Путешествие в столицу слилось в сплошную череду тряских дорог, промозглых ночей, одиночества и невеселых размышлений. Неусыпный надзор часовых поначалу мешал уснуть, но затем усталость взяла свое. Издеваться над заключенным солдаты остерегались — то ли он снискал уважение во время поединка, то ли кому-то запали в душу слова о его истинном происхождении. Во всяком случае, Эрвин спал спокойно — насколько это было возможно в кандалах. Вот руки ему не освобождали. Боялись. Может быть, это могло бы потешить самолюбие — имей оно значение. Но на самом деле значение имело только то, что его мир сошелся за решеткой и выбраться из клетки не было шанса.

Эрвин не злился. Злость бесполезна. И не испытывал ненависти. Сейчас он оказался бессилен и ему оставалось ждать. Быть может, игра еще не кончена. Он жив, хотя и в заключении. Его внезапная смерть по дороге вызовет вопросы у тех, кто присутствовал на дуэли. Значит, до суда доживет. Это время, за которое что-то может произойти. Порой против воли приходила мысль об Илльере. Если воительница сумела уйти — не попытается ли она ему помочь… Но думал Эрвин об этом не с надеждой, а, скорее, с тревогой. Он не хотел, чтобы она рисковала. Знать бы, что она в безопасности… О принцессе Винтер не думал. Иллюзий насчет ее к себе отношения Беркут не питал. И допускал, что теперь Рихь припомнит ему все тяготы пути. Едва ли принцессе легко было услышать правду — учитывая, как дорожила она своим происхождением. Возможно, с ней он тоже ошибся, как и с Аубрелем. И теперь она, чтобы не потерять корону, сама подпишет смертный приговор. Возможно… Но потом. А сейчас он жив. Значит, не сдаваться. Не терять головы, не впадать в отчаяние. За решеткой ему оказываться не доводилось, но бывали переделки и похуже. Сдаться — значит, предать память Криса, память Марлин — пусть она и не была его родной матерью, но сделала для него столько, сколько и мать не сделала бы. Ради них — он не позволит себе принять поражение безропотно.

Массивное здание городской тюрьмы высилось на окраине города, почти у самых стен, и походило на крепость в крепости. Крохотные оконца, едва пропускавшие свет и воздух в камеры — и большие окна в помещениях для коменданта и гарнизона на верхних этажах. А еще тоннели и камеры уходили глубоко под землю. Повозка въехала в низкие ворота, закрывшиеся с тяжелым металлическим лязгом за спинами конвоиров. Эрвин скользнул взглядом по квадратному внутреннему двору, пустующим сейчас колодками. По верхнему краю шла крытая галерея — место неспешной прогулки десятка часовых. И показалось, будто среди них мелькнул силуэт статного широкоплечего офицера. Арно… а может, в самом деле лишь показалось.

Солнце заглянуло в комнату и осветило лицо спящей. Рихь поморщилась и открыла глаза. Мягкая перина, пышная подушка, украшенный росписью потолок над головой. В спальне пахло тонкими благовониями, пол от стены до стены закрывал ковер. Принцесса глубоко вздохнула и раскинула руки, потягиваясь. Несколько дней, прошедших с момента возвращения в Ириталл, пролетели незаметно. Можно было есть, пить, спать, принимать ванну, менять платья к обеду и ужину, гулять в небольшом ухоженном садике и ни о чем не беспокоиться. И это было прекрасно.

Аубрель убедил ее, что во дворце обитать пока рискованно — прежде всего безопасность. Поэтому она поселилась в этом небольшом особняке, ничем не выделявшемся на фоне остальных богатых домов. На каждом шагу покой принцессы охраняли гвардейцы — и глядя на их форму, Рихь нет-нет, да и вспоминала Винтера. Но желание забыть минувшие злоключения было слишком велико. А Леннарт поклялся все уладить как можно скорее и провести торжественную коронацию. Среди прислуги, окружавшей принцессу, были швея и кружевница, так что полдня Рихь уже провела за обсуждением коронационного наряда. Жизнь вошла в привычное русло — в особняк даже приехала Зельда, верная фрейлина, которая рассказала последние придворные сплетни, вдоволь поужасалась трудному странствию, коварству неизвестных злодеев и порадовалась счастливой встрече. Впрочем, об Эрвине и Илльере Рихь говорить не хотелось — а Зельда не выспрашивала, блюдя этикет.

Это утро обещало еще один беззаботный день. Рихь прямо босяком прошла к окну — спальня располагалась в башне, три этажа которой поднимали комнату над стеной и открывали прекрасный вид на площадь. Королевский дворец по ту ее сторону казался темным и негостеприимным. Из слов Зельды следовало, что его обитателей все больше охватывало беспокойство, вооруженные поединки, прежде запрещенные, случались чаще и чаще. А весть о смерти сначала Адаларда, а затем и Аланира вызвала не объединяющий всех траур, а озлобленность и тревогу. Но Рихь отмахивалась от этих вестей — заботы Аубреля. Вот его дворец выглядел гораздо оживленнее, ворота то и дело открывались, пропуская верховых. Дела правления не ждут.

На площади было людно. Много дам, пажей, подростков. Рихь рассматривала растущую толпу, опершись на подоконник и гадая, что привело их ко дворцу. Многие пытались остановить канцлеровых вестников, но безрезультатно. То здесь, то там стали мелькать доспехи городской стражи. Рихь открыла окно, впуская прохладный воздух ранней весны, и прислушиваясь. Любопытство тянуло выйти к этим людям и спросить, что происходит. Но Аубрель настойчиво запрещал покидать убежище. А толпа волновалась. Отчетливо доносился нестройный гул многих голосов. Раньше столько людей разом говорили только во время торжественных королевских выходов, когда подданные приветствовали Адаларда — и ее, стоящую рядом с отцом. Отцом? А что тогда твердил Эрвин про свое происхождение? Настроение начало портиться. Видимо, как и настроение народа — возгласы становились все громче, все злее. Больше и больше стражи стекалось на площадь, солдаты с оружием в руках бесцеремонно вклинивались в волнующуюся толпу, заставляя расходиться в стороны. Но шум не стихал. И площадь не пустела, несмотря на усилия гарнизона.

Командир дозора шагом ехал впереди, следом четверо окружили Илльеру. Пятый позади вел Сапфира. Конь артачился и норовил взбрыкнуть, пока Илльера не поцокала успокаивающе языком. Будь она в момент встречи верхом — у нее был бы шанс хотя бы скрыться. А так своенравие Сапфира могло стоить дорого самому коню. И этого Илльера не хотела допустить. На запястьях в такт шагам позвякивали цепи. При обыске забрали все спрятанные кинжалы, и теперь воительница ощущала себя беззащитной, будто обнаженной перед лицом опасности. Страх снова шевелился в груди — страх неизвестности. Конвоиры следили за каждым ее движением и так и не убрали мечи в ножны — знали, с кем имеют дело.

Но на их лицах читалась печать беспокойства, едва ли связанного с арестом одинокой воительницы, пусть и с длинным списком обвинений. Мысли занимало нечто иное.

— Ты счастливец, Альбер, — наконец вполголоса произнес один из гвардейцев. — Я бы лучше все три стражи во дворце отстоял, не сменяясь, чем ад сегодняшней ночи.

— Не напоминай, Бернт. Мне, наверное, теперь это будет в кошмарах видеться по ночам, — добавил второй. — Этот заполненный стонами зал, мертвецы среди битой посуды. Остекленевшие глаза и брызги красного вина на посеревших лицах.

— Не тебе одному, Гай, — в голосе третьего послышалась оторопь. — А еще хуже добивать безоружных выживших.

— Мне пришлось прикончить одного мальчишку. Не старше моего сына. Ему отец не позволил пить неразбавленное вино. И он только кашлял, хрипел, но никак не умирал, — глухо проговорил командир, не оборачиваясь. — Когда я резал ему горло, он схватился за лезвие и пытался не дать мне довести дело до конца. Он изранил себе все руки. И смотрел на отца — а тот захлебнулся в крови от этой проклятой отравы.

— Генрих, ты облегчил его мучения, — неуверенно пробормотал Альбер. — Мы солдаты, наш долг исполнять приказ.

— Мы солдаты, но не палачи, а это была бойня! — в сердцах воскликнул Гай. — С одним из тех, кто выпил, дружил мой собственный отец. Я бывал у него дома. Разговаривал с его дочерью. Мы даже одно время пожениться думали. А сегодня я стоял у него за спиной и наблюдал, как он рвет воротник камзола, чтобы вздохнуть, как пытается встать — и падает прямо на стол. Опрокидывая кувшины и расплескивая вино. Оно мешалось с его кровью. С кровью всех, кто там был.

— Я смотрел на агонию собственного шурина, — медленно проговорил Бернт. — Всего несколько дней назад мы с ним разговаривали. Я убеждал его принять нашу сторону. Но он заявил, что не желает ничего менять. Мне… я мог бы отговорить его идти — если бы знал, чем этот проклятый пир обернется.

— Нет, не мог, — возразил Альбер. — Мы давали клятву. Она ведет нас, хотим мы того или нет. Слово гвардейца даже сегодня чего-то да стоит.

— Слово словом, но убивать безоружных… нет, не могу. Не смогу больше.

— Остается верить, что больше не понадобится.

Илльера слушала, затаив дыхание. Из этих обрывочных фраз вырисовывалась страшная картина. Не получалось даже до конца представить себе, что же произошло здесь сегодня ночью, когда она ночевала в пригородном трактире, обдумывая, как действовать дальше. Действие началось само собой. По воле других. И где-то в нарождающемся хаосе затерян Эрвин — без оружия, в тюрьме, один, и помощи ждать неоткуда. Впрочем, ей и самой помощь не помешала бы. Да только помогать некому.

Отряд остановился. Илльера нахмурилась, силясь узнать узорчатую решетку и острые пики на створках, за которыми виднелся мощеный двор и широкая, отделанная мрамором лестница, по перилам которой возвышались каменные вазы. Ей казалось, она видела этот дом — но память подводила.

Часовой при оружии открыл им и махнул рукой, едва увидел командира отряда. Их ждали. Ее ждали. Ладони покрылись испариной. Сердце колотилось об ребра, так что не вздохнуть. Но кандалы — не веревки. С ними не подраться, их не перепилить ножом. Только идти за конвоем и успокаивать себя мыслью, что желай ее убить — сделали это бы сразу, едва встретили. А кандалы означают разговор. Илльере до дрожи в коленях не хотелось знать, о чем и с кем.

Гай и Альбер, грубо взяв ее за локти, потянули к боковой двери, минуя парадную лестницу. Следом шагал Генрих. Лицо если и казалось смутно знакомым, то имени воительница точно не помнила. Да и какое значение имеют имена…

За дверью оказалась винтовая лестница, тянущаяся вверх — и уходящая вниз. Илльеру толкнули к подъему. Не застенок. Во всяком случае, не сразу… Впрочем, успокаивало это мало. И о чем только могут быть вопросы — теперь, когда Рихь у власти, Эрвин в тюрьме, Крис мертв. Каких еще ответов потребуют заговорщики…

Лестница оборвалась у небольшой дверцы, которая без скрипа и звука распахнулась. За порогом — кабинет. Стол, шкафы с книгами, пара кресел. В одном, опершись на подлокотник и пристально глядя на вошедших, сидел человек, которого Илльере видеть не хотелось отчаянно.

— Привели? — капитан гвардии, Гофрид Воларэ, выглядел утомленным, не выспавшимся и встревоженным. Под глазами залегли тени. — Снимите с нее цепи.

Генрих повиновался и, махнув рукой подчиненным, вышел на ту же лестницу.

— Ну здравствуй, Эрсель, — Воларэ указал на второе кресло. — Много времени прошло с момента нашей последней встречи. Не думал, что мы еще когда-то встретимся, но судьба свела нас, и я уверен, не случайно.

— И арестовать меня вы велели не случайно, надо полагать, — Илльера села и вскинула голову. Воображение отказывалось предполагать, к чему приведет этот разговор. Но ничего хорошего от бывшего командира Илльера не ждала.

— Какой подлый приказ вы решили отдать мне на этот раз? Я не подчинилась ему тогда и не сделаю этого вновь, — дерзость скрывала тревогу, глушила страх…

— Я знаю, тогда наши интересы разошлись. Поверь, я очень жалею о содеянном, — Воларэ посмотрел ей в глаза. Может быть, и вправду сожалел? Сожаление не излечит ноги, не вернет прежнюю легкость шага, не избавит от шрамов…

— Ты должна понять, сейчас есть куда более важные вещи, чем наши прошлые раздоры. Король мертв, престол пуст, и твоя или моя смерть не поможет делу. Не представляешь, насколько все сейчас сложно, — в голосе Воларэ Илльере почудилось искреннее волнение. — Аубрель оказался… оказался еще более ужасным человеком, чем можно было вообразить. Подлец, предатель, убийца. Если бы ты только знала, что он сотворил… Утопил в крови сотни человек, из самых знатных семей. Никто не мог подумать, что он способен на такое. Я был обманут точно так же, как и многие другие. Он говорил, что вместе мы сможем привести Альрахен к лучшему будущему. А в итоге перебил всех, кто мог разделить с ним власть. Он хочет править один… Но еще есть шанс все исправить.

— А я-то думала, что в королевстве не осталось ни одного верного присяге солдата, — с явной иронией произнесла Илльера. — Ваши люди привели меня сюда только, чтобы облегчить вашу совесть?

— Я хочу просить тебя о помощи. Приведи мне принцессу, — глаза Воларэ сверкнули. — Аубрель спрятал ее, никого не подпускает.

— И не подумаю, — Илльера скрестила руки на груди.

— В гвардии остались верные мне люди, мы займем дворец и канцлер будет отстранен от власти. Но мне нужно знать, что ее высочество в безопасности и не окажется на его стороне, когда дело дойдет до военного переворота. Отдай мне Рихь — и я восстановлю законную власть, — Гофрид поднялся с кресла, сделал несколько порывистых шагов по комнате. — Вряд ли у тебя есть другая идея. Все верные Этингерам люди либо уже мертвы, либо будут убиты в ближайшее время. Нужно действовать. Мне нужна принцесса. Докажи, что ты все еще верны долгу, верна нашему королю. Помоги мне воздать Аубрелю по заслугам.

— Я не верю вам, капитан, — покачала головой Илльера, не сводя с него взгляда. — Вы уже один раз отступились от закона.

— Я потомок древнего рода Воларэ. Я не всегда поступал по закону, но никогда не оступался от своей чести и сейчас не собираюсь делать этого. Я даю тебе слово дворянина, что канцлер расплатится сполна, а Рихь займет свое место на троне.

Илльера нахмурилась и встала.

— Но ведь Эрвин…

— Я доверяю его словам не больше, чем ты доверяешь моим, — Воларэ резко повернулся и пристально посмотрел ей в лицо. — Он убил члена королевской семьи, пусть и на дуэли, но в любом случае его ждет суд. За смерть его светлости, за опасные слова. Я лично прослежу, чтобы восторжествовала справедливость и каждый получил свое. В том числе, и твой друг Винтер.

В тоне Гофрида Илльера почти расслышала угрозу. Но сердце жаждало надежды.

— И что будет, когда я приведу ее?

— Как только принцесса окажется под моей защитой, я со своими людьми возьму штурмом дворец и арестую канцлера. Он будет отдан под суд и казнен за измену, а принцесса примет бразды правления, — Воларэ коснулся ее плеча. — Что касается тебя — я распоряжусь, чтобы все прежние обвинения в измене были сняты. Ты сможешь вернуться в гвардию, если на то будет твоя воля. Так что решай. Ты можешь помочь мне — или уйти, обрекая королевство на гибель в руках этой змеи.

Пальцы Воларэ сжались сильнее, но Илльера не почувствовала боли.

— Однако, Эрсель, я надеюсь на твое благоразумие.