В отделении скорой помощи многопрофильной больницы Сиэтла почти безлюдно. Спокойную атмосферу заполняет тихо звучащая саксофонная музыка. Вдоль стен и посреди начищенного кафельного пола стоят несколько рядов из пустых пластиковых стульев. На журнальных столиках аккуратными стопочками разложены журналы. Медицинский регистратор вытаскивает из корзины гору разноцветных папок и распихивает их по большим металлическим ящикам за регистратурой.
Настолько тихо, что я заостряю внимание на любой мало-мальски ощущаемой мною боли, пытаясь понять, откуда она исходит, и осознавая, как же сильно я ранена. Локти и колени прикрыты толстым слоем бинта. Нескоро на них нарастет кожа. Левое ухо по-прежнему не слышит, а в правом – беспрерывный звон на высоких частотах. Я бреду рядышком с перилами или стенами, поскольку у меня нарушена координация. Если не считать ожогов на левой половине туловища от взрыва гранаты, вывихнутой лодыжки, сотрясения, полученного от удара головой о бетон, и множества царапин, порезов и ран, я почти в порядке.
Когда этим ранним утром медик бегло осматривал меня в машине скорой помощи, я даже внимания не обратила на масштабы своих ранений. В это тяжелое мгновение меня больше заботило состояние Эдварда и остальных.
В личной жизни нужды остальных всегда занимали первостепенное место, а потом уже – мое собственное благополучие. Так всегда должно было быть. У меня не имелось подрастающих братьев и сестер – лишь несколько добрых друзей, а остальное на свои плечи взвалили папа и мама. После стольких лет, проведенных в полной безопасности, наконец наступило время, когда я могу помочь дорогим мне людям. Несмотря на боль от каждой травмы и незаживающие шрамы, я снова выбрала бы этот путь. Шрамы, полученные при защите любимых мною людей – знак того, что мое существование не напрасно.
Я ковыляю по коридору, пытаясь обходить людей. Врачи, медсестры и волонтеры спешат к пациентам, нуждающимся в помощи сильнее меня. Я знаю, их равнодушие ко мне – добрый знак. В конце концов, после этого сурового испытания вся жизнь впереди.
Могу ли я сказать то же самое о своем отце?
Я толкаю тяжелую деревянную дверь и медленно захожу в палату. У его кровати стоит целый арсенал аппаратов: светящиеся цифровые экраны измеряют постоянно меняющиеся показатели, каждый из которых гудит или щелкает, в унисон стабилизируя его состояние.
Он лежит на толстой подушке. На плечах, вокруг шеи, вдоль нижней челюсти и подбородка – белый пластмассовый шейный воротник, смягченный мягкой черной подушечкой. На лоб, волосы и вокруг лица, по которому прошлись прикладом автомата, наложены повязки, закрывающие ухо, глаза и даже часть носа. Второй глаз открыт, но взгляд рассредоточен. Интересно, чувствует ли он мое присутствие? Я сжимаю его руку и чувствую, как он сжимает мою в ответ.
– Как себя чувствуешь? – так хочется прошептать, чтобы не волновать его, но, боюсь, он меня не услышит. Я сама едва себя слышу.
– Бывало и лучше. – Из-под повязок появляется улыбка. Мы хихикаем.
Сжимаю его руку еще крепче, пытаясь проглотить ком в горле. В слезных каналах, активно работающих последние недели, и слез-то не осталось. И правда, чего теперь плакать?
– Где все? – интересуется он.
– Палата Эдварда в другом крыле. Сейчас с ним Джаспер и Эммет. Роуз с Элис в отеле напротив, отдыхают.
– Значит, все живы-здоровы?
– Рэндалл был ранен осколками и получил сильный ожог от гранаты. Его сейчас оперируют, это займет несколько часов.
– Граната, – вздыхает отец. – Господи. От мамы что-нибудь слышно?
– Эдвард отправил за ней самолет. Совсем скоро она будет здесь.
Отец пытается покачать головой, но шейный воротник не позволяет ему это сделать. Из-за жесткого корсета он остается в одной и той же позе даже при натужном сухом кашле. Я беру с тумбочки стакан воды и целюсь трубочкой между его губами. Отец расслабляется, когда ему в рот по красной в полоску трубочке поступает вода.
– Принесу тебе еще, – говорю я, когда он осушает стакан.
– Попроси медсестру, – подмигнув здоровым глазом, он снова улыбается.
– Да ты умрешь от жажды, пока дождешься. Все тут как будто в отпуск отбыли.
– Мы, жители западного побережья, прохлаждаемся чаще, чем вы, с Манхэттена.
– Я и забыла, насколько чаще.
Я вижу стоящий на столике у подножья койки кувшин воды со льдом, незамеченный мною, когда зашла в палату. Наливаю в стакан свежей воды и снова подношу к его губам соломинку. Он жадно пьет, а потом выпускает трубочку, резко закашляв.
– Прости, что натворил столько дел, ребенок.
Ставлю стакан обратно на тумбу.
– Эдвард все исправит, пап. Все будет хорошо.
– Нет, не будет. Ты сказала, что твоя мать тоже едет сюда. – Отец нервно посмеивается, а потом его лицо мрачнеет. – Белла, я нарушил закон. Я сотрудничал с террористом и помогал ему ввозить в страну контрабандное оружие. Вряд ли деньги Каллена решат эту проблему.
Я крепко жму его руку. Любая утешительная мысль, появляющаяся у меня в голове, звучит ободряюще, но через какое-то время каждая из них лишается самого главного критерия – реальности.
– Мы испытали все это не для того, чтобы теперь потерять тебя. Главной проблемой был Аро Вольтуревский. Он мертв. Все кончено. А если уж террориста мы одолели, то справимся и с ФБР, верно же?
Я никогда еще не произносила речи абсурднее, но мой отец поступает так, как я того жду. Он улыбается, похлопывает меня по руке и смотрит здоровым глазом, пытаясь скрыть от меня одолевающее его сомнение.
– Конечно, ребенок.
Бедные мои слезные каналы: соленые слезы текут, и каждый порез и корочку на моем лице начинает жечь.
– Белла, не плачь. Мы справимся, как ты сказала. Так всегда было, – теперь голос отца становится тише, веки прикрыты – лекарства из капельницы погружают его обратно в сон.
– Пап, почему ты не позволяешь мне быть сильной в этой ситуации?
Его хватка на моей руке слабеет, а дыхание принимает медленный спокойный ритм.
– Я твой отец, Белла, это моя обязанность.
Я жду несколько минут и, убедившись, что отец мирно спит, продолжаю долгий путь по коридору. Нетрудно догадаться, в какой палате лежит знаменитый Эдвард Каллен. У двери по стойке смирно стоят двое Людей в черном, которых я раньше не видела.
Джаспер и Эммет охраняли мою палату, и мне еле удалось выклянчить у них разрешение навестить отца в одиночку. Зато они ждут меня у конечного пункта назначения. Мы условились на этом.
– Да кем он себя возомнил? – раздается яростный шепот с поста медсестер за моей спиной. Это вопрошает низкорослая медсестра средних лет, перебирающая бумаги, но не сводящая взгляда с двери палаты Эдварда и стоящих у нее Людей в черном. – За всю мою долгую карьеру никогда со мной не разговаривали в подобном тоне.
Рядом с ней сидит медсестра-азиатка, она моложе, одета в свободную медицинскую форму голубого цвета и ест сэндвич.
– Заткнись, а то они тебя услышат. Помнишь, о чем мы болтали утром? Любая его прихоть выполняется. Он богат. И если кто-нибудь в больнице предаст огласке пребывание здесь его, тех двух мужчин и молодой женщины, то виновника тут же выгонят с работы.
Не могу сдержать улыбку, сочувствуя персоналу, поскольку на собственной шкуре знаю, насколько может быть придирчив этот пациент.
– Мне не платят за то, чтобы я выносила его капризы, – отвечает первая медсестра. – К счастью, он настаивает на выписке домой под наблюдение личного врача. К тому же теперь его планируют перевести в хирургическое отделение госпиталя Нью-Йорка для послеоперационного наблюдения. Нам недолго осталось их терпеть.
Один из Людей в черном замечает меня на пути в палату Эдварда и спешит навстречу.
– Мисс Свон, позвольте, я вам помогу.
Еще в недалеком прошлом я посчитала бы странным, что незнакомый мне человек не только знает мою фамилию, но еще и предлагает свою помощь. Пройдя тернистый пусть через Cullen Industries, я научилась мириться с новыми причудами моего мира. Теперь я принимаю это как данность. Должно быть, так Первая леди чувствует себя в окружении агентов тайной службы.
С каждым шагом в вывихнутую лодыжку как будто вбивают гвоздь. Я хватаюсь за протянутую мне руку, прислоняюсь к мужчине, и он помогает мне добраться до двери.
– Спасибо, – говорю я, и он открывает дверь, сопровождая меня в палату.
Палата озарена ярко-белым светом из-за солнечных лучей, проникающих сквозь французские окна. На больничной койке лежит Эдвард, накрытый только до пояса больничным одеялом. Приклеенный к плечу кусок белой марли останавливает открывшееся кровотечение из огнестрельной раны, испачкавшей одежду небольшим пятнышком крови.
Цвет его лица болезненно-желтый, а лоб и грудь покрыты капельками пота. Голова перевязана после избиения Вольтуревским. Вероятно, сотрясения головного мозга нет. Не удивлена, черепушка-то непрошибаемая…
Джаспер и Эммет сидят спиной ко входу в двух креслах по обеим сторонам от койки Эдварда.
– Федералы не раскололись, что находилось в ящиках, – говорит Эдварду Джаспер. – Сейчас они отправили поисковую группу к заливу. Вряд ли мы вообще узнаем.
– Белла, – приветливо и радостно говорит Эдвард, заметив меня, хромающую к его койке. Потом его лицо становится сердитым. – Я запрещаю тебе ходить без сопровождения или торговаться с Джаспером или Эмметом, чтобы те отпускали тебя одну. С этой минуты они всюду буду сопровождать тебя, поняла?
– Раздавайте приказы местному персоналу, мистер Каллен, но командовать собой я так легко не позволю. – Тон мой решителен, но я улыбаюсь.
Через несколько секунд улыбка озаряет и лицо Эдварда.
Эммет и Джаспер встают и протягивают руки, чтобы помочь мне сделать оставшиеся шаги.
– Можно? – я киваю на край кровати Эдварда.
– Пожалуйста. – Он поворачивается к Джасперу и Эммету. – Вы не могли бы?..
– Продолжим беседу потом, – говорит Эммет. – Пока Белла с тобой, мы, наверное, навестим девушек. Ну, то есть вернемся в отель.
Эдвард ухмыляется.
– Не торопитесь.
Лица обоих парней расплываются в дерзких улыбках с шальным намеком, и они бросаются прочь из палаты.
– Белла, как себя чувствуешь?
Эдвард берет меня за руку и тянет на мягкий матрац рядом с собой. Его обнаженный торс застает меня врасплох, и я вдруг понимаю, на кого похожа: тонкая больничная роба надета на голое тело, руки в шрамах, лицо все в порезах и ссадинах от летящих осколков, волосы так спутаны, что напоминают птичье гнездо.
Теперь я чувствую себя намного увереннее.
– Вроде подобный вопрос входит в мои обязанности.
– Самое время получить надлежащую медицинскую помощь от заслуживающего доверия специалиста, – ворчит Эдвард.
– Здешних медсестер не учат обрабатывать заусенцы. Веди себя мило. – Я наклоняюсь, чтобы получше осмотреть поверхностные порезы на его лице. – Поверить не могу, что ты так легко отделался, когда выпал из контейнера. Тебе очень повезло.
– Удача в жизни зависит от нас самих, Белла
– Но не тогда, когда мы падаем с летящих над морем контейнеров, которые спустя несколько секунд падают на нас.
Эдвард кивком приглашает меня лечь рядом с ним. Я перекидываю спутанные волосы за плечи, прижимаюсь к его измученному телу и кладу голову на подушку. Он обхватывает меня рукой.
Я приподнимаюсь, облокотившись на правую руку, и смотрю ему в глаза.
– Что будет теперь? Мы в безопасности?
– Вольтуревский мертв, его сделка раскрыта. Я постоянно сотрудничаю с ФБР. Сомневаюсь, что нам нужно чего-то опасаться.
– Сомневаешься?..
– Вольтуревский со своими союзниками и так ходили по тонкому льду. После этого инцидента они открестятся от него и залягут на дно, чтобы избежать расследования. По сути, Эммет сделал за них всю грязную работу.
– Все выглядит так просто.
– Думаешь, с вывихнутой лодыжкой запрыгнуть в контейнер, пока его поднимают вверх, было просто? – улыбка у Эдварда такая широкая и радостная, что сложно в том сомневаться.
– А мой папа?
Улыбка уже не менее радостная, но не меркнет.
– Джасперу пришлось рассказать федералам о случившемся – похоже, мы хорошенько наследили в порту. Но местная полиция и СМИ не в курсе событий. Их обозначили как несостоявшаяся торговля оружием среди русских. Публично назвали только имя Вольтуревского.
– Значит, отец пойдет под суд?
– Нет. Я сказал федералам, что он работал со мной под прикрытием. Они в бешенстве, но всю вину я взял на себя. И все же они просто рады, что дело Вольтуревского закрыто – по крайней мере, тот больше не у руля.
Памятуя мое недавнее поведение по отношению к Эдварду, это лучший ответ, чем я заслуживаю. Он тоже заслуживает моего доверия.
– Эдвард, я должна тебе кое в чем признаться.
– В чем? – Тон его звучит обыденно, но скрыть беспокойство он не в силах.
– Мой отец специально отвел тебя к другому контейнеру. Он знал, что тот пуст.
Эдвард резко хмурится и прищуривается.
– Как я и предполагал. Но почему?
– В самолете он спросил меня в лоб, можем ли мы тебе доверять. Я сказала ему нет. Тогда он дал мне информацию, где спрятан верный контейнер.
Эдвард поджимает губы и отворачивается к окну.
– Понимаю.
– Моему поступку нет должного оправдания. Эти две недели пронеслись для меня вихрем, сейчас я почти не могу размышлять здраво, не говоря уже о вчерашних событиях, которые могли иметь серьезные последствия. Впервые в жизни я видела отца, от испуга потерявшего разум, пытающегося придумать план и не понимающего, кому можно доверять. И после всех пережитых нами невзгод я постоянно сомневалась в том, что ты честен со мной… Я не понимала, куда все приведет, и не знала, что ты был на нашей стороне ежеминутно.
От тяжелого признания мой хриплый голос немного дрожит. Я делаю глубокий вдох и хочу продолжить, как вдруг меня прерывает Эдвард.
– Я и сам ничем не лучше, – говорит он. – Ничего тебе не объяснил. Глупо было требовать от тебя всецелого доверия.
– Прошу, не ищи мне оправданий и позволь избавиться от чувства вины, – говорю я. – Я столько раз чуть тебя не потеряла, и винить в этом можно только меня. Прости. Прости, что так вышло.
Эдвард гладит меня по ноге и легонько сжимает колено.
– Родители воспитывали меня, основываясь на нескольких принципах. Четырех, если быть точным: не стыдись, не вини, не извиняйся, не оправдывайся – просто исправь ситуацию.
– И как, во имя всего святого, нам ее исправить?
Эдвард протягивает правую руку ко мне, снова приглашая лечь с ним рядом. Я принимаю его приглашение.
– Отличное начало, – произносит он, когда я уютно устраиваюсь подле него.
Облегчение, которое я чувствую, освещает весь окружающий меня мир, и впервые с минуты, что зашла в палату, я вижу яркое солнце, ощущаю гладкость кожи Эдварда, чувствую тепло его тела. Все тайны и беспокойства улетучиваются, оставляя первые лучи довольства.
– Куда мы отправимся теперь? – спрашиваю я.
– Вернемся в Нью-Йорк, полагаю. Или можем остаться здесь. Или поедем туда, куда пожелает твое сердце, Белла.
– Перестань скромничать. Ты понимаешь, о чем я.
– Ну, в таком случае так я все вижу: несколько дней назад я сделал тебе предложение, над которым ты вроде хотела некоторое время подумать. Ты готова дать мне ответ?
Я поднимаю глаза к потолку, вспоминая весь ужас, который мы пережили за последнюю неделю.
– Последний нормальный день я помню в твоей машине, когда мы ехали на благотворительную вечеринку…
– Теплее, – говорит Эдвард.
– Да, помню, что мне было очень тепло, – шаловливо мурчу я.
Эдвард улыбается, и моя рука скользит по его блестящей груди. Я вывожу круги на его грудных мышцах, а потом поднимаю пальцы так, что его горячей кожи касаются только кончики. Он закрывает глаза и прикусывает нижнюю губу, издав глубокий тихий стон.
– И что я спросил у тебя по пути на вечеринку, Белла?
– Не проведу ли я эту ночь с тобой. – Мое желание лишь усиливается от одной только мысли об этом. – Ну, не сколько спрашивал, сколько обещал.
– Да, и ты мне задолжала. Но что было до этого?
– Ты предложил – и, заметь, иносказательно, – уволиться с работы и присоединиться к твоей благотворительной миссии. Уехать с тобой заграницу, делать то, что действительно помогает людям, и сделать мир лучше.
– И?
Моя рука поднимается по его покрытой щетиной шее к затылку и зарывается в густых волосах. Я приподнимаю его голову с подушки, мой нос почти касается его.
– И это сделало бы меня счастливее всех на свете.
Наши губы снова встречаются – сначала нежно, как губы давно потерянных и внезапно встретившихся влюбленных. Находит знакомое тепло, когда его язык проникает в мой рот и наши губы двигаются в привычном ритме. Но в этом поцелуе присутствует нечто свежее и новое – трепет, который разносится от моих губ по всему телу, изумление, что весь мир исчез и остались лишь мы с Эдвардом в нашем крошечном пространстве между двумя бьющимися сердцами.
Оно находит в ту же секунду, как я понимаю, что этот мужчина – моя боль, мое удовольствие, мое будущее. Я произношу слова, что чувствую, слова, о которых он умолял. Я могу целовать его вечность. Мы замедляемся, чтобы перевести дух, и Эдвард откидывается на подушку.
– Эдвард, я люблю тебя.
Его глаза горят, а из груди вырывается признательный вздох.
– И я люблю тебя, Белла, очень сильно, вот почему хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
– Вышла замуж?
– Да. И не спорь, что еще слишком рано, что я получил неведомую черепно-мозговую травму, которая нарушила мое здравомыслие. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Хочу, чтобы ты взяла мою фамилию. Хочу, чтобы весь мир знал о том, что ты – моя, а я – твой.
Я хлопаю ресницами.
– А где кольцо?
Эдвард ухмыляется.
– Верь, ты получишь кольцо, Белла – и намного больше. – Его лицо становится печальным, а голос – умоляющим шепотом. – Скажи да.
Надеюсь, Эдвард понимает, что мое поведение – милое, грубое и даже незрелые истеричный выходки – выступало в поддержку словам и чувствам. Во всяком случае, он видел все стороны моего характера и все равно желает быть со мной. О чем мне еще просить?
Я обхватываю его руками. Он ворчит из-за своих ран, но держится.
– Я пошутила насчет кольца, – говорю я, мой плаксивый голос приглушен объятиями. – Я хочу тебя, только тебя. Да, я выйду за тебя.
Эдвард продолжает молчать, но вздох, который он испускает в мои волосы, полон облегчения и счастья.
Мы лежим на больничной койке, наш путь от отношений медсестры и пациента замкнулись во что–то гораздо более серьезное. Конец – это всегда начало чего–то нового, но что уготовило для нас это новое начало?
– Что? – спрашивает Эдвард, заметив мой испуганный вид.
– Когда ты говоришь про благотворительность, помощь людям и желание сделать мир лучше, это ведь не подразумевает пулевые ранения или плен у террористов?
– Я хочу, чтобы мы рука об руку приложили максимум усилий и достигли лучших результатов, – пальцы Эдварда медленно ласкают мою обнаженную руку, – но, уверен, мы сможем сделать это, не приближаясь к линии фронта, на которой находились совсем недавно.
– Хорошо, потому что терять тебя я не собираюсь. – Я крепко щурюсь, почувствовав тошноту от этой мысли. – Я согласна только на вечность.
– Скоро начнем, но пока просто полежи со мной. – Веки Эдварда медленно смыкаются. – Я устал, Белла.
– Я рядом, Эдвард. Всегда. – Я откидываю промокшие спутанные пряди с его лба и целую его, после чего прижимаюсь к нему и кладу голову ему на грудь, убаюканная его спокойным дыханием.
Вот и остаются в прошлом преследовавшие нас опасности, а полуденное солнце ярко и приветливо озаряет наше будущее, когда-то казавшееся беспросветным; и, крепко обнимая друг друга, мы начинаем наш новый путь.

КОНЕЦ

---

Перевод: Sensuous
Отредактировала: Crazy_ChipmunK

Вот и настала пора прощаться с нашими героями Спасибо всем, кто работал и помогал в работе над Фронтом: это и редакторы наши - Катя, Алена и Даша, отважно успевшая отредактировать две последние главы перед Новым годом, чтобы порадовать читателей. Спасибо Катюше Lega, которая присоединилась в самом разгаре, и Лере RebelQuenn за неоценимый вклад в 27 главу. Надеемся, что у вас тоже найдутся слова напоследок
ФОРУМ