21. Эхо и гирлянды. Часть 1
Белла ***
Я не могу спать. Я не хочу спать. Никогда больше. Я хочу лежать здесь, рядом с ним, с рукой на его груди, и смотреть на кольцо на своем пальце. Смотреть на то, как бриллиант ловит лунный свет. Бриллиант Эсме.
Здесь, в этой постели, мной овладевает чувство чего-то более сильного. Чего-то большего. Как в той церкви. Чувство, что, возможно, Бог здесь. Что он мог бы быть здесь, и я бы поверила.
Комната освещается серебряным светом. Может быть, мы с Эдвардом можем быть как луна. Изменчивые, но постоянные.
Я знаю, что он не спит. Лежит совершенно неподвижно, но не спит. Подушечки моих пальцев лежат на его голой коже. Я чувствую, как под моей ладонью бьется его сердце. Живое, счастливое и целое.
По моему лицу расплылась улыбка и кажется, что она вырезана из камня. Быть счастливой. Словно ничто не сможет это украсть.
- Ты хочешь выйти за меня. – Он шепчет эти слова мне в ресницы. Правдивость того, что он говорит, не топит и даже не пытается утянуть меня на дно. Я плаваю на поверхности. Потрясенная тем, что что-то настолько несомненное может быть плавучим и легким.
Я нахожу его губы.
- Ты тоже хочешь на мне жениться.
У него моя улыбка. Я чувствую это. Я слышу это, здесь, в ночи.
Он легонько тыкает меня локтем в ребра.
- Ты хочешь от меня детей. – Он дразнит. Но иногда поддразнивание может быть правдой.
Его руки рисуют круги на моем животе до тех пор, пока я не начинаю хохотать. Потому что он прав, и это правда, и это наша жизнь. Наша совместная жизнь.
Мы смеемся вместе. До истерики. Посреди ночи. Обнаженные. В нашей постели. В нашем доме. С кольцом у меня на пальце.
Мы не спим. Мы перешептываемся всю ночь. И все так, словно никогда и не было ничего, чего можно бояться.
Эхо и тишина. Пока луна не уходит (на самом деле не уходит, а прячется) и сквозь деревья не проглядывает солнце.
Прежде, чем комната полностью освещается, мобильный Эдварда, лежащий на тумбочке, звонит. И это первое напоминание о внешнем мире с тех пор, как я стащила из его кармана кольцо, и он задал мне вопрос, и я сказала «да».
Он бросает взгляд на экран и выпрыгивает из кровати.
- Привет, Элис.
Его волосы – необузданный секс.
Он выходит из комнаты. И я остаюсь ни с чем, кроме запаха Эдварда.
Я заворачиваюсь в простыню и устраиваюсь на теплом месте рядом со мной в нашей постели.
Веки налиты тяжестью. Я накрываю лицо подушкой, крепко прижимая ее. И задаюсь вопросом: прекратятся ли когда-нибудь эти ощущения. Словно живой сон. Словно чья-то чужая жизнь. Словно больше, чем я, вероятно, заслуживаю.
Но это не сон. И не чья-то чужая жизнь. И может быть – лишь может быть – это не больше, чем я заслуживаю.
Сердце трепещется в груди. Потому что я знаю, что все, чего я хочу, это этот дом, эту постель и этого мужчину.
И маленькую девочку. Ту, которую не знаю, могу ли иметь. Может быть, она не предназначена для нас. Или, может быть, мы не предназначены для нее. Но часть меня знает, что она наша.
Когда я снимаю подушку с лица, он стоит рядом с кроватью. С телефоном в руке. Ослепительно улыбается мне своей кривой улыбкой.
- Ты улыбаешься.
- Как и ты.
Мои руки инстинктивно поднимаются к губам, проводят по натянутой коже. Просто чтобы убедиться.
Он лишь смотрит и улыбается.
- Иди сюда. – Он забирается в постель рядом со мной, ложится на меня сверху, заворачивая нас в кокон простыней. Запирая вместе с собой. Опирается на локти, одна рука в моих волосах, и есть миллион вещей, которые я хочу ему сказать.
Я останавливаюсь на тех трех словах.
- Я люблю тебя.
Его улыбка становится до невозможности широкой. Все тридцать два блестящих зуба, щетина и колючая линия челюсти. Он знает, что это правда.
- Эдвард, ты сказал Элис?
- Сказал ли я ей, что ты любишь меня?
- Эдвард.
- Что? Я совершенно уверен, что она уже знает.
- Я серьезно! Ты сказал ей?
- Я хочу услышать, как ты скажешь это. – Он невозможен, и я люблю это. Я люблю его.
- Ты сказал ей, что мы
помолвлены? – Это слово кажется почти недостаточным. Потому что мы – гораздо большее, чем все, что можно выразить словами.
- Нет. Я подумал, что нам нужно вместе сказать ей. Элис. Отцу.
- Хорошо. – В этот момент до меня доходит, что мне некому рассказать. Нет никого, кто был бы моим. Нет никого, кто был бы очень счастлив или горд. Чарли был бы счастлив. Может, он и счастлив.
Эдвард трет большими пальцами уголки моих глаз.
- О чем ты думаешь?
Я гадаю: когда этот вопрос перестал меня раздражать.
- Я думаю о Чарли.
Он не знает, что сказать. Он целует мои глаза. Закрывая их. Может быть, он не хочет видеть, что там. Его поцелуи медленные и неторопливые.
Я должна спросить у него, прежде чем у меня кончится дыхание.
- Зачем Элис звонила?
Тишина. Мои глаза распахиваются, ища причину. Он не смотрит на меня, когда говорит.
- Завтра вечером Элис хочет устроить ужин в честь твоего дня рождения.
- Что значит «
устроить ужин»?
- Просто ужин у отца дома.
- Просто ужин на четверых?
- Мм, она что-то говорила о том, чтобы пригласить Роуз и Эмметта.
Все мое тело под ним застывает, и я знаю, что он чувствует это.
Он проводит носом сбоку по моему носу. Он пытается отвлечь меня. И я позволяю ему.
День проходит между сном и Эдвардом. Мы не выходим из дома. Мы едим в постели. День бесконечных циклов забытых тарелок с едой и минимума одежды, падающей на пол.
Его телефон звонит гораздо чаще, чем мне бы хотелось. Он шепчет извинения и всегда выходит из комнаты для разговора.
Он на крыльце, расхаживает взад-вперед, его телефон крепко прижат к уху. Я наблюдаю за ним из окна, надеясь и молясь, чтобы эти телефонные звонки не были связаны с моим днем рождения.
Я принимаю горячий душ, нежась под мерный шум воды и с болью в руках и ногах. Я не снимаю кольцо. Потому что мне невыносима мысль о том, чтобы снять его. Даже всего на несколько минут.
Стоя перед запотевшим зеркалом, я рассматриваю свою руку. До тех пор, пока пар с зеркала не исчезает. Я жду, что буду выглядеть иначе. Может быть, это так. Потому что лицо выглядит как мое, но ярче, и глаза кажутся чужими. Я думаю, что хотела бы, чтобы они оставались такими. И не на короткое время.
В доме тихо, когда я выхожу из тепла ванной. Я иду к окну в маленькой комнате, но на крыльце его уже нет. Он больше не расхаживает.
На подушке записка. Сердце глухо колотится, даже, несмотря на то, что тогда все было иначе и это не такая записка.
Б.,
мне нужно ненадолго отойти. Скоро вернусь.
Люблю тебя. Э. ***
Я сижу у двери ванной. Игнорируя стуки в дверь. Игнорируя мольбы, гневные слова и тихие слова сквозь слезы.
Я пытаюсь вытолкнуть из головы картинку с кольцом. Тем сверкающим кольцом на полу. Это несложно сделать. Есть другие картинки, которые стремятся встать на ее место. Картинки с самолетами и рушащимися зданиями. Картинки с моей матерью. Раздавленной и неподвижной. Я не выталкиваю эти картинки. Я позволяю им терзать и отвлекать.
Я прикусываю нижнюю губу, наслаждаясь острой болью.
Я задаюсь вопросом: что потребуется, чтобы убедить его. Я не могу дышать. Я встаю с пола, сажусь на корточки и зарываюсь лицом в колени. И на этот раз мне хочется быть где угодно, только не здесь. Но так не бывает.
Я чувствую во рту медный привкус. Он недостаточно горький.
Я включаю душ до тех пор, пока в этом маленьком помещении не скапливается столько пара, что трудно дышать.
Я стою под водой слишком долго, но совершенно недостаточно. Когда вода становится холодной
1, и я вынуждена выключить ее, и слышу глухой стук у двери ванной. Я представляю, как он соскальзывает на пол. Я пытаюсь не представлять его лицо. Потому что это слишком.
Он не может быть моим. Я не могу удерживать его. Я говорю себе это снова и снова, блокируя бесконечные слова, которые говорятся через закрытую дверь.
До тех пор, пока грохот, с которым захлопывается входная дверь не остается единственным звуком, эхом отдающимся в моей голове. Но эхо должно медленно исчезать, а это не исчезает.
Дверь ванной скрипит, когда я открываю ее. В квартире тихо и пусто.
На подушке записка. Лист из блокнота, на котором нацарапано несколько слов. Я не хочу их читать.
Я готовлю ужин. Как в любой другой вечер. Словно последних нескольких часов, последних двух дней не было. Словно сегодня не мой день рождения.
Я лежу в постели, темной и пустой, с листком из блокнота, зажатым в кулаке.
Белла,
Я не могу заставить тебя любить меня. Я больше не буду этого делать. Я желаю тебе понять, каково это – не хотеть ничего, кроме нас. Я желаю, чтобы было достаточно — быть благодарным за то, что ты в безопасности. Я желаю одновременно и не любить, и ненавидеть тебя. С днем рождения.
Эдвард Я лежу там, не способная почувствовать значение его слов. Окончательность. Потому что я не знаю, кто я без него.
За один день я потеряла двоих людей. У меня ничего нет. И это оцепенение.
Я включаю телевизор и быстро вспоминаю о том, что в мире есть трагедии и пострашнее. В этой стране. В этом городе.
Но все, что я вижу – это пустую квартиру. Которая опустела из-за меня.