16 апреля 1813 года

Проснувшись внезапно, словно от толчка, Драко понял, что совершенно не представляет, какое сейчас время суток: всё ещё ночь или уже утро. Как будто почувствовав его растерянность, часы на каминной полке пробили пять раз. Поднявшись из кресла, он склонился над кроватью, приподнял хрупкую ладонь и прижался к ней щекой.

— Прошло уже три дня, дорогая. Просыпайся. Живи. Иначе, кто же будет иронизировать над тем, что ты снова научила меня любить. Помнишь, я говорил, что тебе это никогда не удастся со мной провернуть? Я был неправ и признаю это.

Удерживая руку жены в своей, он поцеловал её в холодный, белый лоб.

«Целитель сказал, если Гермиона не очнётся на третий день, то может не проснуться никогда. Прошло ровно три дня, а она всё ещё не пришла в себя… Значит, и я буду нести бессменную вахту дальше. Я никогда не оставлю её. Никогда».

Он опустил взгляд на её живот.

«Вскоре я должен стать отцом. Буду ли я лучше, чем мой собственный? Позволит ли мне Гермиона по-настоящему стать отцом этого ребёнка? Если она выживет (на слове «если» Драко невольно вздрогнул), вернётся ли ко мне, даст ли ещё один шанс доказать мою любовь?»

Гермиона не единожды утверждала, что больше всего хочет, чтобы у неё появилась собственная семья. Он хотел тоже самого. И вот теперь здесь, на этой кровати, лежала вся его семья: беспомощные жена и ребёнок.

Положив руку ей на живот, Драко наклонился и прошептал:

— Я люблю вас обоих, — не дождавшись отклика, вздохнул и вернулся в кресло.

Раздался тихий стук. Драко не произнёс ни слова, но дверь спальни всё же отворилась.

— Милорд, — сказал Пайл, — мачеха и сводная сестра вашей жены просят позволения увидеть её.

Драко посмотрел на мужчину так, будто тот сошёл с ума, и даже недоверчиво спросил:

— Ты спятил?

Пайл улыбнулся.

— Абсолютно вменяем. Я так и знал, что вы не захотите пускать их сюда. Поэтому сказал, чтобы они уходили восвояси.

Пайл направился к выходу из комнаты, когда Драко окликнул его, и тот, обернувшись, спросил:

— Да, милорд?

— Почему ты сам, лично, не сопровождал мою жену и собственную дочь в тот день по реке? Пожалуйста, пойми, я не собираюсь обвинять тебя. Просто хочу знать. Мне надо это знать, — спросил Драко, устало потирая виски кончиками пальцев, и испытующе вскинул взгляд, дожидаясь ответа.

— Стыдно признаться, но я получил (предположительно от вас) некую информацию, которая выглядела вполне достоверной. Нас постарались скомпрометировать, тут не может быть двух мнений. Кто-то узнал, что в тот день её сиятельство должна была отправиться в путешествие по реке со мной. Этот кто-то убрал меня с дороги, подсунув ложную информацию, а затем заклинанием поднял на реке волны, раскачивая лодку. И он явно не из вашего дома, потому что здесь никто об этом не было известно.

— Кто же тогда знал?

— Проблема как раз в этом, сэр, — признался Пайл, нахмурившись. — Только я и моя дочь. Я пытаюсь найти виновного. И добьюсь этого. Обещаю.

Взмахом руки Драко дал понять, что отпускает его.

— Прекрасно, Пайл. А сейчас позволь мне отдохнуть. Нам всем нужно лучше защищать её, не так ли?

Коротко поклонившись, Пайл направился к выходу из комнаты, но на пороге остановился.

— Сэр?

Драко встал и подошёл к кровати Гермионы.

— Да?

— Вам не кажется странным, что за время, пока ваша жена отсутствовала, не было ни одного покушения на её жизнь? А стоило только ей вернуться, и произошла ещё одна попытка, — спросил Пайл.

Драко вновь вскинул на него взгляд.

— Это любопытно.

— Да, — согласился Пайл. — Лорд Поттер сказал то же самое, когда я изложил ему свою теорию. Видите ли, он признался, что наложил на поместье кузена вашей жены чары Фиделиуса, когда она решила жить там, чтобы никто не обнаружил, где находится леди Малфой, пока он сам не решит рассказать об этом. Единственными, кто знал, были вы, мистер Рон Уизли, я, моя дочь и, конечно, сам лорд Поттер. Он заявил, что не говорил об этом никому, даже собственной жене.

— И что ты хочешь этим сказать? — холодно спросил Драко, подаваясь ближе к мужчине.

— Стоило ей покинуть безопасный дом кузена, как её настигает ещё один «несчастный случай». Вот всё, что я хотел сказать. Просто рассуждаю вслух, — с искренним выражением лица произнёс Пайл.

— Ну, так иди порассуждай в другом месте, — возмущенно приказал Драко. — А я хочу побыть наедине с женой.

— Да, сэр, — почтительно произнёс Пайл и тихо вышел из комнаты.

В коридоре его ждала Эбби.

— Как думаешь, говорил господин кому-нибудь, где Гермиона жила всё это время? — спросила она.

— Нет, он ни с кем не откровенничал на эту тему и о том, что она приплывёт в этот день, тоже никому не сказал. Можем смело вычёркивать его из списка подозреваемых, — ответил отец.

— Если ты и я никому ничего не говорили, Драко тоже, значит это может быть только один человек, — сделал вывод Эбби, — тот, кому Гермиона сама простодушно рассказала тайну.

— Да, именно так я и думаю, — согласился отец, поле чего они оба ушли.

***

На следующий день, Гермиона, наконец, открыла глаза. Не надолго, всего на несколько мгновений, но тем не менее, она открыла их!

Когда Драко уже почти отчаялся, повернула голову в его сторону и несколько раз медленно и слабо приподняла веки. Рухнув на колени возле постели, он положил руку ей на плечо.

— Гермиона?

Она не ответила. Лишь взглянула на него и снова закрыла глаза.

— Жестокая судьба, не играй со мной! — воскликнул Драко в отчаянии.

Поднявшись на ноги, он схватил кресло, бывшее его опорой последние четыре ужасных дня, и швырнул его в камин, разбив вдребезги. Выбежал из комнаты и решил не возвращаться к Гермионе до тех пор, пока она не вернётся к нему.

Сидя на лестнице, Драко снова вспоминал тот день, во время войны, когда она назвала его трусом.

«Назвала бы она меня так сейчас? Что же… Я ведь и на самом деле трус… Не могу заставить себя даже вернуться в эту комнату и ждать, когда она вновь откроет глаза… Откроет ли она их ещё раз когда-нибудь?.. Да, Гермиона была права, я — трус. Она назвала меня трусом».

Она назвала его трусом в тот вечер на балу и ещё раз, когда покидала этот дом. Но был ли Драко на самом деле трусом? Был ли он настолько скверным человеком, каким она его считала?

Драко хотел быть хорошим человеком. Гермиона, сама того не подозревая, делала его таким. Пробуждала в нём желание быть добрым, щедрым и отдавать всего себя. Отринуть собственный эгоизм. Жить для кого-то кроме себя самого. Если она не простит его, придётся вновь стать прежним собой, а Драко совсем не был уверен, что теперь у него это получится.

***

Гермиона перекатила голову по подушке. Её мучила жажда. Она приоткрыла глаза, однако никого в комнате не заметила. Она вообще не была уверена, где находилась, однако точно знала, что не дома.

«Где отец? Друзья?..»

Потом она вспомнила… Почему лежит здесь, и почему отца и друзей нет рядом…

От этих воспоминаний на глаза навернулись горячие слёзы. Попытка приподнять голову окончилась провалом: та сразу же наполнилась неимоверной, каменной тяжестью, а проснувшаяся где-то за глазными яблоками боль обожгла нервы несколькими короткими вспышками.

От внезапно накатившей усталости её снова потянуло в сон, веки отяжелели, но прежде чем они сомкнулись, Гермиона почувствовала, как что-то коснулось её щеки. Чуть повернув голову, она увидела встревоженное лицо мужа, успела заметить, как он отводит руку, а затем глаза её, словно сами собой, закрылись. Всех этих воспоминаний и ощущений было слишком много для первого раза, и она притворилась спящей, чтобы не разговаривать с ним, хотя ей столько надо было рассказать!

«Теперь он наверняка знает о моём положении. Ненавидит ли меня за то, что я так долго скрывала от него эту тайну? Или всё ещё любит? Хочет ли вернуть?.. Но почему меня всё это волнует? Я же сама не хотела возвращаться сюда, так ведь? — Гермиона почувствовала, как из уголка глаза выскользнула непрошенная слеза. — Если он заметит её, то поймёт, что я уже не сплю».

Драко протянул руку и прикоснулся указательным пальцем к её лицу, чтобы поймать слезу, наклонился и прошептал:

— Всё в порядке, любовь моя. Уже всё хорошо. Спи. В нашем распоряжении теперь вся оставшаяся жизнь, мы ещё успеем поговорить.

Ей не хватило времени обдумать его слова, потому что она чувствовала невероятную усталость и действительно моментально уснула.

***

Драко проводил всё своё время в комнате для гостей рядом с женой. Спал либо на полу, на расстеленном возле её кровати тюфяке, либо в кресле. Принимал пищу тоже здесь. Дни медленно перетекали друг в друга, и Драко казалось, что, если она в ближайшее время не придёт в себя полностью и не поговорит с ним, он сойдёт с ума от беспокойства.

Прошла очередная ночь, и вновь наступило утро.

Драко Малфой смотрел в окно, но вместо голубого неба и зеленой травы видел только собственное отражение.

Посреди ночи Гермиона проснулась, но не сказала ни слова и даже не взглянула на него. Он понятия не имел: вспомнила ли жена хотя бы что-нибудь. Если она всё-таки вспомнила… Драко не имел ни малейшего представления о том, простит ли она его когда-нибудь.

Ещё до того, как произошла трагедия на реке, она сказала, что никогда не простит его вероломства. Он не знал, имела ли Гермиона в виду его недавнее предательство или то, что она по-прежнему считала: именно он раскрыл её личность своей тётке и Тёмному Лорду во время войны.

Но лишь однажды Драко предал её по-настоящему. Лишь однажды…

Он клялся и божился в том, что не был предателем, однако она считала по-другому. Он пытался разуверить её несколько лет назад, однако Гермиона не поверила тогда и, по всей видимости, до сих пор верна своему суждению о нём. Это причиняло почти такую же сильную боль, как и её слова о том, что она не любит его.

Он повернулся, чтобы взглянуть на неё.

Та мелкая ложь сейчас не играла существенной роли, она и нужна-то была только для того, чтобы заставить её выйти за него замуж.

Драко хотел жениться на ней не ради того, чтобы вернуть состояние семьи. И не ради денег. Он женился на Гермионе, потому что любил её, остальное не имело значения.

Всё уже не имело значения. Даже если Гермиона всё ещё не верит ему, даже если каждый день их совместной жизни будет называть его предателем и трусом, лишь одно не подлежит сомнению: он любит её.

Драко стоял у окна и, услышав тихий шорох, быстро обернулся. Гермиона смотрела на него. Он наблюдал за ней, почти моля:

«Пусть первой отведёт взгляд…»

Драко продолжал смотреть на неё до тех пор, пока она наконец не закрыла глаза.

«А ведь она называла трусом меня… Ещё одни сутки прочь, а она всё ещё притворяется, что спит, хотя я чувствовал моменты, когда она приходила в себя».

Это происходило уже несколько дней подряд.

Лорд Малфой знал, что жена его уже не спит. Она пришла в себя несколько дней назад. Знал, что она слышит его. И был уверен: даже если Гермиона не желает его присутствия рядом, ей придётся смириться.

Приходивший с визитом целитель сообщил, что жизнь её вне опасности. Горничная теперь помогала ей принимать ванну, меняла постельное бельё и одежду. Как-то Гермиону даже решили навестить друзья, но она в это время дремала, и её не стали беспокоить.

«Она не спит, так что пришёл мой час. Пожалуй, я вёл себя несколько бесцеремонно, усевшись прямо на кровать, но мы всё же муж и жена, так что ей придётся стерпеть и это».

Малфой погладил её руку, и Гермиона наконец взглянула на него.

— Я помню тот день в лесу, во время войны, — начал он.

Драко больше не смотрел на неё. Но, даже не сводя глаз со стены напротив, он чувствовал: Гермиона наблюдает за ним. Взгляд её, казалось, прожигал насквозь, касаясь измученной души.

— Ты пребывала в одиночестве, потому что Поттер и Уизли отправились разыскивать один из крестражей. Я не надеялся найти тебя, но так уж случилось. Ты была поражена этой встречей не меньше моего, — внимательно взглянув на неё, спросил он: — Помнишь?

Наконец, после нескольких дней безмолвной, мучительной агонии, дней, когда Драко желал только одного: чтобы жена открыла глаза и заговорила с ним, она ответила. Голосом таким тихим, что он походил скорей на шёпот:

— Я не хочу вспоминать о вас.

Опёршись левой рукой о подушку, на которой покоилась её голова, лорд Малфой наклонился к самому лицу Гермионы и так же тихо шепнул в ответ:

— А я не хочу вспоминать о том, что ты меня так долго ненавидишь… Однако, думаю, пришло время нам вместе кое-что воскресить в памяти. К тому же в данный момент ты не вольна решать: остаться здесь или покинуть это место, так что придётся выслушать меня.

— Я не желаю выслушивать ваши банальные притязания, лорд Малфой, — пробормотала Гермиона.

Лицо Драко находилось в опасной, волнующей близости, когда он попросил:

— Зови меня «муж».

— Лорд Малфой, — воспротивилась она.

Он приподнял лежащую поверх покрывала руку и поднёс ко рту, но прежде чем запечатлеть поцелуй, ещё раз настойчиво повторил:

— Муж, — и ласково коснулся губами её пальцев.

— Лорд Малфой, — не послушалась упрямица.

Драко улыбнулся, в который раз проигнорировав её слова.

— А я буду называть тебя женой. Моей женой. Ведь это звучит так проникновенно и интимно. Теперь ты — моя жена, Гермиона, и сколь сильно бы ты не желала иного, я — твой муж. Я не принуждал тебя к замужеству, ты это знаешь… жена.

Чуть отвернув голову, она попросила:

— Пожалуйста, оставьте меня.

— Гермиона, позволь сначала признаться в том, что давно уже рвалось с языка, а затем… Если пожелаешь, чтобы я оставил тебя в покое, я так и поступлю.

Драко устал бороться с ней.

Отвернув лицо к открытому окну, Гермиона по-прежнему не реагировала на его слова. Солнце встревоженными бликами металось по омрачённому думами челу. Драко присел рядом, коснувшись её бедра, и снова завладел изящной ладонью.

— В тот день, во время войны, когда я нашёл тебя в лесу совершенно одну… Эта встреча потрясла меня. Ты безмятежно собирала хворост. И даже не подозревала о том, что опасность близка. Совсем рядом рыскала шайка егерей, их сопровождала группа Пожирателей Смерти. Я был в числе последних, и меня послали на разведку… Я поверить не мог, что так легко нашёл тебя. Наблюдал за тобой около часа. И, не заметив рядом ни Поттера, ни Уизли, понял, что ты была там совершенно одна. Я не смог обнаружить ваш лагерь и решил, что он спрятан заклинанием. Лишь ты оставалась на виду… Ты собрала хворост для костра, а потом пошла к небольшому ручью за водой…

Гермиона наконец отвела взгляд от окна и перебила его:

— Как раз в это время вы появились передо мной, и вся моя жизнь изменилась навсегда. Однако, это не то, что нам следовало бы обсудить, лорд Малфой. Неужели вы думаете, что мне доставляет удовольствие бередить старые раны, когда так много свежих и кровоточащих, с которыми мы так и не смогли разобраться? Пожалуйста, оставьте меня. Я слишком устала, и не хочу тревожить эту тему, — она отвернулась и прикрыла глаза.

— Тогда расскажи мне свои новости, — непреклонно потребовал Драко, дождался пока она повернётся и посмотрит на него, и продолжил: — Раз мы не можем вернуться дорогами памяти в прошлое и обсудить мои грехи военных лет, а о новых прегрешениях, которых, как ты напомнила, у меня немало, говорить не хочешь, хотя бы поведай те новости, ради которых прибыла сюда.

Она выглядела так, словно сейчас заплачет, и Драко почувствовал лёгкое раскаяние, за то что причиняет ей боль. Положил на выпуклый живот руку, посмотрел на неё и снова вскинул взгляд на Гермиону.

— Ну же?

— Вы уже и так догадались. Вы же не настолько глупы.

Он чуть не рассмеялся, но продолжил спрашивать:

— Я скоро стану отцом, верно?

— У меня будет ребёнок, — проронила она.

— У нас будет ребенок, — поправил Драко. — У нас. Мы же муж и жена. Помни об этом, Гермиона, — он встал, держа руку на животе. — Помни. Кроме того, ты должна понимать, что эта новость всё меняет. Ты никогда не отнимешь у меня моего ребёнка, — прозвучало не как угроза, но скорей как клятва или торжественный обет.

Гермиона понимала, что он искренен в своих чувствах, и не хотела спорить с ним в такой момент, но она всегда была непокорной, поэтому твёрдо заявила:

— Не стану вас разубеждать, но мой ребёнок останется со мной, где бы я ни оказалась, лорд Малфой.

— Тогда я рад, что ты дома, жена, — заверил он, снова сел на кровать и спросил: — Какие ещё темы нам позволено затронуть, дорогая жёнушка? Погода? Последние веяния моды? Свежие сплетни? — он взглянул на жену и сказал: — А знаешь… Думаю, я не против обсудить те раны, которые, как ты сказала, всё ещё свежи и
кровоточат. Открытые раны, как правило, гноятся, не так ли?

Гермиона никак не реагировала на его слова, но Драко продолжал разговаривать с ней, пусть и не обращаясь напрямую. Вспоминал, как они первый раз за время войны неожиданно столкнулись в лесу и как встречались потом, всегда втайне ото всех. Но стоило Драко коснуться того момента, когда её вместе с друзьями схватили егеря Фенрира Сивого, она прервала наконец молчание, тихо пробормотав:

— Довольно… Прошу вас… Всё это я знаю не понаслышке. Те события принесли мне лишь боль и мучительное разочарование. Я помню… Нас схватили, доставили в усадьбу, отец и тётка требовали от вас опознать пленников, и в тот момент всё, что вы смогли сказать: «Я не уверен, что это они».

Волнуясь, Драко вскочил и бросился к ней, схватив за плечи.

— Мерлин мой, Гермиона! Никогда, ни на секунду не мелькнула у меня мысль предать! Ты же помнишь: мой отец уже видел тебя раньше! И в конце концов вспомнил! Я столько раз пытался убедить тебя в своей невиновности, но устал повторять снова и снова!

— Отпустите, вы делаете мне больно, — голос её дрогнул, а на глазах показались слёзы.

Драко пришлось напомнить себе, что всего неделю назад она стояла на пороге смерти и до сих пор ещё была нездорова. Он отпустил Гермиону, а когда она без сил упала на постель, склонился и, уткнувшись лицом в ямку над ключицей, прошептал:

— Почему ты мне не веришь?

— Ох, Драко! Я стараюсь! Мерлин свидетель, я так стараюсь… Ты знаешь, что я больше не считаю тебя предателем и давно призналась в этом. Но я не хочу снова обсуждать столь болезненную тему. Пожалуйста… Я так устала… — она едва могла говорить, задыхаясь от душащих слёз, что стекали по щекам.

Ему не следовало волновать Гермиону, надо было позволить ей отдохнуть, но она снова была рядом и разговаривала с ним. Так что Драко просто не мог оставить её и уйти. Только не сейчас.

«Она сказала, что верит мне. И больше не считает, что я предал её во время войны… Но, если это правда, почему же она столь отчаянно противится моей воле?» — думал Драко.

— Если ты веришь мне, почему тогда поступаешь так, словно всё ещё ненавидишь?

— Потому что ты всё время лгал, а ведь, когда мы сочетались браком, обещал, что больше ни единого раза не обманешь меня.

— Я не лгал тебе, жена! — возмутился он.

Гермиона попыталась сесть, но Драко удержал её, подтолкнув обратно на постель.

— Не пытайся двигаться. Ты всё ещё очень слаба.

— Я не хочу вспоминать о прошлом. Зачем? Это ничего не изменит, — она снова попыталась сесть, хотя и понимала, что сопротивление бесполезно.

Он тяжело вздохнул, по-прежнему удерживая её плечи прижатыми к подушке, и заверил:

— С нашей первой встречи я слишком часто обижал тебя, но сегодня постараюсь ничем не расстраивать. Обещаю. Я не требую объяснений. Тем не менее твёрдо настаиваю на том, что ни разу не обманул тебя с тех самых пор, как мы поженились. Я люблю тебя, Гермиона. На самом деле люблю. Ещё со времён войны. Как убедить тебя в этом? Как заставить понять, что и ты отвечаешь мне взаимностью?

Она заплакала, и, возненавидев себя за то, что снова огорчил её, Драко торопливо добавил:

— Ну, не хочешь вспоминать, как мы влюбились друг в друга, и ладно! Не вспоминай!

— Я не любила тебя тогда!

— Ты, может быть, не любишь меня сейчас, но в то время точно была ко мне неравнодушна, — заявил Малфой, и в голосе проскользнули знакомые нотки самодовольства. — Я же не глупец какой-то.

Гермиона снова отвернулась к стене, заявив:

— Спорное утверждение.

Он мягко рассмеялся.

— Я так рад, что ты чувствуешь себя лучше и уже в состоянии снова жалить меня язвительными замечаниями, любовь моя… жена моя…

Она невольно откликнулась на этот призыв и повернулась к нему. Драко встал и пошёл к дверям, собираясь покинуть комнату, но на пороге обернулся.

— Отдохни пока. У нас ещё будет достаточно времени, чтобы поговорить обо всём. А завтра, возможно, у тебя получится подняться с постели.

Он вышел, но уже в коридоре разобрал тихие слова:

— Я не любила тебя в военные годы. Нет…

Драко устало прислонился к двери и опустил голову. Он не знал, сколько ещё сможет вытерпеть. Потому что если Гермиона на самом деле говорит правду, если она не любила и не любит его, значит свет не видывал более наивного глупца. Он уже собрался уходить, когда услышал долгожданное признание:

— Тогда ты мне только начал нравится, может быть, я даже увлеклась тобой, но полюбила, по-настоящему полюбила той ночью, когда ты украл мою книгу. Жаль, что всё между нами оказалось ложью. Я была такой глупой и доверчивой в то время…

Драко кинулся обратно в комнату, чем удивил её, и горячо заверил:

— Нет, ты не глупая!

«Откуда она узнала, что я — тот самый разбойник?» — пытался понять он.

— Не стоит меня утешать. Я была глупа, потому что влюбилась в притворщика, ведь под маской скрывался ненастоящий ты, — возразила Гермиона.

— Гермиона, что тебе известно? Скажи мне! — убеждал Драко.

Но было слишком поздно. Отвернувшись, она устало смежила веки, и позволила сну овладеть ею.

«Что ж, прекрасно. Подожду объяснений до завтра»