Предыстория
Когда я пытаюсь понять, с чего все началось, то не могу определиться. Может быть с того момента, как я решила переехать к Чарли в Форкс? Или все было предопределено гораздо раньше, когда Рене оттуда уехала? Я не знаю. Мои мысли путаются. Я разрушила жизни дорогих мне людей и знаю, что виновата. Прошло уже достаточно времени, а я все сижу в дешевом мотеле, стараюсь не выходить на улицу и не могу найти себе оправдания. И вряд ли найду… Может быть, если вспомнить все события более-менее последовательно, то я найду ответ и смогу как-то жить дальше? Не знаю… Но попробую…
Итак, даже не знаю с чего начать… Наверное, с событий, в которых я принимала непосредственное участие – а именно, с моего решения переехать к отцу. Моя мать, Рене, ушла от него, когда мне было всего несколько месяцев от роду, и я никогда не спрашивала ее о причинах. Есть вещи, которые детям лучше про родителей не знать, особенно если они хотят сохранить с обоими хорошие отношения. Я подозревала, что Чарли тоже лучше ни о чем не спрашивать, хотя он в любом случае промолчит – у него такой характер. Думаю, в этом все и дело – в их характерах. Ну что ж, формулировка «не сошлись характерами» не лучше и не хуже других, вполне достойная. Они мирно развелись, и я осталась с матерью.
Рене поселилась в Финиксе, и я прожила тут практически всю жизнь. Мне нравятся жара, постоянное солнце, песчаные пляжи Солт-Ривер и пустынный пейзаж. Забавно, ведь я очень бледная и практически не загораю – это особенность моей кожи. Мы редко куда-нибудь уезжали, и не потому, что Рене такая уж домоседка. Просто она растила меня на зарплату учительницы начальных классов, а на такие деньги не очень-то попутешествуешь. Хотя каждый год я обязательно ездила к отцу в Форкс и проводила там две или три недели. Рене считала, что развод родителей не должен лишать ребенка возможности общения ни с отцом, ни с матерью, и Чарли был с ней полностью согласен. У меня была собственная комната в его доме, которая всегда была свободна и ждала меня, и в которой я могла оставить свои вещи на то время, когда возвращалась к матери.
Однако пока я была маленькой, то большую часть времени проводила не в доме Чарли, а у его друга Билли Блэка в резервации. Его жена (она тогда была еще жива) кормила нас кексами, а сам Билли с удовольствием играл в мяч со мной и своими детьми, сыном Джейкобом, чуть младше меня, и близняшками-дочерьми Рэйчел и Ребеккой, которые были немного старше меня. Чарли в это время был, как правило, на работе.
Да, Чарли я называю его только за глаза, а так обращаюсь к нему «папа». Он у меня шеф полиции, правда, в городке с населением всего в три тысячи человек. Его все знают и относятся с большим уважением, хотя я не очень понимаю, что он находит в своей работе. Мне нравится работа Рене, хотя я сама не очень рвусь стать преподавателем. Но учить детей, заботиться о них, помогать им пусть даже тем, чтобы найти кому-то потерявшийся карандаш или вовремя похвалить, поддерживая их начинания, кажется мне по-настоящему важным. А вот карать преступников или подозревать всех в нарушениях и пытаться напугать неизбежным наказанием – бррр, не мое. Хотя Чарли в городе очень любят, и я это чувствовала каждый свой приезд: на меня смотрели с любопытством, со мной здоровались, мне задавали вопросы. Несколько лет назад я взбунтовалась и отказалась приезжать в Форкс, и Чарли стал летом возить меня на пару недель в Калифорнию.
Наверное, все началось с того, что я просто выросла. Обо мне не надо было ежесекундно заботиться, находиться рядом, я спокойно могла сама приготовить обед, купить нужную мне одежду, доехать до школы… Более того, я начала тяготиться излишней опекой. У Рене появилось больше свободного времени и, возможно, некая пустота, которую она наконец-то решилась заполнить. Я никогда не видела дома мужчин; если Рене с кем-то и встречалась, то я об этом не знала. Такая жизнь вдвоем, со всем возможным вниманием и заботой только друг к другу, казалась мне нормальной и единственно правильной. Рене продержалась пятнадцать лет, прежде чем в нашем доме появился он – Фил. Веселый парень 28 лет, немного шумный, энергичный и очень внимательный к ней. Я была уже не ребенком, видела, как живут родители моих друзей, и понимала, чем пожертвовала мама, чтобы я чувствовала себя комфортно. Мне очень хотелось, чтоб она нашла свое счастье, а Фил, казалось, идеально ей подходил. В общем, через год они решили пожениться, и мы стали жить вместе. Да, я забыла упомянуть, что Фил - профессиональный бейсболист, не первой величины, конечно, и постоянно вынужден разъезжать с командой по стране. Он уезжал, а я оставалась с мамой дома, и она переживала из-за него, а когда уезжала на сборы с ним – из-за меня. Вот и получалось, что я и Фил как будто пытались разорвать ее на две части. Мы с мамой привыкли заботиться друг о друге, и я как-то вдруг поняла, что забота – это не только обед и чистое белье, а нечто гораздо большее.
Короче, я решила переехать к Чарли. Я знала, что это решение принесет мне множество проблем. Мы никогда много не общались с отцом – все его время было отдано работе, и он мог говорить только о ней, но маленькому ребенку это не слишком интересно, а у подростка свои проблемы, и ему хочется, чтобы в первую очередь выслушали и поняли его. Чарли же слишком редко меня видел, чтобы у нас установились доверительные и теплые отношения, и мы частенько не знали, что сказать друг другу. И, тем не менее, я решилась ехать. Я планировала закончить в Форксе школу и поступить в колледж, правда еще не определилась до конца, в какой именно. Единственное, что я знала точно – что хочу помогать людям, облегчать им каждую секунду жизни. Может быть, социальный работник? Или специалист по работе с пожилыми людьми? Не знаю… Пока я помогала Рене, обеспечивая, как могла, ведение домашнего хозяйства, и получала удовлетворение, чувствуя себя нужной. Надеюсь, Чарли тоже будет нужна моя забота…

Перелет я перенесла нормально, хотя всю дорогу переживала о том, как буду ехать с Чарли – от Порт-Анджелеса до Форкса примерно час езды на машине. Перспектива провести его с ним наедине меня как-то не радовала. Нет, папа вел себя отлично и, казалось, искренне обрадовался, что я решила перебраться к нему. Он уже записал меня в школу и обещал подыскать машину. Проблема заключалась в том, что ни меня, ни Чарли разговорчивыми не назовешь, да и обсуждать нам практически нечего. Вне всякого сомнения, мое решение уехать из Финикса немало его удивило.
Чарли приехал за мной на полицейской машине, и это было то, чего я так боялась. Собственно, по этой причине я собиралась купить собственную машину, несмотря на откровенную стесненность в средствах. Но ничего этого не понадобилось: Чарли уже приобрел для меня старенький пикап у того самого Билли Блэка, так что я оставалась при своих деньгах и могла их потратить на что-то другое. Правда, в голову ничего, кроме мыслей о покупке теплой и непромокаемой одежды, не приходило.
Когда мы приехали, в Форксе шел дождь, и переставать, похоже, не собирался.
Первую ночь я проплакала под шум дождя и совершенно не выспалась. Я лежала и думала о том, что попала в маленький городок, где все хорошо друг друга знают, где ничего не происходит и самым ярким событием может стать попойка с дракой в местном баре или разрыв чьей-нибудь помолвки. Ну, или же мой приезд. Мне, жившей в большом городе, было привычно чувство «одиночества в толпе», и я с ужасом думала о необходимости влиться в школьный коллектив из 357 человек – только на одной моей параллели в школе Финикса народу было гораздо больше.
Однако меня ждал сюрприз. Нет, все началось, как я и предполагала: ко мне подходили, любопытствовали, знакомились, и я старалась изо всех сил улыбаться и приветливо отвечать. На ланч я уже шла не одна, а в большой компании, и именно в столовой я столкнулась с чем-то, что по-настоящему заинтересовало, зацепило меня. Я забыла про колу и не могла отвести глаз.
«Их было пятеро, они сидели в самом дальнем углу, не разговаривали и не ели, хотя перед каждым стояло по подносу с едой. Меня они не замечали, так что я могла тайком их разглядывать, не боясь нарваться на любопытный взгляд. Однако мое внимание привлекло вовсе не отсутствие интереса с их стороны.
Уж больно разными они были! Из трех парней один – крупный, мускулистый, как штангист, с темными вьющимися волосами. Другой – медовый блондин, выше, стройнее, но такой же мускулистый. Третий – высокий, неопрятный, со спутанными бронзовыми кудрями. Он выглядел моложе своих друзей, которые могли быть студентами университета или даже преподавателями.
Девушки тоже принадлежали к разным типам. Одна высокая, стройная, с длинными золотистыми волосами и фигурой фотомодели. По сравнению с ней остальные девушки в столовой казались гадкими утятами. Вторая, миниатюрная брюнетка с задорным ежиком, больше напоминала эльфа.
И все же было у них что-то общее: они казались мертвенно бледными, бледнее любого студента, живущего в этом лишенном солнечного света городе. Даже бледнее меня. Несмотря на разный цвет волос, глаза у всех пятерых были почти черные, а под ними – темные круги, похожие на огромные багровые синяки. Словно они не спали несколько ночей или сводили синяки после драки, где им переломали носы.
Я смотрела на них и понимала, что никогда в жизни не видела ничего прекраснее, чем их лица, разные и одновременно похожие. В школе заштатного городка таких не увидишь – только на обложках журналов и полотнах голландских мастеров. Трудно сказать, кто был самым красивым: статная блондинка или парень с бронзовыми кудрями.
Они смотрели куда-то вдаль и не видели ни друг друга, ни остальных студентов.» (Майер, Сумерки, АСТ, М, 2009, стр. 21-23)
Сказать, что они меня заинтересовали, значит не сказать ничего. Мои новые знакомые сочли своим долгом просветить меня насчет Калленов – эту фамилию носили все пятеро заинтересовавших меня ребят. Они оказались приемными детьми местного врача, Карлайла Каллена, и его жены, держались обособленно и ни с кем не общались. Обе девушки, и блондинка, и брюнетка, встречались и жили со своими сводными братьями. Это мои одноклассники особенно подчеркнули, а вот парень с неопрятными бронзовыми волосами – Эдвард, был один, и за те два года, что их семья живет в Форксе, так и не нашел себе пару. Как я поняла, он и не искал. Местных барышень это, похоже, здорово задевало. Поэтому, якобы из лучших побуждений, меня предупредили, чтобы я с ним не связывалась. Я и не планировала этого делать, но все эти Каллены показались мне странными. Они заинтриговали меня до такой степени, что я даже забыла про дождь.
В тот же день я столкнулась с одним из Калленов на биологии. По какой-то прихоти судьбы это оказался Эдвард Каллен. Меня посадили с ним за одну парту – больше не было свободных мест. Он не поздоровался, не представился, а постарался отодвинуться на самый край парты и не касаться меня даже случайно. Его темные, практически черные, глаза смотрели на меня время от времени с откровенной ненавистью. Я ничего не поняла, но такое поведение меня задело. Однако спросить я ничего не успела – едва прозвенел звонок, он выбежал из класса.
Зато потом, когда я пошла сдавать формуляр, то столкнулась с ним в администрации – он пытался перенести свой урок биологии. Мне стало ясно, что этот парень ни за что не хочет находиться со мной в одном помещении. Я почувствовала себя уязвленной, стало как-то противно. Главное – я не понимала причины такой реакции. Что во мне могло вызвать настолько резкую неприязнь? И неужели так трудно быть элементарно вежливым?
А на следующий день он исчез.
Я попыталась обратиться к Чарли – может быть, я чего-то не знаю про эту семью. Но он вдруг с потрясающей эмоциональностью пропел дифирамбы доктору Каллену и его жене, Эсме, попутно упомянув, что все их дети прекрасно воспитаны. Интересно, если бы у меня совпадали уроки с кем-нибудь другим из Калленов, они повели бы себя так же, как Эдвард?
За неделю я немного освоилась в школе, и Каллены перестали выбивать меня из колеи. Ни с кем, кроме Эдварда, у меня не было общих занятий, а Эдвард перестал ходить в школу. Жизнь налаживалась, я потихоньку включилась в домашнее хозяйство Чарли. Мне необходимо было заботиться о ком-то, так я чувствовала себя не такой одинокой и ненужной. Особой чувствительностью отец не отличался. Наверное, это передалось и мне, я не ощущала его как родного человека. Одно из лучших качеств Чарли – ненавязчивость. Это позволяло мне расслабиться в одиночестве, поскольку общаться с ним как с отцом не получалось – слишком уж неконтактным он был, а я, в силу своего возраста – очень замкнутой. Получалось, что мы жили в одном доме, но как-то порознь. Не спасало даже то, что я взяла на себя уборку и готовила на двоих. Чарли с удовольствием передал мне заботу о доме, чтобы с головой уйти в работу. По-своему он заботился обо мне: менял на пикапе резину, спрашивал о здоровье, давал деньги на хозяйство и расходы. Но близким себе человеком я его не ощущала. Я выросла без него.
А потом в школе снова появился Эдвард. Он уселся рядом со мной за парту и вдруг, как ни в чем не бывало, представился и попытался завязать разговор. Я опешила. Мало того, что у него оказался приятный голос, мало того, что его глаза в тот день были не черными, а светлыми, золотистыми, но он еще почему-то назвал меня Беллой. Обычно я сама поправляла людей, так как не люблю своего полного имени – Изабелла. Но ему-то кто успел сказать? И зачем ему этим интересоваться?
Он был мил и любезен до конца урока, спрашивал меня о матери и причинах переезда, мы вместе сделали лабораторную работу. Я осталась после биологии в полном недоумении. И куда девались его круги под глазами? В тот день он был бледен, но и только.
Я уже поняла, что спрашивать о чем-либо Чарли бессмысленно. Виделись мы не каждый день и только за ужином. Мы ели, обычно, молча, и тишина не тяготила ни его, ни меня. Я начинала думать, что мы с ним уживемся. Но что касается Эдварда Каллена… Я не была так уж уверена, что мы найдем общий язык.
Приглядываясь ко всем Калленам, я вскоре поняла, что они богаты: вещи на них были очень простые, но явно дорогие, скорее всего из авторских коллекций. И еще машины: они приезжали все вместе на одном и том же серебристом «Вольво», за рулем которого всегда сидел Эдвард, но что-то мне подсказывало, что не все время они проводят вместе, и у каждого из них должен быть свой автомобиль.
Эдвард вообще произвел на меня впечатление. Он был очень красив, явно блестяще знал биологию (про другие предметы я ничего сказать не могла). Когда мы делали лабораторную работу, я выплыла только за счет того, что делала ее раньше, а его даже многодневный пропуск занятий не выбил из колеи. Он был нелюдимым и странным, я терялась в догадках и была по-настоящему заинтригована.
Чарли часто уезжал на работу до того, как я спускалась к завтраку. Он не докучал мне своим присутствием, и я много времени проводила в одиночестве. Конечно, мне было скучно, и все эти странности и загадки делали мою жизнь интереснее.
Перелом наступил, наверное, тогда, когда я попала под машину Тайлера. Эдвард вытолкнул меня, я даже не поняла как, зато ясно увидела, как он помял машину моего одноклассника, пытаясь ее остановить. Меня отвезли в местную больницу, где я познакомилась с еще одним Калленом. Мне сделали рентген, и я застряла в процедурной. Находившийся там же Тайлер все время извинялся, а потом зашел Эдвард, узнать все ли у меня в порядке. Все было отлично, никакого сотрясения, но меня почему-то не отпускали. «И тут в процедурную вошел доктор, и у меня просто отвисла челюсть. Он был молод, светловолос и красивее любого манекенщика из всех, кого я видела. И это несмотря на мертвенную бледность и темные круги под глазами.» (Там же, стр. 60)
Говорил же мне Чарли, что половина медсестер в него влюблена – теперь я поняла, почему.
«- Итак, мисс Свон, как вы себя чувствуете? – спросил доктор Каллен.
Боже, его голос даже красивее, чем у Эдварда.
- Все в порядке, - кажется, в тысячный раз ответила я.
……..
Как только доктор отвернулся, я подошла к Эдварду.» (Там же, стр. 60-61) С этого, видимо, у нас все и началось.
Эдвард сторонился всех, кроме членов своего семейства, и никуда не ездил, он явно был очень хорошо образован, он дорого и хорошо одевался, обладал сверхъестественными способностями, был предметом мечтаний всех девчонок в нашей небольшой школе. Совсем забыла упомянуть – недосягаемым предметом мечтаний. И он начал со мной общаться. Я была потрясена. Это сразу выделило меня из общей массы и сделало особенной. Я даже не успела по-настоящему ни с кем подружиться, поскольку присутствие Эдварда рядом сразу же отгородило меня от всех.
А когда он спас меня в Порт-Анджелесе и я, наконец, поняла причину обособленности Калленов, общая тайна еще больше нас с ним объединила. Мы стали общаться, встречаться, я все больше узнавала о его сути и жалела, поскольку ему было крайне трудно рядом со мной. И, наконец, я была представлена его семье. Я очень нервничала перед этим, не зная, как они меня примут, но все прошло хорошо, главным образом благодаря Эсме, которая безумно любила своих детей и хотела, чтобы все они были счастливы. Именно в тот день я вкратце узнала историю их семьи. Эдвард привел меня в кабинет Карлайла, чтобы он рассказал мне все, но того вызвали в больницу. Мне показалось, что Карлайл просто решил дать Эдварду возможность самому поведать мне обо всем и подольше побыть вдвоем со мной. Он как будто почувствовал, что накануне мы перешли на новый уровень отношений – Эдвард поцеловал меня – и не хотел смущать нас своим присутствием.
Дальше, наверное, не столь важно. Все завертелось, я не успевала отслеживать события. Вампиров оказалось больше, чем я думала. Во всяком случае, я с ними столкнулась, вызвала их интерес своим запахом и в результате вынуждена была скрываться. Вся семья защищала меня, даже Розали, которая не очень меня любила.
А за время своего бегства я очень подружилась с Элис, сестрой Эдварда. Избежать встречи с моим преследователем, Джеймсом, не удалось, бегство, ранение, укус, возвращение в Форкс…. Все привело меня к мыслям о том, что Эдвард – любовь всей моей жизни, и мне необходимо стать такой же, как он.

Потом события понеслись еще напряженнее: чувства Джейкоба, и постоянное осознание того, что я смертна, слаба, беспомощна. Нет, я не оправдываюсь, но то, что обрушилось на меня, в какой-то степени объясняет мою слепоту. Я была ранее настолько ошеломлена всем этим, как я считала, сверхъестественным, что не замечала очевидных вещей у себя под носом. Я просто не успевала остановиться и подумать, что же необходимо мне.
Хотя нет, я многое осознавала. Пока я официально встречалась с Эдвардом после возвращения из Финикса, я понимала, что он слишком уж перестраховывается. Невозможно полностью исключить случайности из нашей жизни, и уж тем более нельзя испытывать чувство вины за них. Эдвард испытывал. И когда на дне рождения я порезалась, а Джаспер напал на меня, Эдвард все решил за меня. Он ушел. А я поняла, что потеряла не только любовь. «Я потеряла будущее, семью. Целую жизнь, к которой так стремилась…» (Майер, Новолуние, АСТ, М, 2009, стр. 375)
Моя психика, по-видимому, не выдержала такого, и Джейкоб, как оборотень, был воспринят мною совершенно спокойно. Мне он, скорее, нужен был как некий якорь, человек, который не прекращает со мной общаться, несмотря на мои странности и меланхолию. Больше друзей у меня не было. Появление Элис вывело меня из этого состояния – прямо в состояние эйфории. Я бы сделала что угодно, чтобы снова оказаться в этой семье. И я это сделала, у меня получилось. Мы с Эдвардом снова были вместе, он был спасен, Каллены вернулись в Форкс, более того, кажется, Эдвард уже не так рьяно возражал против обращения меня в вампира.
Я хотела обратиться как можно быстрее, меня очень пугал мой возраст, а он не желал меня понять. Я не знала, почему. Эдварду было вечно семнадцать, а мне становилось все больше – восемнадцать уже исполнилось, и на пороге маячило девятнадцатилетие. Я хотела стать вампиром и войти в их семью, сомнений я не испытывала. Но все разговоры с ним на эту тему натыкались на непонятные мне препятствия. Все остальные Каллены старались тактично не мешать нам. Поэтому когда Эдвард решил использовать мое будущее обращение как средство давления на меня в вопросе о нашем браке, мне стало неприятно. Не знаю почему. Мне казалось, что я не готова выйти замуж. Меня пугала эта перспектива. Но страх оказаться рядом с ним тридцатилетней перевесил, и я согласилась. Эдвард тут же окружил меня повышенной заботой, Элис с увлечением взялась за свадебные приготовления. А я, почему-то, выпросила себе еще некоторое время в человеческом облике. Я все-таки боялась стать вампиром? Я была не уверена в Эдварде? Или я была не уверена в себе?
Свадьба была назначена за месяц до моего девятнадцатилетия. Элис развернулась вовсю. Понаехало море гостей, и не только человеческих. В день свадьбы я нервничала так, что меня практически трясло, и было страшно оступиться и упасть прямо перед алтарем. Меня успокаивало присутствие Чарли, который тоже нервничал и, по-моему, так до конца и не осознал, что у него есть дочь, и сейчас он эту дочь будет выдавать замуж. Поддержки от него явно не было никакой, и это-то меня и поддерживало. Приехавшая Рене была в положении и крайне плохо себя чувствовала. Мне не хотелось обременять ее своими проблемами еще больше, ведь я же видела, что ей не по себе. Мне хотелось, чтобы все было как раньше. Мне хотелось все отменить. Мне хотелось сбежать с собственной свадьбы. И, опершись на предложенную мне руку Чарли, я медленно под музыку пошла к алтарю.
«При виде меня гости начали оживленно перешептываться. Мой взгляд запутался в облаках белых цветов, гирляндами обвивавших все неподвижные предметы в помещении, и струящихся нитях белых газовых лент. Но я заставила себя оторваться от пышного навеса и заметалась глазами по рядам обтянутых атласом стульев. Под устремленными на меня взглядами я покраснела еще больше – и тут наконец отыскала его, рядом с аркой, обрамленной настоящим водопадом цветов и лент.» (Майер, Рассвет, АСТ, М, 2009, стр47) Он смотрел на меня, и я перестала бояться. Я поняла, что все делаю правильно, что это самый верный поступок в моей жизни. И, подойдя к алтарю, я не стала ждать, пока Чарли вручит ему мою руку, а сама вложила свою ладонь в его, и счастливо улыбнулась.
Он стоял в похожем смокинге рядом с Эдвардом, чтобы морально поддержать его, как и мой отец поддерживал меня физически.
Я отдала свою руку Карлайлу Каллену.