Белый

Белый.
Он становится моим любимым цветом.
Интересно, знает ли она. Интересно, насколько я сейчас не прав? Возможно, мне стоило что-то сказать. Она снова лезет в шкафчики. Куда-то наверх. Сидеть в кресле не так уж и плохо. Стоя, я бы пропустил все шоу. Она должна знать. Просто обязана. Но с чего ей это делать? Передо мной?
— Эдвард, холодный сладкий чай подойдет?
Смотри ей в лицо.
— Да, замечательно.
Белла, до этого стоявшая на носочках, опускается. А вместе с ней и теннисная юбка - на безопасную длину. Я разглядываю пальцы на ее ногах, пока она идет к холодильнику. Босиком. На них лишь прозрачный лак, но ножки ухоженные. Даже симпатичные. У нее симпатичные ступни. Прекрати на нее пялиться. Почему я на нее смотрю? Потому что вчера она загорала. Перед домом. И у нее плоский живот. Округлые бедра. Когда она приподнималась на носочки, поливая растения на крыльце… мышцы ее ног просто такие… рельефные.
Мне определенно нужно перепихнуться.
Я оцениваю прелести Беллы. Моей соседки. Матери Джинни. Чьей-то гребаной матери. Представляю ее обнаженной. Эти длинные подтянутые загорелые ноги. Живот. Пальчики. Я думал о пальчиках на ногах. Веду себя и думаю как брат. Надо взять себя в руки.
И потрахаться. Хорошенько потрахаться.
Столько времени прошло.
Да. Это меня оправдывает.
Она ставит передо мной холодный чай. Я пью, пытаясь не пялиться на ее губы на кромке стакана. Язык, подхватывающий сбегающие капли… Это я придумываю. Фантазия одинокого мужчины. Она ничего не лижет. А жаль.
Белла отпивает.
— Было весело. Мне очень нравится твой друг Джаспер.
— А ему очень нравится твоя подруга Элис.
— Правда? — улыбается она.
Я поднимаю стакан, намереваясь сделать глоток.
— Ему нравятся ее глаза.
Губы встречаются с прохладной сладостью чая. Белла обдумывает мои слова. Держа напиток во рту, замечаю кое-что в ней. Помимо ног, юбки и живота. Ее… лицо. Она не в моем вкусе. В смысле, она не из тех девушек, при взгляде на которых у мужчины возникнут грязные мысли.
Позвольте попытаться еще раз.
Когда представляешь красотку, женщину, которая будет висеть у тебя, подростка, на стене. Икону секса. С искусственной грудью. Шлюшка такая. Вот Белла не такая. И все же… Я нахожу в ней что-то интригующее. Возможно, мимику. Выражение ее лица. Она отчасти напоминает мне мои проекты. Неогранённый алмаз, если угодно.
Белла собирается что-то сказать, но в кухню забегает Лоппер и запрыгивает на нее двумя лапами. Она смотрит на него, готовая забрать игрушку и поиграть, но та оказывается…
— Боже, Лоппер.
Она забирает вибратор из его челюстей и заливается румянцем. Наши взгляды ненадолго встречаются, но тут же расходятся. Ее стул скрежещет по полу. Я лишь тихо смеюсь, когда она уходит, так предполагаю, убрать эту… вещь… на место. Мне стоило бы не усугублять ее неловкое положение и уйти.
Но я остаюсь.
Более того, откидываюсь в кресле с улыбкой на лице.
Белла возвращается, убирает прядь волос за ухо. Ей очень неловко. Выражение ее лица бесценно. Мы это обсудим. Самым интересным за весь день будет эта беседа. Это уж точно.
— Так, — беспечно начинаю я, — розовый?
— Эдвард, — предупреждает она меня и кидает на меня взгляд. Словно я Джинни.
Я стряхиваю воображаемые крошки со стола.
— Это абсолютно нормально. И честно говоря, женщины должны считать, как им повезло, что можно получить… удовольствие так легко.
— Легко? — вскидывает она голову.
— Да. С искусственным предметом.
Дрожащий смех.
— Знаешь, — колеблется она. — Они такое и для мужчин делают.
Потому что я засранец.
— Вибраторы?
Цоканье.
— Искусственные предметы.
Ее щеки снова горят. Определенно весело.
— Не уверен, что понимаю тебя, Белла.
Да, понимаю.
Наверняка она тоже видит воображаемые крошки.
— Давай оставим эту тему.
Ни за что.
— Ты действительно не позволишь мужчине в моей ситуации узнать эту информацию?
Удар ниже пояса.
Но он срабатывает. Ее взгляд смягчается.
— Ты и правда не знаешь?
Она робеет и смущается. Мне нравится эта сторона Беллы. А еще больше мне нравится эта сторона себя. Получающая свое.
Я же сказал. Я засранец.
— Кхм, — откашливается она. — Они делают искусственные части не только мужчин. — Я позволяю ей побыть в подвешенном положении, не отводя глаз, словно жду продолжения. И это правда. Уверен, внутри ее головы сейчас голос кричит “не заставляй меня это произносить”. Вздох. — Они делают еще и женские части. Всякие разные.
И вот тут ей захочется меня пнуть.
— Ты имеешь в виду, типа карманной вульвы?
Ее глаза округляются.
— Ты… — Мои глаза тоже округляются, потому что она реально меня пинает. Я знаю. Я вижу это. Смеюсь, но Белла накрывает рот рукой. — Я… боже. Мне так жаль.
Я прищуриваюсь.
— И правильно. Пинаешь человека в инвалидном кресле. Как же ты переживешь это, Белла?
— Прости меня.
Я смеюсь громче.
— Я тебя умоляю, со мной давно никто не был так честен. — Я беру свой чай. — К тому же, — губы касаются стекла, — я это заслужил.
Наблюдаю за эмоциями на ее лице.
— Да… вроде как заслужил.
Улыбаясь, осторожно ставлю стакан на стол.
— Могу я спросить тебя о кое-чем серьезном?
— Нет, — но ее лицо говорит “да”.
— Почему не мужчина? Настоящий.
Эти крошки вновь привлекают ее внимание.
— Ты же знаешь, я замужем.
Я закатываю глаза, радуясь, что она не видит.
— Белла, брак превращается в официальную бумажку, если второго человека нет рядом. Независимо от обстоятельств.
Она находит это отвратительным.
— Нет. Да и тебе-то откуда знать? Был когда-нибудь женат, Эдвард?
— Нет, но и не ходил, говоря всем, что Таня моя девушка, когда она собрала вещи и ушла.
— Это слегка другое, — возражает она.
— Не вижу разницы. Твоего мужа нет, никаких признаков того, что его найдут или он вернется. Одиночество есть одиночество. Как бы ты это ни называла, Белла.
— Я не одинока, — упирается она. — Пока его не привезут домой в… пока мне не скажут иного, мы женаты. “Пока смерть не разлучит нас”. Такое обещание я дала. А не пока один из нас не пропадет, а второму не станет одиноко.
Я пожимаю плечами от ее драматичности.
— А как же Джинни? Что будет, когда ей понадобится отец?
Она со скрипом отодвигается на стуле и берет стакан чая.
— У нее есть отец.
Напиток оказывается спущен в раковину, Белла же остается стоять там спиной ко мне.
— Мне все же это видится в белом и черном цветах. Остальное кажется глупым.
И впервые мне кажется, что Белла оживает. Выпускает немного огня, собравшегося под недавно загорелой кожей. Маленький борец. Женщина, не мать. Она разворачивается, и наступает третье представление за день. Волосы в легком беспорядке. Пальцы впиваются в столешницу.
И один прозрачный след, тянущийся по щеке от глаза.
— У меня есть только вера, Эдвард. Можешь называть это глупостью, если хочешь, но это все, что у меня есть. Это дает мне силы проживать день с улыбкой на лице и сохраняет любовь в сердце. Конечно, злиться было бы проще, правда ведь? Проще сдаться, не так ли?
Она шагает ко мне.
— Почему твой дом не модифицирован, Эдвард?
— Модифицирован?
— Да, чтобы сделать твою жизнь проще, а не сложнее? Я была там много раз и знаю, что тебе невозможно по нему передвигаться. Да ты едва можешь самостоятельно разобрать покупки. Черт, ты в магазин-то сам сходить не можешь. Уверена, человек с твоим достатком и успехом может себе позволить модифицированный автомобиль, разве нет?
Я молчу, съеживаясь от ее слов.
— К чему ты клонишь? — огрызаюсь я.
— К тому, что ты ведешь себя так, будто тебя это не задевает. И хочешь, чтобы именно так думали окружающие. Эдвард Каллен, Бесстрашный мужик. Так? Никаких эмоций и уязвимостей. За всю жизнь не проронил ни слезинки. Даже когда потерял возможность ходить. Тверд как скала. Что же, знаешь что, Эдвард… Мужчины без веры - слепцы. И у меня нет ни желания, ни терпения для этого.
Она тянется к ручке двери и резко ее распахивает. Хорошо деревянная рампа на месте, потому что Белла исчезает с кухни, не предложив помощи.
Джинни привозит какая-то женщина, я как раз возвращаюсь на свою сторону улицы.
— Эй, Эдвард, хочешь посмотреть…
Но ее голос затихает, пока я остервенело кручу колеса кресла. Кнопки принимают на себя большую часть моего гнева, я вдавливаю их, открывая дверь. Остальное приходится на косяк, потому что я хлопаю ей со всей дури. Вскоре в ушах слышно только звук моего колотящегося сердца.
В этом доме ничего нет. Тут просторно, но я задыхаюсь. Он дразнит меня, смеется, потому что она права. Эти столы сделаны для других. Каждый раз заезжая в гостиную, я врезаюсь в диван. Я даже не могу смотреть в зеркало в ванной. В нормальное, над раковиной. Хозяйская спальня наверху неприкосновенна.
Пока я сижу и размышляю, распахивается дверь и ударяет в спинку кресла. Сильно. Колеса дергаются вперед, и я не успеваю собраться вовремя, заваливаюсь на бок, сваливаясь на пол.
— Вот черт, чувак. Ты чего там стоял-то?
Эммет наклоняется помочь мне, но я от него отмахиваюсь.
— Это мой дом. Где хочу, там и стою.
Весь взмокший, я задыхаюсь, когда получается опереться о стену. Он протягивает руку, но я отворачиваюсь.
— Да ладно, Эдвард. Не будь ребенком. Просто позволь мне помочь тебе сесть в…
— Как Анжела, Эммет?
Судя по его лицу, он такого не ожидал.
— Э-э… Что ты…
— Даже не думай мне врать или отмазываться. Я знаю, что ты ее трахаешь. Будь мужиком и признайся в этом. Хоть раз веди себя по-взрослому.
Качает головой.
— Не знаю, чего ты наглотался, чувак, но у тебя крыша едет.
Я смеюсь, запрокидывая голову на стену.
— Крыша едет.
Мой смех переходит в хохот.
Его брови приподнимаются, затем опускаются.
— Ага, именно об этом я и говорю, чувак.
Мой смех становится мрачным.
— Ты понятия не имеешь, что значит “крыша едет”, Эммет. Ни капли.
— И мы снова вернулись к этому, Эдвард? Серьезно? “Бедняжка я, я инвалид”. Смирись уже, чувак. Жизнь отстой.
— Не твоя, — парирую я. — Знаешь, со сладким местечком Анжелы, которым ты наслаждаешься, так?
Он вскидывает руки.
— Я не трахаю Анжелу, так что понятия не имею, о чем ты.
— Тогда объясни медицинскую форму в стирке. Почему от тебя пахнет ей и почему ты никогда мне не говоришь, где был?
Он невесело смеется и садится в мое кресло, почесывая затылок.
— Боже. Это твое доказательство? Серьезно, Эдвард, тебе нужно почаще выходить в люди, — он вздыхает и продолжает: — Если тебе так хочется знать, то я считаю Анжелу горячей штучкой. Тут никаких сомнений. Но поскольку я не такой и мудак, каким ты меня считаешь, я к ней не приближался, потому что вижу, как ты строишь ей глазки. А штаны принадлежат другой медсестре. Розали, той самой, от которой Джаспер рыдает как сучка, — усмехается он. — Я трахаю ее. Ну, встречаюсь. Хотя никакой разницы, — машет он рукой.
— Тогда чего нельзя было об этом сказать раньше?
Его лицо искривляется.
— Потому что, если не заметил, в последнее время ты ведешь себя как настоящий сукин, Эдвард. И начни я говорить, как счастлив или какая Роуз обалденная, уверен, ты мне пятюню бы не дал. Это называется вежливость. Я просто пытался не хвастать.
Увидев его лицо, я опускаю глаза, понимая, как ошибся. Он говорит правду.
— А теперь можешь перестать быть мелкой сучкой и позволишь усадить тебя обратно в кресло? Я пообещал Белле почистить водостоки, когда вернусь сегодня. Уже поздно, а на вечер у меня планы.
Вздохнув, я принимаю протянутую руку. Он помогает мне и собирается уходить, как вдруг замирает на выходе.
— С тобой все нормально будет? Я могу остаться, если…
— Иди, — отмахиваюсь я.
— Хочешь, принесу потом поесть? — Теперь он подлизывается.
— Я о себе позабочусь.
Он кивает и нерешительно идет к двери. Не знаю, сколько я так сижу, но когда до меня это доходит, в комнату уже пробираются тусклые серо-голубые тени и оккупируют стены.
Альберт застает меня врасплох, без предупреждения запрыгивая и устраиваясь у меня на коленях. Я разрешаю ему остаться.
— У тебя есть планы на вечер? — Он кладет голову на лапы. — Приму это за “нет”, — я чешу ему за ухом. — Хочешь пошпионить?
Жаль. Я хочу.
Мы снова у окна, смотрим, как мой брат промывает трубы. Белла выносит ему попить, он берет стакан, осушает его как свинья и возвращает. Они недолго говорят и смеются. Джинни не видно, и мне интересно, почему. Эммет заканчивает, и я откатываюсь от окна, не желая быть пойманным, когда он сядет в свой джип.
Я слышу, как заводится мотор, а затем к шуму колес по дороге, пока он уезжает, и затем снова наступает тишина. Альберт спрыгивает с моих колен, когда я заезжаю на кухню, намереваясь найти что-нибудь к ужину. Еще одно напоминание недавнего спора. С Беллой. Ее слова. Как она права и как я это ненавижу.
Я достаю горчицу из холодильника, чтобы приготовить сэндвич, когда раздается тихий стук в дверь. За ней никого не оказывается, но внизу на полу я замечаю завернутое в фольгу блюдо. Смотрю на дом через улицу. В доме Беллы дергается занавеска.
— Что же, это будет весело.
Я уверен, что этого она не планировала, но мне с трудом удается дотянуться до тарелки, искренне радуюсь и довольствуюсь собой, когда она оказывается у меня на коленях.
А может и планировала.
Бросаю взгляд через дорогу и, протянув руку за спину, закрываю дверь. Качусь к дому напротив и стучу. Она открывает без капли удивления на лице. Или радости.
Я поднимаю тарелку.
— Я думал, ты на меня разозлилась?
Она лениво пожимает плечами.
— Осталось лишнее, а я не люблю выкидывать еду.
— Значит, кормишь бродячую собаку, так сказать?
Раздраженно вздыхает. Не подыгрывает мне.
— Эммет сказал, что его не будет вечером, я подумала, что у тебя тогда не будет “шефа” под рукой, а Джинни решила во второй раз остаться на ночь у подруги. Приготовила я слишком много и просто пыталась быть милой. Если не хочешь… — она тянется к тарелке, но я ее убираю.
— Этого я не говорил.
Шлепает себя по бедру. На ней все еще юбка. М-м-м.
— Тогда почему ты здесь, Эдвард?
— Учитывая наш не самый приятный разговор ранее, я сомневаюсь, что ты не пытаешься меня отравить. Решил, что если поем за твоим столом и двину кони, то хотя бы сведу счеты тем, что тебе придется избавляться от моего безжизненного тела.
Мой ответ ее не веселит, но она видит сквозь него.
— В общем, ты не хочешь есть один. Ладно.
Оставив дверь открытой, она удаляется, разрешая мне заехать. В большей степени мы едим в тишине. Она подает десерт, не спросив, хочу ли я. Пока отправляю вилку за вилкой в рот, успеваю бросить на нее пару взглядов. Она водит ложкой по миске, но на этом все. Мне нужно копнуть глубже. Нужно не быть таким, каким она меня описывает.
— Белла, я прошу прощения за свои слова.
Она не поднимает глаз от миски.
— Но ты все равно так думаешь, так ведь?
Я не могу врать.
— Да, но если ты так не считаешь, то, значит, не считаешь.
Пауза. Она так на меня и не смотрит.
— Ты прав. Это глупо.
Пожав плечами, я зачерпываю мороженое.
— Мне-то откуда знать.
Ее ложка падает в миску.
— Ты не понимаешь, да? Если я признаю, что его нет, то это значит, его действительно нет.
Сначала я пробую мороженое, а затем отвечаю.
— Это как… если я не признаю, что нуждаюсь в помощи, то на самом деле не до конца инвалид. Так?
Она отводит взгляд.
— Ладно, значит, понимаешь… но все же разница есть. Тебе отвечать только перед собой.
— Не то, чтобы я хотел начинать второй раунд, но, ты думала, что бы чувствовал твой муж? Если бы знал, как ты несчастна? Не думаешь, что ему хотелось бы этого для тебя, Белла?
И представление начинается.
— Это ты сделал для Тани?
Я смотрю прямо на нее.
— Да.
Она мне не верит.
— Ты специально ее оттолкнул? Это безумие, Эдвард.
— Так поступают, когда любят кого-то. Позволяют им быть счастливыми.
— Причиняя страдания?
Она просто не понимает. Я вздыхаю.
— Позволить ей заботиться обо мне до конца наших дней обернулось бы страданием, Белла.
— А ты не думаешь, что она заслуживает право выбора? Принять это решение?
— Она приняла, — киваю я.
— Потому что ты ее оттолкнул, — возражает она.
— И она не побежала к мужчине с ограниченными возможностями, Белла. Она побежала к мужчине, которого хотела. Каким был я. Что я мог ей когда-то дать, но не теперь. Этого она хочет. И этого хочу я, даже если мне ненавистно видеть их вместе. Важнее будущее.
Она молчит, а у меня мурашки по коже от того, насколько я открылся.
— Пожалуй, с такой точки зрения я об этом никогда не думала, — она бросает на меня взгляд. — Как бы это ни было безумно, это даже отчасти… мило?
Я закатываю глаза.
— Этого слова нет в описании моего характера. Это называется плохо и хорошо, Белла.
— Или белое и черное.
— Именно, — киваю я.
— Не все так, знаешь, — качает она головой. — Серые оттенки тоже существуют.
— Не для меня.
Она роняет голову в руки, раздраженно смеясь.
— Ты прав. Тане лучше без занозы в заднице в лице тебя… задницы.
— Это уже дважды, — улыбаюсь я.
— Дважды? — поднимает голову Белла.
— Я считаю, сколько раз ты меня сегодня пнула.
Она закатывает глаза.
— Я тебя не пинала.
— Оскорбления тоже считаются, — замечаю я.
И, кажется, я наконец-то вижу в ее взгляде прощение, и уголки ее губ приподнимаются в крохотной улыбке.
— Ты пьешь?
— Иногда, — отвечаю я.
— Хочешь? У меня есть вино, ничего особенного, но на вкус сносное.
Упираюсь подбородком в ладонь.
— Пытаешься напоить меня и воспользоваться, Белла?
— Пф-ф-ф-ф. Я тебя умоляю. Лучше воспользуюсь “искусственной вещью”, чем опущусь до нужды в тебе, Эдвард.
Она отодвигается от стола.
— Три.
Белла смеется, доставая стаканы из шкафчика, а передо мной разыгрывается очередное представление. Или то же самое, наверное. Досадно. Все это пропадет. Может, она не помнит, как это приятно.
Может, ей нужно напомнить.
— Держи. — Она дает мне наполненный бокал.
Большую часть вечера мы болтаем ни о чем в гостиной. Где мы выросли. Наши любимые шоу. Глупые истории и ничего умного или значимого. Это освежает, и, судя по ее лицу, она согласна со мной. Она часто улыбается, смеется еще чаще. Как и я, кто бы знал, что у нас с Беллой столько много общих интересов и одинаковое чувство юмора? Определенно, не я.
Мы возвращаемся на кухню, когда наши бокалы и бутылка заканчиваются. Она ищет еще одну, а я слегка навеселе. Мне хорошо, но я совсем не пьян.
— Нашла, — она тянется наверх за запрятанной бутылкой. — Теплое, ну да ладно.
С улыбкой она вытаскивает пробку. Мой взгляд проходится по ее телу. Осматривая его как и ранее. Оценивая все те же черты, но только через пелену алкоголя.
— Вот.
Но моя рука не тянется к бокалу. Я смотрю на нее, как изголодавшийся зверь.
Это неправильно, что подтверждает напряжение в воздухе. Она не знает, куда смотреть, и мне это даже нравится. Заставлять ее нервничать. Иметь своего рода силу вновь. Контроль.
Мой палец кружит.
— А что бы сказал твой муж о том, что ты скачешь в такой юбке, Белла?
Она осматривает ее.
— Это просто теннисная юбка.
Протянув руку, я касаюсь кончиками пальцев ее бедра.
— Осмелюсь не согласиться.
Она слегка отстраняется.
— Эдвард.
— Именно. — И ей не узнать, что это значит.
Пока.
Ее кожа такая же мягкая и восхитительная, как я фантазировал. Она увиливает от моих ласкающих пальцев, пока не кончается место. Снова возвращаемся к кухонной стойке, и если бы ей действительно хотелось меня остановить, она могла бы сбежать. Я-то уж точно не смогу за ней гнаться. Ладони на столешнице крепко сжимают твердую поверхность, и да, я ей напомню. К тому же, мне любопытно. Необходимо узнать, что скрывается под белым бельем. Она весь день меня дразнила.
В кои-то веки эта “ситуация” работает на меня, поскольку я на идеальной высоте. Но ей нужно… Подхватываю ее левую ногу под коленом и ставлю снаружи своей. Затем проделываю то же самое с правой. Она все еще не возражает. Может быть, находится в шоке. Смотрю ей в глаза — и нет.
Они теплые и глубокие. Ее губы приоткрыты, грудь тяжело вздымается от предвкушения.
Мои руки ныряют ей под юбку. Пальцы цепляют пояс белого и неторопливо стягивают к коленям. И да, это будет очень-очень печальной потерей, если Белла до конца своих дней останется нетронутой. Такая гладкая и… руки впиваются в ее зад, притягивая к моему рту. Выходит не так нежно, как я планировал, но нужда пересиливает разум.
Ее ладони тут же ложатся мне на плечи, удерживая ее из-за моих движений. Я целую ее между ног, как целовал бы в губы. Там сладко и чудесно, и я соскучился по этому сильнее, чем понимал. Вагина. Чертова сладкая вагина. Под моим ртом. Ее ногти цепляются за рубашку, и я даю ей больше, прижимаясь плотнее к коже, лаская настойчиво и ловко.
Жаль только мне не видно ее лица. Уверен, там сейчас идет грандиозное представление. Могу поспорить, что выражение лица Беллы в этом сценарии бесценно, ведь звуки она издает именно такие. Она отодвигается, и мне кажется, что сейчас остановит меня. Ударит. Вызовет полицию. Кто знает. Но вместо этого она забирается ко мне на колени и ее грудь оказывается прямо у моего лица. Пальцы теребят ширинку моих штанов, должно быть, так она себя ощущала, когда я делал это. Живот напрягается, и все тело приходит в оцепенение. Я не уверен, стоит ли мне ее оттолкнуть.
Желания отталкивать определенно нет… но… этого не было в моих планах, и я понятия не имею, если…
— Боже.
Она опускается на меня, прекращая все мои сомнения. Белла приподнимается, только чтобы вновь опуститься на меня, я же освобождаю ее от кофты и припадаю ртом к соску и горячей коже. Она хватает меня за затылок, двигаясь на мне с остервенением.
Ее волосы падают мне на лицо. И впервые за долгое время я чувствую себя нормальным человеком. Двигается только она, но это работает, что самое главное.
Не говоря уже…
— Эдвард.
Мое имя на ее губах и дрожь, что я ощущаю в наших телах. В моем теле, которое работает, и ее, которое будто создано для моих рук и быть на мне сверху. Мои пальцы впиваются в ее плечи, с силой опуская на меня, от чего ее звуки становятся громче. И, черт…
— Эдвард.
В этот раз она серьезна, и я позволяю ей двигаться самой, раскачиваясь так, как нужно, чтобы достичь пика. Ее голос стихает, а голова падает мне на плечо, тяжелое дыхание обжигает кожу.
Более тихое “Эдвард” срывается с ее губ.

---

Перевод: ButterCup
Отредактировала Sensuous

Всех приглашаем на форум!