Небольшое затерянное в лесах графство лишь однажды привлекло к себе высочайшее внимание – когда Чарлз Свон, будущий граф Дуаер, неожиданно женился на племяннице короля.
По обычаю, достигнув совершеннолетия, молодые дворяне появлялись при дворе, чтобы принести клятву верности своему сюзерену. Именно в свой первый и единственный приезд Чарлз Свон повстречал принцессу Рене – прекрасный цветок вольтурингской короны. Эта была любовь с первого взгляда. Несмотря на юный возраст (Рене на тот момент едва исполнилось шестнадцать), а может, и благодаря ему молодые люди решились на довольно смелый поступок. Или глупый. Это с какой стороны посмотреть. Тайно сочетавшись браком после недельного знакомства, они поставили Аро Вольтурингского перед фактом.
Имевший другие виды на единственную племянницу, король обрушил на молодоженов всю мощь монаршего гнева. Брак немедленно признали недействительным, священника, совершившего обряд, казнили. Чарлза бросили в темницу, а его убитую горем любимую отослали в дальний монастырь. Позже оказалось, что брак был осуществлён в полной мере: принцесса носила под сердцем дитя. Совершившая тяжкий грех Рене всё ещё была дорога Аро. Возможно, именно этот факт не дал опуститься мечу на голову её возлюбленного. Молодых людей тихо поженили и отдали на попечение отца Чарлза, графа Дуаера.
Но не в характере Аро было прощать подобное своеволие. В назидание другим он лишил графство половины земель, а оставшуюся часть обложил непосильными податями. В дополнение каждый год Дуаер должен был отсылать ко двору по две дюжины обозов с провиантом и товарами, произведёнными в графстве. Условия были тяжёлыми, но выполнимыми.
Наказание для Чарлза и Рене оказалось гораздо суровее. Их первенец – будь то мальчик или девочка – всецело принадлежал короне. Он не мог считаться наследником Дуаера, не в праве был носить это имя и распоряжаться своей судьбой. О его рождении следовало немедленно сообщить во дворец и ждать следующих распоряжений. Горе молодых родителей было безграничным, но им ничего не оставалось, как смириться с монаршей волей.
Девочка родилась в срок. Во дворец немедленно был отправлен гонец. Но провидению было угодно, чтобы в это же время случилось событие, которое надолго отвлекло внимание короля от опального графства. Карлайл Справедливый, правитель Форксии - богатого герцогства, находившегося через пролив от Вольтурингии, - объявил Аро войну. Конфликт между двумя государствами за право главенствовать над водами, разделявшими их территории, тянулся давно. Это была пиратская война: корабли обоих флотов регулярно грабились, команды брались в плен, а то и вовсе исчезали неизвестно куда. Подобные дерзкие вылазки и с той, и с другой стороны становились всё чаще. Наконец, после особо кровавого нападения на караван вольтурингских судов, идущих с юга, Аро приказал топить все встречные форксийские корабли. В ответ Карлайл Справедливый со своим войском высадился на берег Вольтурингии.
Потянулись долгие, наполненные лишениями годы. Об обещанном короне первенце Чарлза и Рене Дуаер попросту забыли.
Расположенное на севере маленькое графство достойно переносило тяготы войны, выплачивая долг короне и отправляя своих сыновей сражаться под знамёна Вольтурингии. Старый граф Дуаер пал в первом же сражении. Эту весть родные получили лишь спустя год. За это время Рене родила ещё одного ребёнка. Молодой граф Дуаер, верный клятве Аро, ушёл на войну, оставив жену и малюток-дочерей в родовом замке.
Судьба оказалась более милостива к Чарлзу, чем к его отцу. Он мужественно сражался на землях Вольтурингии, а после, когда войска потеснили захватчиков и переправились через пролив, - в Форксии. Аро по достоинству оценил бесстрашие и ратную смелость молодого графа. Старые обиды были забыты. Но тяжелое ранение не позволило Чарлзу продолжить военную службу. Через одиннадцать лет после начала своего похода граф Дуаер вернулся домой.
Казалось, бедам двух любящих сердец пришёл конец. Рене снова забеременела и через девять месяцев произвела на свет здорового мальчика. Однако годы лишений и страха за судьбу родных для графини не прошли даром. Так и не оправившись от тяжёлых родов, она тихо скончалась на руках у мужа.
Чарлз был безутешен в своем горе. Судьба троих детей, одному из которых не исполнилось и недели, в тот момент его мало заботила. Как и судьба сотен душ, проживавших в графстве. Люди любили свою молодую хозяйку и тяжело переживали её утрату. Но жизнь брала своё, и ежедневные заботы постепенно вытесняли скорбь из их сердец. Необходимо было собирать урожай, делать запасы на зиму; готовить обозы с ежегодной данью. Замок, двор, решение тяжб между селянами – этими и ещё многими другими проблемами раньше занималась покойная графиня. Теперь же ее не было, и люди находились в растерянности.
Помощь пришла, откуда её не ждали. Заботу о графстве взяла на себя та, которая даже не принадлежала Дуаерам – тринадцатилетняя Изабелла, старшая дочь Рене и Чарлза.
То есть я.

~*~

Незадолго до возвращения отца мама поведала мне историю моего рождения. Она с теплотой вспоминала о детских годах, проведённых при дворе короля Аро. Правда, не верила, что он окончательно простил её: более десяти лет разлуки с моим отцом были тому подтверждением.
- Ты должна быть готова покинуть дом, Изабелла. В любую минуту. И без сожалений.
Мама была ласкова со мной, внимательна и заботлива, так же как и с Джейн. Но иногда она будто отстранялась, держала меня на расстоянии. Порой я ловила на себе её взгляд, полный горечи и разочарования. Мне непонятна была мамина отстранённость, моё маленькое сердечко разрывалось от горя. Я силилась понять, в чём провинилась перед ней. И, не находя причину, старалась вести себя так, чтобы мама мной гордилась. Гораздо позже я поняла, что она как могла подготавливала себя к моему отъезду, старалась не привязываться. Каждый божий день, с самого моего рождения, мама прощалась со мной.
Этим отношением она подавала пример и другим обитателям замка. Я не была изгоем, но и не чувствовала к себе уважения как к хозяйской дочери. С Джейн всё было по-другому. Маленькой, я сильно ревновала младшую сестру и к маме, и к нашим людям, которые при виде Джейн всегда приветливо улыбались и кланялись ей. Меня порой не удостаивали и взглядом. Я перестала обижаться на сестру, когда поняла, что она единственный человек, который по-настоящему любит меня. Джейн всегда вставала на мою сторону, всегда требовала ко мне уважительного отношения. Хотя сейчас я понимаю, что не она, а мама должна была пресечь предвзятость ко мне со стороны наших подданных. Но тогда мне ничего не оставалось, как приспособиться к этой жизни и научиться получать от неё удовольствие.
Я росла любознательным ребёнком и вскоре поняла, что обладаю богатством, которого никогда не будет ни у Джейн, ни у ребятишек, живущих в замке или в соседних деревнях. Этим богатством была свобода.

Замок Дуаер, со всех сторон окружённый густым лесом, стоял на высоком холме.
Горы и лес – вот два главных богатства нашего графства. На горных пастбищах паслись многочисленные стада овец. В лесу произрастал знаменитый дуаерский кедр. Обозы с королевской данью были заполнены качественной древесиной, тюками с шерстью тончайшей выделки, искусными изделиями наших кузнецов и ремесленников. Дуаер был маленьким, но богатым графством. Возможно, по этой причине король Аро смирился с выбором своей любимицы.
В лесу я могла находиться целый день. Он кормил и поил меня, укрывал от дождя и ветра. Обучал, а я с удовольствием впитывала подаренные им знания. Каждая тропинка была исхожена, каждая полянка изучена. Лес никогда не предавал меня и всегда был моим другом. А ещё он подарил мне встречу с Джейкобом.
Его называли ведуном. Потому что он и вправду много ведал. Джейкоб жил в глубине леса, в хижине, сложенной из камней в корнях векового кедра. Он довольно редко выходил к людям - в основном, чтобы пополнить запасы или продать свои снадобья. Джейкоб знал всё о травах и растениях, произрастающих в лесу, и умело использовал их целебные свойства. Он мог излечить любую хворь, за это его любили и уважали. А у ребятишек его косматая грива и великанский рост вызывали благоговейный трепет.
Я видела его в замке, но, гуляя по лесу, ни разу не встречала. А он, как оказалось, присматривал за мной. Это выяснилось в тот день, когда моя любовь к лазанью по деревьям чуть не обернулась трагедией. Сосновая ветка – такая крепкая и надёжная на вид – неожиданно надломилась, и с высоты в десяток локтей я полетела вниз. Удар о землю был такой силы, что из меня выбило дух.
Когда сознание возвратилось, первое, что я увидела, было склонённое надо мной лицо лесного ведуна.
- Вроде и птица, но вроде без крыльев. – Это было первое, что он сказал мне.
Я испугалась и заплакала, а он, ощупав мои руки-ноги, убедился, что ничего не сломано, и, словно пушинку поднял с земли. Всю дорогу до замка он нёс меня на вытянутых руках, ступая медленно и осторожно.
Дома поднялся страшный переполох. Мама очень рассердилась, подумав, что это Джейкоб напугал меня. Он не оправдывался, и его с проклятиями выгнали из замка. Я попыталась его защитить, но мои объяснения никто не слушал. На следующий день Джейкоб пришёл снова - уже с целебной мазью для моих ссадин и отваром для укрепления сил. Его снова прогнали, и на долгое время он пропал из виду. Мне было запрещено ходить в лес. Но когда я снова в нём оказалась, то первым делом отправилась искать Джейкоба. Так зародилась наша дружба.
Сначала я просто ходила за ним. Смотрела, как аккуратно он ставит силки, как собирает ягоды и шишки, осматривает деревья, лечит их. Иногда он позволял ему помогать. Мы мало разговаривали, но потихоньку Джейкоб начал обучать меня своим премудростям. Как охотиться, как ловить рыбу, как добывать съедобные корешки. Какое растение в каком виде и от каких болезней используется. Когда лучше собирать травы. Как их хранить, чтобы они не потеряли свои целебные свойства и соки. Что из них идёт на отвар, а что необходимо истолочь в пыль. Листья крапивы, первоцвета, корни калгана, кровохлёбки, кора крушины, кедра – всему был свой срок и своё предназначение.
- Нужно, чтобы люди знали о лесе. Ты, птица, слушай. Вот уйду я, а ты займешь моё место. Так я вроде и живой буду.
Он так и звал меня – птица. А я его - дядюшкой.
Иногда мне надоедали его монотонные рассказы и каждодневный труд, и я долго не приходила. Но, когда возвращалась, он всегда начинал с того, на чём мы остановились. Когда я ленилась, Джейкоб сердился. Бывало, он хвалил меня, но только за дело.
Помимо ведовства, у Джейкоба я училась вести хозяйство. У него были коза, куры, маленький огород. Он показывал, как ухаживать за ним, как доить козу, как выжимать масло и печь хлеб. Помогая ему, я стала присматриваться к укладу жизни в замке и потихоньку помогать матери в её каждодневном труде.
Неужели уже тогда Джейкоб знал, что мне это может пригодиться?
Иной раз я ловила себя на мысли, что старый ведун действительно знает намного больше, чем говорит. Будто он знал то, чего не ведали другие.
- Знания – они в сердце. В глазах, в душе тоже есть знания. Чем больше их, тем ты свободнее.
- Мама говорит, что у меня нет свободы, дядюшка.
- Птицы свободны. Они сами находят свою судьбу. Вот и ты найдёшь и приведёшь в дом.
Его загадочные ответы всегда успокаивали меня, а в сердце поселялась надежда, что всё будет хорошо.

Я была во дворе, когда через замковые ворота въехала телега в сопровождении нескольких рыцарей. Лежавший в ней темноволосый мужчина – излишне худой и бледный - по-хозяйски окинул взглядом двор и крепостные стены.
Анжела, наша кухарка, несшая из коровника кувшин с молоком, внезапно уронила его и схватилась за сердце:
- Милорд!
Следом я услышала крик мамы. Она выбежала из донжона и тут же без чувств рухнула на каменные ступени крыльца. Так я поняла, что этот измождённый, заросший бородой человек – мой отец.
Дома он быстро пошёл на поправку. Но хромота и плохо работавшая права рука будут беспокоить его всю жизнь.
После его возвращения наступил год процветания и благоденствия для всего Дуаера, который закончился со смертью мамы. Я очень боялась, что отец вскоре последует за ней.
Те дни я помню плохо. Горе затопило замок и окрестные земли. С уходом мамы из них будто ушла сама жизнь.
Джейн во всём винила отца и новорожденного брата. Она заперлась в своей комнате и, как и отец, всецело предалась горю. Мне ничего не оставалось, как самой начать заботиться о том, чтобы жизнь в замке не останавливалась: хлеб пёкся, бельё стиралось, скотина вовремя доилась. Для брата я нашла кормилицу. И по вечерам после дневных трудов шла в отведённые ему комнаты. Будучи, по сути, сама ещё ребёнком, в пищащем свёртке я видела продолжение мамы. Он словно подпитывал меня её силой, уверенностью в себе, стойкостью.
Потихоньку, по шажочку жизнь возвращалась в своё русло. Малыш рос здоровым, хозяйство велось безупречно, припасы на зиму и корма для скотины заготавливались в срок. Ежегодные обозы для короля вот-вот должны были покинуть замок. И даже Джейн, пережив своё горе, вскоре смилостивилась по отношению к брату, а ещё через некоторое время стала негласным опекуном маленького Алека.
Единственное, что меня беспокоило в то время, - это состояние отца. Скорбь не отпускала его. Сначала я его жалела, потом стала сердиться.
- Сердцевину вынули. Как у кедра, - говорил о нём Джейкоб. – Вынь сердцевину, и самое могучее дерево упадёт. Так и человек.
Мне ещё не хватало жизненного опыта, чтобы помочь отцу справиться с горем. Я приходила в его покои каждый день. Он сидел у окна в любимом мамином кресле и, уставившись в одну точку, молча слушал меня. Желая пробудить у него интерес к жизни, я рассказывала обо всём: о замке, о том, как идут дела у лесорубов, на пастбищах. Сколько пшеницы было посеяно, сколько фасоли собрано. Рассказывала, как растёт брат.
Однажды утром я нашла его спящим и не смогла добудиться. Испугавшись, тотчас послала за Джейкобом. Он явился с коробом, в котором обычно носил свои снадобья. Бросив быстрый взгляд на распростёртого на кровати отца, Джейкоб вытолкнул меня из комнаты.
- Не надобно девице смотреть на это, - только и сказал он.
Не знаю, что произошло потом, но только через три дня отец, поддерживаемый Джейкобом, спустился в главный зал. Он был бледен и худ, но определённо жив. Я заплакала от облегчения, а он, подойдя, первый раз в жизни крепко меня обнял.

Так мы и жили - спокойно и относительно счастливо. Ровно до того дня, когда была озвучена воля короля.
~*~

Это был благословенный год - хорошего урожая, доброго вина, здорового потомства у овец и коз. А ещё это был год перемирия, заключенного между Вольтурингией и Форксией. Наши страны, измождённые долгой войной, нуждались в передышке. Мир был шатким, но обе стороны всеми силами стремились его удержать. Как только благая весть дошла до Дуаера, отец немедленно отправился во дворец. Королю Аро требовались все советники, чтобы выторговать для себя наилучшие условия при подписании окончательного мирного договора. Вольтурингия ликовала.
Мне исполнилось семнадцать, и я уже несколько лет считалась негласной хозяйкой Дуаерского замка. Мне кажется, для отца было огромным облегчением узнать, что я неплохо справляюсь с обязанностями, которые в его отсутствии выполняла моя мать. Мне нравилось руководить жизнью в замке, и отец благодушно позволил мне и дальше этим заниматься. Когда я подросла, он с лёгким сердцем оставлял на меня и Дуаер, и всех его обитателей. В том числе и Джейкоба.
Дядюшка плохо перенёс последнюю зиму. Силы постепенно его оставляли. У него начали путаться мысли, он стал забывать имена. Испросив разрешения у отца, я забрала его в замок, и теперь Джейкоб обитал в маленькой каморке недалеко от кухни. Конечно, он не сразу согласился оставить своё хозяйство, и перебрался к нам лишь после того, как я пообещала продолжать заботиться о его доме.
Джейкоб стал хорошей нянькой подрастающему Алеку. Они с удовольствием проводили время у камина в большом зале, где один рассказывал, а другой слушал сказки. Джейн, ранее взявшая на себя все хлопоты о брате и фактически заменившая ему мать, тотчас начала искать новую работу. Меня это не устраивало, а моя добрая сестра не принимала никаких возражений. В конце концов, мы перераспределили некоторые мои обязанности, и обе вздохнули с облегчением, выкроив время для себя. Теперь Джейн чаще можно было увидеть сидящей у окна за любимым вышиванием, а для меня, как и в детстве, единственной отдушиной оставался лес.
Я сдержала обещание: хижина Джейкоба была в порядке. Но только теперь я обустроила её под себя. Фактически она стала моим вторым домом. Нередко я оставалась в ней на ночь, а то и дольше. Заготавливала травы, которые собирала в лунные ночи, искала целебные растения... Лихих людей я не боялась – горы надёжно охраняли нас от чужаков, а дороги усиленно патрулировались. Дикие же звери без надобности не нападали: леса были богаты пропитанием как для людей, так и для хищников. На всякий случай при мне всегда был арбалет, которым я довольно неплохо владела, и Баламут – старый волк, приручённый Джейкобом.

Отец возвратился в середине сентября. Стояла жаркая страда сбора урожая. В горах овец готовили к зимовке, перегоняя на более тёплые низинные пастбища. Шерсть, заготовленная и окрашенная ещё летом, теперь требовала переработки. Работа в ткацких да и на кухнях замка кипела круглосуточно.
Мы же с Джейн были заняты подготовкой замка к зиме: в залах перестилался тростник, щели забивались паклей, гобеленами утеплялись стены. Я как раз раскладывала душистые травы в комнатах брата, когда запыхавшаяся служанка сообщила мне о приезде отца и его желании немедленно меня видеть.

Отец сидел за столом, заваленным бумагами. Плащ он снял, оставшись в дорожном костюме. Не смотря на меня, он указал на стоящее рядом с собой кресло.
- Садись, Изабелла.
Именно так, сидя рядом, мы вели с ним наши беседы. В этом не было ничего необычного. Но сейчас в позе отца я уловила напряжение, услышала нотки раздражения в его голосе. Ему явно было что мне сказать. И откуда-то возникло чувство, что услышанное мне не понравится.
- Аро и Карлайл Форксийский договорились о мире. Не о перемирии, а мире, - он сделал упор на последнее слово.
- Но это же прекрасно! – воскликнула я, недоумевая, почему отец сообщает эту новость таким безрадостным тоном.
- Да, это прекрасно, - он нетерпеливо отмахнулся. – Прекрасно для Аро. Прекрасно для Вольтурингии. Но не для нас с тобой.
Отец наконец посмотрел на меня. То, что я увидела в его глазах, заставило меня побледнеть. Я узнала этот взгляд: горечь и покорность судьбе. Так же на меня смотрела мама.
- Я должен кое-что рассказать тебе, девочка, - начал он тихо. - Это касается обстоятельств твоего рождения.
Спеша по замковым переходам в отцовские покои, я уже знала, о чём пойдёт речь. Господи, будь проклята моя догадливость!
Ладони вмиг вспотели, и я лихорадочно стала елозить ими по переднику.
- Не надо, отец. Я всё знаю. Матушка рассказала.
Всегда, когда в разговорах мы упоминали мать, по лицу отца пробегала тень. Но сейчас он быстро взял себя в руки:
- Тем лучше! Но ты знаешь не всё. – Наклонившись вперёд, отец накрыл своей рукой мои дрожащие руки. – Много лет назад Аро уже вынашивал планы союза с Форксией. Тогда мы с твоей матерью их разрушили.
- Ты и мама? – воскликнула я. – Но как?!
- Аро хотел выдать Рене за Гаррета - брата герцога Карлайла.
Я ахнула. Теперь понятно, почему Дуаер так дорого платит за то, что произошло много лет назад. Союз моих родителей был равносилен государственной измене. Удивительно, что после подобного Аро вообще оставил моего отца в живых.
- Теперь пришёл твой черед, Изабелла. По рождению ты внучатая племянница короля Вольтурингии. Залогом мира между нашими странами станет твой союз с одним из сыновей Карлайла Форксийского.
Итак, свершилось! Я покидаю Дуаер. Оставляю дом, семью, свою землю во искупление родительских грехов. Могла ли я винить их за это – людей, которым была обязана своим рождением? Могла ли воспротивиться королевской воле? Могла ли упасть перед отцом и молить о защите? Или я должна пасть ниц перед Аро?
- Я всеми силами старался воспрепятствовать этому решению, милая! – с горячностью заговорил отец, поспешивший встать со своего места. - Аро был непреклонен. Он так и не простил нас с твоей матерью.
Я нервно сглотнула, едва удержавшись от того, чтобы не закричать. Перед глазами промелькнули годы жизни в замке, смеющиеся лица родных: Джейн, Алека, Джейкоба. Отец, носивший маму на руках, мамин счастливый смех. Разве этого недостаточно, чтобы испытывать благодарность? Мамину улыбку унаследовал Алек. Что будет с ним, если я не подчинюсь? Могу ли поставить под удар благополучие близких?
- Как это отразится на Дуаере? – Вот какой вопрос должен волновать меня больше всего.
Отец ответил не сразу.
- Король освобождает нас от дополнительных податей и сокращает число обязательных выплат.
Это хорошо. Это очень хорошо. Ради этого можно и пострадать.
- Когда? – спросила я упавшим голосом.
- В День судьбы.
- Но это же так скоро! – воскликнула я, вскочив со своего кресла.
- Аро посчитал символичным заключить твой брак и соглашение о мире в первый день года. Всё сказанное и содеянное в этот день определяют его события. Я поставил условие: свадьба должна состояться в Дуаере. Аро согласился. Это всё, что я мог сделать для тебя, моя девочка.
Со слезами на глазах отец подошёл ко мне и крепко обнял.
- Мне очень и очень жаль.
Поглаживая меня по голове, он всё повторял и повторял эти слова, пока я плакала у него на груди.

~*~

Итак, у меня оставалось чуть больше трёх месяцев, прежде чем я навсегда покину родные края.
Я знала о Форксии лишь то, что знали другие. Богатое герцогство, с востока через пролив граничащее с Вольтурингией. Среди форксийцев много доблестных воинов, героически сражавшихся вместе с нашим народом в годы Великого южного нашествия. У нас общие история и культура, но любые узы разрушаются, когда в дело вступает алчность. Предыдущий герцог – Алистер – решил претендовать на право главенствовать в проливе - брать дань с проходивших мимо его берегов судов. Король Стефан – отец Аро – отказался платить за проход по водам, которые издревле считал своими. Через пролив шла вся торговля с богатыми южными странами, и тот, кто владел этими водами, – владел всем торговым путём. Уже тогда могла разразиться война, но неожиданная смерть герцога Алистера отодвинула её начало. Карлайла – его сына – недаром называли Справедливым. Он согласился, что претензии отца были надуманными, однако не препятствовал началу пиратских стычек. С воцарением Аро эти стычки приобрели более организованный характер, пока не переросли в полномасштабную войну. И теперь для заключения мира между двумя странами Аро и Карлайлу понадобилась я.

После разговора с отцом я вернулась в комнату Алека и продолжила развешивать травы. Позже, спустившись на кухню, по привычке проверила, как идёт подготовка к вечерней трапезе. Из кухни направилась в коровник посмотреть на новорожденных телят. Решила спор между молочницей и кухаркой. Договорилась с кузнецом о новых каминных решётках в комнате Джейн. И в этот день, и в последующие я цеплялась за привычные заботы. За ними моё будущее казалось далёким и будто бы не совсем моим.
Дни складывались в недели и месяцы, и я стала ловить себя на мысли, что всё чаще замираю, глядя на что-то привычное – закат, рассыпанный багряными искрами по стенам замка; играющих во дворе детей; старый кедр, к ветвям которого были привязаны качели; Джейн, бегавшую по двору за цыплятами, - всё то, что не замечала раньше, но что теперь так яростно пыталась задержать в своей памяти. Я поняла, что начала прощаться с домом.

Сестра первая почувствовала, что со мной что-то не так. Я упросила отца до поры до времени ничего ей не рассказывать. Джейн тяжело переживала любую разлуку. И мне ли не знать, каким ударом для неё станет новость о моём скором отъезде. Но моё состояние не осталось незамеченным и для других. Я стала ловить на себе взгляды – иногда встревоженные, но чаще сочувствующие. Разговоры смолкали, когда я входила в комнату; ни на секунду, кроме моей спальни, меня не оставляли одну. Когда я поведала об этом отцу, он сказал, что люди стали бояться за меня. По их мнению, я слишком много работала. Они решили, что я переутомилась, и выражали озабоченность моим здоровьем.
Мне и вправду было плохо, но не телу, а душе. Именно поэтому, предупредив родных, я ушла в лес.

~*~

Первый снег в Дуаере выпадает обычно в середине октября, а к декабрю его покров составляет уже больше трёх локтей.
Пришлось потрудиться, прежде чем я открыла заваленную снегом дверь в хижину Джейкоба. Зайдя вовнутрь, я чиркнула кресалом и зажгла стоящую у входа свечу. У очага всегда хранились завернутые в шкуры сухие дрова, поэтому довольно быстро в доме стало тепло. Всю живность Джейкоба я переселила в замок, а стойла с курятником разобрала за ненадобностью. На их месте был разбит ещё один огород, где я выращивала овощи. Урожай хранился здесь же, в погребе. Как и небольшой запас лекарственных снадобий. Этим летом я довольно много времени провела в хижине, но не думала, что окажусь в ней зимой. И вот теперь моя предусмотрительность в плане припасов сослужила мне хорошую службу. Конечно, кое-что я захватила из замка: мешочек муки, несколько головок сыра, флягу с вином. Взяла и тёплую одежду. Я твёрдо решила провести здесь неделю или две – как позволит погода – и полностью насладиться свободой, стремительно утекавшей у меня сквозь пальцы.
Услышав знакомое царапание, я открыла дверь и впустила в дом Баламута.
- Привет, бродяга. Никак соскучился по мне?
Присев, я обняла его за шею и привычно потёрла по седому загривку. Пастухи убили его мать, когда он был двухмесячным щенком, а самого волчонка принесли в замок на потеху детворе. Джейкоб забрал его в лес.
- Не по закону зверю жить среди людей, - говаривал он, но подросший Баламут был не совсем с ним согласен. Живя в лесу, он считал хижину Джейкоба своим домом. Волк неожиданно появлялся на пороге и так же неожиданно уходил. Джейкоб научился меня не бояться его, а Баламута – считать меня своей. Всякий раз, когда я приходила в хижину, он обозначал своё присутствие вот таким характерным царапанием.
Завернувшись в овчину, я сидела в кресле Джейкоба и пила свежезаваренный чай из мелиссы и зверобоя. В голове не было ни единой мысли. Я бездумно смотрела, как Баламут, лёжа у огня, грызёт подаренную мной кость.
- Ты знаешь, что должен бояться огня? Неправильный ты волк, братец. Что о тебе думают сородичи, хотела бы я знать.
Клацанье зубов и довольное урчание очевидно должны были означать, что Баламуту нет дела до других волков. Я искренне жалела, что не могу чувствовать себя такой же свободной в своих мыслях и поступках. Великим искушением было поддаться иллюзии и насладиться последними днями, в которых жизнь моя принадлежала только мне. Впрочем, именно за этим я сюда пришла.

Ночью разразилось ненастье.
Снежные бури не редкость в наших краях. Бывало, они продолжались неделями, и маленькие поселения – особенно в горах – до самой весны оставались отрезаны от всего мира. Поначалу я не придала этому значения, но, когда метель не закончилась и к следующей ночи, мне стало немного не по себе.
Хижина ходила ходуном. Ветер кидал на стены пригоршни снега, врывался через маленькие оконца, для утепления занавешенные шкурами. Кедр, росший над хижиной, скрипел; его ветви цеплялись за покатую крышу, норовя сорвать её с просевших от снега балок. Я долго вертелась на лежанке, чувствуя всё возрастающую тревогу. Если завтра погода не изменится, придётся возвращаться в замок. Иначе я могу застрять здесь надолго.
Едва меня начал одолевать сон, как Баламут, лежавший на полу у двери, поднял голову и еле слышно зарычал.
- Что такое, милый? Тоже не спится?
В отблеске свечей глаза волка полыхнули красным. Неожиданно он вскочил на все четыре лапы. Задрав седую морду вверх, Баламут навострил уши.
- Что там? Что ты услышал?
Может, дикие звери, напуганные снежным бураном, приблизились к хижине? Тогда нечего боятся. У нас есть огонь и крепкие стены.
- Успокойся, дружок. Это всего лишь ветер. - Я сказала это больше для себя, чем для него. Баламут подбежал к дери и начал скрести её лапой, стремясь выйти наружу.
- Ты хочешь оставить меня одну? Хорош защитник!
За моей бравадой скрывался страх. Что угодно могло произойти в такую непогоду, да ещё в глубоком лесу. Я внимательно прислушивалась к вою ветра, силясь понять, что же так растревожило волка. И в завываниях снежного бурана, сотрясающего хижину, я услышала посторонний звук.
- Тс-с, - зашипела я на Баламута.
Через некоторое время звук повторился. Да, это точно был не скрип веток. Что-то другое. Что-то знакомое. Похоже на…
- Ты слышишь? – взволнованно прошептала я волку. – Кажется, это лошадь заблудилась…
Словно в ответ на моё предположение беспокойное лошадиное ржание прозвучало гораздо ближе.
Бедное животное, сбившись с пути в такую метель, могло погибнуть. А если это всадник?
Недолго думая, я вскочила с лежанки и подбежала к двери.
Едва я её распахнула, как ветер, оглушив своим рёвом, тотчас кинул мне в лицо пригоршню снега. Баламут стрелой вылетел наружу.
- Стой! Куда ты?!
Как была, в тонкой шерстяной сорочке и босая, я выбежала за ним в белый мрак.
Через снежную пелену ничего нельзя было рассмотреть. На мгновение пришла мысль, что, сделав несколько шагов, я навсегда окажусь потерянной в белой круговерти и не найду дороги назад. Но я бежала вперёд и, силясь перекричать завывание ветра, звала Баламута.
Неожиданно он оказался прямо передо мной: верхняя губа задрана, зубы оскалены. Сердце заколотилось высоко в горле: сейчас звериная натура возьмёт верх, и волк нападёт на меня. Но, клацнув, массивная челюсть сомкнулась на крае моей вмиг промокшей сорочки, и Баламут начал пятиться назад.
- Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? – крикнула я ему. - Иду, братец, иду, показывай дорогу.
Баламут отпустил меня и встал рядом. И тотчас из белого тумана выступил тёмный силуэт. Это был огромный чёрный жеребец, накрытый попоной с капором, закрывавшим шею. Завидев волка, он громко заржал и встал на дыбы. Массивные копыта били в воздухе, неся смерть всем, кто окажется на их пути. Баламут, расставив лапы, обнажил зубы и приготовился к нападению. Его злобный рык пробрал меня до костей.
- Нет, не надо! Ты же видишь, он боится! – Отвернувшись от Баламута, я подняла высоко руки и закричала вздыбленному коню: - Остановись! Мы не причиним тебе вреда.
Он не сразу опустился на землю, но и там не перестал мотать головой, издавая беспокойное ржание.
Осторожно, стараясь не делать резких движений, я приблизилась к лошади. Баламут остался сзади, но я знала, что при малейшей опасности он встанет на мою защиту.
Оказавшись перед конём, я подивилась его размерам. Он был громадным. Его голова находилась на пол-локтя выше моей. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы взять его под уздцы и притянуть к себе. Животное было напугано, но тёмные глаза смотрели с вызовом. Настоящий боевой конь.
- Всё хорошо. Это всего лишь ветер. Ты заблудился, а мы тебя нашли, - приговаривала я, гладя коня по морде. Он смотрел на меня влажным, горящим взором, но вырваться не пытался. – Разреши тебе помочь. Я спрячу тебя под навесом, и ты спокойно переждёшь метель. Идём, - я легонько потянула его. – Идём с нами. А Баламута не бойся. Он добрый малый.
Не сразу, но конь поддался и, осторожно ступая в высоком снегу, двинулся за мной.
Когда наша странная кавалькада добралась до хижины, я окончательно окоченела. Сорочка промокла насквозь, а ноги замёрзли настолько, что я перестала их чувствовать. Баламут забежал в дом, а мне пришлось его обходить, чтобы спрятать коня под небольшой навес из разлапистых нижних веток кедра.
- Я пойду оденусь, - заговорила я с конём, привязывая его к выступающей из стены полукруглой балке. – Потом вернусь и займусь тобой. Это быстро. Не бойся.
Он фыркнул и ткнул меня в плечо. Потом ещё раз. И ещё, уже сильнее.
- Не дерись. Если я заболею, тебе это не доставит много радости. Дай мне надеть хотя бы башмаки, иначе…
Я оборвала себя на полуслове. Перетаптываясь в относительно небольшом пространстве, конь повернулся ко мне боком.
На его спине отчётливо проступали очертания всадника.
От неожиданности я попятилась и, споткнувшись о торчащий корешок, бухнулась на землю. Крик, готовый сорваться с моих губ, застрял в середине горла. Объятая ужасом, я таращилась на полулежавшего в седле человека. Он был полностью укрыт плащом, но по внушительному силуэту я поняла, что это был мужчина.
Конь нетерпеливо мотнул головой и ударил о землю правым копытом: он явно просил меня позаботиться о седоке.
Дрожа от холода и ужаса, я поднялась с земли и на нетвёрдых ногах двинулась вперёд. Протянув руку, я дотронулась до того, что предположительно было мужским коленом.
- Милорд, - позвала я. – Милорд, вы слышите меня?
Никакого ответа. Я стала действовать решительней и, отогнув край плаща, хлопнула по обтянутому оленьей кожей колену.
- Эй, просыпайтесь!
Ничего.
Мне вдруг стало нехорошо. Возможно, что вместе с конём я привела в дом мертвеца. Не то чтобы я их боялась или никогда не видела, но, как и любой человек, радости от их присутствия не испытывала.
Необходимо было убедиться, что человек на лошади жив. На ощупь я нашла его руку. Обтянутая перчаткой, она судорожно сжимала поводья. Похоже, именно эта предусмотрительность не позволила всаднику выпасть из седла. Перчатки промокли и задубели, и я не сразу смогла добраться до открытого участка кожи. Когда же мне это удалось, я почувствовала, что она горячая.
Внезапно «мертвец» дёрнулся и застонал. Взвизгнув, я отскочила от него и стремглав бросилась в дом.
С грохотом захлопнув дверь, в два прыжка я оказалась на лежанке и с головой накрылась медвежьими шкурами. Зубы клацали и от холода, и от испуга. Наверно, первый раз в жизни мне было так страшно. Немного придя в себя, я высунула голову и посмотрела на Баламута. Волк невозмутимо лежал у очага.
- Там человек. На лошади человек, представляешь? – Звук собственного голоса, пусть и дрожащего, немного ободрил меня. – Я думала, что он мёртв, но он, похоже, не мёртв. По крайней мере, пока не мёртв.
Постепенно согреваясь и успокаиваясь, я лихорадочно соображала, что же делать дальше. Отказывать нуждающемуся в помощи - большой грех. Не попытаться помочь – ещё больший. Провидение привело этого несчастного ко мне. Провидение и его конь. И в моих силах постараться спасти этого человека. Нужно только перестать бояться, надеть тёплую одежду и как-нибудь внести его в дом.

Легче всего оказалось стащить всадника с лошади. Для этого я сначала выпутала его руки из вожжей, а затем разрезала подпругу. Как только я это сделала, он немедленно стал заваливаться набок. Я подхватила его и начала потихоньку подтягивать на себя. Мужчина, оказавшись гораздо тяжелее, чем можно было предположить, свалился на меня. Скинуть его с себя оказалось делом нелёгким. Когда мне это удалось, я подивилась его силе и мощи. Он действительно был огромен, под стать своему коню. Самый могучий рыцарь отца не выдерживал с ним никакого сравнения.
Поднять раненого мне не удалось, поэтому под неодобрительное лошадиное фырканье пришлось волочь его по земле.
- Знаю, знаю, я не очень уважительно обращаюсь с твоим хозяином. – Обливаясь потом, я по шажочку продвигалась вперёд, подтягивая за собой тяжёлое тело. – Ему придётся потерпеть. И тебе. Как только закончу с ним, обязательно займусь тобой.
Под предостерегающее рычание Баламута я втащила мужчину в дом и без сил свалилась рядом с ним. Закрыв глаза, долго лежала на полу, приходя в себя. Щёку обдало горячим дыханием, а затем по ней прошёлся шершавый тёплый язык.
- Я в порядке, - подняв обессилевшую руку, я провела по груди склонившегося надо мной Баламута. – Ты молодец, братец, что услышал их. Теперь нам придётся постараться, чтобы они оба остались живы.

Для начала необходимо было понять, что случилось с всадником.
Я не отличалась особой обходительностью, когда освобождала его от одежды. То, что не расстёгивалось, я попросту срезала; всё, что было слишком затянуто, безжалостно разрывалось. Так я освободила мужчину от тяжёлого плаща, отметив, что, сделанный из плотной шерсти, изнутри он был оторочен дорогим собольим мехом. И остальная одежда, и конская упряжь, и меч, пристёгнутый кожаными ремнями к седлу, – всё говорило о том, что передо мной человек благородных кровей. Возможно, это был странствующий рыцарь. Возможно, наёмник, стремившийся в Дуаерский замок, чтобы поступить на службу. Кем бы ни был этот человек, сейчас он ужасно страдал.
Раздевая незнакомца, я чувствовала исходящий от него жар. Может, всё-таки лихорадка была вызвана переохлаждением? Но, когда я коснулась его правого бедра, мужчина застонал. Много времени ушло на то, чтобы аккуратно стянуть с него высокие сапоги из кожи тонкой выделки. Стало понятно, что беспокоит его именно правая нога, поэтому здесь я действовала с особой осторожностью. Верхнюю часть сапога пришлось срезать. Штанина под ней оказалась сильно натянута. Осторожно вспоров её, я увидела белое полотнище, насквозь пропитанное кровью. Похоже, незнакомец пытался сам себя перевязать. Я немедленно разрезала заскорузлую ткань. То, что я увидела под ней, заставило меня содрогнуться: бедро несчастного было разорвано от основания до колена, вспахано, будто влажная земля бороной. Края раны были припухшими и красными. Издавая ужасный запах, она сочилась желтовато-зелёной жижей.
Баламут чуть слышно завыл. Я еле удержалась, чтобы не сделать то же самое.
Однажды я уже видела подобное ранение, когда на одного из охотников из южных лесов напал дикий вепрь. Его привезли к Джейкобу, но спасти так и не успели. Дядюшка лишь облегчил участь умиравшего, дав ему маковый отвар, погрузивший несчастного в забытьё. Похоже, лежавшего передо мной незнакомца ждала та же участь. Преисполненная жалости, я впервые заглянула ему в лицо.
Сжигаемый лихорадкой и болью, мужчина оставался ошеломляюще красив. Чёрные спутанные волосы налипли на широкий лоб и в отблеске свечей отливали синевой. Черты лица заострились, но четко очерченные скулы, прямой нос и квадратный, заросший тёмной щетиной подбородок говорили о силе характера. Это был воин. Рельеф его мощных мышц на руках и торсе не могла скрыть обычная одежда. В плечах он был гораздо шире, чем все виданные мною рыцари. Стягивая раненого с коня, я увидела меч и ни за что на свете не смогла бы поднять его даже обеими руками.
Несправедливо будет, если этот человек - воплощение мужественности и благородства - сделает свой последний вздох на полу в богом забытой лесной сторожке. От жалости к нему на глаза навернулись слёзы.
Подошёл Баламут. Сев рядом со мной, он ткнулся мокрым носом в мою руку, таким образом поддерживая меня.
- Да, братец, знаю, - прошептала я обречённо. - Он умирает. Пусть Матерь Божья смилостивится над ним, и скорый переход в царствие небесное облегчит его страдания.
Словно услышав мои слова, раненый открыл глаза. Справившись с первым потрясением, я подползла ближе и склонилась над его лицом.
Никогда ещё я не видела таких глаз. Тёмно-синие, как небо перед утренней зарёй; глубокие, как лесное озеро. Даже замутнённые болью, они притягивали к себе взор.
- Кто ты, воин? Что приключилось с тобой?
Его глаза невидяще смотрели сквозь меня. Неужели он так и умрёт, безымянным, и я даже не смогу упоминать его имя в своих молитвах.
- Где я? – прошелестели сухие губы.
- Недалеко от Дуаерского замка. Кто напал на тебя?
- Вепрь. Одинец. - На выдохе мужчина произносил по одному слову. - Сэм увернулся. Я – нет. – Густые чёрные брови вдруг нахмурились. Раненый начал беспокойно шарить глазами: – Где Сэм?
- Твой конь?
- Да. Сэм.
- Не волнуйся. С ним всё в порядке.
- Позаботься о нём.
На место горечи и скорби внезапно пришла злость: ну почему мужчины такие глупцы?!
Не о себе позаботиться он просил, а о своём коне!
– Кто ты? – вскричала я. - Назови своё имя!
Но он уже закрыл глаза и погрузился в спасительное беспамятство.
Вскочив на ноги, я посмотрела на Баламута:
- Чёрта с два я позволю ему умереть в нашем доме. Джейкоб никогда не поймёт, если мы не попытаемся его спасти.

Перво-наперво необходимо было промыть рану. Натопив снега, я поставила на огонь медную бадью. Пока вода грелась, я раздела раненого. Я стянула с него всё, стыдливо оставив шоссы, которые, правда, пришлось обрезать. На рану я старалась не смотреть.
Надо было переложить мужчину на постель. Это заняло много времени и отняло у меня практически весь остаток сил. Одно утешало: во время моих неловких манипуляций с его телом несчастный оставался без сознания.
Лежанки Джейкоба едва хватило для его роста. Я положила его под углом, чтобы правая нога полностью на ней поместилась.
Рану я промывала долго и тщательно. Там, где она уже затянулась, мне пришлось заново её вскрывать. Дождавшись, когда выступившая из неё кровь снова станет ярко-красной, я приступила к изготовлению лекарств. Сначала измельчила ножом стебли горькой полыни и донника, которые должны были снять воспаление, потом добавила в смесь тысячелистник, призванный останавливать кровь. Несколько часов я растирала эти травы, чтобы насобирать достаточно сока. Отваром, приготовленным из смеси этого сока и крапивы, я несколько раз снова промыла рану, оставшуюся же кашицу заложила вовнутрь. Нужно было только перевязать ногу, что я и сделала, разорвав свою запасную рубашку.
Находясь в полубессознательном состоянии, я всё-таки позаботилась о Сэме. Сняв с коня совершенно мокрую попону, я досуха обтёрла его и накрыла старым пледом Джейкоба. Пока я работала, ведро растопленного снега опустело наполовину: животное мучилось от жажды. Седельную сумку, меч и испорченную упряжь я оттащила в дом; назад вернулась с соломой, которой в погребе были переложены овощи, прихватив несколько морковок и яблоко.
- Извини, приятель, пока это всё. Скоро твой хозяин поправится, и я добуду для тебя большой мешок самого лучшего овса.
О том, чтобы идти в замок за помощью, не могло быть и речи. Метель не утихала, и высока была вероятность того, что, уйдя, я долго не смогу сюда вернуться. На данный момент раненого нельзя оставлять без присмотра, его состояние требовало ежеминутного внимания. Зная это, я постаралась побыстрее закончить с Сэмом и поспешила в дом.

Каждый следующий день был похож на предыдущий. Я скребла, измельчала, варила, процеживала. Прежде чем приступать к перевязке, делала противовоспалительные примочки из настоя дубовой коры. Края раны выглядели уже лучше, но лихорадка всё ещё мучила моего подопечного. Я обтирала его холстиной, смоченной в уксусе; раздвигая сухие губы, вливала в рот липовый отвар, чтобы остановить воспаление. На третий день вычистила и аккуратно зашила рану. Оставалось только ждать: либо мой рыцарь выкарабкается, либо умрёт от разлившейся по телу горячки.
Первая неделя из отведённых мне двух подходила к концу. Одно было хорошо – я позабыла о своих горестях, полностью отдавшись заботе о моём раненом рыцаре. А он то горел в жару, то стучал зубами от болезненного озноба. Всё это время я была рядом: подбрасывала поленья в огонь, укутывала его во все имеющиеся одеяла или срывала их, открывая настежь дверь, чтобы он охлаждался.
На пятую ночь жар спал. Впервые я подумала о благополучном исходе. И впервые за долгие дни почувствовала, как сильно устала. Завернувшись в одеяло, я легла у остывавшего очага. Баламут, как обычно, примостился рядом, и, греясь о его спину, я погрузилась в тяжёлый сон.

Проснулась я от холода. Одеяло куда-то исчезло, как и тёплая волчья спина. Спрятав ноги под толстую шерстяную юбку, я обхватила себя руками. Это не помогло. Тело мелко дрожало, но открывать глаза и искать одеяло было выше моих сил. Это означало начало нового дня, заполненного тяжёлым трудом. Теперь, когда жар ушёл и на его место пришла слабость, необходимо было думать, как восстановить силы моего рыцаря. Придётся сходить на охоту. Для выздоравливающего мясной бульон, приправленный правильными травами, и питьё, приготовленное из листьев ежевики, малины и цветков ромашки, лучше всякого лекарства. Вот только бы лихорадка за эти часы, что я спала, снова не вернулась.
Прислушиваясь к тому, что происходит в хижине, я попыталась уловить присущее больному тяжёлое дыхание. Ничего. Тишина. Неужели…
Отчаянно труся, я слегка приоткрыла глаза.
Еле пробивавшиеся сквозь занавешенные окна солнечные лучи освещали хижину. Лежанка находилась в полумраке, но я смогла разглядеть Баламута, мирно спавшего у её изголовья.
- Предатель, - я зябко повела плечами.
- Скорее сторож.
Сначала я подумала, что это мне послышалось. Приподнявшись над своей импровизированной постелью, я встретилась с внимательным взглядом мужских глаз.
Вздох облегчения вырвался из моей груди: хвала Господу, он жив!
- Как вы себя чувствуете, милорд?
- Как будто побывал в преисподней.
Я невесело усмехнулась:
- Это недалеко от истины. Лихорадка долго не отпускала вас. Я едва не перестала надеяться.
Несколько мгновений он просто смотрел на меня немигающим взглядом. Затем отвернулся и уставился в потолок.
- Как долго я здесь?
Поднявшись, я расправила юбку и подошла к лежанке. Баламут навострил уши, но глаз не открыл.
- Пять дней. - Склонившись, я потрогала лоб моего пациента. Он был мокрый от пота, но не горячий. – Опасность миновала. Теперь вы поправитесь.
Я улыбнулась, глядя на заросшее щетиной осунувшееся лицо. Синяки под глазами, впалые щёки… но даже с ними мой рыцарь выглядел греховно красивым.
- Где Сэм? – спросил он, нахмурившись.
- Совсем рядом, вон за той стеной, - махнула я в сторону очага.
Неожиданно мужчина издал тихий, протяжный свист. В ответ со стороны улицы послышалось лошадиное ржание. Баламут вскочил на ноги и зарычал на очаг. Я засмеялась.
- Вы должны быть благодарны своему коню, мой господин. Он спас вам жизнь.
- И не в первый раз, - тихо проговорил его хозяин.
- Могу я узнать ваше имя, милорд?
Ни кто он, ни откуда, ни куда направлялся – этого я знать не хотела. Только имя – для меня этого будет вполне достаточно.
Его веки уже сомкнулись – усталость брала своё. И, когда я уже думала, что он снова уснул, мужчина произнёс:
- Зови меня Эдвард.

Он быстро поправлялся. Два раза в день – утром и вечером – я делала перевязку. Эдвард мужественно сносил все мои манипуляции с бинтами и мазями. Жара больше не было, хотя противовоспалительное питьё я вливала в него с завидным упорством. На третий день он наотрез отказался его пить, и мне пришлось хитрить, добавляя нужные травы в пищу. Ещё через день, не слушая моих возражений, Эдвард встал на ноги. Опираясь на меня, он сделал несколько осторожных шагов по хижине, и, только когда туго перевязанное бедро начало кровоточить, вернулся в кровать. На следующий день он заставил меня отвести его к Сэму.
Умница Сэм покорно сносил все тяготы жизни в импровизированном стойле. Я натаскала сосновых веток, чтобы ему было теплее, и каждый день выводила погулять - конь не должен застаиваться. Ел он всё, в том числе лежалое сено, морковь и яблоки. Ещё я носила ему размоченный в воде хлеб. Мне показалось, что Эдвард остался доволен его состоянием, и за Сэма я больше могла не беспокоиться.
В день, когда Эдвард очнулся, мне удалось подстрелить крупного зайца, и на нашем столе, помимо овощей, теперь всегда было жаркое. А сегодня вечером возвратившийся из леса Баламут положил к моим ногам жирного тетерева.
Эдвард от удивления присвистнул:
- В жизни не видел ничего подобного. Как тебе удалось приручить волка?
Впервые он спросил о чём-то, что касалось меня. Мы вообще мало разговаривали: Эдвард берёг силы, а я боялась показаться излишне любопытной. Нельзя сказать, что я не делала попыток узнать, кто он и откуда, но мой рыцарь либо уходил от ответа, либо делал вид, что не слышит меня. В конце концов, мне пришлось оставить его в покое. Я делала для него то, что делала бы для любого другого человека, попавшего в беду. И если Эдвард не желал говорить о себе, значит, и мне нет необходимости о нём знать. В то, что он мог оказаться разбойником, я не верила. Не то, чтобы я хотя бы раз в жизни видела живого разбойника…
- Не мне, а Джейкобу. С тех пор, как убили мать Баламута, он у нас что-то вроде приходящего домашнего питомца.
- Джейкоб – твой муж?
- Что вы, милорд! – Я страшно смутилась. – Он мне как дядюшка. И это его дом.
- Я вроде бы никого, кроме тебя, здесь не видел, - заметил Эдвард неуверенно.
- Джейкоб теперь живёт в замке, - улыбнулась я. Тёмная бровь взметнулась вверх, выражая интерес:
- И как далеко отсюда до замка?
- Чуть меньше лиги. Это если идти напрямик через лес. А если вернуться к дороге – в два раза больше.
- Я так и думал.
Похоже, сегодня Эдвард был расположен к разговорам, и я решила воспользоваться предоставленным мне шансом.
- Вы направлялись в Дуаерский замок? – Меня не смутило, что он не ответил, и я продолжила: - Опасно было съезжать с дороги. Особенно путнику, не знающему здешних мест.
- У меня не было выхода. Рана начинала беспокоить...
Наконец-то хоть что-то…
- Где вы были ранены?
- Недалеко от Бромхерста. - Замок Бромхерст находился на юге. Значит, минимум дней пять Эдвард плутал по лесу. - Вепрь неожиданно бросился на нас с Сэмом, когда я седлал его после привала.
- В тех краях подобное не редкость. У нас на севере основную опасность представляют горные львы и волки.
- Если все они такие, как твой, то опасность эта явно преувеличена.
Я с удивлением воззрилась на Эдварда. Его улыбка была так же неожиданна, как и смеющиеся тёмно-синие глаза. В животе вдруг стало щекотно. Я засмеялась:
- Баламут - единственный в своём роде, милорд. Боюсь, среди своих он считается изгоем.
- По-моему, в этом вы с ним схожи. - От веселья не осталось и следа. Эдвард внимательно следил за моей реакцией.
Его вопрос вернул меня на много дней назад – к тому, от чего я убегала. Если изгой – это человек, отлучённый от того, что ему было дорого, то да – я изгой. Но если Баламут скитается вынужденно, то я скитания принимаю как благо.
- Нет, милорд. У нас совершенно несхожие истории, - тихо ответила я.
- Расскажи свою.
- Вы не найдёте в ней ничего интересного.
- И всё-таки, - Эдвард подтянулся на руках, поудобнее устраиваясь и явно рассчитывая на продолжение разговора. Румянец уже возвратился на его щёки, взгляд потемневших глаз выражал заинтересованность. – Молодая девушка. Вдали от людей. Это наводит на размышления.
- Какие же?
- Либо ты сторонишься людей, либо люди не ищут с тобой встречи.
- И что если так? – Мне было непонятно, к чему он ведёт.
- В любом случае для этого должны быть веские основания.
- А может, я ведьма? – Я попробовала обернуть наш разговор в шутку.
- Это бы многое объясняло, но я так не думаю. - Эдвард не поддержал моего настроя. - Ты слишком похожа на ведьму, чтобы быть ею по-настоящему. Живёшь одна. Разбираешься в травах, - он начал загибать пальцы. - Умеешь врачевать. В друзьях у тебя волк. Ну и вдобавок ты красива, и красота твоя ослепляет.
От изумления у меня отнялся язык. Я не знала, как реагировать на его слова: то ли возрадоваться, что он считает меня красивой, то ли оскорбиться из-за его анализа.
Эдварда мой растерянный вид явно позабавил. Он негромко рассмеялся, и смех этот был подобен его голосу: низкий и бархатный.
- Не бойся, девочка! Даже если это так, тайну твою я не выдам.
- Я не ведьма! – выкрикнула я, разозлённая его весельем. - И я вам не девочка!
- Знаю. – Неожиданно он престал смеяться и впился в меня глазами. Поражённая такой переменой, я застыла на месте. – Я знаю, что ты не девочка. Вернее, вижу. Ты прекрасная юная девушка, и я не могу отвести от тебя глаз. Порой я сомневаюсь, что ты реальна. И я ума не приложу, почему ты живёшь в лесу совершенно одна.
- Что? – оторопело переспросила я.
- Ты не из сервов, - продолжил Эдвард. - И тем более не крестьянка. У тебя правильная речь, благородные манеры. Твои руки хоть и привыкли к работе, но недостаточно грубые, чтобы принадлежать кухарке или ткачихе. Я бы предположил, что ты послушница, но здесь, на севере, нет ни одного монастыря.
Пока он говорил, его проницательный взгляд не отпускал меня из виду. Я чувствовала себя птицей, пойманной в силки.
- Я хочу знать твоё имя.
Это была не просьба, а приказ. Я вспыхнула, не привыкшая к такому обращению, но довольно быстро овладела собой: не хватало, чтобы Эдвард догадался, кто я на самом деле.
- Белла.
Тёмные брови удивлённо вскинулись:
- Белла? Имя необычное, но тебе идёт. Кто твои родители? - Он совершенно точно не собирался оставлять меня в покое. – Впрочем, можешь не отвечать. – «Хвала Господу!» -Скорее всего, ты побочная дочь мелкого дворянина или самого графа Дуаера.
- Как вам будет угодно, милорд. - С презрительной усмешкой я склонила голову. Надеюсь, он никогда не узнает, насколько близко подошёл к истине.
- Прости, если обидел тебя. Но не всё же тебе одной удовлетворять своё любопытство.
Значит, всё-таки мои жалкие попытки вывести его на откровенный разговор не остались незамеченными. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Проницательность Эдварда поражала, да и жизненного опыта ему по сравнению со мной было не занимать. Этот опыт и врождённое чувство собственного достоинства делали его искушенным и свободным в общении, к чему я совершенно не привыкла. И пусть до этого никто не позволял себе в отношении меня подобных вольностей, я не верила, что Эдвард способен меня обидеть.
После я часто вспоминала этот наш разговор. Особенно ту его часть, где Эдвард называл меня красивой. Словно наяву я видела его мужественное лицо, обращённый на меня пронзительный взгляд вмиг потемневших глаз. И ещё его голос… Я впервые услышала в нём восхищение и - что поразило меня больше всего - нежность. Никто из мужчин никогда не разговаривал так со мной. Даже отец.
Будучи не в состоянии разобраться, почему всё это так сильно меня взволновало, я долго не могла уснуть и проснулась совершенно разбитая.

А наутро за мной пришли. Этой ночью в замке умер Джейкоб.

Увидев меня, в слезах входящую в дом, Эдвард моментально вскочил с кровати и взялся за меч.
- Кто тебя обидел?
Я проглотила горький комок и всхлипнула:
-Джейкоб умер.
Отложив оружие в сторону, Эдвард подошёл ко мне.
- Сочувствую твоей потере.
- Я знала, что когда-нибудь это произойдёт, и надеялась, что в эти минуты буду с ним рядом. Человек не должен умирать один, - я закрыла лицо руками. – Это неправильно.
Сильные руки обвились вокруг меня и прижали к широкой груди.
- Это он вам помог - Джейкоб, - заплакала я. – Он научил меня. Он хотел, чтобы я спасла вас, и он бы обрадовался, что у меня получилось.
Я дала волю слезам, и всё это время Эдвард держал меня в своих объятиях.
- Что я могу для тебя сделать, Белла? – спросил он тихо.
Я помотала головой:
- Ничего. Чем здесь поможешь? Мне надо вернуться в замок. Я должна похоронить его.
- Конечно.
Эдвард разжал руки и отошёл от меня. Вмиг стало холодно и одиноко. Слёзы снова покатились из глаз. Не сразу я поняла, что происходит, но, взяв мою руку, Эдвард вложил в неё несколько золотых монет.
- Возьми. На эти деньги ты сможешь достойно похоронить своего Джейкоба.
- Нет, – замотала я головой. - Я не возьму их, милорд.
- Возьмёшь, - Эдвард говорил ласково, но настойчиво. – Я не предлагаю денег за заботу обо мне – вот их ты бы точно не стала брать, но ты обязана отдать последнюю дань близкому человеку, поэтому возьмёшь эти деньги и правильно ими распорядишься.
Я поняла, что спорить с ним бесполезно. Поэтому, поблагодарив, положила монеты в карман.
Перед уходом я сменила ему повязку, рассказала, какие травы как заваривать и когда пить. Пока я завязывала тёплый плащ и давала последние наставления, Эдвард сидел на лежанке и внимательно наблюдал за мной.
- Жаркого вам хватит ещё дня на два. Дров тоже. К завтрашнему вечеру я вернусь. И, пожалуйста, милорд, постарайтесь двигаться как можно меньше.
- Не беспокойся обо мне, Белла. Я никогда не забуду, что ты для меня сделала.
Встревоженная его тоном, я прервала своё занятие. Концы завязок плаща безвольно повисли на груди.
- Не смейте уходить без моего разрешения, милорд! Вы ещё недостаточно окрепли.
Сначала мне показалось, что Эдварда рассердит мой приказной тон, но неожиданно его лицо расплылось в широкой улыбке:
- Как скажет моя госпожа.

Таким я его и запомнила – могучего воина, сидевшего на разобранной лежанке в лесной хижине: заросшего, всклоченного, бледного из-за пережитой болезни. И улыбавшегося.

~*~

- Он не вышел к завтраку, - сквозь слёзы рассказывала Джейн. – Ты же знаешь, обычно Джейкоб его никогда не пропускает. Я заволновалась и послала за ним Билли. Он его и нашёл. Дядюшка умер во сне, Белла. Тихо и безболезненно, в своей кровати. Это ли не утешение?
Может, это было утешением для Джейн, но не для меня. Как бы я ни старалась заботиться о нём, но в свои последние минуты Джейкоб был один. Жил один и умер один – от осознания этого моё сердце наполнялось скорбью.
Холодным декабрьским утром мы с Джейн похоронили Джейкоба на деревенском кладбище.
После поминальной трапезы отец позвал меня к себе.
- Прими мои соболезнования, девочка. – Он обнял меня и ласково погладил по голове. - Старик любил тебя. Иногда мне кажется, даже больше, чем кто-либо из нас. И ты его любила – я знаю. Но, милая, - сочувствие в голосе сменилось укоризной. - Как бы ни была тяжела для тебя эта потеря, я вынужден напомнить: осталось всего две недели, пора готовиться к свадьбе. Дозорные говорят о незнакомых всадниках в окрестностях Бромхерста. Вероятно, это люди герцога. Думаю, со дня на день придёт сообщение о прибытии твоего жениха.
Слова отца будто сорвали завесу, за которой я пряталась от неизбежности. Необратимость и скорость приближения этой злосчастной свадьбы повергли меня в ужас. Отказаться я не могла. Просить о милости короля было уже поздно. Но и смириться со своей судьбой мне стало гораздо сложнее. Теперь мои мысли занимал совершенно определённый человек.

После разговора с отцом и думать нечего было о возвращении в лес. Сначала я подумывала отправить за Эдвардом телегу со слугами, чтобы они доставили его в замок. Но от этой мысли быстро отказалась: пришлось бы рассказать отцу, что почти две недели его дочь провела в обществе пусть и раненого, но незнакомого мужчины. Правила приличия были грубо нарушены, а в свете предстоящей свадьбы неизвестно, как это могло сказаться на нашей семье, да и на всём Дуаере.
Не оставалось ничего другого, как довериться надёжному человеку. Я выбрала Джаспера – младшего сына нашего кузнеца. Во-первых, он был не болтлив, во-вторых, сообразителен, в-третьих, знал дорогу к лесной хижине. Ну и, в-четвёртых, однажды Джейкоб лечил его отца, когда упавший молот раздробил тому ступню. Джаспер умел ухаживать за раненым, и я вполне могла доверить ему своего рыцаря.
Джаспер согласился выполнить мою просьбу. В тот же день, нагруженный припасами, тёплой одеждой и мерой овса, он ушёл в лес. Мы договорились о том, что он будет появляться каждые три дня с известиями о состоянии здоровья Эдварда.
Но следующим утром я с удивлением обнаружила его сидящим на кухне. Завидев меня, Джаспер немедленно встал и вышел во двор. Я поспешила за ним.
Он ждал меня за башней из старых бочек.
- Что ты здесь делаешь? – прошипела я возмущённо.
- Простите, миледи, но в хижине Джейкоба я никого не нашёл.
У меня упало сердце. В душе я знала, что так и будет, но надеялась, что Эдвард проявит благоразумие и послушается меня.
- Рассказывай. Ты всё хорошенечко осмотрел?
- Да, миледи, - склонив голову, Джаспер в нерешительности переступал с ноги на ногу и мял свою шапку. – Когда я пришёл, дом был пуст. Лошади за домом, как вы сказали, тоже не было. Я вернулся, потрогал в очаге угли. Они были холодные. Ну, я переночевал, а с первой зорькой поспешил назад.
Эдвард не остался бы в хижине дольше положенного, но то, что он уйдёт сразу за мной, стало для меня неожиданностью. Сердце тревожно забилось: а если ему станет плохо в лесу? И куда он направился?
- Ты не обратил внимания на следы?
- Обратил, миледи, ещё с вчера. Они вели прямо от дома. Чёткие, хорошо видимые следы - лошадиные, и лошадь эта точно была под всадником. Они довели меня до дороги, а там уже перемешались с другими.
- Если сэр Эдвард дошёл до дороги, то он знал, что наш замок находится ближе всех. Может, он уже здесь?
- Мне тоже эта мысль пришла в голову, миледи, - заявил Джаспер с некоторой бравадой. – Возвратившись, я первым делом пошёл на конюшни. Если раненый рыцарь приехал в замок, его лошадь стояла бы в нашем стойле.
- И ты, разумеется, её там не нашёл.
- Не нашёл, миледи.
Это было более чем странно. Почему Эдвард не поехал в Дуаерский замок, ведь, по его словам, он сюда и направлялся. Решил вернуться в Бромхерст? Но это неразумно, до него неделя пути! Конечно, по дороге ему встретятся постоялые дворы, да и жители окрестных деревень никогда не откажут раненому в помощи, но на душе всё равно было неспокойно.
- И ещё, миледи, - тихий голос Джаспера вывел меня из задумчивости. – Это лежало на столе. Я позволил себе забрать их оттуда. Хоть и не наше, но всё-таки золото.
На его протянутой руке я увидела дюжину круглых золотых монет. Крупнее тех, что были у нас в ходу, тех, что дал мне Эдвард.
- Я никогда не видел таких, - Джаспер с сомнением покачал головой.
Зато видела я.
Отец подарил по одному такому золотому нам с Джейн, когда вернулся с войны.
- Форксийское золото намного чище нашего, - сказал он тогда. – Эта монета ценится во много раз больше, чем наш вольтурингский франк.
В своих руках Джаспер держал целое состояние.
Мой раненый рыцарь оказался форксийцем.

Наутро в замок начали прибывать первые гости.
Мы с отцом больше не могли скрывать известие о моей свадьбе. Так как она была назначена на следующий за рождественскими праздниками день, все в предвкушении великолепного торжества с энтузиазмом начали к нему готовиться.
Дуаер всегда широко праздновал Рождество. А сейчас, в первый год мира, эти двенадцать рождественских дней обещали превратиться в нечто грандиозное.
Первая свеча в рождественском венке была зажжена мной собственноручно ещё в конце ноября. Теперь их было уже три. Оставалась последняя, которая ожидала своего часа в предрождественское воскресенье.
Несмотря ни на что, я постепенно заражалась атмосферой праздника. Любую свободную минутку я проводила в часовне, где, слушая рождественские гимны и песнопения, истово молилась: за Джейкоба, за маму, за отца и Джейн, за Алека. И, конечно, за Эдварда. В эти дни в часовне и в залах замка, украшенных падубом, еловыми ветками и наполненных ароматом имбирных пряников и сливочного эля, верилось, что Господь не отвернётся от тех, кто был мне дорог.
Двадцатого декабря отец внёс в зал здоровенное рождественское полено. К тому моменту в очаг положили несколько обгорелых чурочек, оставшихся от прошлогоднего праздника, и под торжественные песнопения сверху водрузили новое. Гореть оно должно было все двенадцать дней. Ответственным за поддержание огня назначили маленького Алека.
За все мои семнадцать лет я не помнила таких торжеств. Мир, принесённый на нашу землю, наполнил сердца людей радостью. Музыка не умолкала даже ночью. Для бродячих артистов на главной площади был устроен помост, где каждый день они показывали красочные мистерии. В этом году Лордом Беспорядка был выбран главный виночерпий, и его ярко разодетая свита устраивала ежедневные шутовские соревнования и маскарады. Смех, колокольный звон, радостные крики детей – я была рада, что именно таким запомню свой родной дом.
Накануне сочельника в замок потянулись страждущие. Дуаер всегда славился щедростью на богатые милостыни. Бедняки, пастухи, дворовые работники – все получали свою часть подарка. Кружка с тёплым элем, кусок пирога, обмотанного холстиной, монетка – целый день мы с Джейн раздавали их в замковой часовне. Под вечер я уже валилась с ног от усталости и мечтала лишь об одном: оказаться в своей кровати и проспать до самой свадьбы.
Неожиданный шум во дворе возвестил о прибытии новых гостей. Сестра побежала встречать их, а я тяжело опустилась на маленькую скамеечку и, закрыв глаза, привалилась к обвитой плющом колонне. Ещё одни гости, ещё хлопоты с их размещением, размещением лошадей, совместной приветственной трапезой. Не будет большого греха, если на этот раз ими займётся кто-либо другой. Отец и так сердился на меня за то, что я совершенно не готовлюсь к свадьбе. Единственное, на что меня хватило, – это заняться свадебным платьем. Я наотрез отказалась от нового. Зная, что ежедневно буду посвящать много времени примеркам, попросила портних переделать мамино. Её платье было сшито из тёмно-синего бархата – тяжёлого, дорогого с красивой вышивкой из серебряных нитей и поясом, спускавшимся к талии, повторявшим узор этой вышивки. Мама была выше меня, поэтому платье пришлось укоротить и немного ушить в талии. На голову я собиралась надеть простое белое покрывало и тонкий золотой венец. Все фамильные драгоценности переходили к Джейн. И хотя она была готова с радостью уступить их мне, я отказалась: богатство Дуаера должно было оставаться у его хозяйки. А законное право называться хозяйкой Дуаерского замка после смерти нашей матери перешло к Джейн.
Как я и предполагала, сестра больше всех расстроилась известием о моей свадьбе и скором отъезде. Но не в характере Джейн было долго предаваться унынию. В отличие от меня она с радостью окунулась в предсвадебные хлопоты, чему я была несказанно рада: уж если не мне, так пусть хоть моей маленькой сестрёнке они доставят удовольствие.

Джейн нашла меня, дремлющую в уголке за церковной колонной.
- Прибыли новые гости.
- И что с того? – зевнула я. – Ты же знаешь, в правом крыле есть свободные комнаты.
- Это посланники твоего жениха, Белла.
Сонливость как рукой сняло. Я немедленно вскочила на ноги.
- Он тоже приехал?
- Насколько я поняла, нет. – Джейн принялась отряхивать мою испачканную юбку. - Кажется, в пути он заболел.
- Я очень прогневлю бога, если скажу, что рада этой новости?
- Что ты, Белла! Как можно? - сестра осенила себя крестным знамением.
- Действительно, радоваться чужой болезни грех. Но разве ты можешь упрекнуть меня в желании подольше оставаться здесь, в Дуаере?
- Конечно, нет, - Джейн порывисто обняла меня. – Я вообще не хочу, чтобы ты уезжала. Может, у тебя получится уговорить жениха остаться жить с нами?
Глазёнки Джейн ярко заблестели. Грустно улыбнувшись, я погладила её по щеке.
- Нет, милая. Он был бы здесь так же бесправен, как и я. У отца есть законные наследники – ты и Алек. Воспримем как благо, что королевская немилость вас не коснулась.
- Это несправедливо, Белла.
- Несправедливо. Но разве у нас есть выбор?
- Есть! – сестра решительно вздёрнула подбородок. – Я могу выйти замуж вместо тебя. Какая разница, на ком жениться – на младшей сестре или на старшей. Мы с тобой одного роста, и фигуры одинаковые – никто не заметит подмены на венчании. А когда правда откроется, будет уже поздно.
- Не выдумывай! – рассердилась я на Джейн. – Придут же в голову подобные глупости.
- Нет, Белла, в самом деле…

В последующие дни я резко пресекала попытки Джейн снова заговорить со мной об этом. Моя резкость с сестрой объяснялась страхом, что в какой-то момент я смалодушничаю и соглашусь с её планом. Ведь одним из форксийцев, прибывших в замок, оказался мой Эдвард.

~*~

Когда следующим вечером группа из десяти рыцарей, бренча оружием, вошла в заполненную до отказа замковую часовню, в ней повисла напряжённая тишина. Не останавливаясь и не смотря по сторонам, они быстро прошли по проходу и заняли свои места, справа от алтаря. Форксийцы выглядели устрашающе: темноволосые, мощные, грозные. У всех под плащами оказались доспехи – сверкавшие, украшенные драгоценными камнями и золотой чеканкой.
Эдвард шёл одним из первых. Мне пришлось прикусить губу, чтобы не закричать от радости при виде его. Он заметно выделялся статью даже в таком внушительном окружении. Прошло чуть больше двух недель после нашей последней встречи, и от былой усталости и изможденности не осталось и следа. Он был гладко выбрит, тёмные волнистые волосы убраны с лица. На его груди я увидела медальон на тяжёлой цепочке: голова дракона – символа Форксии. Такие же медальоны, только менее массивные, были у каждого из десяти рыцарей.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я во все глаза смотрела на Эдварда, пока он шёл по проходу; отмечала малейшие нюансы его внешности, фигуры, выражения лица – таких знакомых мне и таких далёких. От меня не укрылось, что он слегка прихрамывал. Нога всё ещё его беспокоила, и я очень за него встревожилась.
Господские места были расположены на возвышении и отделены от остальной публики тяжёлым бархатными занавесом. Я сколь угодно могла рассматривать моего рыцаря, зная, что буду сокрыта от любопытствовавших глаз. Что я и делала всю предрождественскую службу. Джейн приходилось несколько раз толкать меня локтем, когда я пропускала начало очередного псалма. Но это было маленькое неудобство взамен нечаянной радости, подаренной мне судьбой: мой рыцарь жив, относительно здоров, и я могу видеть его.
Теперь замужество не казалось мне таким уж безрадостным. Ведь, покинув родной дом, я окажусь там, где живёт он. Конечно, глупо было рассчитывать, что между нами завяжутся какие-либо отношения: он рыцарь в свите моего жениха, а я – его будущая хозяйка. Мы, принадлежавшие разным мирам, столкнулись в угоду обстоятельств, но воспоминания о его полных нежности взглядах станут моим утешением в предстоящие годы. Кем бы ни был мой жених, мне будет легче принять его, если я буду знать, что Эдвард - где-то рядом.
Неожиданно он поднял глаза и посмотрел прямо на меня. Я отпрянула назад, не успев овладеть собой.
- Да что с тобой такое, Изабелла?! – прикрикнул на меня отец.
- Прошу прощения, отец, - промямлила я, натягивая прозрачную вуаль как можно ниже на лицо. – Я что-то неважно себя чувствую сегодня.
- Так я и знал, что вся эта беготня по замку не пройдёт для тебя бесследно! - Отец заметно сердился. – Сегодня за праздничным столом я собирался представить тебя рыцарям Эддарда, но, думаю, лучше будет отложить это до его приезда.
Эддард. Я подивилась иронии судьбы: как созвучно это имя имени того, кто сейчас занимал все мои мысли.
По приказанию отца я была немедленно освобождена от всех предсвадебных и рождественских приготовлений и торжеств. Будь его воля, он бы запер меня в комнате до самой свадьбы. Впрочем, я тоже ограничила себя в передвижениях по замку, боясь ненароком наткнуться на Эдварда. Я понимала, что тайна моя раскроется через несколько дней, но мне хотелось подольше оставаться для него безродной врачевательницей, спасшей его от смерти. Так я чувствовала себя ближе к нему.
Верный Джаспер стал моими ушами и глазами. Он предупреждал меня, где в данный момент находились форксийцы, и я беспрепятственно могла ходить по своим делам. Но буквально следующим вечером я едва не столкнулась с Эдвардом в главном зале. В компании нескольких рыцарей он вошёл с улицы и на мгновение задержался у входа, чтобы сбить с сапог налипший снег. Эти несколько секунд меня и спасли. Я упала на пол и сделала вид, что подметаю у очага высыпавшиеся угли.
Меня чуть не выдал Алек. Закричав, он кинулся отбирать у меня метлу:
- Отдай! Это моя лабота. Батюшка поучил мне следить за пореном.
Брат только научился произносить звук «эр», но иногда либо забывал об этом, либо употреблял его невпопад.
- Да тихо же ты, Алек. - Я склонилась к малышу, призывая к порядку, в надежде, что его вопли не привлекут ничьё внимание.
- Нет, отдай! – упрямо кричал он.
Неожиданно в поле моего зрения оказались высокие чёрные сапоги, и тут же над нами раздался знакомый насмешливый голос:
- Помогать даме – святая обязанность каждого мужчины. Но стоит ли делать это так громко, маленький граф?
Брат вмиг замолчал и отпустил метлу. Пока он с интересом таращился на Эдварда, я мышкой проскользнула между ними и скрылась за ближайшей дверью.
Сердце выпрыгивало из груди, но не от страха, а от радости. Неожиданно для себя я рассмеялась. Ещё одно драгоценное воспоминание об Эдварде опустилось в мою копилку.

Раньше я не задумывалась над тем, женат ли мой рыцарь, есть ли у него дети? Но после случая с Алеком я будто увидела его с другой стороны. Какова вероятность, что такой мужчина, как Эдвард, не имеет дамы сердца? Наверняка где-то есть прекрасная женщина, которая любит его, растит его детей. Я совсем не знала мужчин, но мне почему-то казалось, что Эдвард сродни моему отцу: полюбив однажды, он пронесёт своё чувство через всю жизнь. Подумав об этом, я иначе посмотрела на то, что произошло между нами в хижине. Он назвал меня красивой, а я по наивности вложила в его слова смысл, которого там не было. Я вспомнила, как обиделась, когда он назвал меня девочкой. Я не хотела быть для него девочкой. Хотела, чтобы во мне он видел девушку, женщину. Свою единственную.
Едва эта мысль пришла в голову, как я немедленно себя одёрнула. О чём я думаю? Как можно желать мужчину, которого я едва знаю и жизнь которого полностью зависит от того, кто скоро станет моим мужем? Своими мечтами о тайных взглядах и случайных встречах я ставлю его под удар. В первую очередь его – не себя. Что скажет мой жених, когда узнает, что я несколько дней провела в лесу с Эдвардом? Я лечила его, кормила, ухаживала за ним. Будет ли он разбираться в тонкостях наших отношений или немедленно заговорит об измене? Должна ли я открыться Эдварду или сделать это потом, после свадьбы?
От всех этих переживаний я почувствовала себя плохо. Так плохо, что, боясь сойти с ума, немедленно запретила себе думать об Эдварде.
Правда, у меня оставалось одно дело - последнее, связанное с ним.
Разбирая вещи в комнате Джейкоба, я нашла остатки заживляющего бальзама, которым дядюшка лечил порезы. Теперь в числе других лекарств Джейкоба он хранился у меня в спальне. Увидев, что рана всё ещё беспокоит Эдварда, я задумала передать ему бальзам. Для этой цели я снова обратилась к Джасперу, строго-настрого запретив говорить, кто дал ему снадобье.
- А что, если он проявит настойчивость, миледи?
- Скажи, что лечил порез и у тебя остался излишек.
- Пускать драгоценное лекарство на лечение врага? Не покажется ли это странным, миледи?
- Форксийцы не враги нам, - объяснила я парню. – Наши страны заключили мир. А в качестве добрых хозяев мы имеем полное право заботиться о здоровье наших гостей.

Джаспер лекарство передал. И рассказал, что Эдвард был с ним любезен и подарил за услугу серебряную монету.
- Он спрашивал меня о том, кто сделал эту мазь, и я назвал Джейкоба. Это же правда, миледи?
- Совершенно верно.
- Сэр просил поблагодарить его, а я сказал, что он недавно умер. Тогда он просил передать благодарность его родным, на что я ответил, что родных у Джейкоба не было. Мне кажется, рыцарь удивился, но я ему больше ничего не сказал. - Джаспер замолчал. Его всегда добродушное лицо выражало тревогу. – Я не подвёл вас, миледи? Я всё сделал правильно?
- Всё правильно, мой друг. Ты сделал всё правильно.
Всю ночь я провела без сна, терзаемая неправедными мыслями и грешными желаниями. Эдвард удивился, узнав, что Джейкоб был одинок. Но ведь я называла его дядюшкой. Означает ли это, что мой рыцарь думает обо мне, вспоминает? Может, даже ищет встречи. Мысли об этом сделали мои последние дни в родном замке совершенно невыносимыми.
К радости отца, я отказалась покидать свою комнату до самой свадьбы. Я уже начала мечтать о дне, когда стану женой незнакомого мне сэра Эддарда и моим мучениям придёт конец. Эдвард дышал одним со мной воздухом, ел тот же хлеб, пил то же вино, спал под одной со мной крышей – всё это делало меня и счастливой, и несчастной одновременно.

~*~

Последний день года ознаменовался самым громким и красочным празднеством из тех, что видели стены Дуаера.
С самого утра замок гудел. Во дворе стояли столы с угощениями для простого люда. Знать же пировала в главном зале. Вино и эль лились рекой. Кабаньи и бараньи туши целиком запекались в специально вырытых для этого ямах за замковыми стенами. Пуды хлеба, пирогов, рождественских лепёшек, круги сыра, миски с творогом и варёными яйцами, несметное количество тушёных овощей и горшков с мясными похлёбками ждали своего часа. Замковая стража внимательно следила за порядком, в нужный момент вмешивалась в споры и оттаскивала перебравших эля гостей в подготовленные для этого пристройки.
К ночи на смотровых башнях зажгли факелы. Представление, показанное глотателями огня, и последующий фейерверк стали подарком короля Аро к грядущей свадьбе.
Мой жених в сопровождении полусотни воинов и гостей прибыл накануне. Дуаерский замок никогда не подвергался такому нашествию знати. Все комнаты были заняты. Менее родовитых гостей и всю челядь переселили в ближайшую деревню. Отцу пришлось уступить свою комнату моему жениху. Я сделала то же самое для прибывших вместе с ним придворных дам, и последние ночи своей незамужней жизни проводила в комнате Джейкоба.
Благодаря ярким цветам и бархату эти женщины были подобны райским птицам. Шерстяная туника Джейн, которая на правах хозяйки встречала их на крыльце замка, по сравнению с их одеяниями выглядела блекло и бедно. Я гордилась тем, с каким достоинством моя младшая сестра держит свою белокурую головку, будто не замечая откровенно оценивавших взглядов и старательно спрятанных усмешек. Интересно, что бы сказали эти дамы, увидев моё светло-серое домашнее платье. Наверно, даже не посмотрели бы в мою сторону, приняв за служанку.
Жениха своего я видела лишь мельком. Джейн указала на него из окна, когда в сопровождении отца он проходил по двору к замковому арсеналу. Я с удовольствием отметила, что он так же высок и черноволос, как Эдвард. Может, сэру Эддарду удастся изгнать из моего сердца образ своего воина?
В любом случае всё должно было решиться в ближайшие часы.
Снискав славу испуганной и трепетной невесты, я могла не появляться на людях вплоть до венчания. Под утро, когда веселье стихло и последние гости разбрелись по своим комнатам, я поняла, что больше не могу находиться взаперти и вышла на улицу.
Замок был погружен в тишину, но слуги, стараясь не шуметь, уже приводили в порядок двор. Медленно прохаживаясь вдоль него, я встретила старика Маркуса, служившего при конюшнях, и попросила проводить меня к стойлам. Недавно у любимой кобылы Джейн родился жеребёнок, но у меня не было случая на него посмотреть.
- Да, - беззубый рот ощерился в самой искренней улыбке. – Беленькая лошадка, хорошая. Леди Джейн хочет назвать её Беллой. В честь вас, миледи.
Я рассмеялась:
- Может, оно и к лучшему – с ней она не так сильно будет по мне скучать.

В конюшне было темно. Маркус предложил было мне взять факел, но я не хотела пугать лошадей: света, лившегося со двора, было вполне достаточно.
Маленькая белая кобылка Джейн действительно была загляденье. Она появилась на свет всего два дня назад и уже твёрдо стояла на тоненьких белых ногах. Спрятавшись под живот матери, жеребенок с наслаждением сосал молоко и даже при моём появлении ни на секунду не оставил своего занятия. Я прошла дальше, намереваясь выйти через противоположную дверь к тёплому амбару, где зимой держалась домашняя птица.
Меня остановило знакомое призывное ржание.
- Сэм! – радостно вскрикнула я и бросилась к ближайшему стойлу. – Это ты, приятель!
Приветствуя меня, конь радостно закивал головой. Я проскользнула внутрь просторного, застеленного свежим тростником стойла и кинулась Сэму на шею.
- Здравствуй, мой хороший. Вот мы и свиделись.
Не дотягиваясь до высокой холки, я гладила его шёлковую гриву, приговаривая ласковые слова. За ним хорошо ухаживали, конь выглядел здоровым и бодрым. В отличие от хозяина он быстро оправился после своего лесного приключения.
- Какой же ты красавец, Сэм. Какой умница. Твой хозяин должен гордиться тобой.
- Он и гордится.
Звук знакомого голоса застал меня врасплох. Я резко обернулась. Тёмный мужской силуэт замер у входа в стойло.
- Я не ошибся, думая, что мой конь и теперь найдёт тебя скорее, чем я, - произнёс он тихо.
- Сэм позвал меня, и я зашла поздороваться.
Затаив дыхание, я во все глаза всматривалась в темноту. Я скорее почувствовала, чем увидела, как Эдвард приблизился и потрепал коня по холке.
- Молодец, Сэм. Ты снова всё сделал правильно. А со мной ты поздороваться не хочешь? – насмешливо обратился он ко мне.
- Доброго вам утра, милорд.
Мой голос показался мне хриплым и бесцветным, совершенно незнакомым.
- Я искал тебя, моя маленькая колдунья, - с нежностью произнёс Эдвард и, поднырнув под головой Сэма, встал рядом со мной.
Вздёрнув голову, я посмотрела прямо на него. В предрассветных зимних сумерках, скудных на свет, я едва различала знакомые черты.
- Зачем? – выдохнула я еле слышно.
- Хотел ещё раз увидеть, - просто ответил он. - И сказать спасибо за последнее лекарство.
- Не понимаю, о чём вы.
- Понимаешь. Всё ты понимаешь. – Эдвард сделал ещё один шаг. Рука в перчатке дотронулась до моего подбородка, поднимая его выше. - А я вот не понимаю. И от этого совершенно сбит с толку.
Его глаза оказались так близко. Они были черны, как ночь, но совсем не страшные. Их теплота завораживала, покоряла, и на короткое мгновение я позволила ей увлечь себя.
- Вы не должны…
- Не должен, - согласился он. – Но готов бросить всё ради маленькой дикарки из леса, которая оплакивает одинокого старика, отказывается от золота и тайком присылает мне чудодейственные бальзамы.
- Милорд…
Из его груди вдруг вырвался короткий стон, и Эдвард с силой прижал меня к себе.
Оказавшись в его объятиях, я забыла всё на свете. Меня с головой захлестнула страсть – его и своя. Тёплые волны родились в самых глубинах моего естества, дыхание перехватило, и я слабо охнула. Одна твёрдая ладонь вдруг оказалась в моих волосах. Обхватив мою голову, Эдвард заставил меня посмотреть на него. Сердце забилось с удвоенной силой, когда я увидела направленный на меня изголодавшийся взгляд. Он переместился на мои губы. В панике я выдохнула его имя:
- Эдвард…
- Нет! – сквозь зубы прорычал он и неожиданно отпустил меня. Он всё ещё стоял близко. Я чувствовала, как крупная дрожь сотрясает его тело. Соблазн поднять руку и снова притянуть его к себе был так велик, что я почти поддалась ему. Но в это мгновение Эдвард сделал шаг назад. За ним ещё один. А после отвернулся к Сэму.
- Уходи, Белла.
Меня вдруг охватила такая тоска, что захотелось выть. Не помня себя, я подняла юбки и бросилась прочь из конюшни. Стрелой я промчалась по двору и скрылась в замке. И лишь оказавшись в своей комнате, дала волю слезам.
Я плакала от жалости к себе. Горевала по мечтам, которым не дано было осуществиться и на которых не имела никакого права. После сгорала от стыда, что позволила себе поддаться слабости. Забыть и забыться, увлечься и увлечь – пусть ненароком, походя. Хвала господу, что мой возлюбленный оказался сильнее меня. Он смог остановиться, а я – нет. Он смог удержаться, а я готова была отказаться от всего, едва оказавшись в его объятиях. Каким бы злом обернулась эта страсть, если бы мы оба поддались искушению. Мне не было прощения. Я корила себя, ругала Эдварда, пеняла на судьбу. Это продолжалось долго, пока в какой-то момент я не забылась тяжёлым, тревожным сном.

Джейн разбудила меня после полудня – пришло время готовиться к свадьбе. Увидев моё лицо, сестра пришла в ужас. Опухшее, покрасневшее, с заплывшими от слёз глазами, я мало походила на счастливую невесту.
Пока готовилась ванна, Джейн делала мне примочки, кладя на лицо пахнущие ромашкой холстины. Сестра вымыла мои волосы, а затем долго сушила их у огня, сначала промокнув полотенцем, а затем расчёсывая. Когда пришла пора облачаться в свадебный наряд, Джейн заплакала, в одно мгновение превратившись из рачительной хозяйки в маленькую девочку. Теперь настала моя очередь её утешать.
- Не туго? - У сестры дрожали руки, когда она затягивала шнуровку платья на спине.
- Нет. Главное, могу дышать.
- Я никогда не думала, что всё так будет, - вдруг сказала Джейн. – Тебя должна была собирать мама, и не в каморке у кухни, а в твоей собственной спальне. И чтобы вокруг тебя было много подруг, и чтобы они пели счастливые песни.
- Так будет у тебя, милая. Ты наследница Дуаера, твоя свадьба станет самым знаменательным событием во всей Вольтурингии.
- Ты приедешь на мою свадьбу?
- Можешь в этом не сомневаться.
- А если муж не отпустит тебя?
- Значит, мне придётся воспользоваться запасами своего сонного зелья. Глядишь, к тому моменту, как он проснётся, я уже успею вернуться.
Джейн своими расспросами и болтовнёй удалось немного растормошить меня, и, когда за мной пришёл отец, я уже была спокойна.
Я стояла посреди комнаты. Белое покрывало, спускавшееся до самого пола, было откинуто. Подойдя, отец взял меня за руку. У меня сжалось сердце, когда я увидела стоявшие в его глазах слёзы. Он долго смотрел в моё лицо, прежде чем заговорить:
- Если бы я только мог повернуть время вспять…- начал он, но я прервала его:
- Не говори так. Вспомни, как ты был счастлив с мамой. И пусть ваше счастье было недолгим, я успела его увидеть. Это даёт мне право надеяться, что и у меня может получиться быть счастливой.
- Обязательно получится. – Отец неожиданно улыбнулся. - Теперь я с уверенностью могу сказать, что обязательно прослежу за этим.
- Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я. - Случилось что-то, что я ещё не знаю?
- Сегодня прибыл посланник короля, девочка. Он делает твоего мужа лордом Дуаера. Тебе не нужно нас покидать.
Я взвизгнула от радости и кинулась на шею отцу. Счастливо засмеявшись, он начал кружить меня по комнате.
Это была потрясающая новость! Я остаюсь дома, со своими родными, со своим народом и на своей земле. Выдам замуж Джейн, увижу, как вырастет Алек…
- А как же ты? – пораженная внезапной догадкой, я отстранилась от отца.
- Я остаюсь графом и становлюсь вашим подданным, - он улыбнулся, склонив почтительно голову. - Вы можете жить здесь или построить свой собственный замок на наших землях. Удивительно, что это решение было принято не сразу: Карлайл не станет нападать на страну, где будут жить его внуки.
Это был весомый аргумент. Но едва ли сейчас я могла думать об этом.
- Отец, разве могла я рассчитывать на подобную милость?
- Наш король сделал то, что должно. Жаль, что твоя мать не дожила до этого дня. - Он снова обнял меня, прижав к своей груди. - Я говорил тебе, Изабелла, как сильно люблю тебя и горжусь, что ты моя дочь?
- Ты говоришь это сейчас. Мне этого вполне достаточно.
Отец поцеловал меня в обе щёки и опустил покрывало.

Небо благословляло меня снегом. Пушистый и лёгкий, он плавно кружился в морозном воздухе. Закатное солнце освещало витражные окна часовни, кидая отблески на замковый двор, до отказу заполненный людьми.
Как только мы с отцом вышли из замка, мир взорвался приветственными криками. Казалось, все жители Дуаера собрались здесь. Сквозь тонкое покрывало я видела их улыбавшиеся лица. Они благословляли меня, одаривая крёстными знамениями и пожеланиями счастья. Преисполненная благодарности и любви к своему народу, я снова начала плакать. Отец в знак одобрения крепче сжал мою руку.
По всему пути, образовывая широкий коридор, выстроилась замковая стража. Полностью вооружённые, в ярко начищенных латах, воины оттесняли толпу, но я то и дело жала тянувшиеся ко мне руки. Ближе к часовне дуаерских стражников сменили форксийские рыцари. Богатство доспехов сразу бросалось в глаза и добавляло их облику величественности. При нашем появлении они в едином порыве достали из ножен свои мечи и скрестили их над головами. В следующее мгновение воздух сотрясся от их троекратного приветственного возгласа. Толпа взревела.
Где-то здесь должен быть Эдвард… Нет, нельзя об этом думать!
- Меня утешает мысль, что ты будешь жить рядом, - прошептал мне на ухо отец. - Твой жених человек чести, и я уверен, он никогда тебя не обидит.
- Ты разговаривал с ним? – спросила я, чтобы отвлечься от тягостных мыслей.
- Несколько раз. Я рад, что именно на этого сына Карлайла пал жребий стать твоим мужем. Прибывший позавчера показался мне легкомысленным и грубоватым.
- Прибывший позавчера? – переспросила я.
- Да. Сначала я думал, что этот шумный малый и есть Эдвард, но он оказался его старшим братом. Эмметт – наследник Карлайла. Вряд ли Аро мог рассчитывать, что ты выйдешь замуж за будущего герцога. Но оно и к лучшему. Эдвард намного серьёзнее своего брата.
Слушая отца, я всё больше замедляла шаг. На последней фразе ему и вовсе пришлось тянуть меня за руку.
- Что такое, милая? – спросил он, кинув опасливый взгляд на замерших вокруг нас воинов.
- Как ты сказал его зовут? – дрожащим голосом переспросила я.
- Эдвард.
- Но до этого ты назвал другое имя, Эддард!
- Я ошибся. Идём, Изабелла.
Я послушно начала подниматься по ступенькам. Отцу пришлось мне помочь, потому что на полпути у меня внезапно подкосились ноги. Толпа за моей спиной ахнула.
Слабая надежда поселилась в моём бешено стучащем сердце. И, прежде чем сделать ещё один шаг, я задала следующий вопрос:
- Эдвард… когда он прибыл в замок?
- С первой группой форксийцев. Я не сразу узнал об этом. Он объяснил это соображениями безопасности. Ожидалось прибытие самого герцога, и Эдварду было необходимо оценить все возможные угрозы и предотвратить их. Но вместо себя Карлайл прислал своего наследника. Идём же, Белла.
Отец нетерпеливо подтолкнул меня к дверям часовни. У входа на нас пахнуло жаром сотен свечей, перемешанным с запахом молодых еловых веток. Зал был заполнен под завязку. Скамейки убрали, чтобы вместилось больше народу. Оставался лишь небольшой проход, ведущий к алтарю.
При нашем появлении хор запел приветственный гимн. Гости повернулись к дверям.
Отец медленно повёл меня по проходу. Склонил голову, он вдруг быстро заговорил:
- Во время церемонии венчания Эдвард будет стоять на одном колене, опираясь на меч. Не так давно он повредил ногу и ещё не до конца оправился. Это не совсем по канону, но отец Майкл согласился сделать исключение.

Я едва слышала слова отца, боясь поверить в чудо, о котором втайне молилась и которое оплакивала всего несколько часов назад.
Мой Эдвард. Рыцарь, спасённый мной и явившийся спасти меня. Он стоял у нижней ступеньки, ведущей к алтарю: высокий, сильный, красивый. В тёмно-бардовом плаще и блестящих доспехах, он выглядел ещё величественней. Его плащ был перекинут через левое плечо; рука лежала на мече, который покоился в позолоченных ножнах, притороченных к поясу.
Дождавшись, когда мы с отцом подойдём ближе, он приветственно склонил голову.
Я всё ещё оставалась неузнанной. Ангельский хор в моей душе пел осанну, а я отказывалась верить своему счастью.
Отец поднял моё покрывало и примкнул устами к моему лбу.
- Будь счастлива, моя Белла.
- Благодарю тебя, отец, - прошептала я, не в силах сдержать текущие по моим щекам слёзы счастья.
При звуках моего голоса Эдвард едва заметно дёрнулся. Он резко обернулся, но белая ткань уже скрыла моё лицо.
Последние несколько шагов, отделявших меня от Эдварда, оказались для меня самыми сложными. Я смотрела только на него – избранника моего сердца. Он недоверчиво хмурился. Пронзительный взгляд тёмно-синих глаз под сурово сведёнными бровями метался между мной и отцом.
- Берегите мою девочку, милорд, – сказал тот, подойдя к нему.
Мой рыцарь протянул руку и, прежде чем отойти, отец вложил в неё мою дрожащую ладошку.
Эдвард определённо был в замешательстве. Его глаза сузились. Он пытался разглядеть моё лицо, сокрытое от него полупрозрачным покрывалом.
Внезапно он отпустил мою руку и произнёс уже знакомым повелительным тоном:
- Поднимите вуаль, миледи.
Вокруг нас раздался недовольный ропот, но он мгновенно стих, когда медленно, дюйм за дюймом я начала приподнимать тонкое полотно и аккуратно положила его поверх тонкого золотого венца, фиксирующего вуаль.
Эдвард с шумом втянул воздух, и мир вокруг меня будто застыл. Звенящая тишина наполнила часовню. Не в силах выдержать напряжения, в ожидании своего приговора я закрыла глаза.
Казалось, прошла вечность, прежде чем две тёплых руки неожиданно подняли моё лицо. Лёгким движением пальцы стёрли с моих щёк застывшие слёзы. Затем они нежно погладили мои приоткрытые губы и спустились к шее.
- Открой свои глаза, прекрасная Белла. Докажи мне, что я не сплю.
Восторг, звучавший в голосе Эдварда, заставил меня затрепетать. Я исполнила его просьбу и в следующее мгновение утонула в наполненных любовью и обожанием тёмно-синих глазах моего рыцаря.
- Это действительно ты, моя маленькая колдунья.
Я слабо кивнула. Этого было достаточно, чтобы его тёплые губы немедленно накрыли мои.
Раздались возгласы возмущения. Сквозь крики толпы явно слышались угрозы. Забренчало оружие. Инстинктивно я подалась назад, но Эдвард обвил вокруг меня руки, не дав отстраниться.
Перед нами возникло раскрасневшееся лицо отца Майкла:
- Милорд, я вынужден напомнить, что церемония ещё не началась. У вас нет права целовать вашу невесту до её окончания.
- После её окончания она уже будет моей женой, - напомнил он священнику и добавил, чтобы услышали все, стоявшие рядом: – Неужели вы лишите меня радости почувствовать разницу.
Часовня затряслась от громового хохота. Напряжение спало. Теперь выкрики были иного свойства: «Начинайте же скорее, святой отец. Видите, молодым не терпится!»
По взмаху отца Майкла снова зазвучала музыка. Он вернулся к аналою.
Выпустив меня из объятий, Эдвард поставил ногу на ступеньку и снова потянул ко мне руки:
- Я был готов отказаться от всего ради лесной колдуньи. Готова ли благородная леди принять от меня весь мир?
Улыбнувшись своему избраннику, я с радостью вручила ему и руку, и своё поющее от счастья сердце.

Форум