Деметрий

«Ме-е-е-е-е...», - слышится над самым ухом, и чувствительный пинок в бок заставляет вынырнуть из вязкой пучины тяжелого сна. Человек раздирает налитые каменной тяжестью веки.
- Чтоб тебя... - бормочет он без злости, просто чтобы что-то сказать. Вокруг непроглядная темень, тяжелые запахи хлева и сонные вздохи его обитателей. Мужчина нашаривает рукой неровные стены, встает, судорожно цепляясь за них, и тут же падает на колени. Ошейник с цепью, о котором он забыл, не дает подняться и выпрямиться во весь рост.
Он ощупывает его пальцами. Тяжелый ошейник, грубо склепанный, не снять, не перепилить. Пальцы перебирают цепь, звено за звеном. Кажется, он знает каждую щербинку, каждую заусенцу. Но нет, слабые человеческие руки не в силах ее разорвать... Все рабы мечтают о побеге, и он не исключение, но он хорошо помнит, как совсем недавно поймали беглеца и бросили в садок с муренами. Деметрий поежился — до сих пор в его ушах стоят предсмертные крики несчастного.
Глаза уже привыкли к темноте, да и сквозь узкую щель под потолком пробивается слабый серый свет зарождающегося утра. Новый день. Каждое утро Деметрий молится всем богам, которых знает, чтобы они прекратили его мучения. Каждое утро, каждый день, но боги отвернулись от него...
Деметрий хорошо помнит тот день, когда новый хозяин привел его и еще пятерых купленных вместе с ним рабов к себе на мельницу. Как радовался тогда Деметрий, что попал не в каменоломни! Мельница — это еда! Зерно, мука. Он не пропадет. Наивный... Хозяин был далеко не дурак, недаром так процветал. На шею рабам надели тяжелый жернов, чтобы они не могли дотянуться и положить в рот горсть муки или зерна. Сейчас уж нет ни старика Те, ни мальчишки Кайруса, ни той троицы нубийцев, имен которых он так и не узнал. Только он, некогда богатырской силы и роста человек, еще держался. Вспомнилось, как дома, в Эпире, он легко поднимал на руки жену и всех троих детишек сразу... Где они теперь?.. Когда-то ему казалось, что при любых обстоятельства лучше всего сохранить жизнь, какая бы она ни была. Сейчас он не колебался бы — кинулся бы на мечи римлян еще тогда, в том безнадежно проигранном сражении. Если б знал все заранее.
От каменной стены тянет холодом. Он привалился к теплому боку козы, баюкая ноющую старой болью руку. Пальцы на ней онемели, скрючились. Это после того, как сорвался тяжелый каменный круг, зацепил его краем и подмял под себя Кайруса и одного из черных нубийцев... Мальчишка еще жил какое-то время, хрипел, на губах лопались кровавые пузыри... Хозяин хотел подвесить его на цепях на съедения хищным птицам, все равно работать он уже не смог бы, но уже темнело, и зрелища не обещалось. Оставили на завтра, а ночью Кайрус умер...
Порой Деметрию казалось, что это происходит не с ним. Храбрый в прошлом воин, наводивший страх на врагов, - и жалкий раб, покорно подставляющий шею под ярмо и спину под кнут...
Он знал, что это можно прекратить. О, некоторые так и делали, не в силах вынести мучений. Что-то сломать, поднять руку на хозяина или его скотину. Но расплата была слишком мучительной: виновным отрубали носы и уши, с них живьем сдирали кожу, окунали в кипящее масло... Нет, такого он себе не пожелал бы. Какая-то часть его подсказывала, что он еще просто не дошел до такого предела, когда и такая смерть покажется избавлением. В глубине души он все еще надеялся на лучшее...
Скоро отворится дверь и один из рабов задаст корм козам, и безмозглая орда понесется в угол тесного закута, мемекая и толкаясь. И вода, острый запах свежей воды, который сводит с ума... Деметрий знал, что ему перепадет лишь то, что останется после коз. Несколько глотков затхлой воды из глиняной миски. Только бы чтобы никто не толкнул... Он во всех подробностях представил, как поднимет миску двумя руками, как величайшую драгоценность, как будет смаковать, растягивать каждый глоток драгоценной влаги, как оближет языком досуха растрескавшееся донце...
Козы сожрали все в округе, и их не выпускают пастись, но обязательно кормят и поят. Голодный, изможденный человек, прикованный за шею к крюку, с завистью смотрит на них. Пусть животных рано или поздно убьют, но хоть при жизни их не мучают, не морят голодом и непосильной работой, не бьют. Деметрия когда-нибудь ожидает крест, на котором он будет мучительно медленно умирать на потеху хозяину со свитой, или побои до смерти, или что-то еще, а козы умрут быстро и без мучений...
На колени падает кусок твердой, как камень, лепешки. Мужчина давится, стараясь разгрызть ее уцелевшими зубами, но сухой, без слюны, рот никак не желает проглатывать. Он торопится, потому что знает: времени почти нет. Через несколько минут отстегнут от стены крюк, грубо дернут за цепь, и погонят работать. Не успел дожевать, не допил или пролил — никого не волнует. Следующая порция — только завтра, если доживешь.
Ноги затекли за ночь. Он с трудом разгибается, чувствует, как скрипят натруженные суставы. Полуистлевший лоскут ткани, некогда бывший набедренной повязкой, еле держится на отощавшем — кожа да кости — теле. Слышно, как гремят цепи. Это из пристройки хозяйского дома выводят новых рабов. Конечно, хозяину нужна рабочая сила — не сам же он будет молоть зерно, дробить камень или поливать и обрабатывать многочисленные поля. Новички озираются по сторонам. Деметрий усмехается про себя: пройдет несколько дней, и они будут такими же, как и он, тупо смотрящими себе под ноги, только что по первости не такими тощими...
Сколько по времени они крутят тяжеленное колесо, он не помнит. Он вообще старается ни о чем не думать, чтобы не расходовать понапрасну силы. Только тупая боль в груди, грызшая его уже несколько дней, сегодня разошлась не на шутку, лишая его последних сил. Он падает, зацепившись шейным жерновом за выступ в стене, и едва не сворачивает себе шею. Встать он уже не в силах.
Даже жгучая боль от ударов бичом не может заставить его подняться. Он все еще в сознании, и тупо думает, что другие рабы сейчас ему благодарны, ведь из-за него у них появилась минутка отдыха. Он и сам всегда в таких ситуациях, не думая ни о чем другом, испытывал лишь мучительно-сладкое отдохновение в натруженных мышцах, мимолетно радуясь, что под бичами глухо стонет в этот раз не он...
Но, видно, богам не нужна была его смерть именно сейчас. Повинуясь команде надсмотрщика, рабы поднимают его на ноги. Изо рта тонкой струйкой бежит кровь, ноги не держат, подгибаются. Ему снимают с шеи жернов, защелкивают ошейник и волокут обратно в козлятник. Деметрий радуется незапланированному отдыху, ведь на улице еще не наступила темнота, но одновременно понимает, что конец близок. Хозяин не станет кормить обессилевшего раба, и лечить его не станет, значит... Сознание милостливо отключается, и он проваливается в забытье.
Утром явился сам Яури, любимчик хозяина. Такой же раб, как и Деметрий, он особо лютовал, чтобы снискать хозяйской милости. Демонстративно выплеснул миску с водой себе под ноги, дурашливо развел руками. Еще вчера Деметрий возмутился бы, а сегодня ему было все равно... Тупая боль в груди не унимается, сердце стучит тяжело, с перерывами и замираниями, и даже голод с жаждой, преследовавшие его уже давно, словно отдалились. Он тупо смотрит на Яури и будто не видит его.
Яури махнул рукой, и двое рабов из нового пополнения подхватили Деметрия и поволокли. Куда — ему было уже все равно. Босые ноги раздираются в кровь об острые камни, а он уже почти ничего не чувствует... Очнуться заставила острая боль в ногах. Его подвесили его на кресте, перебили ему голени. Осталось недолго, но смерть его будет мучительной. От бессильной злости он застонал...
День выдался хмурый и ненастный. С затянутого тучами беспросветно-серого неба моросит мелкий нудный дождь. Как в насмешку, чтобы подольше продлить его мучения, холодные капли стекают с волос, попадают на растрескавшиеся губы, он жадно облизывает влагу...
Хозяин удалился – зачем сейчас мокнуть? Самое интересное начнется через несколько часов, когда раб будет задыхаться. Куда-то отошел и оставленный присматривать за ним мальчишка. Деметрий остался один...
Он не знает, сколько провисел... Жар в груди стал одуряющим, нестерпимым. Вдруг его лба коснулось что-то холодное. Он с трудом разлепляет глаза и сквозь красный туман видит гражданина. Да, это не раб, а кто-то из свободных. Уж больно ухожен и горделиво держится. Деметрий с трудом шевелит распухшим языком. Сейчас бы плюнуть в эту сытую рожу, и все сразу закончится... Но слюны не было, только с каждым мгновением все труднее и труднее дышать...
- Ты меня слышишь? - сквозь шум крови в ушах звучит тихий голос. - Не говори ничего, просто моргни.
Деметрий моргает, ничего не понимая. Что это, зачем?..
- Ты знаешь, что умрешь? Ты не опираешься на ноги, и не предназначенные для этого мышцы вынуждены поднимать вес твоего тела. Они устанут, и ты задохнешься. Ты понимаешь меня?
Деметрий опять мигает. Он не понимает и половины сказанного, но почему-то ему кажется очень важным услышать то, что скажет сейчас этот странный незнакомец.
- Я могу тебя спасти. Я сниму тебя с креста. Я помню тебя, ты — Деметрий, это ведь ты нашел воду, новый источник... Но ты навсегда потеряешь себя как человека. Решайся. Или ты умрешь как человек, или твое человеческое существование прекратится, но начнется новое. Или умереть человеком, или существовать очень долго, без мучений и боли, но гонимым и проклинаемым. Ну?
Ему вспомнился белокурый мальчик, говоривший на каком-то варварском языке. Мальчуган прислуживал хозяину дома. Это большая редкость — белые волосы и светлые глаза, хозяин холил и лелеял его, насколько это понятие можно применить к рабу. И вот мальчик случайно уронил лучшую тунику хозяина. Тот увидел и повелел наказать виновного плетьми. Мальчугана уложили на скамью, сорвали нехитрую накидку. Били с оттяжкой. Первый удар обрушился на плечи, второй — чуть ниже. Брызнула кровь. С первого же удара мальчик застонал, с третьего начал кричать. Палач невозмутимо покрывал его спину, ягодицы, бедра параллельными рубцами. Мальчик не кричал уже — визжал. Потом палач переменил позицию, встал с другой стороны, и теперь уже тело несчастного рубцы покрывали крест-накрест. Деметрий дернулся, он был еще новичком, только-только попавшим в рабство. Он видел всякое, но тут истязают ни за что! Ведь мальчишку убьют, засекут насмерть... Но на его плечо тяжело легла рука. Иссушенный солнцем и работой старик прошептал: «Хочешь лечь рядом?..» Нет, он не хотел. Не хотел, и смотрел, как плеть перепоясывала худенькое тело. Мальчик уже не визжал. Он тихо, прерывисто стонал. А потом и стоны прекратились... Деметрий слышал только свист плети. Сколько еще стегали безжизненное тело?.. Тогда он не кинулся на помощь, не отбил мальчишку. И никто не отбил. И никого из тех, с кем Деметрий наблюдал за экзекуцией, не отбили, никому из них не помогли в их скорбный час. А здесь, сейчас, ему протягивают руку...
Деметрий понял лишь одно — он будет жить. Он будет жить долго, без боли, и найдет возможность поквитаться со всеми, кто довел его до такого. Он совершенно не обратил внимание на «гонимый и проклинаемый», а может, и не расслышал. Из последних сил, цепляясь за ускользающее из-за удушья сознание, он кивнул...