли эмоциям, просто не дать им завладеть тобой. Холодный и трезвый расчет — вот чем всегда славились Малфои. Никаких соплей, никакой жалости — раздавить гадину и забыть о случившемся, и сделать это так, чтобы твои гребаные предки могли гордиться тобой, если только им случится узнать о том, что ты сделал…»

Вывеска над магазинчиком гласила: «Винтажное волшебство», и когда Драко увидел ее впервые, он расхохотался почти в полный голос, и это был нервный смех человека, неожиданно для самого себя оказавшегося в двух шагах от цели, на поиски которой он собирался потратить долгие месяцы, а потратил всего лишь четырнадцать дней. За прошедшую неделю, что Малфой таскался сюда, словно на работу — всякий раз под Оборотным Зельем — он успел изучить не только надпись на вывеске «Винтажного волшебства», но и ознакомиться с ассортиментом магазина, бросить любопытный взгляд в служебные помещения и даже, притворившись заблудившимся иностранцем, побывать на заднем дворе. Сегодня, впервые оказавшись здесь в своем истинном обличье, он не стал заходить внутрь, а постоял немного на противоположной стороне улицы, покусывая губу и делая вид, что разглядывает выставленные прямо на тротуаре лотки с бархатными персиками, разноцветными глянцевыми яблоками и зеленовато-желтыми банановыми гроздьями. Внешне Драко оставался абсолютно спокойным. Дорогое пальто, стильная длинная стрижка, ботинки от Джон Лобб (8), бумажный пакет с покупками в руках — молодой богатый лондонец на субботнем шопинге. От всех остальных молодых богатых лондонцев его отличала разве что волшебная палочка, закрепленная в специальной петельке с внутренней стороны левого рукава пальто. Ему улыбались встречные девушки, чуть не кланялись торговцы, за милю чуя большие деньги и тонкий вкус, и с удовольствием окидывали взглядом магловские авроры в смешных черных касках на голове, полисмены, так, кажется, их называют. Парочка таких полисменов как раз неторопливым прогулочным шагом прошла мимо Драко, он равнодушно встретился с ними взглядом и неторопливо отвел глаза, отвернулся к лотку с отборными фруктами. Выбрал себе самое большое краснобокое яблоко, не глядя сунул деньги продавцу-пакистанцу, и с нетерпением впился зубами в кисло-сладкую сочную мякоть, брызнувшую ароматным соком.

«Ты раздавишь его. Просто раздавишь, не тратя времени на лишние разговоры. Так, самая малость — просто сказать, кто и зачем. Чтобы подыхал, зная, за что, веря в неизбежность воздаяния и без малейшей надежды на спасение. Плевать, что война осталась позади, что за прошедшие четыре года ты ни разу никого и пальцем не тронул, и по законам мирного времени надо бы обратиться в Аврорат или, пользуясь старыми связями, непосредственно к Министру Магии. Никаких авроров, никаких министров, никаких посторонних — ты все сделаешь сам. Главное — не сорваться, контролировать себя, сделать все быстро и уйти, не оставив следов. В магловском мире это называется «уничтожить улики». Если их не уничтожить, могут возникнуть проблемы. А настоящий Малфой умеет сделать так, чтобы проблемы возникали у кого угодно, только не у него самого…»

Вкус яблока придавал уверенности в себе, и Драко доел спелый плод до конца и неторопливо вытер пальцы магловской влажной салфеткой, обойдясь без Заклинаний Очищения и прочей магии. Прежде чем уйти прочь, он еще раз посмотрел на витрину «Винтажного волшебства», из дверей которого как раз выходила шумная толпа благожелательных японских туристов, увешанных фотоаппаратами. Вместе с японцами на пороге возник сам хозяин магазина — высокий и крепкий мужчина средних лет, с тронутыми сединой висками, одетый в кожаные штаны и яркий пуловер. Он приветливо прощался с покупателями и в то же время зорко оглядывал улицу, и никому из улыбчивых, непрерывно щелкающих затворами фотокамер японцев, и в голову не могло прийти, что его внешний облик — не более чем умело наложенные Иллюзионные Чары, и на самом деле мужчина выглядит совершено иначе. Изо всех людей, находящихся сейчас в этом районе Портобелло-роуд, представление об истинном облике владельца «Винтажного волшебства» имел только Драко Малфой. Но к тому моменту, как взгляд крепыша в кожаных штанах остановился на противоположной стороне улицы, Драко Малфоя уже не было на тротуаре рядом с фруктовыми лотками.

«Безусловно, глядя на тебя, предки постоянно переворачиваются в гробах — магловское пальто, в кармане — пачка сигарет, ужасные манеры, ел яблоко на улице, не разрезав ножом, и вообще, женат на маглорожденной, а лучшие друзья — самые что ни на есть предатели вековых идеалов чистокровных, но сегодня, только сегодня, они, пожалуй, смогут тобой гордиться. Не то чтобы это было для тебя важным, но все же… Эта ночь — как будто Рубикон. Как экзамен на право называться Малфоем. Хотя, впрочем, почему только Малфоем? На твоем месте точно так же поступил бы любой нормальный мужчина, даже не важно, маг или магл. Любой нормальный парень предпочел бы решить дело самостоятельно, не прибегая к помощи властей и представителей закона, разве только Перси Уизли поступил бы иначе. Впрочем, когда это Перси Уизли входил в число нормальных парней…»

Если бы кто-нибудь из друзей и знакомых Малфоя наблюдал за ним в течение этого долгого, наполненного бесконечными перемещениями дня, он наверняка усомнился бы в том, что и самого Драко можно причислить к нормальным парням, но вопрос о собственной нормальности интересовал его меньше всего на свете. Отойдя от «Винтажного волшебства» на пару сотен шагов, Малфой увидел прямо перед собой вывеску маленького кинотеатра и, не раздумывая, потянул тяжелую дверь на себя. Сеанс начинался через две минуты, Драко купил билет на последний ряд, не спрашивая, на что именно он идет, и вышел из кинотеатра только после того, как два раза подряд просмотрел захватывающий фильм о приключениях черного вертлявого пирата с подведенными глазами и длинными косичками.

Освободившись, наконец, из плена улицы, где можно купить все, что угодно — от оловянной ложки до бриллиантового колье — Малфой отправился в Кенсингтонские сады. Пока он сидел в кинозале, наступил вечер, на улице резко похолодало, и с темного неба начинал накрапывать дождик, но такие мелочи, как поздний час и испортившаяся погода, Малфоя волновали мало. Во-первых, его внутренний хронометр вот уже три недели как застыл на отметке «Полночь», а во-вторых, Согревающие Чары можно наложить на себя и невербально, не прибегая к помощи палочки. Обезопасив себя от холода, Драко кружил по парковым дорожкам, залитым фонарным светом, вдумчиво курил, сидя на скамейках из светлого дерева, и, останавливаясь у маленьких прудов, подолгу вглядывался в темное зеркало воды, словно надеясь прочитать там какие-то волшебные письмена.

Письмена не появлялись, лишь на одном из прудов Драко встретил пару черных королевских лебедей, почему-то не уснувших в своем домике с наступлением темноты, а продолжавших невесомо скользить по воде. В малфоевском пакете обнаружился кусок овсяного багета, и Драко скормил его лебедям-полуночникам. Огромные величественные птицы с достоинством рассекали водную гладь, изящно наклоняли длинные шеи, подхватывая куски багета, пока те не успели размокнуть, и всем своим видом словно успокаивали и подтверждали правильность малфоевских мыслей о том, что у его задачки нет и не может быть иного решения. Почему-то он в последние дни думал об осуществлении своей мести как о решении задачи, причем, даже не по Арифмантике, а по магловской геометрии. С геометрией Малфой-младший был знаком весьма поверхностно, но помнил, что в условиях задачи обязательно пишется «Дано» и требуется что-то доказать. В его собственной задаче «Дано» можно было сформулировать в нескольких простых и емких словах из пресловутого пятого пункта семейного кодекса: «…обиду, ущерб или иные неприятности, причиненные его роду, лично ему, его наследнику, его супруге…». На последнем слове у Драко начинало гулко бухать в висках, а неконтролируемая синяя жилка не то что билась, а грозила взорваться прямо под кожей. От очередного, Мерлин знает какого по счету за эти страшные три недели, всплеска стихийной магии Малфоя-младшего спас только ливень, внезапно хлынувший с неба отвесной стеной. Не заботясь более о конспирации и сохранности магловской психики, Малфой немедленно аппарировал из парка.

Остаток вечера он провел на втором этаже уютного паба на Стратерн-плэйс, наблюдая в окно за буйством водной стихии снаружи и чередуя Эрл Грей с Даржилингом и Ассамом (9). Обычно работающее до одиннадцати вечера, сегодня заведение было открыто чуть ли не до рассвета, что как нельзя лучше устраивало Малфоя, хоть он и не собирался сидеть здесь так долго. В названии паба (10) Драко усматривал некий тайный знак и сакральный смысл, обещающий успех его сегодняшнему предприятию. Одежда была высушена невербальным заклинанием, пакет с покупками уменьшен и благополучно засунут поглубже в карман пальто, а само пальто — сдано в гардероб, чай обжигал гортань и туманил мозги не хуже спиртного, но от мыслей о том, чтобы выпить что-нибудь покрепче, Драко отмахивался как от малодушных и недостойных истинного Малфоя.

«Конечно, по части выдумывания планов мести тебе далеко до тетушки Беллы, упокой Мерлин ее мятежную душу, но ты тоже кое на что способен. Сколько на твоем счету мертвецов — десять, двадцать? Ты не знаешь, никогда не считал, в отличие от Рона, который оставлял зарубки на своей волшебной палочке, чтобы всегда помнить о том, скольких людей он отправил на тот свет… Ты не Гарри, который был готов взять на себя вину и ответственность за каждого убитого на этой войне, причем, как со Светлой, так и с Темной стороны… Тебе не нужны подсчеты, ты и так помнишь все, что совершил, и знаешь, на что способен. Так что нечего сейчас сидеть здесь и трястись как жалкий магл, вопрошая самого себя, правильно ли ты поступаешь. Надо просто встать, выйти и сделать это. Так, как будто сейчас опять война, и это очередное задание «Мерлиновых Детей». Сверхсекретная операция, порученная Драко Малфою. Да, именно так. Просто встань, Драко, выйди и сделай это…»

— О, да, просто встань, выйди отсюда и сделай это! Кстати, что именно ты собираешься сделать, Дрей? — раздался вдруг над ухом Малфоя голос Рона Уизли, и Драко решил, что последнюю фразу он произнес вслух. Потому что Рон не владел искусством легилеменции, в этом Драко был абсолютно уверен.

— Рон не владеет, можешь быть спокоен. В отличие от меня, — прозвучал второй голос, принадлежащий великому и непобедимому Гарри Поттеру, Мальчику-который-всегда-оказывается-рядом-даже-если-момент-абсолютно-неподходящий.

Малфою понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с духом, закрыть, пусть и с опозданием, свой мозг от поттеровского вторжения, мысленно надавать себе пинков за то, что расслабился и утратил бдительность, и только после всего этого поднять голову и посмотреть на своих ближайших друзей, неизвестно какого Мордреда оказавшихся посреди магловского Лондона поздним дождливым вечером.

— Гарри, Рон! — с воодушевлением начал Драко, поднимаясь из-за стола и пожимая друзьям руки. — Рад вас видеть! Как дела? Как настроение? И самый главный вопрос — какими судьбами?

Гарри потер переносицу своим невозможным поттеровским жестом, означавшим растерянность, и смущенно взглянул на Малфоя.

— Извини, Драко, если мы не вовремя. Буквально несколько слов, и мы тут же уйдем. Но нам показалось, что… э-э… в общем, что мы… что ты… — замялся герой войны и победитель Вольдеморта, очевидно, не находя в себе сил, чтобы озвучить свою мысль и донести ее до Малфоя.

— Нам показалось, что у тебя что-то случилось! — решительно выпалил Рон, приходя другу на помощь. — И, конечно, если ты скажешь, что на самом деле ничего не случилось, то мы свалим по-быстрому, но вообще-то, Драко, врать нехорошо, и даже если ты собираешься изменять Гермионе, мы, в конце концов, твои лучшие друзья и всегда могли бы…

— … связать тебя по рукам и ногам и держать где-нибудь в горной пещере до тех пор, пока ты поймешь, что был глубоко неправ, раскаешься и осознаешь, что лучше Гермионы тебе никого не найти, — подхватил Гарри.

— О, Мерлин, Моргана и все девы Авалона! — простонал Драко, опускаясь на место и переводя ошеломленный взгляд с Поттера на Уизли и обратно. — Я никогда не овладею гриффиндорской логикой настолько, чтобы понимать вас без переводчика… С чего вы взяли, что я собираюсь изменять Гермионе?

Поттер и Уизли переглянулись и вздохнули, как показалось Малфою, без всякого облегчения.

— То есть, ты не собираешься ей изменять? — уточнил Гарри, усаживаясь напротив Драко.

— И у тебя не назначено здесь тайное свидание с другой девушкой? — спросил Рон, плюхаясь на сиденье рядом с зятем.

— Нет! — почти заорал Драко, и тут же взял себя в руки. — Нет у меня здесь никакого тайного свидания, и о том, чтобы изменять Гермионе, я и не помышлял, но раз вы так настаиваете, я обдумаю вашу мысль… — и он глубокомысленно нахмурился, изображая процесс обдумывания.

— Только попробуй, — проворчал Уизли, а Гарри придвинулся поближе к Малфою и принялся объяснять:

— Понимаешь, Дрей, ты сказал вчера, что сегодня с утра отправишься в Румынию, проведать своих свежеприобретенных драконов. Поэтому мы с Роном были, мягко говоря, удивлены, когда увидели тебя вечером в парке. Ты кормил лебедей с отсутствующим видом и разговаривал сам с собой. Нам показалось это странным…

— Я не разговаривал сам с собой! — возмутился Драко. — И вообще, в парке я был три часа назад, и если вы увидели меня еще тогда, почему не подошли ко мне сразу же?

— Да мы и собирались, — ответил Рон, — но тут хлынул ливень, ты аппарировал, и мы потеряли тебя из виду.

— А вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее, — прищурился Малфой и откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. — Значит, я аппарировал, вы потеряли меня из виду, а спустя три часа совершено случайно наткнулись на меня в пабе, который расположен отнюдь не в двух ярдах ходьбы от Кенсингтонских садов?

— Не злись, Дрей, — Поттер вновь потер переносицу. — Нам показалось, что ты чем-то озабочен и встревожен, но, конечно, мы не собирались вмешиваться в твои дела…

— Мы тоже аппарировали, — вмешался Рон. — На Диагон-аллею. Посидели немного в «Дырявом котле», послали патронуса к Гермионе…

— Вы послали к Гермионе патронуса? — неверяще переспросил Малфой. — Но зачем?

— Мы беспокоились за тебя, — просто ответил Гарри Поттер, — а когда Гермиона прислала ответного патронуса, который ее голосом пообещал надрать нам уши за то, что мы отвлекаем ее от увлекательнейшего процесса процеживания настоя наперстянки, и сказал, что если мы хотим поговорить с тобой, нам лучше всего связаться с Чарли, потому как ты еще утром отбыл с помощью порт-ключа в Румынию, мы забеспокоились еще сильнее.

— То есть Гермиона не поняла, что я в Лондоне? — быстро спросил Драко.

— Нет, — ответил Рон, — мы просто спросили ее, уехал ли ты, как собирался. Она ничего не заподозрила… Погоди-ка!

Рыжий прервал сам себя и с подозрением поглядел на друга:

— Так ты все-таки собираешься ей изменить?

— О, Мерлин, нет! — зашипел Драко. — И что вы сделали дальше? Послали Чарли сову, чтобы удостовериться, что я в Румынии?

— Первая мысль была именно такая, — покаянно склонил лохматую голову брюнет.

— Но потом мы сообразили, что камин в моей кондитерской напрямую подключен к международной каминной сети, — ухмыльнулся Рон, — и нам потребовалось всего несколько минут, чтобы связаться с драконьим заводом, и выяснить, что тебя там нет.

— Я ведь просил Чарли! — вырвалось у Малфоя, и он тут же прикусил себе язык.

— Можешь не переживать, Чарли тебя не выдал. Повторял как заведенный, что ты прибыл еще утром и в данный момент осматриваешь территорию завода, а она так невероятно велика, что найти тебя он просто не в силах, — слегка улыбнулся Поттер. — Но пока он выдавал всю эту шитую белыми нитками ложь, я просканировал его мозги, и совершенно точно выяснил, что тебя не было на заводе с прошлого четверга, а нам он говорит то, о чем ты его попросил, и, как можешь себе представить, Драко, после этого разговора мы с Роном стали волноваться о тебе еще больше.

— Ты невозможен, Поттер! — простонал Малфой. — Влезть в голову совершенно ни в чем не виновному человеку — твоему другу, между прочим! — только потому, что тебе показалось, будто в парке ты видел меня, кормящего лебедей с озабоченным лицом!

— Мне не показалось, — поправил Гарри. — Я и в самом деле тебя видел.

— И лицо у тебя в самом деле было озабоченным, — подхватил Рон. — Так что мы вернулись в Кенсингтонские сады, к тому пруду, где встретили тебя, и Гарри попытался засечь магический след, оставшийся после твоей аппарации. Как видишь, попытка удалась, и вот мы здесь!

— Если ты скажешь нам, что с тобой все в порядке, и ты просто решил сбежать ото всех, чтобы подумать о бренности бытия, или у тебя здесь назначена важная деловая встреча, к которой ты морально готовился, общаясь с лебедями в парке, а Гермионе и нам сказал вчера неправду из суеверного страха, что сделка сорвется, мы извинимся перед тобой и уйдем. Но если ты влип в какие-то неприятности или у тебя здесь тайное свидание с Асторией Гринграсс, то мы останемся, Драко, как бы ты не возражал, — подытожил Гарри Поттер.