Гермиона тем временем металась по поместью: от комнаты к комнате, от винтовых лестниц к ярко освещенным залам. Ее гнало вперед жгучее желание и решимость найти человека, которого она презирала больше всех.

— Да где же носит этого урода?! — задыхаясь, прошептала она и скинула в бессильной ярости несколько бархатных подушечек со стоящей рядом кушетки.
— Простите, что вы сказали?.. — Гермиона подняла голову и увидела с удивлением взирающий на нее со стены портрет. Очевидно, последняя фраза отвлекла мужчину от расчерченного звездными картами пергамента, который он держал в руке. Увлеченность звездами подчеркивали присутствовавшие на картине модели солнечной системы, а также замысловатые схемы галактик и созвездий.

Гермиона прочла подпись под портретом: «Гейвлок Малфой, 1787-1830». Ниже, чуть помельче, уточнялось: «Изгнан из Поместья за чрезмерное увлечение азартными играми и астрономией. Звездной ночью не смотрел себе под ноги и завершил свой путь земной на дне ручья». Впрочем, для Малфоев выглядел Гейвлок не слишком сумасшедшим, и Гермиона, пробормотав слова извинения и вернув подушечки на место, торопливо спросила:
— Здесь случайно не проходил сейчас Драко Малфой?

Гейвлок призадумался:
— Ну, э-э-э, я не уверен… Я был так занят своими чертежами, — он взглянул на противоположную сторону коридора. — Селандина, ты не видала молодого человека?

На стене напротив Гейвлока висел портрет юной стройной вейлы, которая, сидя перед зеркалом в золоченой раме, расчесывала длинные серебристые локоны изящным гребешком из слоновой кости. Ее вежливо-безразличное лицо поражало надменностью и безумной красотой. Селандина окинула Гейвлока взглядом и лениво произнесла:
— Ты про моего внука? Да, он проходил тут недавно, — и она, не сводя глаз со своего отражения, начала подводить губы помадой золотистого оттенка.

Когда стало ясно, что Селандина не собирается продолжать, Гермиона раздраженно поинтересовалась:
— И куда он пошел?

— В башню, — коротко ответила девушка, не отрывая взгляда от зеркала. — Он был вне себя от ярости. Что-то бормотал себе под нос… Не слишком приятное зрелище, в отличие от некоторых, здесь присутствующих… — с этими словами она отбросила назад непослушную прядь роскошных волос.
— Не обращай на нее внимания, — шепнул Гермионе Гейвлок. — Она, конечно, симпатичная, но самомнения у нее — ого-го, хватило бы на половину нашей семьи!.. Башня в Восточном крыле, если тебе это интересно…
— Спасибо, — с искренней признательностью прошептала Гермиона, едва не задохнувшись от волнения, и понеслась по коридору со скоростью маленького урагана.
— Подожди! — воскликнул Гейвлок, но она уже скрылась за углом. — Черт! — выругался он. — Я не успел ее предупредить насчет проклятий и заклятий, которые наш дорогой потомок наложил на входную дверь…
— Как мило… — с ноткой раздражения пропела Селандина. — Слушай, лучше займись своими небесными светилами… — и незадачливый астроном, что-то ворча себе под нос, вернулся к пергаментам и звездным картам.

Он так погрузился в расчеты, что не увидел темный сгусток тени, крадущийся во мраке вдоль стен. Пламя свечей вздрогнуло, словно в смертельном испуге, а странная тень двигалась все дальше и дальше — не оставляя следов, не издавая ни звука…

* * *
Ливень обрушился на городок как раз в тот момент, когда Люциус закончил разносить бедного трактирщика за то, что тот не обеспечивает в своем заведении должной безопасности. В кульминационный момент нотации, как по заказу, обвинения и угрозы словно подчеркнула молния, а грянувший за ней гром стал еще одной, не менее гневной тирадой.

Когда хлынул дождь, Люциус решил переждать непогоду в таверне и отправился в бар выпить чего-нибудь (трактирщик едва не упал в обморок от ужаса). К мужчинам присоединились Нарцисса и миссис Паркинсон, которые тут же принялись сравнивать только что купленные украшения.

Нарцисса ослепительно улыбнулась и продемонстрировала мужу запястье, украшенное драгоценными камнями.

— Что скажешь, Люциус? — спросила она. — Не правда ли, прелестный браслет? И удивительно мне подходит?
— Не стоит трясти побрякушками на глазах у всякого сброда, — Малфой едва удостоил жену взгляда. — Таким образом ты лишь привлечешь к нам излишнее внимание, — и он окинул полупустой зал подозрительным взглядом, в очередной раз прикладываясь к стакану с "Кровавой Мэри".
— Но, дорогой, ведь именно для этого и созданы украшения, — просияла Нарцисса. — И потом, только очень эксцентричный вор с ярко выраженными суицидальными наклонностями решится украсть их у меня, когда ты рядом, — она прильнула к плечу мужа.

Люциус не обратил внимания ни на слова жены, ни на ее нежный жест:
— Я имел в виду не это внимание, — произнес он, — и не эти побрякушки… — он перевел взгляд на Нарциссу. — Где твое ожерелье? — ее рука машинально взлетела к шее, и привычное ощущение серебряной нити ожерелья и странного резного кулона под пальцами успокоило женщину.

— На месте, — мрачно ответила Нарцисса. — Там, где и всегда.
— Хорошо, — Люциус сделал еще один глоток, не сводя глаз с жены. — И, по-моему, браслет тебе очень к лицу…

Нарцисса улыбнулась, но улыбка растаяла, едва коснувшись губ, сменившись гримасой боли. Она успела пробормотать что-то насчет раскалывающейся головы, а затем судорожно обхватила ее руками, вскрикнула и рухнула на пол.

— О, черт! — обеспокоенно воскликнул Люциус, глядя на бесчувственное тело жены, корчащееся в судорогах, словно ей снился жуткий кошмар. — У нее опять началось!..

Ошеломленные Паркинсоны посмотрели на него с недоумением.

— Началось что? — испуганно спросил мистер Паркинсон.
— Видение, — буркнул Люциус, словно говоря о самых естественных вещах. — Ладно, Нарцисса, говори.

Распростертое на полу тело Нарциссы Малфой не шелохнулось. Ее лицо с плотно закрытыми глазами ровным счетом ничего не выражало, волосы растрепались, и только губы быстро шевелились, шепча:
— Смерть ожидает нашего сына за дверью — медленная, молчаливая и мучительная. Смерть, посланная великой и ужасной силой, жаждущей только боли и мести. Наш сын ослеплен смущением и гневом, он беспомощен в своем неведении и глух к предостерегающим крикам тех, кто жаждет спасти его…

Люциус взглянул на столпившихся вокруг посетителей бара, потрясенно наблюдавших за происходящим:
— Кто-нибудь записывает ее слова? — все отрицательно замотали головами. — Ясно, так я и думал, — и он снова повернулся к жене.

— Смерть роскошна, — продолжала она. — И вот — он в гробу, недвижимый и бледный, в земле, орошенной слезами… Мой сын, мой бедный Драко!..
— Ну всё, хватит, — сказал Люциус, слегка встряхивая Нарциссу, и добавил, не оборачиваясь: — Воды, пожалуйста.

Кто-то тут же подал бокал, и Люциус влил в приоткрытый рот жены немного воды. Нарцисса распахнула глаза, горевшие замешательством и страхом.

— О, Люциус, — выдохнула она, — надеюсь, мне не придется снова пережить это…
— Я думаю!.. — пробормотал Малфой-старший, поднимаясь и отряхивая руки. — Что ж, по крайней мере, теперь ясно одно…
— Что же? — тупо спросил мистер Паркинсон, который никак не мог оправиться от шока.
— Очевидно, что я ошибался, — мрачно произнес Люциус, и глаза его полыхнули стальным блеском. Он помог жене встать и продолжил: — Никто не собирается убивать меня. Цель убийц — Драко!

Нарцисса глубоко вздохнула, и на миг показалось, что она снова потеряет сознание, но голос мужа вернул ее к жизни:
— Боюсь, нам понадобится твое ожерелье — и очень скоро…

* * *
Драко стоял перед дверью, ведущей в башню, подбрасывая и ловя скомканный обрывок пергамента. Он поймал его в последний раз и крепко сжал в кулаке, услышав дробный топот маленьких ножек.

Это была Гермиона. Она несколько мгновений стояла молча за его спиной, пытаясь успокоить дыхание, и тут Драко повернулся к ней лицом. Гермиона в испуге попятилась: было очевидно, что юноша в ярости и с трудом держит себя в руках. Ей прежде не приходилось видеть в его взгляде столько ненависти, горечи и тьмы.

— Привет, Грейнджер! — тихим, но полным злобы голосом произнес он. — Я смотрю, тебе было чем заняться в последнее время…
— Ч-что? Ты о чем? — с тревогой спросила она, не сводя глаз с пергамента, который сжимал в руке Драко.
— Вот об этом! — объяснил он. — Послушай-ка, тебе будет интересно… — и он с горечью начал читать: «Меня незаконно удерживают в Поместье Малфоев… Волшебник по имени Баркель произвел запрещенное проклятье и превратил меня в домового эльфа. Я была продана с аукциона — в форме, унижающей человеческое достоинство! — Малфоям, которые теперь удерживают меня в заточении… Я прошу вашего содействия в устранении последствий этого печального инцидента. Это — дело чрезвычайной срочности, так как я хочу восстановить свой привычный облик как можно быстрее… С нетерпением ожидаю вашего ответа… С уважением, Гермиона Грейнджер», — он с ненавистью посмотрел на Гермиону, которая словно лишилась дара речи. Она совершенно забыла о письме, и теперь, увидев его в руках Драко, едва не получила разрыв сердца. Две слезиники проложили соленые дорожки по ее щекам. Горло пересохло, и слова застревали в нем.
— Ты знаешь, сколько неприятностей из-за этого письма было бы у родителей? — тихо спросил Драко. Гнев из его голоса исчез, уступив место смертельной горечи. — Знаешь, сколько у отца и без тебя проблем с Министерством? А мама?.. Знаешь, сколько горя ей могло бы принести это письмо? — говоря это, он шаг за шагом приближался к Гермионе. — На какой-то миг я решил, что тебе действительно можно доверять, Гермиона Грейнджер… — продолжал он тем же глухим голосом — Как же я ошибался!..

Гермионе казалось, что ее сердце вот-вот разобьется.

«Почему он говорит таким голосом? Почему он просто не накричит на меня? — с мукой подумала она. — И почему, почему я чувствую себя так ужасно?..» Она попыталась заглянуть ему в глаза:
— Драко, я…

— Что ты? — откликнулся он, швырнув клочок пергамента к ее ногам. — Извиняешься?! Ты даже представить себе не можешь, какие страдания доставила мне этим письмом. Простого извинения недостаточно, чтобы вернуть мое доверие…
— Но я никогда…

Драко поднял лицо к потолку и издал гневный то ли вопль, то ли рык. К обоюдному ужасу, висевший рядом гобелен неожиданно вспыхнул синим пламенем. Несколько мгновений Драко и Гермиона молча наблюдали, золотое шитье исчезает в огне.

— Это случается, — пробормотал Драко, глядя на пылающий гобелен, — когда я очень разозлюсь, — он глянул на Гермиону, и на этот раз в его глазах была стальная и спокойная угрюмость, напоминающая небо над предштормовым океаном. — У меня есть кое-что для тебя, — юноша вытащил из кармана серебристо-зеленый — цветов Слизерина — шарф. Он болтался у него в руке, как петля на виселице. — Ты уволена, — он швырнул шарф Гермионе, и та, будто загипнотизированная, поймала его — мягкий и теплый, пропахший меланхолией и сиренью.

Девушка в отчаянии посмотрела на Драко, в глазах которого, как ей показалось, под осколками гнева залегла бесцветная смертная тоска. Одним движением он распахнул дверь, и спустя мгновение та уже закрылась за его спиной, и на лестнице, ведущей в башню, раздались удаляющиеся шаги.

А за дверью оставшаяся в одиночестве Гермиона тихонько всхлипывала, уткнувшись в шарф лицом. Она плакала, потому что была свободна…