Конец будет внезапным. Вы можете даже не получить никаких предупредительных знаков. У вас может возникнуть одышка и легкое головокружение; со временем ваши приступы могут или стать чаще, или полностью исчезнуть. На самом деле знать все в точности невозможно.

Но, конечно, чем сильнее вашему сердцу придется работать, тем более восприимчивой вы станете к любому виду стресса или перенапряжения. Это значит: вам нельзя бегать, никаких серьезных переживаний и чрезмерных упражнений - делайте все медленно и аккуратно… Но даже если вы будете оберегать себя, то все равно в конечном счете ваше сердце не сможет больше справляться с напряжением. Однажды - через полгода, год или шестнадцать месяцев - ваше сердце просто остановится.

Но все произойдет быстро, вероятно, безболезненно. Вы даже не поймете, что происходит…

Той ночью в течение долгого времени я лежала в кровати, ворочаясь и меняя свое положение, повторяя в уме слова доктора Томпсона. Днем было легче отвлекаться благодаря небольшой работе по дому, вроде приготовления обеда и стирки, но, оставшись в одиночестве в темной спальне, избавиться от этих мыслей было невозможно. Не было ни единого способа избавиться от размышлений о будущем, с которым я бы предпочла не сталкиваться вовсе.

В семь утра - каждое утро я просыпалась в это время, кроме воскресенья - пронзительный громкий звук моего будильника вырвал меня из странного, смутного сна. Я простонала и потерла глаза ладонью, потянувшись, не размыкая глаз, чтобы выключить будильник. Заснуть мне удалось только перед рассветом, но сон вовсе не был спокойным.

Я хотела выбросить будильник из окна и вернуться ко сну, но услышала передвижения Чарли снизу и поняла, что вскоре он будет ждать свой завтрак. Завтра, пообещала я, завтра я скажу Чарли, что он будет готовить сам, а после лягу спать до полудня. Сегодня слишком много обязанностей.

Снова издав стон, я скинула спутанное одеяло на кровать и, полусонная, направилась в ванную, которую делила вместе с Чарли.

Обычно по утрам свет в ванной я не включала. Не было особого смысла в этом: слабый серый свет из окна достаточно хорошо освещал небольшую комнату, а яркие флуоресцентные огни больно режут мои сверхчувствительные поутру глаза. К тому же, мое собственное отражение в зеркале после сна обычно ужасало.

Но сегодня я опрометчиво нажала на выключатель. На несколько секунд мне пришлось зажмуриться, когда же глаза чуть привыкли, я приподняла голову и столкнулась с отражением самой себя в зеркале. Впервые за долгое время я смотрела - реально смотрела на себя. И я ненавидела то, что видела.

Я хотела съежиться, отвести взгляд, выключить свет и убежать. Но какое-то извращенное упорство заставляло меня стоять там, спокойно оценивать лицо, смотрящее на меня. Разве это не было лучшим способом избавиться от иллюзий, которые я до сих пор питала насчет себя?

Я всегда была бледной, даже пока, будучи ребенком, жила в Аризоне. Бледная и худая - одни волосы и глаза, как имела обыкновение говорить моя мать, и было очевидно, что я не изменилась. Меня никогда бы никто не назвал симпатичной, даже тогда, когда мне было семнадцать лет. Я была достаточно проницательной, чтобы знать, что я обычная, что моя прозрачная кожа слишком бледная, губы мои непропорциональны, а еще я слишком часто хмурюсь.

И сейчас, в свои двадцать шесть, я больше не была просто обычной… я выглядела ужасно. Под моими унылыми карими глазами почти постоянно виднелись темные круги; моя кожа была землистого цвета и болезненной на вид. Длинные волосы скучно висели вдоль спины. Я быстро расчесала их, пытаясь разгладить спутавшиеся пряди и вернуть им хотя бы часть сияния, но все было бесполезно. Все во мне было бесцветным… безжизненным.

Мой пристальный взгляд опустился вниз, чтобы оценить тело так же, как и лицо. Слишком худая. Я вздрогнула, увидев угловатые и слишком тощие линии своего тела. Кости у меня торчали в самых забавных местах, сочетаясь вместе с моей неуклюжестью: ребра, бедра, локти. И я знала, что мешковатая, скучная одежда, которую я ношу, никак не помогает это скрыть.

Было бы легко оправдать мой вид бессонной ночью и ужасным светом, но я знала, что они тут ни при чем. Это не было внезапным или временным изменением. Женщиной в зеркале была я. И не из-за того, что я устала или больна, а потому что я давным-давно перестала ухаживать за собой. Я бросила еще один пристальный взгляд на себя, а затем выключила ужасный свет, неспособная на дальнейшее лицезрение себя.

…

Единственно хорошее - это то, что по пятницам библиотека закрывается в полдень, поэтому оставшуюся часть дня я могу провести так, как мне того хочется. Но, несмотря на это, пятница была самым моим нелюбимым днем недели. Главным образом потому, что в этот день - по настоянию моей матери - я приходила к ней домой «поужинать». Хотя более подходящим термином было бы - «на пытки».

Это была своего рода еженедельная традиция, которая установилась между нами с тех пор, как я пошла в среднюю школу и решила, что не хочу каждые две недели перемещаться из дома Чарли к Рене и обратно, так как жили они в пятнадцати минутах езды друг от друга. Поначалу Рене была раздражена этим фактом, несмотря на то, что я пообещала ей, что всегда буду у нее дома в это время.

В конце концов она согласилась: думаю, поняла, что без меня Чарли, вероятно, умрет от голода. Но прежде чем сдаться, она взяла с меня слово, что раз в неделю я буду приходить к ней домой, чтобы мы могли «наверстать упущенное». Однако почти сразу же ужины стали простым предлогом, чтобы развлечь коллег из ее начальной школы Форкса, деловых знакомых ее мужа Фила и остальных друзей.

Постепенно эти ужины перестали быть тем, что связывало нас, а стали демонстрацией прекрасной еды гостям. И тем не менее я была вынуждена приходить.

В рабочее время я была до невозможности рассеянной: продолжала забывать вносить книги в картотеку и нарушила расположение книг в алфавитном порядке - ошибки, которые я не совершала со школьных времен. Мне с трудом удавалось не закрывать глаза после сегодняшней бессонной ночи, и я не могла дождаться окончания рабочего дня, чтобы вернуться к Чарли и подремать. После работы я быстро отвезла грузовик в гараж, чтобы заменить масло, а затем помчалась домой ради нескольких блаженных часов свободы.

Я любила наш небольшой дом, когда он был пуст. Не то чтобы Чарли был неприятным соседом, но мне нравилось чувство единения без волнения: не слишком громко ли я слушаю музыку и не мешаю ли ему.

На кухне я прихватила булочку, потом, поднявшись наверх и войдя в свою спальню, бросилась на кровать, не раздеваясь и чувствуя усталость в каждой косточке. Я взяла свой айпод и включила Фостера, моего самого любимого музыканта. Легкие и простые мелодии, гитара и фортепьяно, глубокий нежный голос и сладостно-горестные слова. Анжела подарила мне на Рождество компакт-диск, и он мгновенно стал моим любимым. Странно, но эта музыка словно была о моей жизни - как будто он чувствовал ожидания, возложенные на него, зная, что никогда не сможет им соответствовать; будто чувствовал страх, не зная, что принесет будущее…

Я улыбнулась, когда в наушниках заиграла моя любимая песня, и заснула, убаюканная звуком его голоса.

Несколько часов спустя я проснулась, чувствуя себя лучше впервые за эту неделю, возможно, даже за несколько месяцев. Я не могла припомнить, когда последний раз дремала - вероятно, последний раз - в колледже, - и забыла, насколько это замечательно.

Мое счастье продлилось недолго, поскольку я посмотрела на часы и увидела, что до ужина у Рене осталось сорок пять минут. Не то чтобы переодевание займет у меня много времени: у меня было-то всего комплекта четыре повседневной и удобной одежды, и сегодня я остановила свой выбор на коричневом свитере и юбке цвета хаки.

Я заставила себя вылезти из кровати и пойти к шкафу. Но, стягивая юбку с вешалки, я замерла… Меня ведь не убьет небольшая перемена в одежде? Если я немного избавлюсь от своих привычек?

Нет, решила я, не убьет.

Я порылась в остальной части своей одежды в шкафу и комоде и, хотя нашла вещи, которые носила в школе, не смогла найти ничего подходящего. Была симпатичная пара серых брюк и черных балеток, которые я купила по странной прихоти, но я не смогла найти ничего, что подходило бы к ним.

Повсюду были горы одежды, моя комната превратилась в свалку, одежда покрывала буквально каждую ровную поверхность, и я начала паниковать, поскольку цифры на часах подходили к тому времени, когда мне было пора уходить. Я как раз собиралась допустить свое поражение и надеть старый коричневый костюм, когда кусочек яркой ткани привлек мое внимание.

Через беспорядок я направилась к своему шкафу, откуда, из самой глубины стопки старых вещей, вытащила блузку сапфирового цвета. Смутно я припомнила, что купила ее как наряд на Хэллоуин несколько лет назад. И с тех пор не надевала.

Она была обычной, с V-образным вырезом и короткими рукавами, но намного отличалась от той одежды, что я обычно надевала. Более женственная. И сегодня вечером я хотела выглядеть по-другому, хотела быть кем угодно, только не прежней скучной Изабеллой.

Вспомнив о времени, я быстро оделась и успела несколько раз провести расческой по волосам, после чего умчалась вниз. Я быстро попрощалась с Чарли, который сидел на своем привычном месте - перед телевизором, а затем вышла из дома.

Сегодняшний вечер итак был прохладным, но становилось все холоднее, поскольку солнце начало заходить, а с запада стали наступать темные облака, предвещая дождь. Я должна была еще сходить за своим грузовиком, но, к счастью, гараж был недалеко, а значит - прогулка не будет долгой.

В центре было мертвенно тихо. Я предположила, что все сидят дома и ужинают. Но внезапно передо мной возникла фигура, идущая по тротуару в моем направлении.

Мое сердце сжалось, потому что я узнала его. Высокий, худой, одетый в кожаную куртку и обтягивающую темно-синюю футболку, несущий в руке мотоциклетный шлем…

Эдвард.

Позади него сияло солнце, и оно походило на ореол, окутав его лицо тенью и заставив его волосы на свету мерцать бронзой и медью. Когда я поравнялась с ним, он улыбнулся мне дружелюбной ленивой улыбкой, и почти непреднамеренно я почувствовала, как в ответ уголки моих губ чуть приподнимаются.

Легкая робкая улыбка. В точности, как и я сама.

Наши взгляды встретились, а нас самих разделяло пять футов - всего пять крошечных шажков. И я хотела подойти ближе, но боялась. Раньше я никогда не делала первый шаг, да и теперь не могла. Нет. Потому что мои ладони вспотели, а сердце билось как отбойный молоток. На самом деле было вообще удивительно, что я не упала замертво. Поэтому я смотрела на него, проходя мимо. На его челюсть и его яркие волосы медного цвета, на его глаза, которые были затенены. И на его губы, все еще изогнутые в милой улыбке.

Десять секунд, возможно, пятнадцать, но это были самые долгие пятнадцать секунд моей жизни, как будто время остановилось.

Потому что он смотрел на меня. Смотрел на меня. Видел меня.

И я знала, что это было впервые. Это было слишком. Миллиард мыслей промчался в моей голове со скоростью света. Я задалась вопросом, что он подумал обо мне. Хорошо ли я выглядела? Что он подумал? Смогу ли я когда-нибудь заинтересовать его? Обычная, простая Изабелла Свон. Захочет ли он когда-нибудь взглянуть на меня еще раз?

Мое сердце билось как сумасшедшее, будто по нему только что прошлись зарядом в сто вольт. Голова кружилась от множества вопросов. И я чувствовала, как небольшие бисеринки пота скатываются вдоль моего позвоночника.

И я улыбнулась. Самой легкой, самой робкой улыбкой. И посмотрела на него из-под ресниц, жалея, что не настолько храбра, чтобы сказать ему «привет».

Пятнадцать секунд — самые долгие пятнадцать секунд моей жизни. А затем мы прошли мимо друг друга.

Я выдохнула воздух, который задерживала, и продолжила свой путь, когда все, чего я хотела - это убежать, убежать от него с такой скоростью, на которую была способна, чтобы, когда я обернусь, его не было рядом. Впереди была скамейка, и, дойдя до нее, я споткнулась, приземлившись на нее, прижимая руку к груди в защитном жесте. В последнее время не было приступов, только легкая боль временами. Я надеялась, что лекарство, который доктор Томпсон дал мне, гарантировало, что их больше не будет.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула, пытаясь успокоить свое дико бьющееся сердце.

У него были зеленые глаза.

Я никогда не подходила к нему настолько близко, чтобы увидеть их цвет.

Я подумала о том, чего не знала о нем, но хотела бы. Его втором имени, его любимом цвете, его любимой еде, какой он, когда спит. Я простонала и с силой зажмурилась.

Сталкер!

Ненормально, что он так притягивает меня. Что он делает со мной. Я заболела им в буквальном смысле. Только этим словом я могла описать пустое, болезненное чувство у себя в груди и руках. Я хотела обнять его и прикоснуться к нему, хотела, чтобы он прикоснулся ко мне. Черт. Я даже никогда с ним не разговаривала, но это было самым сильным чувством, которое я когда-либо испытывала. Магнетизм.

Я сидела на скамейке так долго, насколько это было возможным. Я просидела бы здесь и весь вечер, но Рене ждала меня к шести часам. Меньшее, что я хотела - это идти туда, нацепив эту фальшивую, радостную улыбку на лицо, притворяться, что еда превосходна, вести скучную светскую беседу о том, что не менялось в наших жизнях. Но солнце садилось, а Рене рассердится на меня, если я задержу ужин. А затем расстроится Фил, потому что моя мать будет огорчена из-за меня. Поэтому я встала, оттряхнув брюки, и медленно пошла, страшась того, что ждет меня впереди.

Я забрала свой грузовик из гаража и поехала к ней домой, что располагался на другом конце города. Чудеса, но я не опаздывала. И, сидя за рулем, размышляла о своей матери.
Мне стало интересно, что она сделает, если наступит время ужина, а меня не окажется. Будет ли она волноваться за меня? Рассердится ли? Я понятия не имела.

Я никогда не знала, чего ожидать от Рене.

Дом, который купили Рене и Фил, когда она вернулась в Форкс, был средних размеров, но поддерживался в должном порядке в отличие от дома Чарли. Фил каждую весну мыл виниловые вставни, содержа их в чистоте. Траву косили каждые пять дней весной и летом, а вечнозеленые кусты подрезали один раз в неделю. Ярко-розовые анютины глазки, которые выращивала моя мать, украшали дорожку, ведущую к входной двери, а крыльцо освещали часы. Внутри тоже было все безупречно: красивый белый ковер, бежевые стены и новая мебель. Ни единого намека на беспорядок.

Рене, которой нравились пунктуальность и опрятность, была вовсе не той женщиной, с которой я росла. Та была легкомысленной и неряшливой, давала мне коробки с краской и разрешила мне раскрасить стены так, как я хотела. Она любила пробовать новое: йога, художественный класс, уроки керамики… и она гордо демонстрировала свои творения, поставив их на каминную доску, самодовольно улыбаясь всякий раз, когда глядела на них.

Теперь ее каминная доска была украшена самыми последними аксессуарами из Pottery Barn. Что изменилось? Прошло двадцать лет, а я до сих пор не могла этого понять.

Когда Рене вернулась в Форкс, она попросила меня переехать к ней, даже приготовила мне комнату с бледно-розовыми стенами и вычурной кроватью с пологом, пытаясь заставить меня передумать. И даже при том, что раз в две недели я оставалась у нее, я никогда не думала всерьез принять ее предложение, я никогда не могла подумать об этом доме как о своем.

Отчасти из-за странного преображения Рене, отчасти из-за своего отчима… но более всего из-за еще одной девочки, живущей там…

- Белла! - пронзительно закричала моя мать, когда я зашла в дом. Она быстро обняла меня, волнение исходило из каждого ее движения. Я была смущена, когда она потянула меня в сторону гостиной. Рене обычно не была столь… неудержимой. По крайней мере - не со мной. - Ты ни за что не поверишь, о, это лучший сюрприз! - Она широко усмехнулась. - Мы с Филом не ждали ее, но у нее оказалось немного свободного времени и… - Я больше не слушала свою мать.

Дурное предчувствие распространялось у меня в животе. Пожалуйста, не сегодня… пожалуйста, кто угодно, только не она…

Розали.

Она сидела рядом со своим отцом на двойном кресле, как всегда прекрасно выглядя. Светлые волосы, большие выразительные глаза василькового цвета, узкая талия - супермодель убила бы за подобную внешность и тело… и моя сводная сестра знала это. Но это явно не то, что мне нужно было лицезреть в эти дни.

Розали встала, чтобы обнять меня. - Белла! Я так рада тебя видеть, - лгала она своим красивым хрипловатым голосом, которому я завидовала. Хотя, в общем-то, я завидовала всему в ней.

Именно она была причиной, из-за которой дом Рене и Фила никогда не был для меня родным. Постоянно находиться в ее тени? Это было бы невыносимо.

Рене была взволнована тем, что у Фила есть дочь моего возраста.
- Вы станете подругами, Белла. Лучшими подругами. - Но я знала Розали еще со школы и понимала, что моя будущая сводная сестра и я никогда не подружимся. Я была неуклюжей десятилетней девочкой, чрезвычайно застенчивой, замкнутой и косноязычной. А даже тогда Розали была самой красивой и пугающей вещью, с которой я когда-либо сталкивалась в своей жизни.

Я жалела, что не могла возненавидеть ее, так было бы легче. Но я не могла.

Потому что насколько бы красивой она ни была, она никогда не была злой. Возможно, немного снисходительной, эгоистичной, тщеславной и самовлюбленной, но не жестокой. Она никогда не высмеивала меня, и нельзя было бы сказать, что она ужасно ко мне относилась. Потому что меня попросту игнорировали. И я не могла ненавидеть ее красоту, потому что она сочеталась с чем-то еще. Даже при том, что она была чирлидером, она получала отличные оценки и даже поступила в Стэнфорд. И сейчас была на пути к получению профессии детского хирурга.

Я не могла ненавидеть ее, но все еще сходила с ума от зависти. Завидовала тому, что она с полной непринужденностью могла справиться с любой ситуацией. Тому, что она точно знает, чего хочет от жизни. Тому, что ее красота сочетается с такой же прекрасной уверенностью. Я желала, чтобы она поделилась со мной своими уловками, поделилась бы со мной тайной, как обрести эту уверенность в себе. Я завидовала, что ни один из ее родителей не нуждался в ней так, как мои нуждались во мне.

И было трудно признать, но я также завидовала и гигантскому камню, сверкающему на ее безымянном пальце. Мне не нужен был алмаз размером с камень, мне нужно было то, что означает это кольцо.

Любовь.

Моей сводной сестре не достаточно было быть прекрасной, у нее еще были и замечательные отношения. Поменяв несколько бойфрендов, на четвертом году обучения она познакомилась с Эмметом Маккарти. И этого парня я тоже не могла ненавидеть, потому что Эммет, звезда футбола, перешедший в профессиональный спорт, был просто большим и милым плюшевым мишкой. Я виделась с ним несколько раз, и каждый раз меня приветствовали крепким объятием и широкой улыбкой. Эммет был милым.

Некоторым людям достается вся удача.

Я села на диван рядом с Рене и взяла бокал вина, который она мне протянула. Мы так часто ужинали вместе, что я знала всю последовательность вечера: Рене будет болтать с «гостем недели», Фил будет кивать и соглашаться с ней каждые пять минут, а я буду молча сидеть и отвечать только тогда, когда кто-нибудь задаст мне вопрос напрямую.

Вначале я пыталась интересоваться беседой, задавать вопросы и отпускать небольшие комментарии, но Рене стала одаривать меня многозначительными взглядами, говорящими, что ей не нравится мое вмешательство в ее беседу. Поэтому постепенно я стала отстраняться все больше. Но сидеть здесь было скучно, прислушиваясь к разговору, поэтому я нашла способы развлечь себя.

Иногда я сочиняла истории о гостях своей матери, пытаясь представить этих людей, когда их улыбки исчезают и вылезает их истинная натура. Иногда я сочиняла истории о себе самой, представляла те места, в которых хотела бы оказаться вместо гостиной своей матери.

Я всегда была мечтательницей. Возможно, потому что моя собственная жизнь слишком унылая, но миры, которые я создавала, всегда были яркими и замечательными, моим пальцам не хватало ручки и бумаги, чтобы я могла запечатлеть те отрывки, что нравились мне больше всего. Однако мечты были труднодостижимы - я никогда бы не смогла их воплотить в жизнь.

Рене жаловалась на стеклянный, отсутствующий взгляд, который временами виднелся на моем лице.
- Как будто ты не с нами, - однажды сказала она, но я проигнорировала ее. Она не могла иметь все, а я не собиралась в течение двух часов внимать беседе, в которой не принимала участия.

Но сегодня я испытывала странное желание присоединиться к ней. Молчание стало моей привычкой, но это было неправильно. Внезапно я начала понимать, сколько упустила в своей жизни, пряча голову в песок. Возможно, пришло время просыпаться.

Поэтому я не окунулась в мечты, а слушала, как моя мать и Розали охают над бриллиантовым кольцом, ахают над предложением Эммета и новой работой Розали. Я смотрела на оживленное лицо своей матери, улыбку Фила и сияющую Розали.

А потом мне напомнили, почему я всегда убегала. От лицезрения некоторых моментов становилось больно.

Мы направились в столовую, и Розали с моей матерью стали обмениваться рассказами о Калифорнии, где выросла Рене и где теперь жила Розали.

- О боже, - сказала Рене, ее громкий смех сменился вздохом. - Я так любила Лос-Анджелес, любила жить там, учиться…

- А потом оказалась в таком месте, как Форкс, - воскликнула Розали, смеясь. - Знаешь, я никогда не слышала эту историю.

- Ох, я приехала из-за работы. В начальной школе искали учителя, и мой друг предложил мне туда обратиться. Я была молодой, наивной, расценивала это как приключение. А потом оказалась здесь, и это стало для меня полным культурным шоком: никаких магазинов, никаких кинотеатров, хороших ресторанов или бутиков. Только деревья и дождь все время. Я планировала остаться здесь на год, но затем встретила Чарли и забеременела. - Она пожала плечами. - Остальное - история.

Да, весь Форкс знал эту историю. Рене залетела, состоялась быстрая свадьба в здании суда, и спустя шесть месяцев миру явила себя Изабелла Мари Свон. А спустя еще два года Рене уехала, забрав меня с собой. В течение двух лет мы переезжали из квартиры в квартиру в Аризоне, пока она не решила, что путешествовать с ребенком на руках ей совсем неудобно. Она оставила меня у Чарли, а после вернулась в Калифорнию, Чикаго, а потом и в Даллас. На каждый день рождения и Рождество мне присылали торопливо написанную открытку и небольшой подарок. Иногда даже были телефонные звонки.

Я не видела свою мать до тех пор, пока мне не исполнилось восемь лет.

Не знаю, начала ли она чувствовать себя виноватой или устала от путешествий, или просто заскучала по мне, но каждую пару месяцев она стала навещать меня, или я приезжала к ней во время школьных каникул. Спустя столько лет без матери я чувствовала восторг, что наконец-то снова обрела ее.

Вероятно, все так бы и продолжалось, но, приехав ради моего выпуска из младшей школы, она познакомилась с овдовевшим отцом одной из моих одноклассниц - Филом, отцом Розали, - и он все изменил. Ее редкие визиты в Форкс стали еженедельной привычкой, пока четыре месяца спустя она не сблизилась с ним. Спустя еще два месяца она вышла за него замуж.

Моя мать, которую никогда ничего не удерживало, которая всегда шла своим собственным путем и делала то, что ей заблагорассудится, которая никогда не оставалась в Форксе дольше, чем на две недели, даже ради собственной дочери, переехала в дом на другом конце города и стала счастливой домохозяйкой.

Ну, тем лучше для нее.

Рене продолжила:
- Я совсем не хотела возвращаться в Форкс. Некоторое время мы с Филом даже думали о том, чтобы ненадолго уехать из Форкса. Куда-нибудь на юг.

- Я помню это, - воскликнула Розали. - Вы с папой спросили, что я думаю насчет переезда, но я подняла такую шумиху! Я не хотела расставаться со своими друзьями, домом. После свадьбы так и было.

- Да, мы хотели узнать, как ты отнесешься к этому, - кивнула Рене. - И когда ты так сильно воспротивилась, мы решили, что будет лучше, если мы останемся.

- Я так сожалею, - рассмеялась Розали, и все остальные присоединились к ней.

За исключением меня. Я заговорила, даже не задумавшись:
- Ты никогда не спрашивала меня, что чувствую я по поводу переезда.

Смех резко прекратился. Рене изумленно посмотрела на меня с другого конца стола, так же, как Розали и Фил. Я боролась с румянцем, которые начал окрашивать мои щеки. Я очень не хотела быть в центре внимания, чтобы на меня смотрели осуждающе. Но я не могла винить их - за последние несколько лет мне в привычку вошло уже - не разговаривать без разрешения.

Рене пришла в себя первой. - Ну, тогда ты жила с Чарли… я не хотела забирать тебя у него. Он нуждался в тебе.

- Но ты даже не потрудилась спросить, что я буду чувствовать, если ты снова уедешь? Именно тогда, когда только-только вернулась в мою жизнь?

- Ну… мы не хотели говорить о чем-либо… просто, если бы были уверены… - пробормотала она, опустив взгляд на свою полную тарелку.

- Но ведь это было важное решение, правда? - Мой голос был тверже, чем я ожидала.
Неуютное молчание было прервано тихим рокотом мотоцикла. Мотоциклом Эдварда. На котором он ездил в хорошие дни - блестящий, черный, быстрый. Моя голова автоматически повернулась в сторону звука, но было слишком поздно - он уже уехал.

Рене простонала, хотя я была уверена, что она в восторге оттого, что подвернулась возможность сменить тему разговора. - Почему Чарли просто не арестует его и не отберет лицензию? - спросила она, закатив глаза. - Этот человек наверняка опасен.

Я не смогла пропустить это мимо ушей, хотя прежняя я так бы и сделала. Давным-давно я решила, что с Рене не имеет смысла спорить - она никогда не признает, что неправа, но я не могла пережить то, что она назвала его «опасным». Просто потому, что он ездит на мотоцикле? Это же абсурд.

- Фактически он никогда не нарушал закон, ты же знаешь, - тихо сказала я.
Она сузила глаза, и я узнала взгляд: она велела мне замолчать и вернуться к своим мечтам. Ей не нравилось, куда повернулась тема беседы. Я боролась с убеждением съежиться, проглотить свой комментарий и притвориться, что согласна с ней - что я и делала последние шестнадцать лет. Но я стояла на своем и смело посмотрела на нее в ответ.

- Все знают, что он слишком быстро ездит - и днем, и ночью! Вот буквально на днях Дебора Стэнли сказала мне, что ее подруга учуяла от него запах алкоголя. Последнее, что нам здесь нужно, - это пьяницы на дорогах!

- Миссис Стэнли - самая ярая сплетница в городе, - парировала я. - Я не верю и половине того, о чем она говорит.

Розали чрезвычайно громко прочистила горло. Она не привыкла к спорам за столом. Ну, и я тоже. - О ком вы говорите? О мужчине, который только что проехал на мотоцикле?

Я не ответила ей, просто откинулась на спинку неудобного деревянного стула. Рене отвела взгляд, навесив на лицо фальшивую улыбку, приготовившись «поделиться новостями».

- Его зовут Эдвард Мейсен, он переехал сюда не так давно, живет один на озере. Никто не знает, почему он здесь и откуда приехал, но, прибыв сюда, он, конечно, сделал нашу жизнь интересней.

- О-о-о, таинственный? Похоже на него.

- Есть что-то очень… интригующее в нем, - нервно рассмеялась она, залившись румянцем. - Он очень хорошо выглядит. Но слухи, которые о нем ходят!..

Я взглянула на нее, когда она начала рассказывать Розали об Эдварде или, как его называют, «бабнике». Ее глаза горели, а губы вытянулись в хищную ухмылку. Я поняла, что она упивается этим. Моя мать действительно любила ужасные слухи о ком-то, кого она даже не знала - да и для нее это было неважно - верны они или нет! Без разницы, насколько они усложняли жизнь Эдварду. Это было жестоко… и, похоже, она получала от этого удовольствие, только в тысячу раз сильнее, чем раньше.

- … и когда он перевез сюда своего соседа с озера, они шумели и галдели всю ночь. Мы с Деборой убеждены, что он нюхает кокаин!

- И снова сплетня, - сердито вмешалась я. - Почему вы просто не можете оставить его в покое? Он тихий, он никому не мешает, никого не беспокоит! А на него навешали столько дерьма лишь потому, что любопытным, назойливым людям в этом городе скучно, а найти предмет для сплетен сложно!

- Изабелла Мари Свон… - начала моя мать, но я подняла руку, прерывая ее.

- Я сыта этим по горло. - Я встала, бросив салфетку на стол. - Я закончила. Больше мне нечего сказать.

Никто не сказал ни слова, когда я отодвинула стул от стола. Их ошеломленное молчание было полным и тяжелым. Я ненавидела то, как они смотрят на меня. Их взгляды были пронизывающими, и я почувствовала себя обнаженной.

Мне нужно было уйти оттуда как можно скорее. Подальше от безупречного пластмассового дома Рене и Фила. Подальше от женщины, которая всегда была непостоянной, безответственной матерью, чего я не узнала, пока мне не исполнилось девять. Подальше от Розали и ее идеального лица, ее красивой одежды и прекрасной жизни, которую она создала для себя… и подальше от треклятого кольца на ее пальце.

Мне просто нужно было убежать от всего этого.

Их широко распахнутые глаза преследовали меня, и вместо того, чтобы почувствовать страх, я почувствовала удовольствие. Впервые в своей жизни я не была прежней скучной Беллой, которую все ожидали - я шокировала их. Это было ни с чем несравнимое ощущение.

И, слава Богу, я не разрушила свой триумф, споткнувшись по дороге. Я спокойно прошла к двери, закрыв ее за собой звучным, чрезвычайно удовлетворяющим меня щелчком. Но, несмотря на кажущееся спокойствие, все внутри меня бушевало. Я не могла поверить, что на самом деле возразила своей матери, что поддержала именно Эдварда Мейсена! И все же это было правильным поступком, так же, как и мой уход.

Слишком долго мне приходилось терпеть их дерьмо. Я слушала их бездоказательные разговоры, мешающие Эдварда с мусором, потому что они чувствовали себя лучше, зациклившись на ком-то другом, а не посмотрев на себя более внимательно - и не говорила ни слова. Я была по горло сыта этим. Устала от них. От всего.

Я хлопнула дверью своего грузовика и включила айпод, повернув громкость на максимально возможную. Но даже Фостер не мог успокоить меня. Если я и чувствовала что-то, кроме волнения, то это было возмущение.

Вот почему я не поехала прямо домой к Чарли. Потому что сегодня вечером я была в полном смятении. Я в точности знала, что меня там ждет: Чарли в своем кресле, держа пиво в руке, смотрит игру по телевизору. Как и обычно по вечерам пятницы. Каждый гребаный вечер, если быть честной.

И я не хотела видеть этого. Потому что, несмотря на то, что я любила своего отца, мне было больно видеть, как он выкинул свою жизнь на ветер из-за женщины, которая была того недостойна. Возможно, он выбросил из головы идею вернуть Рене когда-нибудь, но он никогда не пытался идти дальше. Вероятно, он думал, что не сможет найти никого лучше нее. Но как он не понимает? Что угодно, какая угодно любовь лучше прозябания на диване в одиночестве ночь за ночью!

Но я не знала, как заставить его понять это. Я могла подать ему столько тонких намеков - черт, я даже в письменной форме все ему обстоятельно бы объяснила, - но я до сих пор не могла это исправить. Я не могла исправить ни Чарли, ни свою мать.

Но самое главное - я не могла исправить себя. Я была сломлена в течение долгого времени, и я понятия не имела, как собрать себя воедино. Поэтому я продолжала свой путь, неуверенная, куда еду, просто зная, что должна уехать подальше от Форкса. Я включила музыку еще громче, позволяя Фостеру заглушить унылый рев двигателя «Шевроле», желая затеряться в музыке.

Я хотела свернуться в клубок и полностью скрыться под одеялом, как делала в шесть лет. Только монстры, скрывающиеся под кроватью, сейчас была намного больше, намного страшнее. И независимо от того, как сильно я пыталась скрыться… они всегда настигали меня.

Со вчерашнего дня я пыталась притворяться, будто ничего не изменилось, что все идет так, как и прежде. Отчасти это было банально глупо, но все равно я делала это.

Разве у меня есть другой выбор?

Признаться своей семье? Поехать в Сиэтл и заняться тем мифическим лечением, о котором говорил доктор Томпсон? Признаться, что я умираю?

Рыдание, которое я старалась сдержать, наконец вырвалось из меня, сдавив мне горло с громким звуком. Я закрыла рот одной рукой, стараясь прервать звуки, отчаянно пытающиеся вырваться из моих губ. Перед глазами все расплывалось, и я остановилась на обочине, потому что больше ничего не видела.

Я выключила двигатель, и внезапная резкая тишина оказалась пугающей, заставив почувствовать себя совершенно одной… каковой я и была впервые с того дня на Первом пляже. И сейчас не было никакой причины сдерживать слезы, никто бы меня не услышал и не спросил, что со мной не так, никто не отчитает и не успокоит меня, и никто ничего не потребует.

Я прижалась лбом к рулю и позволила слезам вырваться наружу, что старалась неизбежно избежать как катастрофу. Наконец одна, на темной пустой дороге, я позволила. Позволила себе столкнуться с последствиями того кошмарного дня в кабинете доктора Томпсона.

У меня было двенадцать месяцев. Если мне повезет.

Я никогда не встречу свой двадцать восьмой день рождения. Я должна была принять это, и я приму. Но я не могла удержаться от желания… желания пожить немного дольше. Ради счастья, чистого настоящего счастья без угроз, нависнущих над моей головой. Я бы хотела, чтобы всего раз - один-единственный раз - какой-нибудь мужчина посмотрел на меня и почувствовал хотя бы десятую долю того, что чувствовала я, проходя мимо Эдварда Мейсена. Тогда умереть было бы не так тяжело.

Я всегда надеялась, что когда-нибудь найду того, найду того единственного. Верила, что состарюсь рядом с кем-то, умру любимой и влюбленной. Сейчас это оказалось глупой, несбыточной мечтой… и все же отпустить ее было мучительно больно.

У меня никогда не будет своего собственного дома. Мужа. Детей. Никогда у меня не появятся морщинки, а Рождество я никогда не проведу, окруженная своими внуками. У меня никогда не будет свадьбы с большим пышным белым подвенечным платьем, которые я презирала, будучи подростком.

Я прерывисто задышала и вытерла ладонью слезы.

Никогда больше. Никаких фантазий. Никакой лжи.

Наступило время реальности.

Я позволила себе застрять в городе, в жизни, которую не хотела. Я предпочла остаться со своим отцом, разрешала матери принимать за меня решения, занималась работой, которую ненавидела.

Поскольку не было ничего иного — нет, потому что еще я боялась найти что-нибудь другое. Слишком была испугана тем, что стану уязвимой, лишусь безопасности и легкости.

Но больше я не боялась. Слишком долго я страшилась будущего. Проводила остаток своей жизни, заботясь о Чарли и потакая Рене. Боялась застрять в Форксе и никогда не имела достаточно храбрости, чтобы уехать. Жизнь всегда была проблемой: что другие люди подумают обо мне, что другие люди ожидают от меня... да и мои собственные невозможные фантазии. Я всегда боялась состариться в одиночестве и оказаться несчастной. Но теперь я свободна. Смерть освободила меня от этих страхов, и я намереваюсь полностью воспользоваться ею. Жить на своих условиях, только на своих.

Срок был установлен… но нет правил относительно того, как проводить мне эти месяцы. Я могу делать все, что захочу.

Независимо от того, чего я хочу…

Я даже не знаю, что это может быть.

…

В Порт-Анджелесе у меня закончился бензин.

Шел дождь - холодный, моросящий, пронизывающий дождь, который казался особенно сдавливающим после яркого дневного солнца. Короткий теплый циклон, пришедший к нам на пару деньков, закончился, и теперь с воды дул холодный бриз. Я задрожала, безуспешно пытаясь согреться, потирая руки и ожидая, когда мой жадный грузовик заполнится горючим. Я была несчастной: мокрая, холодная, уставшая и к тому же голодная, потому что во время обеда я едва ли ела.

Через дорогу находилось кафе - одно из тех старомодных кафе в стиле пятидесятых, где все было в сверкающем хроме, белом ламинате и красном виниле, с длинной стойкой с одной стороны и столиками с другой. Раньше я никогда не была там, но не могла отрицать, что от яркого света это место выглядит тепло и привлекательно. Несколько минут я размышляла: идти туда или нет, но урчание в моем животе быстро приняло за меня решение.

Внутри все было ярко освещено и практически пусто. Единственным человеком, бывшим здесь, оказалась небольшая женщина, сидящая за стойкой и смотрящая в окно, держа чашку кофе в руках. Я села за самый близкий стол, радуясь теплу. Моя одежда полностью промокла, а вода стекала на пластиковый стул подо мной.

Официантка не говорила слишком много, просто принесла мне чашку кофе и приняла мой заказ: горячий суп, уходя, не оглянувшись. Когда я увидела свое отражение в окне, я не могла обвинить ее. Я прижала руки к ребрам, несмотря на высокую температуру в кафе. Я была похожа на ненормальную, сбежавшую из психиатрической клиники. Да и чувствовала себя также. Больная, усталая, почти утонувшая…

Я потягивала горький кофе, хотя мне никогда не нравился его вкус. Я хотела положить голову на стол и заплакать, но услышала стук высоких каблуков еще одной посетительницы, когда она проходила мимо меня. Возможно, когда она уйдет, я так и сделаю.

А затем шаги замерли прямо передо мной. Внезапный милый, звонкий голос заставил меня подскочить.
- Белла? - спросил голос. - Белла Свон?

Я увидела пару красивых глаз янтарного цвета, едва веря тому, что вижу.
- Элис?
__________________________________________________________________

Белла решила не медлить и начинать всех удивлять как можно быстрее. Для всех, кому не терпится узнать: Эдвард появится уже в следующей главе.
За редактуру благодарим Катюшу, которая теперь будет с нами до самого финала.
С радостью пообщаюсь с вами на форуме, ссылка ниже