День седьмой. Воскресенье.

По воскресеньям Гермиона (вот уже три года как не просто Грейнджер, а Грейнджер-Малфой) всегда просыпалась в хорошем настроении. Во-первых, можно было подольше поваляться в постели, тискаясь с сонным Малфоем в свое удовольствие, во-вторых, такие тисканья чаще всего заканчивались неторопливым, нежным утренним сексом, а в-третьих… В-третьих, Гермиона всегда любила воскресенья — этот день ассоциировался у нее с тишиной пустой хогвартсовской библиотеки и праздничными походами в Хогсмит, с ленивым ничегонеделаньем и визитами к многочисленным друзьям, с долгими прогулками по усыпанным желтыми листьями парковым дорожкам Малфой-мэнора и вечерним сидением перед камином с кружками глинтвейна в руках — в общем, воскресенье ассоциировалось у нее с огромным количеством милых и приятных грейнджеровскому сердцу вещей.

Но в это воскресенье все пошло как-то не так. Начать с того, что, проснувшись, Гермиона почувствовала себя плохо — на нее накатила волна такой неудержимой тошноты, что она вскочила как ошпаренная с кровати, и босиком побежала в ванную, зажав ладошкой рот. Ее вывернуло наизнанку над белоснежной раковиной с позолоченными кранами, а когда она отдышалась и почистила зубы два раза — магловской зубной пастой и чудодейственным зельем «Сверкающие зубки» производства компании «Снейп, Грейнджер и Сº» — вывернуло еще раз. «Ну, и что все это значит, дорогая?» — хмуро поинтересовалась Гермиона у собственного бледного отражения в зеркале. Зеркало, на удивление, ничего не ответило — хотя где вы видели молчаливое магическое зеркало? — и отражение в нем дрожало и расплывалось.

Если бы в это раннее воскресное утро в ванной Гермионы очутился профессор Снейп… Впрочем, почему если бы? Он немедленно там и очутился — материализовался за левым расплывчатым плечом гермиониного отражения, совершено как живой — не тот угрюмый сальноволосый тип, каким помнит его несколько поколений хоргватсовских студентов, а нынешний — помолодевший, с сияющим взглядом и чисто вымытыми волосами, собранными в аккуратный хвост, перевязанный черной бархатной лентой.

— Кальмары за ужином? — коротко, без лишних предисловий спросил профессор. Гермиона осторожно покачала головой. Отражение в зеркале сделало то же самое. Желудок (гермионин, естественно, не отражения же) совершил какой-то сложный акробатический трюк и попытался выпрыгнуть через горло. Не сумев ему помешать, Гермиона вновь склонилась над раковиной, а когда выпрямилась, перед глазами было черно, и плавали разноцветные точки. Зазеркальный Снейп никуда не исчез — терпеливо пережидал, пока его верная компаньонка справится с очередным приступом тошноты.

— Вы — моя галлюцинация, профессор? — пробормотала девушка, уперевшись ладонями в холодные края мраморной раковины.

— Я — Ваш ангел-хранитель, — совершенно серьезным тоном проговорил Снейп и озабоченно поглядел на Гермиону.

— Н-да — вид неважный: лицо бледное, под глазами круги, руки дрожат. Может быть, надышались паров белладонны в лаборатории? Я ведь предупреждал, что это лишнее — у нас работает десять штатных зельеваров, незачем самой лично контролировать процесс…

— Я не была вчера в лаборатории, — слабо простонали Гермиона и отражение в унисон.

— Хм! — отозвался Снейп. — Действительно, в лаборатории Вы работали в пятницу с утра, любое отравление проявилось бы самое позднее к вечеру... Ну, если не кальмары и не белладонна, у меня есть еще несколько вариантов. Гостили у Поттеров и перебрали огневиски? Нанюхались перед сном магловской жидкости для снятия лака? Приснилась Долорес Амбридж в розовом пеньюаре? Проявилась внезапная аллергия на фамилию Малфой?

— Мерлин! — Гермиона схватилась за голову обеими руками и краем глаза успела заметить, что отражение, кажется, сделало это секундой раньше.

— Аллергия на Мерлина? Тогда Ваши дела на самом деле плохи — боюсь, с противоядием возникнут затруднения… — с озадаченным видом забормотал Снейп.

— Северус, прекратите! — рявкнула девушка, и новый спазм скрутил ее желудок. Когда, превратившаяся из просто бледной в бледно-зеленую, Гермиона вновь взглянула в зеркало, профессор смотрел на нее сурово и непреклонно.

— Что Вы хотите мне сказать? — вяло вопросила она.

— Я? — очень натурально изумился профессор. — Может быть, это Вы мне что-нибудь скажете?

— Нет! — на этот раз Гермиона была очень осторожна и не стала слишком интенсивно мотать головой. — Этого просто не может быть, понимаете, это абсолютно исключено, это же кошмар какой-то…

— Это только в первом триместре кошмар именно такой, — немного смущенно улыбнулся Снейп — счастливый отец двоих мальчишек-метаморфов, пяти и двух лет от роду, — а потом начинаются другие кошмары. Но большей частью они не смертельны, Гермиона, уверяю Вас. Поэтому будьте умничкой — просто признайте случившееся как факт. Ну, давайте, скажите это вслух, ну же!

— Да, — сказала Гермиона Грейнджер-Малфой своему собственному отражению и воображаемому Снейпу в зеркале, — да, я беременна. И теперь моя жизнь кончена. — Произнеся эти слова, она мягко повалилась в обморок на мраморный пол ванной — белоснежный и теплый от согревающих чар. Профессор Снейп покачал головой, пробормотал себе под нос: «Ох, уж эти беременные!» и неторопливо растаял «с той стороны зеркального стекла» (1)...

Одному Мерлину известно, сколько прошло минут, прежде чем Гермиона со стоном поднялась с пола, дрожащими руками потерла ушибленное плечо, яростно цыкнула на причитавшее какую-то невнятицу магическое зеркало, в котором, конечно же, не отражался никакой профессор, а отражалась только ванная комната — такая просторная, что в ней можно было играть если не в квиддич, то в магловский баскетбол, это точно — и, пошатываясь, вернулась в спальню.

В спальне к ней кинулся встрепанный со сна Малфой с обеспокоенным лицом, и Гермионе внезапно резко расхотелось его видеть. И слышать. А уж терпеть его прикосновения и подавно. И вообще такое раздражение к Драко Малфою Гермиона Грейнджер испытывала только в Хогвартсе, курсе на пятом, когда желание превратить его в хорька возникало практически ежедневно. — «Поздравляю, Герм», — мрачно сказала сама себе Гермиона, — «ты сошла с ума».

— Герми, что случилось? — Драко перехватил ее на пол пути к кровати. — Тебе плохо? Что с тобой?

— Что ж это спальня у нас такая огромная! — пробормотала Гермиона, выворачиваясь из крепких (и крайне раздражающих ее в это воскресное утро) мужниных объятий. — Пока из ванной до постели дойдешь, заблудиться можно!

— Нормальная спальня, — растерялся Малфой, машинально окидывая взглядом их спальню размером с небольшой спортивный зал (о, этот малфоевский размах!) и от неожиданности опуская руки.

— Слава Мерлину! — вздохнула Гермиона, и, не обращая больше внимания на мужа, добрела до кровати и свернулась клубочком, натянув на себя одеяло и крепко зажмурившись. Но муж у нее был упрямый — ведь Малфои, как известно, никогда не сдаются с первого раза, да и со второго, в общем-то, тоже — и такие незначительные трудности как натянутое по самый кончик гермиониного носа одеяло, ни в коем случае не могли остановить Драко Малфоя в его неукротимом желании прикоснуться к Гермионе (вот уже три года как не просто Грейнджер, а Грейнджер-Малфой). Пожелав самому себе терпения (по опыту он знал, что если Герми не в духе, то действовать надо очень медленно и осторожно), Драко аккуратно устроился рядом с женой и принялся ласково поглаживать ее по плечам и спине.

— Что такое, маленькая? Что такое? — шептал Малфой, и в его голосе слышались растерянность, нежность и явственная надежда, и за эту самую надежду Гермиона внезапно возненавидела своего горячо любимого супруга, и ей немедленно захотелось если не придушить его подушкой в белоснежной атласной наволочке, то хотя бы превратить Драко в хорька. А потом, пожалуй, все-таки придушить — с хорьком-то справиться куда легче!

Собственные мысли показались девушке настолько дикими и безумными, что она едва не завопила в голос. Истерика подкрадывалась к Гермионе на мягких кошачьих лапах профессора МакГонаголл, но ухмыляясь совершенно по-снейповски.

— Герми? — настойчиво повторил Малфой и потянул уже за край одеяла, явно не удовлетворяясь гермиониным молчанием.

— Со мной все в порядке, — раздался хриплый шепот из-под одеяла. — Просто я на секунду потеряла сознание в ванной, и мне почудилось, что со мной разговаривал Снейп. Пустяки, Драко, не о чем волноваться.

— Ничего себе пустяки! — руки, гладившие Гермиону по спине, ощутимо напряглись, и девушка поняла, что лежание с закрытыми глазами не поможет — Драко уже обо всем догадался. А если и нет, то догадается через минуту или попросту влезет к ней в голову, как бы она от него ни закрывалась — в легилеменции и окклюменции Малфой всегда был сильнее Грейнджер (конечно, она компенсировала это превосходством в трансфигурации, но, ради Мерлина, каким образом это сейчас могло ей помочь?).

— Дать тебе отвар мяты? — не унимался заботливый супруг, одним только звуком своего голоса вызывая у Гермионы приступы неконтролируемого бешенства. — Или вызвать колдомедика? А, может, лучше Снейпа? Герм, да посмотри же ты на меня!

Видимо, Малфой понял, что Грейнджер сейчас немного невменяема, и действовать ему придется самому, потому что, прекратив задавать бесполезные вопросы, Драко одним сильным и бережным движением перевернул Гермиону на спину. «Только не смотреть на него, только не смотреть!» — приказала она самой себе и сделала попытку натянуть одеяло до самой макушки.

— Тебе так плохо, что ты не можешь на меня смотреть? — встревожено спросил Драко, прочитавший все-таки мысли своей жены. — Мерлин, да у тебя сотрясение мозга! Я сейчас же пошлю сову в Мунго!

При упоминании о Мунго желудок Гермионы скрутило спазмом, и он (желудок, а не спазм, разумеется) сделал попытку вновь подняться к ее горлу. Гермиона немедленно открыла глаза и резким движением села на постели. Глубоко-глубоко подышала носом. Часто-часто подышала ртом. Прислушалась к себе. Посмотрела на взирающего с недоумением на все ее манипуляции взволнованного Малфоя, готового (она знала это твердо) собственноручно отнести жену в этот чертов Мунго, ни разу не пожаловавшись на неудобства, и тяжело вздохнула:

— Не надо сову. И колдомедиков не надо. Нет у меня никакого сотрясения мозга.

— А что есть? — внезапно севшим голосом спросил Драко и побледнел Гермионе под стать.

— Ребенок, — через силу выдавила Гермиона. — Или, может быть, целых двое. Ты ведь всегда хотел близнецов. Ты рад?

— А ты? — спросил Малфой напряженно. — Ты рада?

Конечно, Гермиона могла бы сказать, что она рада просто до безумия — так рада, что именно от радости и потеряла сознание, и вообще она очень давно хотела ребенка, а теперь ее мечта сбылась, но в том-то все и дело, что ничего подобного она сказать не могла, и поэтому просто сидела напротив побледневшего Драко и прикусывала себе губы до крови. До сегодняшнего утра Гермиона очень любила Малфоя-младшего. И хотела, чтобы он был счастлив. Сама она после того, как Драко преодолел свой поствоенный синдром и перестал испытывать чувство вины за преступление, которого не совершал, ощущала себя до неприличия счастливой, что бы ни происходило в ее жизни.

Она была совершенно счастлива, когда Драко вновь стал смотреть ей в глаза, и разговаривать с ней, и подолгу сидеть в кофейной гостиной, держа свою возлюбленную за руку... Она испытывала настоящее счастье всякий раз, как Малфой это делал — брал ее за руку, держал ее ладони в своих, нежно прикасался к пальчикам — Гермиона подозревала, что он просто неравнодушен к этой части ее тела (и была при этом недалека от истины!)… Она таяла от счастья, когда Драко смеялся, откидывая назад голову с длинными блестящими волосами и сверкая белозубой улыбкой, открыто и искренне как ребенок. Прошло немало времени после войны, пока он начал так смеяться, поверив, наконец, что теперь ни ему, ни его близким ничего больше по-настоящему не угрожает, пока ему не перестали сниться ночами кошмары, и бесконечные пьянки с «Мерлиновыми Детьми» окончательно остались в прошлом (Раз в неделю, Герми — всего лишь один раз в неделю, это не считается алкоголизмом ни в магическом, ни в магловском мире, да?)...

Она просто парила в облаках, когда однажды Малфой опустился перед ней на одно колено и произнес торжественным тоном старинную малфоевскую формулу предложения руки и сердца: «Гермиона Джин Грейнджер, согласна ли ты стать моей супругой перед лицом магии, людей и закона?» Гермиона сдерживала счастливые слезы в тот миг, когда он надевал ей на палец фамильный платиновый перстень, изрезанный древними рунами и усыпанный изумрудами величиной с рябиновые ягоды. И она плакала от счастья, не таясь, в тот день, когда Дамблдор официально объявил их мужем и женой на самой невероятной, самой красивой и самой необычной из всех свадеб, которые проходили когда-нибудь в волшебном мире — свадьбе Гарри Поттера и Джинни Уизли, Драко Малфоя и Гермионы Грейнджер, Рона Уизли и Луны Лавгуд (идея устроить тройную свадьбу в один день принадлежала Луне, и весь магический мир был искренне ей за эту идею благодарен, хотя при воспоминании о мальчишнике, предшествующем церемонии тройного бракосочетания, у хозяина «Кабаньей головы» до сих пор временами случался нервный тик).

Другими словами, Гермиона Грейнджер-Малфой была счастлива в браке, и ей искренне хотелось верить, что и муж ее, Драко Малфой-младший, может сказать о своем браке то же самое, что и она. Но на самом деле это было не совсем так. Гермионе в их семейной жизни хватало всего — любви, общения, секса, внимания, уважения, заботы, даже скандалов (разве можно представить себе жизнь семейной пары без скандалов, особенно если это пара Малфой-Грейнджер?). Драко же не хватало одного — детей. Он был просто одержим идеей стать отцом, и это был тот вопрос, мнения по которому у супругов диаметрально расходились. Если бы рождение ребенка зависело от одного Драко, он обзавелся бы потомством немедленно после свадьбы. И поэтому он сидел сейчас напротив своей жены с таким выражением лица (ожидание, сомнение, мольба?!), что Гермионе немедленно захотелось его ударить. «О, Мерлин! Неужели беременность настолько меняет характер?» — мысленно простонала гриффиндорка, не находя в себе сил произнести вслух хоть что-нибудь вразумительное.

— Понятно, — нарушил, наконец, молчание Драко, не дождавшись никакого ответа от своей жены.

— Что тебе понятно? — хотела спросить Гермиона мягко, но получилось нервно и как-то… взвинчено, что ли.

— Мне понятно, что ты не рада, — констатировал Малфой вполне очевидный факт, хотя раньше подобная страсть водилась разве что за Роном и Гарри, но никак не за Драко.

— Мы сто раз говорили с тобой об этом! — вспыхнула Гермиона. — Я сто раз просила тебя подождать!

— Я ждал! — воскликнул Малфой и отодвинулся. — Я очень терпеливо ждал, Герми! Ждал, пока ты защитишь диссертацию, пока вы с Северусом закончите работу над Универсальным Излечивающим Зельем и еще над полусотней других зелий! Ждал, пока ты напишешь все свои статьи, и эссе, и трактаты, и что ты там еще пишешь, Герми?

— Учебники, — хмуро подсказала Гермиона.

— Вот-вот, учебники! — подхватил Драко, поднялся с постели и прошелся по спальне, утопая босыми ногами в мягком ворсе ковра. На нем были шелковые пижамные штаны черного цвета и пижамная куртка с вышитым на спине драконом — подарок Гарри, привезенный из Китая с международного чемпионата по квиддичу. Штаны были длинными ровно настолько, чтобы скрывать худые малфоевские щиколотки, но оставлять открытыми изящные узкие ступни, и Гермиона смотрела на эти аристократические ступни, чтобы не смотреть Малфою в глаза.

— Я ждал, когда у Гарри родился Джеймс, а у Рона — Рози, хотя мы ведь все хотели, вспомни, чтобы наши дети пошли в Хогвартс в один год! Я ждал, пока все наши друзья станут родителями — ты только подумай, Герми! — у Билла и Флер есть дочка, у Снейпа с Тонкс двое мальчишек, у Фреда и Анджелины сын, и даже у Невилла и Ханны есть ребенок! Алисия и Джордж ожидают близнецов, и, между прочим, Гарри мне вчера сказал, что они ждут второго, уже второго, Герми, представляешь! И не надо мне говорить о Чарли, потому что он до сих пор не женат, и это только его выбор! Но у всех остальных наших друзей уже есть дети или вот-вот появятся, а я все ждал, и ждал, и ждал!

Драко вдруг оборвал сам себя, одним прыжком подлетел к Гермионе и схватил ее за руки.

— Ну, неужели ты совсем-совсем не рада, ни капельки? — Малфой, у которого в глазах столько отчаяния и нежности и чего-то еще, чему сразу и не подберешь названия — это не совсем Малфой, и Гермиона даже зажмурилась, чтобы не видеть Драко таким.

— Я не знаю, — выдавила она растерянно, не открывая глаз. — Я не знаю…

— Не знаешь чего? — очень мягко спросил Драко, придвигаясь к ней ближе и не отпуская ее рук. — Не знаешь, рада ты или нет? Это бывает, Герми, это пройдет…

— Я не знаю, как это могло получиться! — выпалила Гермиона, распахивая глаза и глядя на Малфоя с настоящей злостью. — Как это могло получиться, если я регулярно пила Зелье Секса-Без-Последствий, над усовершенствованием формулы которого я сама же и работала! Оно дает стопроцентную гарантию! И как, скажи на милость, Драко Малфой, это могло случиться со мной именно сейчас, когда мне нужно работать над новым проектом!

Малфой несколько секунд ошеломленно молчал и пытался свыкнуться с мыслью, что его горячо любимая жена не только не рада своей так долго ожидаемой (им самим) беременности, но еще и откровенно на него злится!

— То есть ты хочешь сказать, — медленно и спокойно, контролируя не только свой голос, но и каждый мускул на лице (только предательская жилка на виске все билась и билась, как Драко не старался с ней что-нибудь сделать), произнес Малфой, — что ты не рада?

— Нет! — заорала Грейнджер-Малфой с неожиданной для самой себя яростью. — Я не рада! Я не хочу…

Внезапным поцелуем Драко закрыл Гермионе рот как раз в тот момент, когда она собиралась произнести страшное: «Я не хочу этого ребенка».

— Тш-ш, — сказал Драко и нежно погладил свою любимую глупенькую жену (да-да, глупенькую, несмотря на ученую степень и международное признание в качестве одного из лучших Зельеваров Европы) по щеке. — Тш-ш, Гермиона, не произноси вслух того, о чем потом пожалеешь. И думать об этом тоже не смей, хорошо? Это просто гормональная нестабильность, у беременных это бывает. Ничего страшного ведь не случилось, дорогая, беременность — это не конец света.

Гермионе захотелось укусить своего все-знающего-о-беременных-женщинах мужа, но она сдержалась неимоверным усилием воли.

— Драко, — зашипела она и стала вырываться из объятий Малфоя. — Я еще раз повторяю — я не представляю, как это могло произойти! Если в моей формуле ошибка… Но в ней не может быть ошибки, потому что зелье прошло клинические испытания, и, в конце концов, я пью его уже три года!

— Значит, твой организм просто привык к нему, любимая, — терпеливо, словно несмышленому ребенку, объяснил Малфой. — Такое бывает…

— У нас не бывает! — отрезала Гермиона и вдруг перестала вырываться и подняла на Драко глаза, полные страха и отчаяния. — Драко, что теперь будет, а? Мне так страшно…

Малфой мысленно пожелал себе терпения, предварительно закрыв разум от Гермионы, и звонко чмокнул ее в нос:

— Все будет просто отлично, любимая. Ты со всем справишься, ведь ты же Грейнджер, а разве есть что-то такое, с чем Грейнджер когда-нибудь не могла справиться? Я буду всегда с тобой рядом…

— Не будешь, — капризно надула губки Гермиона и ужаснулась самой себе — это она сейчас говорит таким тоном? И складывает губки таким манерным бантиком?

— Ты все время занимаешься своими драконами, а если не драконами, то алмазами, а если не алмазами, то артефактами, а если не артефактами, то недвижимостью, а если…

— Герми! Но ты ведь тоже все время чем-нибудь занимаешься, и я нисколько не возражаю, хотя, в принципе, жена Малфоя могла бы и не работать…

— Что? — грозно сдвинула брови жена Малфоя.

— Так много, — продолжил Драко и еще раз поцеловал Гермиону в нос. — Гермиона, я понимаю, что ты, может быть, не совсем готова к этому и…

— Не совсем — это мягко сказано! — фыркнула Гермиона, с облегчением ощущая, что беспричинная ярость покидает ее. — Я планировала ребенка года через два-три, Драко, и мы с тобой сто раз говорили об этом!

— Года через два-три мы все также продолжали бы с тобой об этом говорить, Герми, говорить и только. Ты никогда не была бы готова к этому, всегда нашла бы тысячу причин — новый проект, новая книга, новое зелье…

— Но беременность — это ужасно! Перепады настроения, гормональная перестройка организма, я стану раздражительной, плаксивой, капризной, буду есть то соленые огурцы, то редиску с медом, и я стану толстой, Драко! Мерлин мой, я стану толстой, и ты меня разлюбишь!

Малфой прикусил губу, чтобы не расхохотаться, и с самым серьезным видом продолжил успокаивать свою жену:

— Герми, любимая, если я выжил после отцовского проклятия и тетушкиных Круциатусов, я смогу как-нибудь пережить и перепады твоего настроения.

— А если я не похудею после родов? Беременным женщинам, Драко, далеко не всегда удается сбросить вес и прийти в норму…

— О, да! — покладисто согласился Драко. — Не всегда, не всем и не везде, безусловно. Если только эти самые беременные женщины не обладают магическими способностями. Ты же ведьма, любимая — стоит ли огорчаться из-за такой легко исправляемой Заклинанием Коррекции ерунды, как лишние килограммы или растяжки на коже?

— Растяжки! — ухватилась за новую мысль Гермиона. — Как я могла о них забыть! С ними ты точно меня разлюбишь.

«Ты Малфой, — напомнил Драко сам себе. — Ты Малфой, а Малфои всегда отличались повышенной терпеливостью. А если и нет, значит, ты станешь первым Малфоем, который этой самой терпеливостью будет отличаться».

— Герми, — с улыбкой произнес он вслух. — Разве Гарри перестал любить Джинни? Или Рон — Луну? О профессоре Снейпе я вообще молчу, по-моему, если бы он мог, то носил бы Тонкс исключительно на руках. Но Снейп — это клинический случай, ты же понимаешь. Впервые стать отцом на четвертом десятке — испытание, непростое даже для закаленной нервной системы двойного шпиона. И, любимая, вот что я хочу тебе сказать…

В малфоевском голосе появились неприкрытые стальные нотки, а взгляд словно заледенел, и под этим взглядом Гермиона как-то присмирела и затихла.

— Вот что я хочу тебе сказать, любимая, — продолжал Драко, не отводя взгляда от Гермионы, — я очень рад за Снейпа, но уподобляться профессору не намерен. Отцом я собираюсь стать сейчас, а не в сорок лет!

— Снейпу было тридцать девять, когда у них с Тонкс родился Тедди, — слабо пискнула Гермиона, понимая, впрочем, что вряд ли подобная мелочь может служить достаточным аргументом для Малфоя, олицетворяющего сейчас всю фамильную холодность и непреклонность.

— В тридцать девять, дорогая, я хотел бы уже отправлять ребенка в Хогвартс. Младшего ребенка, я имею в виду, Гермиона, младшего.

— О! — примирительно сказала Гермиона. — Ну… я ведь, в общем-то, тоже… А моя работа? — вскинулась вдруг она, прибегая к последней, спасительной отговорке.

— Никто не посягает на твою работу, — пожал плечами Драко и немного расслабился. — Просто сделаешь небольшой перерыв в том, что касается практической части — Снейп не будет возражать, вот увидишь. Ну, а теорией можно заниматься и будучи беременной — сиди себе, сочиняй свои многомильные эссе на радость поклонникам твоего зельеварного таланта.

Гермиона задумалась, прислушиваясь к своим ощущениям. Глухая ярость на Драко и весь окружающий мир улетучилась, раздражение прошло и даже тошнота, похоже, отступила. Может быть, Драко прав, и беременность — действительно не конец света?

— Драко, — тихо-тихо, отведя от мужа глаза и словно боясь вспугнуть то новое чувство, которое рождалось в ней сейчас, сказала Гермиона. — Драко, а ты уверен, что я буду хорошей матерью?

Малфой молчал, лишь рассеянно поглаживал ее по плечу. Может быть, Гермиона говорит слишком тихо?

— Я говорю, что я все-таки не уверена, Драко, — произнесла она, поднимая голову, чтобы встретиться с ним взглядом, и осеклась. Лицо у Малфоя было странное — на губах застыла улыбка, а в глазах притаилась тоска. Он смотрел не на жену, а куда-то прямо перед собой, в пространство, и что он там видел, оставалось загадкой. Но, судя по тому, как кривились его тонкие губы, и не утихала бьющаяся жилка на виске, вряд ли это «что-то» радовало малфоевский глаз и успокаивало малфоевскую душу.

— Драко! — почти закричала Гермиона и рванулась в его руках, чтобы… Чтобы — что? Поцеловать? Оттолкнуть? Прижать к себе? Заставить повернуть голову? Да что угодно, лишь бы он не сидел с таким лицом, глядя больными глазами в пространство.

— Не надо, Герми, — тихо попросил Малфой, и Гермиона испуганно замерла. — Ты права — глупая это была идея — дать тебе выпить Зелье Ложной Беременности. Это ничему не поможет. Если ты не хочешь детей, ну каким зельем это можно исправить? Просто у меня не осталось никаких аргументов, никаких слов, и я подумал — если ты решишь, что ты уже беременна, ты не станешь сопротивляться, и… В общем, прости меня, если можешь. А если нет…

Драко разжал объятия, и девушке моментально стало холодно. Он встал с кровати и медленно пошел к огромному, во всю стену, окну, выходящему на террасу. Гермиона смотрела, как он открывает окно и выходит. «Босиком, а там пол каменный», — машинально подумала она, и вдруг поняла, что именно сказал ей Драко. На мгновение задохнувшись от возмущения, Гермиона неимоверным усилием воли заставила себя не бросить в спину Малфою какое-нибудь изощренное проклятие, а потом спрятала горевшее лицо в ладонях и посидела так несколько минут, о чем-то размышляя. После чего встала, накинула на плечи халат и решительным шагом направилась к террасе. Правда, по пути она вынуждена была остановиться, так как в одном из кресел, расставленных по спальне в живописном дизайнерском беспорядке, обнаружился профессор Снейп в магловских джинсах и белоснежном пуловере с закатанными по локоть рукавами.

— Что Вы намерены делать, позвольте полюбопытствовать? — спокойно поинтересовался профессор Зельеварения, компаньон и просто близкий друг Гермионы Грейнджер (которая вот уже три года была не просто Грейнджер, а Грейнджер-Малфой).

— Сбросить Драко с балкона и последовать за ним, — невозмутимо ответила Гермиона.

— Весьма разумно, — поцокал языком Снейп. — Пожалуй, наилучшее решение в Вашей ситуации.

— Рада, что Вы поддерживаете меня, Северус! — просияла ослепительной улыбкой Гермиона. Рон говорил, что когда она так улыбается, ему хочется стать улиткой, которая никогда-никогда не выползает из своего домика.

— Это Вы снабдили Драко зельем, Северус? — грозно вопросила Гермиона, наступая на профессора и уперев руки в бока.

— Как Вы могли так поступить со мной?

— Как в Вашу голову вообще могла прийти такая мысль?

— И какого Мордреда, наконец, Вы осмелились вмешиваться в чужую личную жизнь?!

— Спокойно, Гермиона! — выбросил вперед раскрытые ладони Снейп, словно надеясь отгородиться ими от рассерженной девушки.

— Во-первых, зелье абсолютно безопасно, и Вам это прекрасно известно. Во-вторых, действие его весьма кратковременно и не имеет никаких побочных эффектов — и об этом Вам тоже прекрасно известно. А в-третьих, Грейнджер! — рявкнул Снейп, поднимаясь с кресла. — Я — Ваша галлюцинация, так что не перекладывайте на меня решение своих собственных проблем!

С этими словами профессор растаял в воздухе, заставив Гермиону пробормотать растерянно: «А говорил, что ангел-хранитель…», прежде чем вновь продолжить путь к выходу на террасу.

Драко курил, облокотившись о каменные перила. Пепел он не стряхивал, а уничтожал прямо в воздухе невербальным заклинанием. «Пижон», — подумала Гермиона с теплотой и встала рядом с мужем. С террасы открывался великолепный вид на роскошный малфоевский парк, и некоторое время чета Малфоев молча стояла рядом, как много раз до этого, наслаждаясь пейзажем и прохладой весеннего утра.

— Имей в виду, Грейнджер, — произнес вдруг Драко твердым голосом. — О разводе и речи быть не может. Я тебя люблю и никогда не оставлю, даже если ты и не собираешься рожать детей.

— Разве не в обычаях чистокровных разводиться с женой, если она не может или не хочет иметь детей? — невинным тоном поинтересовалась Гермиона, зябко кутаясь в халат, и почувствовала вдруг мгновенно окутавшее ее тепло — Драко наложил на нее Согревающие Чары, даже не оборачиваясь, и от этого ей стало почему-то невероятно весело, хотя подразумевалось, что она должна быть очень, очень сердитой — ведь он обманул ее, так?

— Я наплевал на все обычаи чистокровных еще в ноябре 96-го, когда выбрал тебя, так что даже не надейся. Или… — голос Малфоя не дрогнул, дрогнула только сигарета в руке. — Или ты не хочешь детей именно от меня? Тогда, конечно, другое дело, тогда я дам тебе развод в любую минуту, когда ты потребуешь…

— Хватит нести чушь! — мягко сказала Гермиона и, улучив момент, вынула недокуренную сигарету из пальцев Драко. — Почему, когда дело доходит до действительно важных событий в нашей жизни, ты сразу начинаешь говорить ерунду и делать глупости?

— Ты не сердишься из-за зелья? — неверящим голосом спросил Малфой.

— Сержусь, конечно, — вздохнула Гермиона и уничтожила окурок невербальным. — Наверное, мне следовало бы сбросить тебя с балкона, как я пообещала только что Снейпу, но, видишь ли, я не хочу оставлять без отца наших будущих малышей, и, милый, не кури больше при мне, беременным это вредно.

— Пообещала только что Снейпу? — нахмурился Драко и вдруг заморгал часто-часто, становясь похожим на Рона.

— Гермиона, ты плохо меня поняла? — выдавил он через силу. — Я дал тебе Зелье Ложной Беременности, вчера за ужином… ты не беременна по-настоящему!

— Угу, — покладисто кивнула миссис Малфой. — Я все поняла. Ты налил мне зелье в яблочный сок — он лучше всего маскирует кисловатый привкус. Но, милый, уже пять лет я — правая рука самого великого и ужасного Снейпа. Неужели ты думаешь, профессор держит меня только из-за моих прошлых боевых заслуг и дружбы с Гарри Поттером? Я узнала запах, не выпив и глоточка, и…

— Ты пила сок! Я сам видел! — воскликнул Драко.

— И нейтрализовала действие зелья, прежде чем поднести бокал к губам, — как ни в чем не бывало, закончила свою речь Гермиона и, привстав на цыпочки, поцеловала своего растерянного мужа в кончик холодного малфоевского носа.

— Ты наложишь на меня Риктусемпру? — как-то обреченно поинтересовался Драко. — Или заставишь самому принять зелье?

— Следовало бы! — рассмеялась Гермиона. — Но, знаешь, я сама тебя спровоцировала — слишком долго не могла решиться. Почему-то я думала, что еще рано, что с детьми нужно подождать, что мы с тобой еще не готовы к такому ответственному шагу, и, в общем, теперь, когда это, наконец, случилось, мне кажется, что так и должно было быть!

Драко Малфой внимательно посмотрел на свою сияющую жену и не смог отказать себе в удовольствии — взял-таки ее ладошки обеими руками и поднес их к своим губам. А потом выпрямился и снова внимательно на нее посмотрел:

— Гермиона, что ты имеешь в виду, когда говоришь «это, наконец, случилось»?

— Я имею в виду, Драко, что мы с тобой будем родителями, — улыбаясь, выдохнула Гермиона. — Я бросила пить свое зелье пару месяцев назад — и вот он, результат! Прости, что не сказала тебе сразу — но я хотела сделать тебе сюрприз, ты ведь рад, милый? И наши мальчики — потому что, любимый, я с первой минуты знаю, что их двое, и это мальчики — отправятся в Хогвартс если не со старшим, то с младшим ребенком Гарри и Джинни, как мы и мечтали. И вместе с детьми Джорджа и Алисии — все, как ты и хотел!

— А что это было? — тихо спросил Драко. — Я имею в виду, двадцать минут назад — твоя тошнота и плохое настроение и…

— Ну, должна же я была убедить тебя в том, что выпила твое зелье, и оно действует именно так, как ему и положено, — легкомысленно пожала плечами невозможная Грейнджер, и Драко почувствовал, что ему впервые становится страшно при мысли о том, что вот уже три года она не просто Грейнджер, а и Малфой тоже.

— Правда, тошнота была настоящей, — помрачнела Гермиона. — Надо заняться разработкой усовершенствованного Антитоксикозного Зелья — старое, судя по всему, малоэффективно. Но если увеличить концентрацию экстракта мелиссы и огуречной травы… — забормотала она, с сосредоточенным видом оглядываясь по сторонам в поисках пера и пергамента.

— Стоп, Грейнджер, — прошептал Малфой, когда жена посмотрела на него знаменитым грейнджеровским взглядом «Я работаю, и пусть весь мир подождет!»

— Стоп! — повторил Малфой и нервно сглотнул. — Ты только что сообщила мне, что беременна, и что точно знаешь, что у нас будут близнецы — кстати, давно ты это знаешь?

— Пять недель, — мягко усмехнулась Гермиона, на глазах изумленного Драко превращаясь из знаменитого Зельевара в будущую маму. — С первой минуты беременности. Я же все-таки ведьма, Драко, пусть и маглорожденная.

Пропустив последнюю реплику мимо ушей, Драко Малфой собирался возмутиться — он имел на это полное право, ведь его собственная жена скрывала от него такое важное известие целых пять недель — немыслимо огромный срок, правда? Но вместо этого он еще крепче сжал ее маленькие ручки и сказал, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, как и полагается настоящему Малфою — лорду, герою войны и отцу семейства (потому что одна Грейнджер — это семья, а Грейнджер и двое малфоевских детей у нее в животе — это уже целое семейство):

— Герми, ты сказала, что все так, как я и хотел. Я действительно очень хотел ребенка, просто до безумия, и сейчас я… Да мне просто хочется летать от радости! Но ты не сказала мне самого главного — что чувствуешь ты, Гермиона?

С минуту Гермиона Грейнджер-Малфой молча смотрела на своего мужа, Драко Малфоя, и думала о том, что было бы очень-очень неплохо, если бы их сыновья были похожи на него — ведь у нее самый красивый муж на свете — а потом произнесла всего три слова, от которых лорду и отцу семейства захотелось немедленно подпрыгнуть и заорать на весь Малфой-мэнор, потому что эти три слова были:

— Я счастлива, любимый.

— По воскресеньям Вы всегда счастливы, Гермиона, сколько я Вас помню, — отозвался из-за спины Малфоя профессор Снейп, устраиваясь удобнее на перилах и легкомысленно, словно мальчишка, болтая в воздухе ногами. Но Гермиона только отмахнулась от назойливого то ли ангела-хранителя, то ли галлюцинации — на большее у нее не оставалось времени, потому что именно в этот самый момент Драко поцеловал ее, а потом подхватил на руки и понес в спальню.

— Беременным секс особенно приятен во втором триместре! — услышала Гермиона с балкона и, не глядя, послала невербальное Силенцио в сторону террасы, предварительно закрыв свое сознание от Драко.

… Много позже, в Брюсселе, на Международном Конгрессе Зельеваров, знаменитой Гермионе Грейнджер-Малфой — автору уникального Зелья-Беременности-Без-Токсикоза — зададут вопрос: «Скажите, почему Вы занялись именно этой разработкой?», и ни минуты не колеблясь, она ответит: «Потому что, прежде всего я женщина, но спасибо Мерлину, что я еще и Зельевар», — и нежным движением опустит руку на свой округлый животик, в котором как раз напомнит о себе их с Драко третий ребенок — конечно же, девочка, как они и мечтали…

(1) — название песни и одноименного альбома честно боготворимого автором БГ — Бориса Борисовича Гребенщикова.