Название: Иной взгляд
Обложка: 24
Жанр: романтика
Рейтинг: PG
Пейринг: Белла/Эдвард
Бета: +
Саммари: Устав ждать, когда сын найдет пару, Эсми берет дело в свои руки и знакомит Эдварда с дочерью подруги. И есть только одна небольшая проблема. У Беллы Свон магазинчик для взрослых, а у Эдварда очень устаревшие взгляды на отношения между мужчинами и женщинами. В его представлении подобные вещи недопустимы.

---

До сих пор не могу поверить. Может быть, я все-таки сплю. Или умер, и Чистилище выглядит как моя старая комната в доме родителей: с давно поблекшими плакатами давно поблекших кумиров (впрочем, постер с принцессой Леей я аккуратно свернул и решил забрать с собой). Видимо, тот странный тип на лимонном байке и в серебряном комбинезоне все-таки сбил меня вчера, и теперь я как бревно лежу в палате, а мой мозг создает фальшивую реальность. В таком случае, надо признать, у меня оказался неплохой творческий потенциал, раз я смог придумать нечто столь изощренно-садисткое.

Встав перед зеркалом и в очередной раз поправив воротник рубашки, думаю, что не стоило поддаваться на уговоры матери. Эсми может бесконечно говорить мне о том, как ей хочется внуков, но это не значит, что я должен выступать в роли племенного бычка. А именно рогатым скотом я себя и чувствую – словно молодой самец, которого тащат в вольер к самке. Тут совершенно нечем гордиться.

Еще мама может упрекать меня в неумении найти себе кого-то более-менее постоянного. Может указывать на то, что дала мне достаточно времени и шансов самостоятельно устроить личную жизнь, и на моем месте до тридцати одного года с этим справился бы любой. Но на моем месте не любой, а я. И, не смотря на критический, с точки зрения Эсми, возраст, я все еще не отягощен узами брака. Впрочем, меня самого этот факт угнетает не так сильно. Наверное, маме просто больно смотреть на то, как рушатся семейные традиции Калленов.

Ее дедушка сделал предложение бабушке, когда им было по семнадцать. Родители обвенчались в двадцать два, а все мои тетушки и дядюшки успели оформить отношения в возрасте от двадцати до двадцати трех. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я кажусь собственной матери немного странным. Хуже того, она твердо уверена, что мне нужна помощь. Едва в прошлые выходные я успел задуть тридцать одну белую свечку на гигантском кремовом чудовище, как Эсми решила, что настала пора ей выйти из тени и от мягких уговоров и постоянного зуда перейти к активным действиям. Семь дней назад моя мама объявила сезон охоты на невест открытым.

Для приличия я попытался возражать. Сказал, что взрослый, что сам справлюсь, что мы живем во времена, когда браки устраивают не родители, а муж с женой впервые встречаются задолго до свадьбы. Но моя мама не из тех женщин, кто умеет и любит отступать. Если Эсми берется за очередной проект, будь то освоение яхты или загон под венец любимого сына, она доводит дело до конца. Разумеется, мнения яхты и сына при этом не учитываются.

– Как, по-твоему, не слишком официально? – бросив прощальный взгляд в зеркало, поворачиваюсь к заглянувшей в комнату Эсми.

Пару минут она молча меня разглядывает, так, словно не верит, что я мог облачиться в нечто подобное. А еще так, будто удивляется, почему у ее отпрыска так мало мозгов в голове.

– Милый, ты надел смокинг? – Эсми поднимает на меня полный материнского сострадания взгляд. – Ты ведь ничего не перепутал?

– Нет, ма, – провожу я в растерянности ладонью по рукаву. Между прочим, отличная ткань. Два года назад мне пришлось выложить за комплект кругленькую сумму. При этом одевал я смокинг всего пару раз — на официальные мероприятия, которые вынужден был посещать в интересах фирмы, и в тот не лучший день, когда Виктория затащила меня в театр. Меня не переставал тревожить тот факт, что несколько тысяч долларов висят в шкафу и все, на что они годятся – стать ленчем для моли. Мне показалось, что надеть смокинг на свидание будет уместно. Таким образом, я не только смогу оправдать безумную трату денег, но и сниму с себя обязанность в ближайшее время надевать этот образчик пыточного искусства – трех раз за три года будет достаточно. У меня были основания гордиться собой и собственной находчивостью. Однако пристальный взгляд Эсми говорит, что что-то я делаю не так, и я с сомнением спрашиваю:

– Я не то выбрал? Это не подойдет?

– Ты, как и твой отец, слишком старомоден, – Эсми вздыхает и грустно улыбается. – Никто не надевает смокинг на простое свидание.

– Почему, ма? Когда Виктория пригласила меня в театр...

– Вы же просто давние друзья и ей не с кем было пойти. Это даже свиданием нельзя назвать. Разве не ты мне говорил, что ее интересовала только постановка?

– Да, но в остальном это было весьма похоже на свидание. После представления мы долго гуляли по городу, держались за руки, я купил Виктории цветы и прочее-прочее в том же роде. Видишь, как все было романтично!

– Однако больше она тебя не приглашала.

Мне приходится опустить глаза и признать истину. После того, как на глазах изумленных прохожих я букетом длинных роз стал отгонять появившуюся неизвестно откуда осу от испуганной Виктории, она больше мне не звонила. Лишь прислала короткую записку с благодарностью за чудесный вечер, но что-то подсказывает мне, настоящей благодарности в ее словах было столько же, сколько изящества в моих фехтовальных упражнениях с цветами.

– Тогда я не знаю, что мне выбрать. Я ведь не могу придти в джинсах и футболке в тот снобистский ресторан, что ты выбрала.

– О, дорогой, он вовсе не снобистский. Просто в этом ресторане публика приличнее, чем в Макдональдсах.

– Зато там я бы не чувствовал себя полным идиотом, – беру я осторожно Эсми за руку. То, что я намерен сказать, ей не понравится, но промолчать не могу. – Мам, тебе не кажется, что я достаточно взрослый для того, чтобы самому решать в какой одежде, в каком ресторане и с какой девушкой ужинать? Ты не должна делать этот выбор за меня.

– Эдвард Энтони, – голос матери звучит строго, но в нем отчетливо проскальзывают веселые нотки. Эсми не злится, как я ожидал, она до сих пор считает меня маленьким упрямым мальчиком, – у тебя было пятнадцать лет на то, что другие делают за пять месяцев. А все, чего ты смог добиться, это привести в наш дом сидящую на транквилизаторах анорексичку.

– Ма, когда я привел Таню, она не принимала таблеток. Их ей выписал врач после того, как все это случилось.

Эсми фыркает. Природа наградила ее отличным аппетитом, который никак не влияет на фигуру. Эсми любит сладкое, поэтому в нашем доме всегда подают к столу десяток разнообразных десертов: пирожные, торты, рулеты, вафли, капкейки и булочки. Благодаря матери мне довелось попробовать экзотические русские блины и мексиканскую тортилью со сладким кремом. И не удивительно, что всего после двух месяцев знакомства Таня набрала двадцать фунтов. После чего она, собственно, впала в депрессию и принялась изводить себя диетами. Так и закончилось наше знакомство не на пороге церкви, а у дверей клиники для людей с расстройствами психики.

– Что криминального в том, чтобы наслаждаться пирожными? Тем более Эмили творит своими золотыми руками настоящие шедевры.

– Ее блюда преступно хороши, их нужно законодательно запретить.

– Эта Таня была ужасно тощая, ее непременно нужно было откормить. У женщины должна быть грудь и попка, за которые мужчина мог бы с удовольствием подержаться.

Я смущенно отворачиваюсь и бормочу:

– Ма, прекрати…

– Не понимаю, почему ты каждый раз так себя ведешь. Зачем делать вид, что мы – это лишь души, фантомные сущности, у которых нет тела? Ты напоминаешь мне отца – слишком романтичен и щепетилен. Но если во времена нашей молодости скромность у мужчины считалась достоинством, то сейчас это большой недостаток, и женщины предпочитают напористых мальчиков.

– Что плохого в том, чтобы быть джентльменом? Я ведь не закон нарушаю.

Эсми смотрит на меня так же, как и когда увидела в смокинге – со смесью сочувствия и непонимания. Словно хочет показать, что я немного не в себе и не понимаю очевидных истин.

– Просто ты должен понять, что женщина – не абстрактный образ прекрасной дамы, сидящей в какой-нибудь башне из мрамора и ждущий принца на белом коне. Принцесса – это женщина, живой человек, и пока принц в пути, она развлекается с грубым неотесанным конюхом.

Выслушав столь провокационное заявление, я удрученно вздыхаю. Мама часто доводит меня до смущения. Но на этот раз я не просто хочу провалиться сквозь землю, я был бы рад подобному развитию событий.

***

Понятия не имею, почему так получается. Такая у меня особенность – я вечно опаздываю на свидания. Хотя уж в тот раз была уверена, что приду вовремя. Сын подруги детства Рене. Я сразу решила, что ради него не стану особенно стараться, и вообще никакое это будет не свидание, а просто приятный вечер, дань вежливости моей матери и ее стараниям. Поэтому я ограничилась легким макияжем и тем, что распустила волосы, не тратя много усилий на прическу. Платье выбрала любимого красного цвета – насыщенного винного оттенка, на тонких бретельках, как сказала бы Рози, длина «адское мини». Возможно, я тщеславна, но мне нравится наблюдать за тем, с каким восхищением смотрят на меня мужчины. Нравится читать в их глазах легкое потрясение и иногда полную капитуляцию. Женщине не дана физическая сила, но ей дана иная власть, суперспособность кружить головы и наводить чары. Так почему бы не пользоваться тем, чем наградила тебя природа, тем более, если это еще и приносит удовольствие?

Однако с Эдвардом все сразу пошло не как обычно. Он не стал удивленно таращиться на мои обнаженные ноги и туго обтянутую платьем грудь. Его глаза не метались как сумасшедшие клоуны при пожаре в цирке и не очерчивали с жадностью контуры моей фигуры. Я была уверенна, что не произвела на него впечатления. Его равнодушный взгляд и сердитое выражение лица меня озадачили и уязвили.

– Я опоздала, знаю. Но, возможно, маленькое опоздание еще не катастрофа?

– Вы опоздали на двадцать три минуты и сорок три секунды.

Он продолжал хмуриться, глядя на часы, и выглядел при этом так, словно пришел не на свидание, а на какой-то идиотский симпозиум.

– О, бросьте. Пока вы это говорили, прошла целая минута, так что я опоздала всего на двадцать две минуты.

– И сорок три секунды. – Он явно не собирался сдавать свои позиции так просто.

Честно сказать, подобный холодный прием вызывал у меня желание быть особенно милой. Я хотела растопить мистера Ледяную Глыбу не потому, что он был мне интересен, а потому, что я привыкла побеждать в играх с мужчинами.

– Может быть, не стоит начинать знакомство с ссоры? Давайте лучше забудем нашу маленькую неприятность и закажем вина? Вы какое выберете?

– Я буду сок.

Такого я не ждала даже от мистера Неулыбашки. Не показывая, как сильно удивлена его ответом, я подозвала официанта и, сияя самой теплой своей улыбкой, заказала шампанского с клубникой и стакан морковного сока.

– Придерживаетесь здорового образа жизни? Бегаете по утрам?

– Нет, просто я люблю, когда голова остается ясной. Мне нравится четко ощущать каждую мысль, а не барахтаться в болоте расплывчатых образов.

– А мне иногда хочется испытать легкое опьянение, – стараясь привлечь его внимание, нарочито небрежным жестом откинула я волосы за спину. – Необязательно от вина. Можно быть пьяной, – я сделала вид что задумалась, хотя заранее знала, что хочу сказать, – от любви.

Как я и ожидала, щеки Эдварда вспыхнули рубиновым подобно закатному зареву на небе. Он неловко кашлянул, но ответить ничего не успел. Появился официант с шампанским и соком.

От одного только вида золотистого напитка в изящном бокале, игривых пузырьков, убегающих в бесконечность, и приглушенного таинственного шипения настроение у меня улучшилось, стало легким и располагающим к маленьким шалостям. Сделав небольшой глоток и насладившись изысканным букетом с нотками ванили, я взяла с блюда глянцевую вызывающе красную ягоду. Неспешно расправившись с клубникой, облизала губы и посмотрела Эдварду прямо в глаза.

– Не хотите попробовать?

– Что? – удалось мне наконец-то добиться от мистера Каменного монумента нормальной реакции. В кой-то веки он повел себя не как глыба льда, дрейфующая в Ледовитом океане, а как обычный мужчина. Его дыхание стало более поверхностным и частым, пальцы нервно стискивали край салфетки. Довольная собой, я наклонилась вперед, так, чтобы нас разделяло как можно меньшее расстояние, и словно огромная сытая (на самом деле голод мой был не утолен) кошка промурлыкала:

– Шампанское. От нескольких глотков вряд ли возможно потерять голову, но оно поможет расслабиться.

– Нет, – он тяжело выдохнул, – я вполне расслаблен.

Однако блеск его горящих глаз и напряженная линия подбородка говорили об обратном. Можно было подумать, что Эдвард сидит в засаде или попал в окружение врага. Его мышцы были заметно спазмированы, а губы упрямо сжаты. Он все еще пытается мне сопротивляться, даже не представляя, как глупо спорить с первобытным зовом, с древнейшим инстинктом, что песней звучит в крови.

Давая ему небольшую передышку, я снова отстранилась и поспешила перевести разговор на безопасную тему. Завоевывать позиции нужно постепенно. Резкий натиск может привести к тому, что мужчина испугается вторжения на свою территорию и скроется за броней неприятия. Умной женщине необходимо вести себя так же, как опытному рыбаку – тащить улов постепенно, не давая леске оборваться.

– Чем вы занимаетесь? Кажется, у вас свой бизнес.

– Да, – Эдвард слегка расслабил плечи, – небольшое семейное предприятие, перешедшее мне от отца. Мы изготавливаем обувь, сумки, кошельки, пояса и различную кожгалантерею. Наша продукция не столь разрекламирована, как, к примеру, лабутены, но у нас есть свои клиенты, в число которых затесалась парочка звезд и успешных политиков. Прежде всего, мы делаем акцент на следовании традициям и качестве.

– Ох, Эдвард, не произносите больше при мне это слово на "л". Любая девушка заводится, стоит ей услышать про лабутены. Это возбуждает. Но если ваша обувь еще более совершенна, я готова изменить своим пристрастиям и стать вашей клиенткой.

Повернувшись так, чтобы Эдвард мог видеть мои ноги, я спросила, какая, по его мнению, модель подчеркнет мои достоинства и подойдет больше.

– Думаю, мы могли бы вместе посетить производство и, если вам понравится, сделать эскизы. Наверняка вам захочется чего-нибудь особенного, не того, что мы обычно предлагаем своим клиентам. Они более консервативны и ценят скорее удобство, чем красоту.

– По-моему, в мире не хватает красоты, и каждый должен постараться привнести свой вклад в то, чтобы это исправить. Разве от удобства и привычных вещей замирает сердце, разве пульс бьется чаще, а кровь течет быстрее?

– Э-э-э, нет, но, пожалуй, не все готовы рисковать и покидать проторенные дорожки.

– Я люблю рисковать, меня мало интересуют простые пути. Мне нравится открывать что-то новое.

Эдвард снова был смущен и теперь уже сам попытался переменить тему.

– У вас тоже ведь тоже есть бизнес. Но из объяснений Эсми я не вполне уяснил, с чем он связан.

Сказать Эдварду правду было бы все равно, что сбросить на мирный город ядерную бомбу. Поэтому я тактично заметила, что продаю товары для женщин.

– Какие-нибудь крема? – Он пытался выглядеть осведомленным, не смотря на то, что было ясно – в косметике и женских средствах ухода за собой он, как и почти все мужчины, ровным счетом ничего не понимает. И если его завести в супермаркете в ряд с лаками и краской для волос, он сделает испуганные глаза и постарается как можно быстрее сбежать к прилавкам с пивом.

– В том числе. У нас весьма широкий ассортимент. Недавно мы заключили контракт с бельгийской фирмой, производящей шоколад. Теперь среди наших товаров эксклюзивные... сладости.

От дальнейших расспросов меня спас звонок телефона. Не сказать, чтобы я делала секрет из ассортимента своих магазинов, просто для человека, обладающего теми же взглядами на жизнь, что и Эдвард, это могло оказаться тяжким ударом. Виновато улыбнувшись, я ответила на вызов.

– Привет, Элис. Как там продвигается статья?

Я едва успеваю закончить фразу, как трубка наполняется восторженной трескотней журналистки.

– Белла, это невероятно! Я настолько под впечатлением... О, номер три мой явный фаворит! Знаешь что? Я проверила его вчера дважды. И думаю устроить несколько проверок сегодня. Скажи, я могу оставить его себе?

– Разумеется, Эл, все образцы твои.

– Отлично! Статья в общих чертах готова, планирую закончить ее к концу недели. Более того, у меня уже есть несколько заинтересованных редакторов и предложение от одного издания на серию, так сказать, тест-драйвов. Мы пока на стадии обсуждения, обдумываем, как лучше все организовать. Но в любом случае в пятницу ты сможешь прочесть отчет в моем блоге. Ты и тысячи моих подписчиц.

– Спасибо, Элис, ты оказываешь мне огромную услугу.

– Белла, брось. На самом деле, за эту работу я могла бы тебе доплачивать. – Элис понижает голос до мечтательного бормотания: – Если попробуешь номер три, поймешь, о чем я.

– Боюсь, до этого дойдет не скоро.

Элис всегда была хорошей журналисткой и разбиралась не только в том, что люди ей говорят, но и в том, чего они не сказали, а лишь подразумевали. Как породистая гончая, она мгновенно уловила в воздухе тонкий запах добычи и поспешила атаковать меня вопросами:

– Новый приятель? Уже была с ним на свидании? И кто он? Модель или байкер? А может быть, очередной талантливый, но непризнанный художник?

– Элис, я сейчас занята. Как только освобожусь, обсудим детали.

– Детали это то, чего я так жажду! Учти, я намерена узнать все, все-все до мельчайших подробностей, – Элис делает небольшую паузу, а после, не удержавшись, добавляет, – но скажи, он хотя бы красивый?

Как будто до сих пор у меня не было возможности рассмотреть Эдварда, я бросила в его сторону едва заметный взгляд. Вопрос Элис заставил меня задуматься. До тех пор я пыталась завлечь мистера Сопротивление Женскому Обаянию в свои сети из чувства противоречия и ради восстановления подбитой гордости. В пылу собственной обиды я не успела оценить его как следует. А между тем он был симпатичным и являлся далеко не худшим образчиком своего племени: с густыми, отливающими золотом, волосами, с красивым овалом лица и четким абрисом скул; профиль почти классический, густые ресницы и волнующие губы – которые я была бы не против попробовать на вкус. Его глаза в зависимости от перепадов настроения становились то похожими на изумруды, в которых отражаются искры солнечного света, то превращались в осколки зеленоватого льда. По правде говоря, излучали тепло они довольно редко. То оживление, которое в Эдварде вызвал рассказ о его работе, вновь сменилось вежливой, но ужасно холодной миной. Он не выглядел ни обиженным, ни разозлившимся, и я могла бы подумать, что ему на все плевать, что он отбывает обязательное наказание, при этом находясь не в ресторане, а в пыточной камере в ожидании появления своих мучителей.

***

Солнце поливает потоками жгучего тепла вымощенный серой плиткой тротуар, отчего пространство напоминает иссушенную зноем и сверкающую белизной пустыню. Легкие, похожие на сахарную вату обрывки облаков лениво, как мухи в густом сиропе, ползут по небу. Я в тринадцатый раз смотрю на часы. Никого я не ждал с таким волнением, как Беллу. Словно от того, придет ли она на наше второе, можно сказать, свидание, зависит моя жизнь. Жизнь и смерть.

Говорить, что Белла произвела на меня впечатление – это все равно, что утверждать, что солнце теплое. Она сразила меня. Самый первый ее взгляд пулей пронзил мое тело и вверг в оцепенение. Мало того, что природа одарила эту женщину божественной фигурой, она еще и не забыла лишить Беллу Свон скромности, дабы та могла беспрепятственно демонстрировать своё совершенство окружающим. За те пару минут, что она шла к нашему столику, я заметил как минимум пятерых типов, захлебнувшихся своей слюной. Они провожали Беллу полными вожделения взглядами, и ей это нравилось. Она впитывала чужое обожание, усваивала его, как растения усваивают солнечный свет. Каждое ее движение и жест выглядели совершенными и отточенными как лезвие стилета, чьи удары не знают промахов. При этом она не просто жила, она играла на публику.

Чувствовал я себя придурком, которого обманывают, одним из тысяч приглашенных на постановку. Я не терплю фальши и актерства и поэтому, когда Белла стала извиняться за опоздание, я был сам не свой и явно на взводе. За пару минут ей удалось и привлечь меня, и оттолкнуть. В ней было много непонятного и волнующего. Не подлежало сомнению одно – она была прекрасна и не боялась дарить красоту другим.

Моя злость вырвалась наружу в совершенно глупой вспышке раздражения. Сам не знаю, зачем я стал говорить ей о том, сколько минут провел в ожидании. В конце концов, такую женщину многие согласились бы ждать всю жизнь. Я это понимал, ощущал каждой клеткой тела и фотоном души, потому и злился, заранее защищаясь от ее превосходства.

К счастью, Белла не вспылила и не ушла, проводив меня презрительным взглядом огромных заманчиво шоколадных глаз. Напротив, она была милой и смотрела на меня не без заинтересованности. Я был благодарен и старался не вести себя как придурок, что тем не менее получалось не всегда. Заказать морковный сок – что может быть ужаснее? Однако дальше разговор складывался вполне удачно и ситуация вроде бы наладилась. У меня даже хватило смелости пригласить Беллу на свою фабрику.

И сейчас я боюсь только одного. Боюсь испортить все каким-нибудь неверным поступком. Белла Свон явно не принадлежит к тому типу женщин, с которыми я привык общаться. Впрочем, есть и ободряющий фактор: на фабрике, построенной еще моим прапрадедом, я чувствую себя более свободным и уверенным. Мне нравится быть тем, кто продолжает дело предков, следует традициям и чья деловая репутация не пустой звук. Я так много вложил в свою работу, что иногда мне кажется, будто я становлюсь частью кирпичной кладки мрачных заводских стен, а моя душа переливается в высоких окнах вместе с первыми лучами солнца. Часть меня обитает где-то неподалеку, заключенная в сплетении темных коридоров и душном воздухе шумных цехов.

В тот момент, когда я думаю, не вызовут ли во мне противоречий преданность делу и мои неожиданные чувства к Белле, на стоянку выруливает красный кабриолет. Будь за рулем любая другая женщина, я сказал бы, что она выглядит вульгарно. Но Белла выглядит не вульгарно. Она органична и прекрасна. Не смотря даже на провокационный вырез свободной блузы и ослепительно-белые брюки, ужасающе откровенно подчеркивающие каждый изгиб стройных ног.

Уняв дрожь в руках, я иду ей навстречу. Как и в ресторане, появление Беллы столь стремительно и ослепляет подобно солнцу, что у меня вновь нет шанса проявить хорошие манеры. В первый раз я буквально прирос к месту и не смог отодвинуть для нее стул. А теперь непозволительно долго собирался с силами, чтобы сделать первый шаг и помочь выйти из машины, предлагая руку и таким образом скрадывая невинное прикосновение. Но Белла толи не видит, толи делает вид, что не замечает, какое на меня оказывает влияние. Она дружелюбно улыбается и сама протягивает руку. Так, будто мы друзья. Я осторожно отвечаю на рукопожатие и спешу начать ознакомительную экскурсию. Резко отворачиваюсь, стараясь скрыть то волнение, что пробудило во мне ощущение прохладной фарфоровой кожи. Слова вылетают из меня как очередь из автомата. Я знаю, стоит замолчать, и мое равновесие, с таким трудом обретенное, вновь будет лежать в руинах.

Белла внимательно слушает. Иногда задает вопросы, отвечать на которые мне одновременно и приятно, и мучительно. Мне нравится её интерес к тому, что дорого мне и на протяжении десятков лет составляло опору семьи Калленов. Но мне трудно сосредоточиться. Против собственной воли я часто оглядываюсь и ловлю запретные частицы великолепного образа: подчеркнутые алой помадой пухлые губы, заостренный подбородок, застывшие янтарными каплями отблески солнца на темной радужке выразительных глаз, трогательно трепещущие от налетающего сквозняка прядки волос, изящные пальцы, перехваченные тонкими ободками колечек, хрупкие запястья и полоска белой, как молоко, кожи в глубоком вырезе блузы. Отвечая, я каждый раз мучительно подбираю слова и часто теряю мысль. Тем не менее не смотреть на Беллу оказывается выше моих сил – так же трудно, как не спать десятую ночь подряд. У этой женщины получается наводить на мужчин колдовские чары. От нее исходит невидимая сила, игнорировать которую совсем не просто.

– Ты так хорошо знаешь весь процесс, – разглядывая пару готовой обуви, говорит Белла. – Специально это все изучал?

– Мой отец хотел, чтобы я не просто управлял фабрикой, а знал производство, начиная с азов и вникая в мелкие детали. Он с детства брал меня на работу. Я изучал всевозможные тонкости и прошел путь от подсобного рабочего до руководителя. В то время я злился на него. Пока другие парни развлекались, мне приходилось вставать в шесть утра, напяливать рабочую форму и топать в мастерскую или магазин. Однако в итоге я ему благодарен. Когда знаешь, как функционирует каждое звено и что происходит на любом из этапов, гораздо проще избежать просчетов и ошибок.

Задумчиво проводя изящным пальчиком вдоль подошвы, Белла спрашивает:

– Тебя пугают ошибки, так ведь?

Мы медленно движемся вдоль полок с готовой обувью. Я специально попросил закрыть магазин до обеда и отменить назначенные встречи с клиентами, готовыми забрать заказы, чтобы мы с Беллой смогли побыть вдвоем.

– Думаю, мало кому нравится ошибаться и выглядеть при этом идиотом, – пожимаю я плечами и вновь безуспешно стараюсь не смотреть на подчеркнутые помадой пламенеющие полные губы.

– И все же ты предпочитаешь держаться проверенных путей, чем выбирать новые. Скорее смотришь назад, чем вперед.

Ответить мне нечего. Я никогда не задумывался над тем, почему столь консервативен и почему с таким трудом меняю привычки. Возможно, я считал себя отсталым, но никогда бы не подумал, что боюсь экспериментов. Однако облеченные в слова мысли выглядят очень даже здраво. Вот уже пять лет я пью один и тот же чай в одном и том же кафе. В пятницу хожу в один и тот же бар и не меняю сломанную мебель, предпочитая ее ремонтировать.

– Это плохо? – мой голос дрожит, выдавая бурлящее внутри волнение.

На лице Беллы проступает сожаление. Она быстро отводит взгляд и просит прощения, а после добавляет, как бы оправдываясь:

– Это не плохо. Все люди разные.

Дальше она резко меняет тему, расточает пышные комплименты тем туфлям и сапогам, которые ей особенно понравились и которые не выглядят чересчур старомодными.

– Какая интересная идея! На первый взгляд они такие простые, ничего, что бросилось бы в глаза, но в твоей обуви чувствуется шарм. Знаешь, я хотела бы заказать себе нечто подобное.

– Можешь пока примерить эти.

– О, спасибо.

Она улыбается и, присев на один из диванов, начинает расстегивать ремешки своих коралловых туфелек.

Не знаю, возможно, многие находят эротичным то, как женщина раздевается, медленно освобождая тело от одежды, следя за тем, как проступает из дымки неопределенности волнующий силуэт. Но то, как женщина обувается, захватывает не меньше. Наблюдая за грациозными движениями Беллы, глядя на ее тонкие, словно вынесенные из мрамора щиколотки, я едва могу вспомнить, как дышать. Мне стоит невероятных усилий не выдать своего волнения.

– Ты не мог бы помочь? – Белла поднимает голову и смотрит прямо на меня. Вселенная странным образом сжимается до размеров комнаты и вмещает в себя один лишь этот пристальный волшебный взгляд.

На негнущихся ногах я делаю шаг вперед и, встав на одно колено, осторожно застегиваю замок на выбранных Беллой сапогах. При каждом случайном прикосновении к ее прохладной шелковистой коже меня бросает в жар, а сердце, прежде чем начать неистово скакать, пропускает несколько ударов. Больше всего мне хочется провести пальцами вдоль аккуратной маленькой стопы, изучить на ощупь каждый дюйм восхитительной ножки, каждый изгиб идеальных пальчиков и ноготков.

Я словно плаваю в тумане. Единственное, что я могу видеть, это Белла. Единственное, о чем могу думать – Белла. Она как белый шум занимает все частоты эфира. Когда, наконец, я помогаю Белле сесть в машину и ловлю последнее мимолетное прикосновение наших пальцев, внутри у меня расползается пустота. Похоже, моя мать нашла для меня не просто удачную партию. Она нашла мою погибель. Мой личный сорт героина.

***

Подумав, как лучше рассказать Эдварду о своем бизнесе, я составила план действий. Я предложила ему взять несколько дней отпуска и отправиться вместе со мной в Калифорнию, где в следующем месяце должен был открыться мой новый магазин. Я была уверена, что без посетителей и посторонних глаз ему будет легче освоиться. Хотя у меня были сомнения в том, что это реально поможет и Эдвард когда-нибудь меня поймет. Я встречалась с мужчинами более широких взглядов, которые, однако, стоило им узнать о направленности моего бизнеса, в ужасе исчезали за линией горизонта. Эдвард же с его старомодными представлениями и хорошими манерами вряд ли мог бы мириться с чем-то подобным.

С одной стороны – зачем мне мужчина, который не разделяет моих собственных убеждений? С другой – я успела проникнуться к нему странной привязанностью. Он сумел пробудить в моем сердце нежность. С ним я вспомнила, что не всегда обязана быть сильной, что не обязательно покорять и быть роковой соблазнительницей. Можно оставаться обычной женщиной, которой не стыдно обратиться за помощью и которая никому ничего не должна доказывать.

Каждое утро Эдвард присылал мне букеты. Невероятные композиции, составленные из десятков самых разных цветов: от шикарных кремового цвета роз с нежными лепестками до пушистых ромашек. В каждом таком букете чувствовалось искреннее восхищение той, для которой он предназначен. Но что было более ценным для меня, так это то, к цветам прилагались сделанные из плотного картона карточки с короткими посланиями. Ничего необычного, порой это были всего лишь пожелания доброго дня. Тем не менее каждый раз мое сердце билось быстрее от слов, наполненных любовью. Иногда Эдвард присылал небольшие коробочки неизменно белого цвета, перевязанные голубой ленточкой. Ничего вычурного или показательно дорогого. Это были самые простые вещи, но каждая из них значила больше, чем сотня бриллиантов. Мелочи, напоминающие о местах, где мы бывали и о наших свиданиях. Камень с берега озера, сухой цветок с великолепной лесной поляны, которую показал мне Эдвард. Забавные открытки с сентиментальными пейзажами, книга романтических рассказов и даже смешная шляпка с перьями, на которую я как-то обратила внимание, проходя мимо одной из витрин.

Эдвард был далеко не первым моим мужчиной, но первым, кто имел представление о том, что такое романтика. Мои предыдущие партнеры не были скупыми или глупыми, просто они были слишком эгоистичны, более того, считали красивое ухаживание пережитком прошлого. Они называли это «розовыми соплями» и предпочитали переходить сразу к делу. В общем-то, меня такой подход и саму устраивал – познакомились, быстро выяснили, что мы друг от друга хотим и уже на первом свидании прыгнули в постель без лишних слов и заглядывания в душу. С Эдвардом привычный алгоритм нарушился. Я как будто прозрела и стала понимать, чего была лишена столько лет. Может быть, в красивых жестах и нет особого смысла, зато они заставляют сердце замирать в груди от радостного предвкушения еще большего удовольствия. Я чувствовала себя сухой веткой дикой колючки, которую наконец-то поставили в изящную вазочку с живительной водой.

С Эдвардом дни превратились в прекрасные строки любовной поэмы. Сладострастные ноты романтики в них смешивались с приглушенными волнующими отзвуками приключений. Я не знала, чем именно и где закончится очередной вечер. Свидание под мерцающим куполом звездного неба на плоту, украшенном цветами; столик, накрытый в укромном уголке пляжа так, чтобы можно было насладиться последними красками заката; увитая источающими сладкий дурман цветами роз и жасмина беседка, затерянная в старом поместье; пикник в лесу, куда мы добирались верхом. Или даже несколько дней на необитаемом острове. Эдвард ни разу не повторился, с каждым днем делая мою жизнь все более похожей на сказку.

Но у любой сказки бывает конец, и я с тревогой в душе ждала. Ждала того дня, когда, узнав неприятную правду, Эдвард не захочет меня видеть и знать. Страшный день неумолимо приближался, и его близость не могла не омрачать моего счастья.

Садясь в прокатный белый кабриолет, на котором мы планировали совершить небольшое путешествие до Калифорнии, я впервые в жизни испытывала нечто похожее на неуверенность. Мои руки были сложены на коленях – ни дать ни взять примерная девочка. Волосы собраны в аккуратный тугой хвост. А на лице застыла гримаса сосредоточенной отрешенности. Портил образ разве что мой наряд: откровенный топ и микроскопические шорты ярко-красного цвета.

– Я не был в отпуске с тех пор, как отец передал мне свое дело, – признался Эдвард, когда мы выехали за черту города. Свежий игривый ветер подхватил его слова, унося прочь, как и часть моих забот. На какое-то время мы стали чуть более свободными, чем могли себе это реально позволить.

– Тебе не хочется расслабиться?

– Отдыхать нужно от нелюбимой работы, а моя для меня – лучшее средство от всех неприятностей.

– Знаешь, я тоже люблю свой бизнес, но не настолько. Я понимаю важность того, чем занимаюсь, и знаю, что делаю для тысяч женщин нечто полезное. Но иногда мне кажется, что я атлант и держу на своих плечах половину мира.

– Кто же держит вторую? – с улыбкой спросил Эдвард. И прежде, чем ответить, я позволила себе утонуть в теплых озерах его изумительно зеленых глаз.

– Вторую половину должен держать мужчина, тот, что окажется рядом со мной и будет мне опорой и поддержкой.

Конец лета в тех местах, по которым пролегал наш маршрут – это нечто невообразимое. Взрыв красок и море впечатлений, обрушающиеся на мозг каждое мгновение. Одна яркая картинка, сменяющаяся другой, сделанной еще более сочными красками, еще более выразительная – и так без конца. До тех пор, пока солнце, заливая окружающий мир золотым сиянием, не пропадет за линией горизонта, и когда на смену яркому свету дня придет бархатный полумрак сумерек; когда плавно, как в старом телевизоре, померкнут краски, сотрутся очертания и можно будет, наконец, осмыслить и уложить по полочкам ощущения, накопившиеся за истекшие сутки. Отдаться мыслям, сидя на террасе небольшого кафе или глядя через окно гостиницы на последние искры заката, догорающие в лиловых, набухающих синевой небесах; вдыхая наполненный ароматами трав, пропитанный запахом странствий воздух; подставив разгоряченное лицо ласковому и свежему ветру, позволяя ему пробраться под одежду, касаясь кожи, и запутаться в волосах.

Если в это время рядом оказывается тот, кто тебя понимает, кто, разделяя с тобой полноту чувства, может умножить счастье, дать ощущение наполненности, то жизнь обретает истинный смысл и становится законченной совершенной картиной.

***

Глядя на то, как ветер играет с волосами Беллы, как солнце пронизывает их своими золотыми нитями, я едва удерживаюсь от того, чтобы не закричать. Меня переполняет счастье. Его так много, что оно с трудом помещается в сердце, распирает грудинную клетку и того и гляди переломает ребра. Я чувствую тоже, что и в детстве, когда нам удавалось собраться всей семьей и поехать на несколько дней в наш домик у озера. Одна только мысль о том, что три или четыре дня отец будет рядом со мной, и я смогу ходить с ним на прогулки и удить рыбу, наполняла меня восторгом. И, пожалуй, это ожидание было даже лучше, чем сам отдых. Рано или поздно короткий отпуск заканчивался, а похожее на дымку ощущение предвкушения счастья продолжало месяцами жить внутри. С Беллой ко мне вернулось ощущение, утерянное много лет назад. Я вновь жил предвкушением. С той лишь разницей, что в этот раз реальность ошеломляет и превосходит мои самые невероятные фантазии.

На второй день мы, съехав с дороги, оставляем машину и идем по едва различимой тропинке через огромное поле, похожее на пестрый красно-зелено-лиловый платок, брошенный под бирюзовыми небесами. Вокруг трепещут от дыхания вечера яркие пахнущие сладостью цветы. Воздух звенит последней нотой напряжения, готовясь сбросить оковы зноя и вздохнуть с облегчением в надвигающейся ночной прохладе.

Белла похожа на изящную жрицу античного храма. Ее волосы собраны в пучок, а короткое платье позволяет насладиться плавной линией спины и плеч, оценить, сколь прекрасна ее шея и как захватывающе совершенны бедра. Опьяненный солнцем, цветочным дурманом и Беллой, я как будто вижу сон наяву. И чем дольше длится наше путешествие, тем больше усиливаются мои чувства. Белла – тот самый бриллиант, у которого много граней и который можно рассматривать бесконечно, любуясь все новыми оттенками проходящего сквозь него света. С ней мне открывается нечто большее, чем просто красота мира, воплощенная в теле женщины. Любовь обретает иной, более совершенный смысл. А то, что я боялся, будет унизительным и грязным актом, оказывается поразительно чистым, наполняющим каждую частицу моего тела трепетом и внутренним вдохновением. С жадностью сохраняя в памяти каждое прикосновение, каждый поцелуй и страстную ласку, я понимаю, что становлюсь богаче духовно, заполняю царившую до этого внутри пустоту.

Когда мы сидим в небольшом кафе, и ветер с побережья доносит запахи морской соли и нагретой на солнце хвои, я прошу Беллу никогда не уходить. Говорю, что она нечто особенное для меня. Если она все-таки уйдет, я буду благодарен судьбе за каждую секунду, что была благодушно дарована нам, и проживу остаток жизни, купаясь в воспоминаниях. Белла улыбается, но в ее улыбке почему-то сквозит грусть. Она осторожно касается моей руки и, ничего не отвечая, молча сжимает пальцы.

Ночью, когда мы, найдя силы оторваться друг от друга и разорвать зримые связи между телами, оставляя лишь невесомые эфирные нити чувств, я проваливаюсь в сон и слышу, как тихий ласковый голос нежно шепчет «больше всего я боюсь, что уйдешь ты».

В последние дни нашего путешествия мы снимаем небольшой коттедж, стоящий среди цветочных полей и густых лесов. Рядом разбит благоухающий медом невероятной красоты сад. Между кустов, усыпанных пламенеющими цветами и окруженных монотонно гудящими мохнатыми точками пчел, проложены узкие тропинки, посыпанные мраморной крошкой. В одном уголке за самшитом находится крошечная беседка. Рядом с деревянными ступеньками плещется искусственное озеро, заросшее ряской и мелкими цветами, издали напоминающими частицы золотой пыли. В первый день, когда я смотрю на ухоженные заросли, мне кажется, что мы нашли Эдем, какой-то его современный аналог с водопроводом и джакузи под навесом во дворе. Однако стоит мне увидеть силуэт Беллы в обрамлении алых роз и пышной зелени, как мысли из моей головы привычно исчезают. Их смывает волной благоговейного восхищения. Задержав дыхание, я наблюдаю за тем, как любимая женщина, осторожно раздвигая ветки, идет ко мне. На ней облегающее красное платье и его цвет магическим образом вписывается в общую картину, делая ее на несколько мгновений совершенной.

– Ты прекрасна, – обнимая Беллу, выдыхаю я. Она нежно улыбается, заставляя мое сердце забиться чаще. – Это будут лучшие дни в моей жизни. Я рад, что отправился в эту поездку.

– А я рада, что смогла оторвать тебя от работы. Рада, что показала что-то новое. И, кажется, оно тебе нравится?

– Должен признать, против такой новизны я не буду против.

В этот раз улыбка Беллы кажется мне грустной, как будто есть какая-то мысль, которая причиняет ей неудобство, словно камешек в туфле при ходьбе. Я спрашиваю, о чем она думает, что ее тревожит. Но она говорит, что просто рада за меня. А грусть? Ей жаль, что когда-нибудь наш короткий отпуск закончится, и я снова буду затянут в омут работы. Я клятвенно обещаю, что никакая работа больше не встанет для меня на первое место.

***

Закончив макияж, я вышла в небольшой садик, присыпанный опадающими лепестками отцветающих роз, похожими на тлеющие угольки и вызывающие легкое чувство сожаления. Эдвард сидел на одном из лежаков. На нем были простые светло-синие брюки и желтая футболка. И это был первый раз, когда я увидела его без костюма. Думаю, подобный шаг дался ему не так просто, как могло показаться. Для человека, привыкшего следовать правилам, любое отступление от традиций все равно, что прыжок в бездну. Ободряюще улыбнувшись, я села рядом.

– В этой одежде я чувствую себя дураком. – Он выглядел как маленький мальчик, у которого более взрослые дети отобрали новый пластмассовый автомобильчик. И брюзжал он совсем как обиженный ребенок. Не хватало только воплей и катания по земле. Пытаясь разрядить обстановку и добавить немного веселья, я перегнулась через нагретый на солнце деревянный поручень и чмокнула Эдварда в щеку. Я надеялась, что он поддержит мой игривый тон, но он только кисло улыбнулся.

– Нет, серьезно, я, наверное, и есть дурак.

– Конечно, дурак, если в тот момент, когда красивая женщина тебя целует, можешь думать о своей одежде. Хочешь, – я задумчиво поднесла указательный палец к губам, – помогу тебе избавиться от неудобной одежды? Знаешь, мои туфли немного жмут и, видимо, мне самой не помешает переодеться. – Я демонстративно сняла одну из своих красных туфель, а после сбросила лямку платья, давая понять, что приступила к исполнению плана.

– Белла, я так не могу. – Не замечая моих усилий, он порывисто вскочил. – Я действительно старался, но все это явно не подходит для меня. Тем более в такой важный день. Я не желаю потом всю жизнь вспоминать, каким дураком себя ощущал. Мне бы хотелось сконцентрироваться на позитивных эмоциях.

– Так в чем проблема? Просто не думай об этом. – Я со злостью вернула платье на место. Эдвард оставался Эдвардом, и отступление от привычек давалось ему нелегко. Иногда не помогала ни страсть, ни наши чувства. – Тряпки всего лишь тряпки – они не делают тебя ни лучше, ни хуже.

Тем не менее, предвидя, какое потрясение ждет Эдварда впереди, я сама в итоге заставила его переодеться и даже помогла выбрать костюм. Хотя все они были одинаково скучные, спокойных темных оттенков и классического покроя. А единственным подвигом стал тот факт, что Эдвард отказался от галстука. Можно было считать это очередным небольшим шагом на пути к изменениям. Но если мы собирались двигаться вперед такими темпами, делая четыре шага назад и один вперед, то рисковали никуда не придти.

За несколько кварталов до магазина я припарковала машину и под изумленные возгласы Эдварда завязала ему глаза. По-видимому, он все еще чувствовал вину за свое утреннее поведение и поэтому сопротивлялся значительно меньше, чем я ожидала.

– Немного забавно, я даже в детстве глаза не завязывал.

– Вот видишь, новые ощущения могут быть приятными. – Как могла я пыталась его ободрить и напомнить, что не за каждой дверью, которую предстоит открыть, спрятались чудовища.

– Белла, – он нашел мою руку, лежавшую поверх ручника, и слегка сжал пальцы, – чем бы не закончилась эта поездка, я всегда буду тебе благодарен за все, что ты успела мне дать. За то, что терпишь мои жалобы и пытаешься показать что-то новое. Только такая женщина, как ты, завязав глаза, способна была их мне открыть. Благодаря тебе я смог хотя бы чуть-чуть вырваться за привычные рамки. Мои горизонты стали немного шире, не настолько, как твои, но в последние дни я ощущал себя птицей, свободно парящей в небесах. Ты подарила мне вторую жизнь, в сто раз более яркую и наполненную чувствами и ощущениями. Ты как гениальный художник плеснула ярких красок на серое плотно повседневности.

У меня в горле встал комок и я молча повернула ключ в замке зажигания, позволив работающему мотору заглушить звук моего бешено стучащего сердца. Но ехать оставалось недалеко. Через пару минут показался знакомый белый фасад, украшенный стильной вывеской с золотыми буквами. Внутри, в противовес респектабельной и спокойной наружной отделке, преобладали броские оттенки красного. От яркого-розового до насыщенных кораллового и кирпичного. Стены были умело задрапированы тканями, а вдоль одной из них стояли горшки с живыми розами. Розами, но уже искусственными, был украшен потолок, подсвеченный точечными светильниками.

Осторожно лавируя между витрин, я подвела Эдварда к одному из диванов, обитых ярким красным плюшем. Рядом стоял столик с каталогами и вазами для фруктов, которыми некоторые покупательницы были не против закусить, выпивая коктейли и обсуждая с подругами предлагаемые товары.

– Весьма удобно, – заметил Эдвард, проваливаясь в мягкую утробу гигантского дивана. – Присоединишься ко мне? Или пойдешь готовить сюрприз?

– Ну-у-у, в общем, все уже готово, – в волнении я стиснула пальцы.

– Можно снять повязку?

– Если ты сам готов, то да.

Это был, что называется, момент истины. Для меня важно было увидеть первую реакцию Эдварда. Даже если позже, взяв себя в руки, он постарался бы быть вежливым и изобразить понимание, я бы знала, как он на самом деле ко всему этому относится. Насколько сильно ему противно то, чему я посвятила едва ли не всю свою сознательную жизнь.

Как только тяжелый шелк заскользил под пальцами Эдварда, я задержала дыхание. Случись в тот момент землетрясение или высадить на соседней улице пришельцы с Марса, я бы не заметила. Я была сосредоточена на выражении лица Эдварда. И первое, что я увидела, было удивление. Широко раскрыв рот и распахнув глаза, он минуту или две не мог придти в себя и сказать хотя бы слово. Чувство было такое, что ему со всей силы дали по причинному месту, и он не решается шелохнуться, чтобы не усиливать боль.

– Ого-го, – было первыми его словами, взрезавшими плотную тишину. И я не вполне поняла, что кроме удивления он вкладывает в свое заявление.

Еще минут через пять он все же спросил, не сон ли это. Нервно улыбаясь, я уточнила, не кошмар ли он имеет в виду.

– Нет, скорее сюрреалистический бред.

– Бред? – Мои щеки мгновенно вспыхнули и стали такого же цвета, как огненно-красная обивка дивана. – Вообще-то для многих это имеет значение.

– Магазин игрушек для взрослых имеет значение?

Я сделала шаг вперед и, сложив руки на груди, принялась объяснять Эдварду, как глубоко он ошибается, считая вот это все пустяками и забавами для извращенцев. Я сказала ему, что думать подобным образом достойно недалекого болвана.

– Знаешь, никто ведь не осуждает тебя, когда ты заказываешь в ресторане еду на вынос. Сексуальный голод, как и прочий вид голода, является потребностью организма. И почему в таком случае его не удовлетворить? Почему не сделать это так же как с жаждой и потребностью во сне? Почему-то тебе приятнее над собой издеваться. Мы ведь обычные люди. И нет ничего дурного в том, чтобы быть таким, какой ты есть, а не пытаться казаться идеалом. Отшлифованным образом без грехов. Это все равно, что превращать жизнь в текст без эпитетов и отретушированную картину, лишенную всякого смысла.

– Причем здесь еда на вынос? – Эдвард выглядел все еще ошарашенным, его взгляд испуганно метался между витринами, не находя того, на чем можно было бы остановиться.

– Когда некогда готовить, ты просто делаешь заказ. А когда у женщины нет партнера, почему бы ей так же не воспользоваться заменой? Не выбрать что-то эквивалентное, что поможет утолить голод. Долгое воздержание лишь угнетает эмоционально и приносит вред здоровью. Но старомодные типы вроде тебя никак не могут понять столь очевидного решения проблемы. Для них это мерзость и грязь. А, по-моему, гораздо более аморально кривить лицо и делать вид, что фаллоимитатор – зло. Но это не зло, а всего лишь приспособление.

– Приспособление, – держась за сердце, пробормотал Эдвард. Он был настолько потрясен, что значение моих слов до него просто не доходило, и я решила отложить дальнейшие объяснения на более подходящее время.

Пытаясь немного привести Эдварда в чувства, я сходила в машину за бутылкой содовой и коробкой покрытых глазурью пирожных. Стресс всегда лучше заедать сладким. Пока я раскладывала на столе нехитрый завтрак и наливала воду в фужер – другой более подходящей посуды в спешке не нашлось – на пороге появилась Элис. Как обычно, стоило ей войти, и все свободное пространство затопила дикая энергия. Элис не знала, что такое спокойствие. Даже когда она стояла, она успевала производить сотню мелких движений. И она никогда не молчала. У нее всегда находилось, о чем поговорить.

– Как тебе статья? – набросилась на меня Элис. После яркого солнца на улице она не увидела скрытого за пеленой полумрака Эдварда. – Название немного банальное «друзья наши меньшие». Мало того, что избитое, так еще и далекое от правды. Некоторые из этих «друзей» очень даже приличных размеров. – Элис сделала раздраженный взмах рукой. – Уж побольше, чем приспособление у моего последнего парня. Помнишь того рыжего придурка, что сбежал к официантке? Девочка, должно быть, пребывала в отчаянном положении, раз ее устраивал такой крохотный хоботок. А я ведь ее честно предупредила, даже отправила фото, но все без толку. Я сделала доброе дело, хотела уберечь несчастную от того разочарования, что испытала сама.

Элис разглядывала витрины, успевая не только выливать потоки слов, но и профессиональным взглядом отмечать различные детали.

– Я вижу, ты готова к открытию? – останавливаясь рядом с манекеном в розовом невевсомом белье и теребя тонкое кружево, заметила журналистка.

– Да, остались отдельные мелочи. Подобрать музыку, заказать салфетки, покрасить стену в подсобке. Но все будет закончено в срок.

– Отлично. Буду твоей самой преданной клиенткой.

– Ты же знаешь, что тебе, как испытателю, все образцы предоставляются бесплатно.

– Но, возможно, – Элис сделала загадочное выражение лица, – я захочу попробовать чего-нибудь сверх обязательной программы.

В этот момент Эдвард пошевелился. Точнее он закашлялся, поперхнувшись водой – бедняга, наверное представил, что конкретно Элис имеет в виду, и от возникших в голове образов едва не лишился сознания.

– Кого это ты тут прячешь? – Элис мгновенно оставила в покое стенд с плетками и ошейниками и, забыв вернуть на место один из хлыстов, поспешила к дивану, где пытался отдышаться Эдвард.

– Если он здесь продается, я его покупаю за любую цену, – едва разглядев совершенное лицо моего спутника, выпалила Элис, ничуть не задумываясь, насколько неоднозначно звучат ее слова. И насколько мне неприятно их слышать. Обычно я без предубеждений сносила откровенные реплики журналистки, но в тот раз впервые ощутила раздражение и захотела ее осадить.

– Это Эдвард, мы с ним встречаемся, и я показывала ему свой бизнес.

– И как? – Элис усмехнулась и посмотрела на меня с вызовом. – Он, должно быть, под впечатлением.

– Под впечатлением я был, когда в первый раз прыгнул с парашютом. Сейчас у меня чувство, словно меня огрели пыльным мешком по голове.

– Меня не перестает удивлять цинизм, заложенный в мужчинах. Почти каждый из них, переступая порог подобного магазина, приходит в недоумение и замешательство. И хотя бы один сообразил, что многие женщины вынуждены идти на ухищрения в постели только ради того, чтобы сохранить отношения или сделать приятно своему партнеру. Как думаешь, неужели я одеваю это чертово кружевное белье, которое вливается прямо в задницу и из-за которого я не могу позволить себе пирожное за ужином, только потому, что оно мне нравится? Не спорю, смотрится отлично. Но честно, я бы предпочла простые хлопковые трусы, а не этот набор из веревок и дырочек.

– Выходит, вы пользуетесь всеми этими... этими... штуками ради нас? – Эдвард с трудом поднял взгляд на Элис. Стоило ему закончить вопрос, как щеки его залились густым слоем нездорового румянца.

– Это хотя бы выглядит не столь комично, как возня с надувной куклой. – Элис отбросила с лица прядь каштановых волос и сделала глубокий вдох. Выбросив в сторону Эдварда руку с кнутом и еще больше вгоняя его в ужас, она готовилась к массивному наступлению по всем фронтам.

– Из-за того, что вы превращаетесь в изнеженных красавиц, нам приходится все чаще прибегать к подобным приспособлениям. Это не говоря уже о том, что женщине труднее найти себе партнера. Пока мужчины думают о том, как бы весело порезвиться, следуя призыву природы оплодотворять, мы вынуждены искать не просто развлечения на один раз, а надежную опору, возможно, отца для своих детей. Даже если женщина не планирует строить серьезных отношений, она неосознанно предъявляет к мужчине более высокие требования. Вы видите в нас самок, а мы в вас – свои вторые половинки.

– По-моему, это слишком. – Эдвард пытался отойти от шока и слабо защититься от урагана в лице Брендон.

– Отнюдь, – Элис резко покачала головой. – Даже я, хоть и считаю себя свободной от многих предрассудков, вряд ли соглашусь перепихнуться через две минуты после знакомства. Между тем мужчины только об этом и мечтают. Они терпят все предшествующие близости стадии ухаживания ради самой близости, а женщины одинаково ценят и то, и другое.

– Элис, не стоит. Эдвард не похож на тех мужчин, к которым ты привыкла. Если бы ты узнала его лучше, то не стала бы так кричать. Он не примитивное животное, напротив, он чуткий и романтичный, я бы сказала, он излишне старомоден.

На мое замечание Элис только презрительно хмыкнула. С мужчинами ей не то, чтобы не везло, просто все они оказывались любителями коротких путей и подлецами, жаждущими наслаждения для себя самих и ничего более. Она, как и я, была слишком независимой для того, чтобы привлекать внимание мужчин вроде Эдварда. Мужчин, которые готовы разглядеть за сотней оболочек истинную суть женщины, которые понимают, что перед ними хрупкое и ранимое существо. У нее же на лбу было написано, какая она сильная и что не нуждается ни в чьей поддержке. Хотя в глубине души, я уверена, ей хотелось именно этого. Сбросить свои каменные доспехи и повиснуть на вовремя подставленном крепком плече. Большинство людей видят только то, что на поверхности, и действуют сообразно полученным сигналам. Если женщина всем своим видом заявляет «я прогрессивная и не стану тратить время на романтичные сопли», то мужчины будут сразу же переходить к делу. Тем более что многих из них это очень даже устраивает.

***

Я делаю знак официанту, прошу повторить. Эмметт с сомнением смотрит на мой пустой стакан с подтаявшим льдом.

– Не слишком будет для тебя? Ты вроде раньше предпочитал сок.

Помотав головой, я опрокидываю то ли пятую, то ли только четвертую порцию крепкого алкоголя. Огненный поток, обдирая горло, растекается по желудку. Я понимаю, что нужно что-нибудь съесть, но заставить себя проглотить хотя бы кусочек не способен. Все, чего я хочу, это перестать думать. Поэтому я и решил напиться. Довести себя до той степени опьянения, когда мир превращается в размытый образ отдаленного грядущего. Когда настоящее рассыпается в руках.

– Может, расскажешь, в чем дело? – Эммет поднимает взгляд от своей тарелки. Мой внезапный алко-марафон отбивает у друга аппетит. Эммет только делает вид, что ест, на деле с ужином он преуспел не больше меня.

– Сначала закажи себе коктейль.

– Думаю, лучше будет послушать тебя на трезвую голову.

Я пьяно ухмыляюсь. Сам я выпил достаточно для того, чтобы рассказать Эммету о случившемся и о том, чем, оказывается, занимается моя любимая.

– Мне кажется, ты создаешь трагедию на ровном месте, – с каменным лицом выслушав мой трагический монолог, резюмирует Эммет.

Не знаю, иногда мне самому кажется, что я поднимаю бурю на спокойной воде. Что сам себе воздвигаю препятствия. Но в один момент изменить свою натуру я не могу. Мое воспитание таково, что женщину я привык считать божеством, а ее тело священным храмом. Разумеется, все из того, что продается в магазине Беллы, может лишь осквернить любой храм и является святотатством. От воспоминания о том, как Элис рассказывает о своем вибраторе «джингл-белс», издающим во время работы известную мелодию, меня снова передергивает. Пока я усиленно пытался не замечать вторжения пошлости в окружающий мир, индустрия секс-развлечений развивалась и наступала, предлагая потребителям все новые товары. Разнообразных форм, размеров, цветов, с подсветкой и десятками режимов. Многие из них вообще не походили на то, на что должны были бы. Они напоминали то безобидный кухонный таймер в форме яйца, то какую-нибудь причудливую статуэтку. Вообще, если вдуматься, то все эти приборы, а так же различные наручники, плетки, цепи и веревки в красном тревожном освещении наводили на мысли о пыточном подземелье, а вовсе не о том, что они были предназначены для получения удовольствия.

Эммет молчит, делает вид, что его интересует содержимое тарелки. Но теперь уже очевидно, что моему давнему приятелю не до кулинарных изысков.

– Может тебе стоит немного... как бы раздвинуть... горизонты. Выйти за свои защитные стены?

– Раздвинуть настолько? Понимаешь, я мог бы сделать вид, что мне безразлично. Закрыть глаза. Но дело в том, что проблема никуда не исчезнет. Я все равно буду знать, что где-то наши взгляды на вещи расходятся. Что у нас совершенно разное восприятие мира. Что я чего-то такого не понимаю. – Я подпираю отяжелевшую голову рукой. Долгая речь отнимает силы, но я настолько пьян, что испытываю сильное желание излить душу и не просто так, а затрагивая высокие материи. – Я знал, что рано или поздно мир укажет мне на мою отсталость, но никогда не думал, что из-за своего почитания женщины буду лишен той единственной, в ком нуждаюсь. Боже, Эммет, она непередаваемо прекрасна. Видеть ее, все равно, что видеть разом все краски жизни. Прикасаться – все равно, что проводить рукой по изысканному тонкому атласу. Ее глаза совершеннее всего, что я знал раньше, они могут передать тысячи фраз без слов, в них есть крупица того, из чего была сотворена вселенная.

– Приятель, если все зашло так далеко, и без этой женщины ты, считай, что труп, то нужно действовать.

– Хуже. Быть трупом, значит, всего лишь умереть, оставив тело. А быть без нее все равно, что лишиться души, оставаясь пустой оболочкой.

– Почему тебе не обдумать случившееся и, разобравшись, не поговорить с ней?

– Я не буду таким, как современные парни. Я не смогу принять ее взглядов. – Я вздыхаю. – Даже если в чем-то она и права.

Эммет провожает меня домой. Без его помощи я уснул бы прямо на тротуаре или свернул себе шею. Прощаясь, я пытаюсь выразить свою признательность, но Эм лишь отмахивается.

– Просто больше не напивайся. Будь мужиком. Поговори со своей красоткой или сразу застрелись – в таком режиме один хрен долго не протянешь.

Когда наступает утро, для разговора с Беллой я чувствую себя слишком разбитым. Каждую кость в моем теле выворачивает и скручивает узлами. Голова гудит подобно чугунному котлу, и даже анальгетики не способны до конца изгнать боль из отравленного алкоголем тела. В подобном состоянии просто думать и то затруднительно. Между тем я осознаю, что должен как-то во всем разобраться. Должен сделать шаг в правильном направлении. По сути, я должен решить – пытаться мне изменить себя и подстроиться под современный мир или начинать заранее страдать из-за разрыва с Беллой. Разумеется, я хотел бы выбрать первый вариант, но это значит быть лицемером и просто притворяться кем-то, кем я не являюсь.

Отказываться от любви к Белле я тоже не хочу. Не потому, что меня страшит боль, а потому, что я понимаю – именно эта женщина составляет смысл всей моей жизни. Она делает меня счастливым, дает чувство осмысленности всему тому, что раньше я делал, не задумываясь. Потерять ее – утратить все разом. Прав Эммет, в таком случае мне проще сразу покончить жизнь самоубийством.

За столь нерадостными мыслями меня застает стук в дверь. Собрав разбитое тело воедино, я кое-как перетекаюсь с кровати на пол, потом встаю и походкой выброшенной на берег русалки иду открывать. На пороге стоит Эсми. Настолько безукоризненная и свежая в белом костюме, что я ярко чувствую себя ничтожеством. Мне стыдно от того, что мать видит меня таким. Почти животным, не принявшим с утра душ и благоухающим несвежим бельем и свежим перегаром.

– Я думала, твой друг преувеличивает.

Пока Эсми устраивается на диване в гостиной, я варю кофе и разогреваю для мамы прошлонедельные пирожные с мягкой карамелью.

– Ма, скажи, ты знала, каким бизнесом занимается Белла? Ты именно поэтому говорила мне о том, что нужно быть более приземленным, да?

Над чашками поднимается ароматный пар. На утонченное, не потерявшие с годами своей красоты, но обретшее аристократический шарм лицо Эсми падают золотистые утренние лучи, не давая мне разглядеть выражение ее глаз. Однако мама и не думает отпираться. Она спокойно кивает головой.

– Я подумала, что именно такая женщина сможет вернуть тебя с небес на землю.

– Обычно, говоря о любви, подразумевают, что человек должен подняться на седьмое небо, а не упасть на острые скалы и разбиться насмерть.

Эсми делает несколько осторожных глотков и пожимает плечами.

– Как бы высоко ты не взлетел, все равно придется опускаться на землю. Поэтому будет лучше, если ты изначально будешь стоять на твердой почве. – Видя, что я готов ввязаться в ожесточенный спор, Эсми улыбается одной из своих печальных всепонимающих улыбок и, осторожно отставив чашку, берет меня за руку. Кожа у нее теплая и гладкая, а если понюхать – я знаю – ее пальцы, как и в детстве, будут пахнуть фиалкой и ванилью. – Я не утверждаю, что отношения должны сводиться к одной лишь физической близости. Разумеется, в отношениях должна быть романтика, красивые жесты и милые безумства. Но нужно помнить о разумных пропорциях. Уплывая в океан грез, ты не должен терять из виду берег реальности. Ты должен осознавать, что не всегда будет красивая сказка, должен быть готовым к серым и тяжелым будням. Я прожила с твоим отцом в браке тридцать два года и могу сказать, что брак – это самая трудная на свете работа. Твои чувства постоянно будут подвергаться испытаниям, а ваши взаимоотношения никогда не будут оставаться неизменными. К тому же, создавая безгрешный идеал, ты будешь разочарован, потому что однажды поймешь, что рядом оказался всего лишь человек, а не совершенное порождение эфира. Я думала, Белла сможет уберечь тебя от этого, но, по-видимому, вышло наоборот. Не она вернулась тебя на землю, а ты утащил ее за облака.

– Речь шла не о прагматизме, а о том, что она продает разным извращенцам то, с чем они извращаются.

– Это и есть реальная жизнь. Поверь, среди ее клиенток очень мало тех, кого можно считать ненормальными. Как правило, это достаточно милые порядочные девушки и женщины.

– Ма, только не говори, что ты у нее что-нибудь покупала.

Меньше всего мне хотелось бы узнать, что моя такая строгая и идеальная во всех смыслах мать покупает дурацкие меховые наручники или поющие резиновые пенисы. Но, глядя на то, как Эсми поправляет безупречно отглаженный подол своей юбки, я понимаю, что так и есть. Что она была в магазине Беллы не просто для того, чтобы посмотреть, чем занимается кандидатка в подружки сына. Мучающая меня с утра тошнота нарастает, и я рад, что так и не сделал ни одного глотка остывающего кофе, и мой подпрыгнувший к макушке желудок пуст.

– Ма, как ты могла? Для чего ты туда пошла? Разве у вас с отцом есть проблемы?

– Детка, ты как будто вовсе не слышал, о чем я тебе только что говорила. Брак – не книга, где все заканчивается в духе «жили долго и счастливо». После свадьбы все только начинается и «долго» не значит «вечно». А «счастливо» не исключает трудностей. Мы через многое прошли с твоим отцом, но мы тридцать лет живем бок о бок, и ты даже себе вообразить не можешь, как порой нам было нелегко. Если в начале мелкие трения можно замаскировать страстью, а разногласия сгладить в кровати, то с годами огонь желания становится слабее и едва согревает. Несколько лет назад мы начали явно отдаляться. В силу разных причин. За десятки лет мы просто устали выносить общество друг друга. Устали от того, что отношения стали предсказуемыми. Устали вставать утром, зная, что завтра будет точно таким же как сегодня. А твой отец, как и ты, ужасно далек от реальности. Он не готов к трудностям и не умеет с ними справляться. Мне пришлось искать выход в одиночку.

– И что, без извращенческих штучек было не обойтись?

– Чему ты возмущаешься? Тому, что взамен за свои старания я лишь захотела получить свою крупицу удовлетворения? Твой отец хороший человек и образцовый джентльмен, но есть вещи, с которыми он справляется далеко не так же безупречно. И, да, мне это нужно. Я женщина, у меня есть тело, а у моего тела есть определенные потребности. И их не насытить красивыми песнями и пышными букетами.

После такой прямоты и резкости возражения примерзают у меня к языку и я, опустив глаза, принимаюсь разглядывать свои босые ступни.

– Детка, прости. Я ведь пришла сюда не обсуждать свои проблемы и не оправдываться. Я волнуюсь за тебя. Ты должен поскорее принять решение, иначе погубишь себя.

– Проблема в том и состоит, что у меня нет готового решения. Я не могу бросить Беллу, но и разделить ее точку зрения не в силах.

– Возможно, стоит пойти на компромисс. Тебе не обязательно во всем быть согласным.

– Если с самого начала каждый из нас пойдет своей дорогой и будет игнорировать то, что его не устраивает, в итоге мы придем к разному финалу. Мы просто будем мешать друг другу и мучиться. – Я делаю глубокий вдох, как перед погружением в воду. – Я люблю эту женщину, но я хочу, чтобы между нами было взаимопонимание, чтобы у нас были общие цели и взгляды.

– Тогда тебе придется изменить себя. Насколько я успела понять, Белла готова меняться и с радостью открывает для себя новые пространства. Все дело в тебе.

– Да, я знаю, что дело во мне, что это я устарел. Но я не могу измениться.

– А ты разве пытался?

– Конечно. Я представлял...

– Эдвард, не нужно сидеть и фантазировать. Нужно оторвать задницу от дивана и действовать. Для начала ты мог бы попросить Беллу дать тебе поработать в ее новом магазине.

***

Когда спустя несколько долгих дней затишья Эдвард позвонил, я была рада услышать его голос. Настолько, что даже не сразу поняла, о чем он меня просит. После того, как он в третий раз повторил свою просьбу, я непроизвольно присела на краешек стола, мне показалось, что я теряю опору, и мир убегает из-под ног.

– Ты уверен? – голос мой дрожал, сама я была далеко не уверена. Я хорошо помнила, каким взглядом Эдвард смотрел на стеллажи с товаром. Помнила ужас в его взгляде и то, как он схватился за сердце.

И все же я позволила ему придти в свой магазин и поработать там продавцом в течение нескольких недель. Ну, или до тех пор, пока он сам не сбежит. Проблема была только в одном. До того необычного дня за прилавком всегда стояли девушки и для Эдварда не удалось найти формы подходящего размера. Поскольку магазины предназначались исключительно для дам, то одеты продавцы были не в развратные костюмы горничных и секс-полицейских или ажурные чурки с едва заметным кружевом белья, а в простые майки и серые брюки. Прежде всего, девушки, стоявшие за прилавком, должны были давать советы, помогать с выбором и при необходимости выслушивать разнообразные жалобы – некоторые приходят к нам, как в кабинет к психологу. Поэтому, в конце концов, я разрешила Эдварду приходить в чем-то подобном. Только не в одном из его ужасных костюмов. Выбор новой одежды должен был стать еще одним изменением.

Девушки-консультанты отнеслись к появлению мужчины в коллективе без настороженности или враждебности, они быстро приняли Эдварда в компанию и в первый же день пригласили на ленч. Я заметила, что они его поддерживали, незаметно направляли и помогали избегать ошибок.

Разумеется, за несколько недель Эдвард не превратился в другого человека. Но было заметно, как понемногу он смягчает свое мнение под влиянием того, что видит и слышит. Он наконец-то стал понимать, что к нам приходят не сумасшедшие и не оголтелые извращенки. И что в их жизни есть обычные ценности и помахать плеткой для них не главное, не та конечная цель, к которой они стремятся. Эдвард уже не смотрел на все категорично. Между черным и белым он начал выделять для себя тысячи оттенков серого. И из его взгляда, когда он перешагивал порог, постепенно исчезло отвращение.

В последний день в магазине девочки устроили вечеринку-прощание. Они подарили Эдварду небольшую коробочку с ароматическими маслами и пеной для ванны с запахом дамасской розы. При этом многие бросали понимающие взгляды в мою сторону. Они полагали, что очень скоро Эдвард воспользуется подарком. Но я не разделяла их уверенности и не сомневалась лишь в одном: в том, что отныне мы будем делать совместные шаги, идти по общему пути и каждый из нас не станет отворачиваться от убеждений другого или игнорировать сложности. Мы действительно будем вместе. И нет ничего плохого в том, что уже в начале нам пришлось испытать трудности, зато теперь мы знаем друг о друге многое и понимаем, кто чего стоит.

Выйдя вечером на улицу, мы, не сговариваясь, не стали садиться в машину, и, взявшись за руки, пошли вдоль пустеющей улицы. Начало осени приятной прохладой ложилось на плечи, окутывая ощущением умиротворения и тихого счастья. Эдвард задумчиво молчал. Я понимала, что он хочет поделиться со мной своими мыслями, рассказать о тех изменениях, которые в нем произошли за прошедшие дни. Но он, как и я, не решался тревожить ласковое дыхание растворяющегося в сумерках вечера. И только с наступлением ночи, словно все еще стыдясь и пытаясь спрятаться, он рассказал, как непросто ему было и как трудно переступать через свои предубеждения. Но оно того стоило. Он рад, что взглянул на ситуацию изнутри и познакомился с моим бизнесом, лично пообщался с женщинами, которые, и правда, оказались не извращенцами и которые, не смотря на сделанные покупки, оставались все теми же любящими женами, матерями и подружками. Они не становились хуже или грязнее только от того, что переступали порог интим-магазина и приобретали что-то, о чем не принято рассказывать. Ему было трудно понять их, но, по крайней мере, он больше не видел в их поведении чего-то ужасного или преступного.

Я испытала прилив всеобъемлющего счастья – как во время нашей недавней поездки. Но более неомраченного ни одной тягостной мыслью. Задорно улыбаясь, я спросила, не хочет ли Эдвард использовать свой подарок. Мое лицо и тон были игривыми, но внутри все замерло от ожидания. Эдвард задумался, а затем тоже улыбнулся и сказал «хочу».