Эйрин открыла глаза. Над ее ресницами покачивалась серебристая паутинка в мелких капельках росы. Среди ветвей расплескивались птичьи голоса, воздух наполняло благоухание влажной листвы и лесных трав, грибов и сырой древесины, как всегда бывает после недолгого летнего дождя. К этому запаху примешивалось нечто смутное, что заставило Эйрин ощутить дрожь во всем теле. Запах крови, исходящий откуда-то из южной части леса – едва уловимый, дразнящий… Ноздри хищницы жадно затрепетали, втягивая воздух. Она провела рукой по замшелому стволу старой сосны, в ветвях которой просидела несколько часов, и в тот же миг очутилась внизу, на мягкой подстилке из мха и прелых листьев. Эйрин слабо различала запахи даже после превращения в вампира, но человек был совсем рядом. Она даже явственно слышала слабое биение живого сердца, так что горло привычно засаднило от сладковато-мучительной жажды.
Впрочем, Эйрин не была голодна. Нынешней ночью ей неожиданно удалось поохотиться - два всадника с горящими факелами пробирались по окраине ночного леса. Они кого-то искали, громко выкрикивая имя, но нашли совсем не того, кого ожидали. Первый всадник не успел даже вскрикнуть, перед тем как стремительная серая тень выхватила его из седла. Сердце второго замерло от ужаса, когда он увидел прямо перед собой полыхнувшие дьявольским пламенем глаза. Испуганные лошади убежали, и вновь сгустилась тишина. Чуткий слух Эйрин улавливал малейшие шорохи лесной тьмы, но лишь сонный шум верхушек сосен и протяжные крики совы изредка нарушали безмолвие ночи.
Инквизиторы. Прежде они приходили отрядом, и никогда не забирались так далеко от человеческих селений. Очередных «оборотней» и «вампиров» они всегда находили среди людей, и затем скрипучие телеги увозили их в город на пытки и смерть. Обреченные мужчины, женщины, дети. Инквизиторы называли себя наместниками Бога на земле, но на вкус они ничуть не отличались от тех, кого везли в клетке. И те, и другие - просто добыча, не стоящая того, чтобы испытывать к ней интерес или жалость.

Эйрин давно приняла свою сущность и не задумывалась, сколько лет уже бродила по лесу, который обрывался у скалистой гряды над ледяным океаном. Она знала здесь изгиб каждого камня, каждый рисунок на шершавой коре старых дубов и елей. Лес был ей и родителем, и ребенком. Эйрин с удовольствием наблюдала, как вытягивается и робко расправляет листочки юный побег, заботливо политый водой из лесного ручья. Она могла часами сидеть на одном месте, созерцая работу неутомимых муравьев, которые старательно возводят свой дом из сосновой хвои. Или за тем, как резвятся в замшелом валежнике шаловливые медвежата. Одно время она мечтала приручить дикое животное, но и пугливый олень, и свирепый медведь испытывали панический страх перед грозной хищницей.
И все же Эйрин не чувствовала себя одинокой. Дни и ночи пролетали в перешептываниях лесных голосов, свистящих песен ветра на горных утесах и плясках сверкающих речных струй. Она не встречала подобных себе и не вспоминала о своей далекой человеческой жизни. Лишь иногда, закрывая глаза, Эйрин будто видела узкую дыру окна под низким потолком, перед взором дрожало видение бурого камня с крестообразной трещиной, а в ушах звенел беспомощный собственный плач. Тогда по телу вновь змеился бессильный яд страха и ненависти, но Эйрин была уверена, что обратившая ее тварь, убийца ее семьи, давно канула в небытие. Будучи новорожденным вампиром, Эйрин искала его. Но со временем ненавистный запах выветрился из руин замка, исчез из леса и с городских улиц, так же как притупились ее человеческие воспоминания.
Теперь Эйрин редко покидала лес. Она могла голодать месяцами, подолгу задерживаясь в самых глухих уголках лесной чащи. И все же иногда, зимними вечерами, когда Эйрин становилось скучно от белоснежного спокойствия застывших деревьев, она появлялась в каменных лабиринтах Лондона. Она бесшумно скользила по укрытым мраком улочкам, застывая порой подле какого-нибудь светящегося окошка. Ее не особо интересовали беседы, однако она получала безотчетное удовольствие от чтения человеческих сердец. Таков был ее дар, пробужденный обращением в вампира. Эйрин были неведомы мысли, она не видела картин грядущего – лишь чувства живых существ были способны наполнять ее мертвое сердце, и она легко впитывала их прошлое, настоящее и будущее. Часто человеческие эмоции вызывали в Эйрин лишь отвращение, но странное любопытство снова и снова влекло пробовать их на вкус. Человеческое будущее нередко отдавало затхлостью и тленом, словно людям предстояло заживо умертвить свои души. Беззаботно веселящиеся дети, влюбленные девушки, окрыленные надеждами юнцы – все они были мертвы задолго до того, как над ними захлопнется крышка гроба. Даже лучшие из них жили не ради жизни, а ради смерти. Обретение вечной жизни в царствие небесном… О да, Эйрин не понаслышке знала о награде вечностью за земные страдания. Только обретенное бессмертие не имело ничего общего с библейскими сказками.
Эйрин видела полыхающие костры инквизиций, на которых огонь жадно обгладывал человеческие останки, наблюдала отвратительные сцены на грязных улицах и в богатых домах, надежно укрытых крепкими стенами от посторонних глаз. И каждой весной она с облегчением возвращалась на усыпанные черными проталинами лесные поляны. Иногда Эйрин думала о том, чтобы уйти на юго-восток, добравшись через пролив до дальних земель, где плещется теплое море и по ажурным решеткам вьется виноградная лоза, но ей все еще было жаль покидать свой молчаливый лес.

Нынешняя ночь почти растворилась в прозрачном блеске утра. Фиалковое небо таяло над густыми кронами, и вместе с ним бледнели тревожные предчувствия, мучавшие Эйрин последние несколько дней. Ничто не предвещало ни грозового пожара, ни суматошных облав. Засияло утро еще одного лета, покорно покидающего эти края перед неслышной осенней поступью.
Из раздумий Эйрин вывел висящий на ветке предмет. Это была дорожная сумка, которую обычно крепят к седлу. Взгляд Эйрин скользнул ниже, мимо большого валуна, поросшего бурым мхом. Рядом с камнем лежал человек, лицо которого было полузакрыто темным плащом. Эйрин опустилась на траву и приподняла плащ, с любопытством разглядывая свою находку. Это был молодой мужчина с золотистыми волосами. Он дышал, под его прикрытыми веками слабо трепетала жизнь. Бледное лицо с изящыми чертами и тонкой, словно лепесток цветка, кожей. Белая шелковая рубашка разорвана на груди, а рукав пропитался кровью. Она давно засохла, и все же аромат, внезапно хлынувший на Эйрин, настолько взбудоражил ее жажду, что она отвернулась и зажала себе рот и нос ладонью. И тут же почувствовала на себе взгляд.
- Могу я узнать, кто ты? – услышала она негромкий голос, хрипловатый от долгого молчания.
Эйрин уже овладела собой и, не поднимая глаз, слегка наклонила голову, качнув длинными белокурыми прядями. Она вспомнила имя, которое выкрикивали всадники.
- Тебя зовут Карлайл? – прозвучал ее бархатный голос.
- Да. Откуда ты меня знаешь?
- Ночью тебя искали. Два всадника.
- И где они?
Подняв голову, Эйрин взглянула юноше прямо в глаза. Обычно при этом человеческий взор стекленел от безотчетного страха, но Карлайл спокойно выдержал взгляд ее алых глаз, пылавших после ночного пиршества, и лишь крылья его тонкого носа слегка дрогнули.
- Я их убила, - равнодушно произнесла Эйрин, продолжая в упор разглядывать юношу. В его пепельно-серых глазах гневно вспыхнули изумрудные искорки. Вдруг юноша резко взмахнул рукой, и Эйрин скорее услышала, чем почувствовала, как об ее грудь с глухим стуком ударилось острие. Вампирша оторопела на секунду, но тут же серебристо рассмеялась.
- А ты смелый, Карлайл Каллен, - негромко произнесла она, небрежным жестом отнимая бесполезный кол и бросая его в траву. – Я слышала о твоем отце. Вот уж кто убивал людей куда чаще, чем вампиры. Но не знал, как убить нас, - и ты тоже не знаешь.
Эйрин наклонилась совсем близко к лицу Карлайла и прошептала, почти касаясь губами его виска:
- А вот мне не составит никакого труда убить тебя. Твое сердце перестанет биться, - она провела пальцем по его обнаженной груди в прорези разорванной рубашки, - твои красивые глаза закроются навек, а губы никогда не испытают страстного поцелуя, - Эйрин слегка дотронулась до его щеки своими ледяными губами. Карлайл смотрел на нее без страха, но она слышала, как быстро бьется его сердце. Ей было забавно сознавать свою силу: юноша напоминал ей отважного медвежонка, противостоящего грозному хищнику. Она не собиралась его убивать. По крайней мере, пока.