Глава 19. Последствия принятого решения

Эдвард

Как бы вы описали себя в трех словах?

Дурак, идиот, мудак. Почему? Да все очень просто! Только дурак будет мечтать об этой поездке, только идиот решится поехать, и только мудак оставит при этом любимую жену, которая к тому же еще и беременна.

Какие чувства вы сейчас испытываете?

Страх, страх и – дайте подумать – страх. Сейчас это самое сильное чувство. Мне страшно за свою жизнь, страшно больше никогда не увидеть Беллу. Видеть на операционном столе пятнадцатилетнего подростка, которому от взрыва гранаты оторвало ноги и знать, что ты мог быть на его месте или будешь завтра или послезавтра как-то не способствует выработке каких-то положительных эмоций. Я стараюсь как можно реже выбираться в город и даже в свои редкие выходные я остаюсь в деревне, предоставляя другим свое место в машине. Я это делаю просто потому, что город слишком часто обстреливают, а мне вот как-то не очень хочется попасть под шальную пулю или оказаться на пути какого-нибудь повстанца. Вы можете назвать меня трусом, и я, пожалуй, с вами соглашусь. Да, я трус, просто я хочу вернуться назад в Америку не в цинковом гробу и желательно не в инвалидном кресле. По-моему, вполне нормальное желание. Вам так не кажется?

Когда ты едешь сюда, то тебе не рассказывают о том, что тебя ждет. Тебе не рассказывают, что народ, которому ты помогаешь, подвергается геноциду, что ты сам становишься личным врагом для тех, кто пытается методично истребить этих людей, кто живут обособленно и никого не трогают. Вся проблема заключается в том, что они исповедают другую религию и говорят на другом языке. Вместо этого тебе дают краткую информацию о месте твоего назначения – какой там климат, как часто идут осадки и какой они интенсивности, распространенные виды заболевания. Все. Ах да, они еще вскользь упоминают, что это регион с нестабильной политической обстановкой. Если это они называют нестабильностью, то чем, по их мнению, была война во Вьетнаме? Случаем, когда пара тысчонок бравых солдат решила поиграть в войнушку с местным населением забавы ради? Ой, простите, это же называется демократическим обществом, где все можно и все разрешено.

А взять хотя бы все эти встречи с врачами, у которых уже есть опыт подобных поездок. С их слов это всего лишь интересное путешествие, со можеством приключений, опасностей, которые, однако, не угрожают твоей личной безопасности, и забавных историй, которые можно рассказать друзьям за кружкой пива в пабе. Слушая их, ты начинаешь ощущать себя просто-таки Индианой Джонсоном из одноименного фильма, ну или, по крайней мере, его помощником. Хотя врачи из других стран точно знали, на что идут. Так что возможно моя алая буква “Л”, что означает “Лузер”. Потому как Чэд тоже знал, на что подписывался. Кстати о нем.

Чэд был родом из Детройта и отличным врачом общей практики. Хотя я бы посоветовал ему сменить профиль работы и стать педиатром. Потому что он прекрасно понимал детей и знал, как наладить с ними контакт. Даже здесь, когда в общении с ними присутствовал языковой барьер, он легко мог найти с детьми общий язык.
Практически сразу же после нашего приезда, и недели не прошло, одна женщина умерла от быстро прогрессировавшей гангрены. Спасти ее не представлялось возможным, случай был очень запущенным. Как оказалось, у нее осталось дочка Айла, которой было всего лишь пять лет. После смерти матери Айла замкнулась в себе. Она ни с кем не разговаривала, перестала играть с другими детьми, часами могла сидеть на земле, не шевелясь, и смотреть в одну точку. Еду в нее приходилось запихивать силой, так как сама есть она отказывалась. И вот в один день Чэд начал вести себя так же, как она. Он сидел рядом с ней также неподвижно, сначала она недоуменно смотрела на него и отодвигалась в сторону. Но он, не произнося ни слова, пододвигался к ней ближе и делал вид, что ничего не происходит. Никто из нас не понимал, зачем он это делает, но по прошествии времени все стало ясно. Он делал все возможное, чтобы она приняла его за своего и доверилась ему. Поначалу они не разговаривали друг с другом, но потом Чэд начал бросать ничего не значащие фразы по поводу погоды или еще что-нибудь в этом роде. Общение было односторонним, Айла не понимала, о чем он говорит, но потом она начала общаться с ним, используя язык жестов. Они быстро поняли друг друга и вскоре стали, чуть ли не лучшими друзьями. Они даже изобрели свой язык, который был понятен только им двоим. Айла постепенно приходила в себя, начала общаться с детьми своего возраста и нормально питаться. Все это было бы невозможно, если бы не Чэд. Ему потребовалось около трех недель, чтобы вернуть девочку к жизни. Все местное население относилось к Чэду с почтением, хотя сам он себе это в заслугу не ставил, говоря, что он всего лишь выполнял свою работу.

Так получилось, что нас с ним поселили в одну хижину, так что у нас было достаточно времени, чтобы познакомиться друг с другом. Я узнал, что, будучи подростком, он много времени проводил со своими двоюродными братьями, которые были отпетыми сорванцами. Они любили обстреливать яйцами машину соседки, которая была еще той старой ведьмой. Проделки над родителями и друзьями, учителями и одноклассниками – все это было их рук дело, и все знали об этом, но никто ничего не мог доказать, так что выходили сухими из воды. Чэд был веселым парнем по своей натуре, с ним было приятно общаться. Он как-то сразу располагал человека к себе, и в общении с ним не возникало неудобных пауз, когда ты не знаешь, что сказать и судорожно придумывать тему для разговора.

Если бы не он и не Белла, то я бы точно сошел с ума. А эти два человека помогали сохранять здравый рассудок и дистанцироваться от всего происходящего. От царившей здесь нищеты, от болезней, которые ты не можешь вылечить просто потому, что у тебя нет нужных лекарств и необходимого оборудования. От детей, которые взрослеют слишком рано и также рано умирают, попав под пулю или заболев полиомиелитом, от горя женщины, которая хоронит своего двухнедельного ребенка. Если слишком часто думать обо всем этом и сравнивать со страной, в которой ты живешь, то становится как-то не по себе. Где-то люди умирают от голода, а кто-то в Америке покупает своему ребенку новенькую машину за несколько тысяч долларов. Живя здесь, человек постепенно начинает утрачивать какие-то свои идеалы и теряет при этом светлую часть себя. Причем теряет безвозвратно. Живя здесь, начинаешь по-настоящему ценить такие понятия как семья, дружба, любовь, взаимовыручка и поддержка. То, что в реальности как-то стирается из-за суеты жизни или же подменяется чем-то другим. Это ни с чем несравнимый и неоценимый опыт. Только здесь я понял, что Белла является моим всем, и поддаться на ее уговоры было непростительной ошибкой. Но вся беда в том, что я не мог сказать ей “нет”, чего бы этого не касалось. И думаю, что она прекрасно знала об этом. Я очень часто думаю о ней, что помогает мне оставаться прежним Эдвардом Каленом. Человеком, которого она полюбила и который любит ее. Мне хочется играть с ее восхитительными каштановыми волосами и видеть, как на солнце они начинают играть всеми оттенками красного, что делает ее еще привлекательней. Мне хочется смотреть в ее глубокие глаза цвета шоколада (и кто сказал, что глубокими могут быть только светлые глаза?) и видеть, о чем она думает в данный момент. Мне хочется снова наблюдать за тем, как она кусает свои губы, когда нервничает, или забавно морщит нос, когда с чем-то несогласна, или же ту морщинку между бровями, которая появляется, когда она читает очередную книгу с захватывающим сюжетом. Черт побери, я хочу эту женщину! Хочу гладить ее животик, чувствовать, как ее длинные стройные ноги обвиваются вокруг меня, видеть, как ее тело реагирует на любое мое движение, слышать, как она стонет мое имя, находясь на вершине блаженства. Я хочу видеть, как ее губы припухли от моих поцелуев, грудь тяжело вздымается от моих ласк, а дыхание ее отрывисто, потому что она все еще не пришла в себя. ТАК! Лучше об этом не думать, Каллен!

Страшно подумать, но я чуть было ей не изменил. Не знаю, как так получилось. Хотя, кого я обманываю? У нас выдался как никогда тяжелый день. Он не задался с самого утра, все валилось из рук, лекарства было не найти, инструменты падали на землю и их приходилось дезинфицировать заново, все орали друг на друга как сумасшедшие, обвиняя своих коллег во всем, что происходит. Я чуть было не убил человека на операционном столе, потому что у меня жутко тряслись руки. Хорошо, что мне удалось вовремя собраться и благополучно довести операцию до конца. В общем, тот еще денек. Вечером я отдыхал в своей хижине, растянувшись в полный рост на циновке и раскинув руки, не думая вообще ни о чем, кроме того, как же это здорово дать отдых всему организму и не напрягать ни единый мускул и мышцу. Я был один, так как Чэд справлялся со стрессом по-своему. Он уходил подальше от деревни, ложился на землю и смотрел в ночное небо, любуясь яркими звездами. Я знал, что в этот момент он думал о жене, которая погибла в страшной автокатастрофе. Как видно Аннелиз решила воспользоваться этим шансом и пробралась ко мне.

Она была француженкой по национальности, какое-то время жила в Америке, потом в Италии, где вышла замуж, но быстро развелась, после чего вернулась на родину. Аннелиз была красивой, не скрою. И все мои неженатые, да и женатые, коллеги просто с ума по ней сходили. Она была единственной девушкой в нашей команде, отчего она лично только выигрывала. И как назло из всех врачей, она выбрала именно меня. Сказать по правде, я бы мог с легкостью ею не на шутку увлечься, если бы не одно большое но. Если бы я не встретил Беллу в своей жизни. Всеми способами я старался избегать оставаться с ней наедине, чтобы не возникло никаких неприятных ситуаций. И вот теперь мы в моей хижине один на один. И я точно знаю, с какими намерениями она сюда пришла, и мне от этого не легче. Мне хотелось сохранить с ней хорошие отношения, что после сегодняшней ночи будет несколько сложновато.

Мы разговорились, я даже забыл о ее влечении ко мне, так как она не делала никаких попыток перевести разговор совсем в другое русло. Мы как раз делились своими впечатлениями о Нью-Йорке – она бывала там неоднократно, и тут, я не успел даже опомниться, она набросилась на меня с поцелуями. Для меня это было так неожиданно, что я ответил ей на поцелуй, она же решила, что я решил отбросить все свои барьеры, которые так усиленно выстраивал, и подумала, что может двигаться дальше, и начать нужно с того, чтобы освободить меня от одежды. Это подействовало лучше любого холодного душа. Я тут же оттолкнул ее, видя, как она тяжело дышит в ожидании продолжения. Наивная! Она решила, что я решил взять все под свой контроль и подчинить ее себе. Пришлось ей доходчиво объяснить, что у меня есть жена, которую я очень сильно люблю и не могу поступить с ней так мерзко.

На следующий день я съездил в город, чтобы побыть вдали от нее, плюс мне хотелось поговорить с Беллой. Мне пришлось отдать часы, подаренные Беллой, в качестве залога нашему провожатому, чтобы оплатить звонок. Как оказалось, я ее разбудил, но я был рад слышать ее тихий заспанный голос. Как же я по ней скучаю. Мы поговорили недолго, но этого хватило, чтобы вернуть себе спокойствие и безмятежность, которые последнее время так и норовили ускользнуть от меня.

Наша миссия уже подходила к концу. Оставалось всего лишь две недели, и мы уезжаем отсюда. Не знаю, как остальные, но я больше ни за что на свете не суну свой нос в Африку. Уж лучше я буду перечислять деньги на счет благотворительных организаций, чтобы весь груз ответственности был на их плечах. Для меня это слишком много.
Нам должны были подвезти новую партию лекарств, так как все наши запасы заканчивались. И все шло как обычно. Мы проверяли накладные, смотрели, что нам доставили, а что, как обычно, не довезли. Смотрели, не разбиты ли ампулы, и все ли запаковано так, как надо – бывали случаи, что в коробке с лекарствами могли отсутствовать от пяти до десяти упаковок, потому что люди же тоже хотели нормально жить и продавали эти лекарства на черном рынке. Повторюсь, что все шло как обычно. И тут в деревню въехали пять джипов-сафари, поднимая облако из пыли и песка. Люди выпрыгнули из машин и направились прямо к нам, у всех у них висели автоматы за плечами. Один из этих людей, по всей видимости, главный, мог говорить на английском, хоть и с ужасным акцентом, и с его слов выходило, что мы должны отдать им шестьдесят процентов всех привезенных лекарств и расходных материалов. Весь его вид говорил о том, что он, не теряясь ни секунды, легко может воспользоваться оружием. И все-таки я решил, что нужно хотя бы попытаться отстоять хоть что-то и снизить ставки. Не знаю, какая муха меня тогда укусила. Этот человек недоуменно уставился на меня, наверное, впервые в жизни с ним вступили в открытое противоборство. В воздухе так и царила напряженность. Она была настолько густой, что создавалось впечатление, что ее даже можно потрогать руками. Все замерли, с ужасом ожидая того, что же произойдет дальше. Главный еще раз повторил свой приказ, но я остался непреклонен. Я сказал, что мы можем отдать им только сорок процентов, и никак не больше. Он смерил меня долгим взглядом, что-то крикнул своим людям, те засмеялись, расселись по своим машинам и уехали, так ничего и не взяв. Мы все застыли в немом шоке, никто не верил, что мы так легко отделались от них. Меня же всего колотило, я обливался холодным потом, и еще какое-то время не мог прийти в себя. Если бы я только знал, к чему все это приведет.

Утро. Через две недели после этого события. Я сидел у себя, собирая свои нехитрые пожитки. Сегодня нас должны были забрать и отвезти в аэропорт, который находился в нескольких километрах от этого места. Затем уже нас должны были доставить в Америку. Этого дня я ждал с нетерпением. Заслышав звук мотора – странно, за нами должны были приехать позже, я быстро покидал оставшиеся вещи в сумку и выбежал из хижины. На улице творился какой-то хаос, все куда-то бежали, раздавались звуки выстрелов, слышны были крики людей. Я повернулся в сторону шума и застыл, как громом пораженный. Старые знакомые, которые требовали лекарства две недели назад, снова вернулись. На сей раз уже под другим предлогом и с другими целями. Я увидел знакомое лицо, он тоже заметил меня и крикнул что-то своему подчиненному. Что он крикнул, я догадался уже потом, когда меня схватили, скрутили сзади руки и поставили лицом ко всей остальной деревне. Меня заставили смотреть, как они убивают все маленькое население этой деревни. Каждый выстрел с утроенной силой отдавался в моей голове. С каждым новым криком о помощи я вздрагивал все сильнее. С каждой новой смертью невинного человека во мне самом что-то умирало. Под конец этой бойни вооруженные люди сложили костер и кинули в него тела всех погибших. Дым от костра поднимался высоко в небо и разносился, благодаря ветру, на дальние расстояния. Дышать становилось невозможно от запаха горелой плоти. Вдоволь налюбовавшись содеянным, ублюдки погрузили все лекарства к себе, надели мне мешок на голову, посадили в машину и рванули отсюда.

О чем я думал в тот момент?

Я думал обо всех тех людях, которые погибли из-за моего решения, из-за моей показной храбрости. А еще, стыдно признаться, но все же, я думал о том, что я все еще жив.