… Соленая вода была везде. Даже в воздухе, который она хватала короткими жадными вдохами, стояла водяная взвесь. Вода и грохот. Где-то впереди валы разбивались о прибрежные скалы. Кто-то тащил ее по воде, ронял, падал рядом, что-то кричал; она пыталась достать ногами дно, иногда это удавалось, иногда нет, потом мутная стена накрывала их, и все начиналось сначала. Один раз ее отпустили, и Кемерон в ужасе замолотила руками. Откатная волна потянула ее назад с нечеловеческой силой, закружила, вынесла к какому-то камню, ударила об него, она вцепилась в его острые края, пережидая плотный поток. Потом чья-то сильная рука схватила ее за шиворот и потащила к берегу.
– Шевелись, мать твою!
Они побежали вперед, по песку, проваливаясь до колен, слыша за спиной приближающуюся волну. Удар в спину сбил их с ног, накрыл с головой грязной пеной. Кемерон вынырнула, чувствуя, что захлебывается, и что ее снова тащит назад, но ее спутник удержал ее, они переждали волну и побежали вперед.

– Быстрее, – закричал мужчина. Он оглянулся, в его голубых как небо глазах, отразился страх. Это было так непривычно, что Кемерон обернулась туда же, куда смотрел мужчина, и вскрикнула от ужаса – на них шла темная, зеленая громада с белой рваной шапкой.
– Хаус! – она закричала, прижимаясь к нему, словно он мог защитить ее от смерти.
– Задержи дыхание! Слышишь? Как накроет…
Верх, низ все смешалось. Песок бил по телу, несколько оборотов, непереносимая тяжесть, руки выскальзывающие друг из друга… и безумный, лишающий сил и сознания страх…
– Дыши, черт тебя побери, дыши!
Беззвучный кашель раздирал горло, казалось, если бы ее оставили в покое, она смогла бы вдохнуть, пусть медленно, но смогла бы.
Кемерон пыталась вырваться из рук держащего ее человека, отползти, куда-то еще, подальше от ревущего моря, от волн, чья пена заливала их. Но сил не было. Мужчина поднял ее за пояс, так, что голова уткнулась в песок, перекинул через колено безвольное тело.
– Давай, ты сможешь! Давай!
Его ладони сдавили ее ребра, лишая возможность дышать вообще, раз и еще раз, но потом она почувствовала, что вода вытекает из горла, тело сотрясают конвульсии рвоты…
– Молодец, девочка, давай, дыши, ты точно сможешь…
Он говорил, что-то еще, что не доходило до ее сознания. Все что она ощущала – облегчение оттого, что сейчас она и впрямь может дышать. Пусть даже кашляя и отплевываясь…
– Я же говорил, чтобы ты закрыла свой миленький ротик, какого черта ты решила поиграть в русалку?
Кемерон оперлась руками о песок и попыталась освободиться, и тут же вскрикнула от боли, пронзившей руку.
Она села на колени, прижав руку к груди.
Хаус с видимым облегчением тоже сел на песок, опершись на него руками
– Ну, у тебя и видок, – сказал он, взглянув на Кемерон, – как у настоящей жертвы кораблекрушения.
Все что она могла – это дышать и думать о том, достаточно ли далеко они от прибрежных волн. Дышать было можно, волны были далеко.
– Хаус… – наконец она смогла выдавить из себя слова, – а остальные?
Он снова взглянул на нее мельком, потом уставился на бушующие волны.
– Роскошная экскурсия, – ответил он. – Чья это была замечательная идея?
– Они утонули?
– Понятия не имею. И могла бы сказать мне спасибо.
– Вода… везде вода… – она подняла голову. Оказывается, шел дождь, серая стена, тропический ливень. Темные, фиолетовые тучи клубились над горизонтом, и над тем местом, где недавно плыл их катер.
Кемерон зашарила правой рукой по карманам.
– Сотовый… У вас нет?
– Э, да ты смотрю совсем плохая? Только слез не надо, ладно? Не хочу бить тебя по хорошенькому личику. И что у тебя с рукой?
Кемерон непонимающе уставилась на свою левую руку, которую все так же бережно прижимала к груди.
– Дай сюда.
Она переместилась поближе и протянула ему руку.
Пальцы уверенно пробежались по запястью, поднялись выше…
– Похоже на перелом. Снимай рубашку, поглядим получше.
Она запуталась в пуговицах, по щекам уже текли слезы, а не капли дождя.
– Я же сказал, чтобы ты не ревела, – сказал Хаус, помогая ей. – Прикинь, какой классный уикенд. Расскажешь потом Кадди, она обзавидуется. – Кончай с истерикой! – он поднял ее лицо за подбородок, и она увидела, как его глаза недобро блеснули.
– Я… да, я уже, – она шмыгнула носом, хотелось, чтобы ее прижали к груди, согрели, успокоили и обязательно сказали, что все будет хорошо.
Он начал ощупывать ее руку, хотя она и сама видела, что на предплечье ссадина и опухоль. Как только пальцы Хауса коснулись отека, она оттолкнула его руку.
Он увидел, как исказилось ее лицо.
– Ладно. Пойду, найду тебе шину. Он встал, провел рукой по карманам.
В джинсах обнаружилась зажигалка, размокшая пачка сигарет и упаковка викодина.
Хаус потряс флакончиком, открыл, вылил попавшую воду и сунул его обратно в карман.
Из другого кармана он вытянул сотовый телефон и кинул ей.
– Развлекайся пока.
На берегу валялось множество веток, палок, коры и прочего мусора, чтобы можно было выбрать что-то более или менее походящее.
Кемерон схватила телефон – он был безнадежно мокр и также безнадежно мертв.
Здесь никто не подавал признаков жизни. Только шумело море, только лил дождь и одинокая, сильно хромающая фигура бродила в полосе прибоя.
Слезы опять подступили к глазам, но она справилась с ними. Хаус не должен видеть ее такой… раскисшей. И слезы ничего не изменят. Вообще изменить ничего нельзя. Конференция в Малайзии, на которой они были почти неделю, завершилась вчера. Три из четырех выступлений, записанных на представителей учебного госпиталя Принстон Плейнсборо, провела она. Взамен Хаус, торчавший все это время в отеле, обещал провести последний день с ней где-нибудь на море и быть любезным. Она взяла экскурсию на остров. Катер отплыл в десять утра, забитый до отказа корзинками с едой, рыболовными снастями, аквалангами и двенадцатью жизнерадостными туристами, увешанными видеокамерами. Три местных парня обещали устроить рыбалку, показать обезьяний остров и организовать пару погружений.
Дайвинг Эллисон не интересовал, но прогуляться было бы приятно. И чтобы Хаус не заявлял, она была уверена, что ему тоже понравится. В любом случае это лучше, чем сидеть в кондиционированном номере, развлекаясь минибаром и 27 кабельными каналами. Нет, она, конечно, не строила никаких особых планов, за столько лет она смирилась с мыслью, что для Хауса она не представляет интереса, но впереди был целый день солнца, воды и Хауса, обычно честно выполнявшего условия сделок.
– Я тут нашел кое-что.
Она подняла голову. Хаус стоял около нее, опираясь на изогнутую корягу, в свободной руке он держал парочку довольно ровных досок.
– Ну, что порвем? Твою рубашку или мою футболку? Наверное, твою рубашку. У тебя там гляжу топик и наверняка купальник… рубашка твоя… это не ткань, а марля…– сказал он, раздирая собственность Кемерон на ровные полоски. – Ляг на спину… А, да, как же я забыл, – сказал он, увидев, что она кусает губы.
Он достал из кармана флакон с викодином.
– Поделюсь с тобой конфетами, и не говори потом, что я жадный, – он протянул ей ладонь, на которой лежали две подмокшие таблетки.
– Сколько у вас осталось? – спросила она.
– Есть немного.
На лице Кемерон отразилось сомнение.
– Поскольку с этой шиной тебе придется ходить пару дней, а может и больше, сделать надо все хорошо. А это будет больно. Ешь.
Какого черта, в конце концов, подумала она, беря таблетки.
– Извини, запить нечем.
Он подождал минут двадцать, потом занялся ее рукой. Да, Хаус был прав как всегда, наверное, это было бы и впрямь больно, по крайней мере, времени это заняло порядочно.
Она смотрела на его сосредоточенное лицо, но даже не могла представить, о чем он думает. Он то приближался к ней, то отдалялся. Что-то говорил, но сознание выделывало с ней странные штуки, то хотелось засмеяться, то заснуть, то по ее губам расползалась улыбка.
– Когда нас найдут, – сказала она, – вы будете похожи на пирата. Она хихикнула. – С длинной такой бородой и палкой. Она попыталась погладить его по лицу, но Хаус шлепнул ее по здоровой руке.
– Не приставай ко мне, я знаю твой страшный секрет - под кайфом ты себя не контролируешь. Расслабься. Я не воспользуюсь твоим состоянием.
– Почему? Я не против.
– Круто тебя забирает.
– Хорошее лекарство.
Он закончил накладывать шины и заставил ее сесть, чтобы подвесить руку на косынке, из все той же рубашки.
– Пошевели пальцами.
– А что ты мне за это дашь? Нет, что сделаешь? – она засмеялась.
– В следующий раз получишь пол таблетки, – пообещал Хаус. – А теперь вставай, носить на руках я тебя точно не смогу.
– А зачем?
– Затем, что нужно найти местечко по суше.
– Нет, я не пойду, вдруг приплывет катер, а нас не будет… Она замотала головой. Тут хорошо. Тепло. Море. Я люблю море.

Дождь кончился тогда, когда начало темнеть. Ветер разогнал облака, и черная тропическая ночь предстала в своем первозданном блеске. Мерный шум моря был похож на дыхание неведомого зверя, раз за разом пытавшимся добраться до двух людей, лежавших на берегу.
– Нас найдут, ведь, правда?
– Найдут, найдут, спи лучше.
– Зачем вы так? Я же не ребенок. – Кемерон подняла голову, пытаясь различить в темноте глаза мужчины, обнимавшего ее.
– Тогда не задавай дебильных вопросов.
– Мне страшно, – сказала она спустя минуту.
Не тебе одной, – хотелось отозваться Хаусу, но он промолчал. Обсуждать очевидное не имело смысла. Может быть, заработает сотовый телефон, может быть все кто были в катере давно кормят рыб, и никто не будет их искать. Может быть искать будут, но не найдут… Какой смысл думать об этом сейчас? Кемерон под боком, наконец, затихла, ее сопение успокаивало.
Огромное небо, усеянное бесчисленным количеством звезд. Вон там Южный крест, спутники двигаются, мигая, реактивный самолет на высоте 14 тысяч километров. В мокрой одежде лежать было неприятно, но от воды шла устойчивая волна тепла и переохлаждение им не грозило. Он достал из кармана свой флакон; четверть, даже меньше – таблеток 6 или 7. На денек хватит, даже если учитывать Кемерон. Хаус выцепил одну таблетку и закинул в рот. А дальше? Если не найдут? Тогда экономить таблетки – все равно, что оттягивать неизбежное. Еще одну? Но он закрыл флакон. Стресс сегодняшнего дня, как-то притупил все ощущения.
Жаль, не удалось зажечь костерок. Ни одной сухой ветки, ни клочка коры и кто знает, сколько заправки в зажигалке…
Можно считать повезло. Закрытый перелом – ерунда, больно, но не смертельно, могло быть хуже. Если бы о тот камень кого-нибудь шваркнуло головой, вот тогда бы были настоящие проблемы. Хотелось есть, но с этим придется подождать до утра. И кто знает, может быть их найдут завтра.

***
Когда Кемерон открыла глаза – уже светало. Небо было чистым, море абсолютно спокойным, и таким же серым как предрассветное небо. Но в этом сером свете зарождался новый ясный день. Она взглянула на лежащего мужчину. Тот спал, сон его был тревожным. Не хотелось будить его, и Кемерон замерла, надеясь заснуть. Было прохладно. Хаус вновь зашевелился, пробормотал что-то сквозь сон и придвинулся к ней ближе.
Кемерон погладила перевязанную руку. Боли почти не было. Она вообще не ощущала своего тела – то ли от ночной прохлады, то ли оттого, что все мышцы затекли.
Над морем показался кусочек солнца, сразу оживив все вокруг. Блики затанцевали на воде, белый песок вспыхнул золотистыми искорками кварцев, запели птицы. Солнечный диск поднимался практически вертикально и скоро его лучи не только осветили все, разогнав серость, но и согрели Кемерон.
Спать не хотелось совершенно и, стараясь не разбудить пригревшегося на солнце Хауса, Кемерон встала.
Широкая песчаная коса плавно переходила в берег. Метрах в ста от воды росли пальмы и что-то еще зеленое. Слева, если стоять спиной к морю, была видна скалистая гряда, пара камней из которой торчали в воде. Кемерон поняла, что именно об них ее вчера и ударило. Справа песок уходил куда-то вдаль. Кемерон решила дойти до пальм. Может быть, там удастся найти воду?
По плотному песку идти босиком было очень легко. Пройдя половину, она оглянулась. Тишина действовала угнетающе. Ничего не случилось, да и случиться не могло, но какое-то беспокойство шевелилось в груди. Там где были пальмы – была и трава. А еще валялись старые и новые кокосы, обломанные пальмовые ветки и прочий мусор. Босиком ходить по этой свалке было неприятно, да и опасно и Кемерон старалась держаться песка. От ходьбы проснулось тело, и рука отозвалась тягучей болью.
Нужно было возвращаться. Она прихватила один кокос, достаточно свежий на вид и пошла обратно к морю, побродила по воде, потом села около Хауса.
Солнце вставало все выше, стало тепло. Воздух был изумительно чист, и морская гладь, что расстилалась перед ней, сверкала в лучах солнца бесценным изумрудом. Легкие тонкие волны мягко накатывались на берег и уходили беззвучно. На море можно смотреть часами, ни о чем не думая. Она и сталась ни о чем не думать, ни о погибших спутниках, ни о ситуации, в которой она оказалась, ни о том кто и когда найдет их, ни о…
Она потрясла головой. Нет, правда. Когда-то она была влюблена в Хауса. Безоглядно, как девчонка. Она и была такой девчонкой, готовой изменить мир и спасти всех своей любовью. Три года с Хаусом не прошли бесследно. Его цинизм, меткие и зачастую злые замечания, нет, они не отравили её душу, просто заставили задуматься о многом, о том кто достоин любви и заботы в этом мире, а кто нет… О том, кто хочет этой самой любви и заботы, а кто будет упорно отталкивать их от себя, считая за попытку браконьерского вторжения на заповедную территорию.
А браконьеры подлежат ликвидации.
Она думала, что справилась со своим чувством. Определенно, да. И пусть так и остается. У нее есть Чейз, славный и милый парень, чуть наивный, чуть бесхарактерный, но какой-то свой, домашний… Интересно, где он сейчас и думает ли о ней?
Внезапно она обернулась и встретилась взглядом с Хаусом.
– Доброе утро, – сказала она. – Как спалось?
Хаус сел на песке и потер лицо руками. По утрам у него почти всегда было скверное настроение.
Хотелось хорошую чашку, миллилитров на четыреста, кофе, непременно с пятью кусками сахара. Принять душ, и завалиться спать обратно, только на этот раз в мягкой, сухой и теплой постели.
– Я принесла нам завтрак, – Кемерон кивнула на кокос.
Хаус удивленно уставился на зеленый шар.
– Ты намекаешь, что я его должен как-то расковырять?
– Ну, в общем-то – да.
Хаус обернулся оглядеться по сторонам.
– А вода здесь есть?
– Не знаю, я прошлась до пальм, но там только кокосы.
Хаус потянулся за кроссовками, те были мокрыми. Он вытряхнул песок из таких же мокрых носков, обулся и встал. Кемерон протянула ему найденную вчера палку. Он недоуменно повертел ее в руках, потом, пожав плечами, воткнул в песок и полез в карман за таблетками.
– Как твоя рука?
– Нормально, – отозвалась Кемерон.
– Хорошо. А то, что ты босиком – плохо. Смотри не наступи на какую-нибудь гадость.
– Куда пойдем? Искать воду?
– А что, есть что-то другое на примете?
– А вы сможете?
Хаус встряхнул свой флакон.
– Сегодня да. Говоришь, прошлась до пальм?
Он оглянулся на деревья, прикидывая расстояние.
– Да, там трава и ветки. Кемерон взглянула на свои ноги. – На мне были шлепки.
Она хотела сказать, вчера были. Да, вчера они были двумя цивилизованными людьми, единственной заботой которых было не потерять банковскую карточку. А сегодня…
– А у берега смотрела? – прервал ее размышления Хаус. – Может, что прибило? Или кого?
Она покачала головой.
Они поднялись к пальмам, и пошли вдоль кромки травы, забирая влево, выше, к скалам.
Солнце пригревало все крепче и им действительно захотелось пить.
– Надо разбить кокос, слышите, Хаус? Очень пить хочется.
Он остановился и взглянул на нее сердито.
– Чем? Я не умею вскрывать кокосы руками. Или мы найдем воду или пару подходящих камней…
Камни стали попадаться чаще, местность откровенно пошла в гору. Они шли медленно, друг за другом, поднимаясь все выше и выше. Хаус думал о том, что надолго его сил не хватит. Кемерон думала о том, что подходящих для вскрытия кокосов камней здесь просто пруд пруди, и можно давно уже сделать привал.
Внезапно Хаус остановился, и Кемерон чуть не налетела на него.
Он поднял руку, призывая к молчанию. В пальмах гулял ветер, кричали птицы… Внизу сияло море. Если идти параллельно ему, то они начнут спускаться с другой стороны каменной гряды, на которую забрались.
– Что?
– Туда, – сказал он, указывая вниз и вправо.
Спускаться оказалось труднее. Пару раз Хаус оступился, выругался. Кемерон предложила отдохнуть, получила в ответ сердитый взгляд и прикусила язык, она прекрасно знала, как он ненавидит, когда кто-то обращает внимание на его увечье, предлагает помощь. То, что они оказались в этой глуши – не значило ничего. Хаус оставался Хаусом. Наконец она поняла, куда он идет – пышная зелень указывала на близость воды. И точно, спустившись немного, она услышала журчание небольшого ручейка, весело бежавшего по камням.
Вода оказалась чистой и холодной. Они напились, ополоснули разгоряченные лица и долго сидели у воды, отдыхая.
– Смерть от жажды нам не грозит, – сказала Эллисон. – Как вы думаете, нас скоро найдут?
– Ты считала, сколько раз ты это спросила? Откуда мне знать?
– Надо что-то делать!
– Например?
– Ну… я не знаю, костер зажечь… Подать сигнал…
– Позвонить домой.
– Хаус!
– Чем тебе тут не нравится? Клевый остров. Держу пари, что неделя здесь стоит кучу баксов. Так что наслаждайся!
– А что мы будем есть?
– Ну а твои кокосы?
– Хаус, я серьезно.
– Я тоже. Иди, собирай, попробуем разбить. Потом нужно соорудить что-то типа навеса, если не хочешь вымокнуть под очередным дождем. Соберем костер. Как стемнеет – подожжем. Что еще обычно делают? Обследуют остров? Кто знает, может на той стороне стоит пара отелей под двадцать этажей? Разве в этом мире остались необитаемые острова? Это было бы слишком роскошно. Но, боюсь, я далеко не уйду. Извини.
– Можно выложить на песке «Help», – сказала Кемерон, подумав.
– Скучное кино, я тоже смотрел, – отозвался Хаус.

***
Весь день они провели, собирая пальмовые ветки и строя укрытие. Три пальмы, росшие рядом, послужили основной дома. Хаус и Кемерон укрепили несколько палок между пальмами на высоте метр-полтора, навалили сверху пальмовых листьев, соорудив крышу. На стены пошли те же листья, только укладывали их уже между стволов.
– Это не походит даже на приличный сортир, – сказал Хаус в итоге, рассматривая получившееся сооружение.
– Ничего подобного, внутри вполне уютно. Идите сюда.
Послышался тяжелый вздох. Хаус опустился на колени и забрался в их импровизированное жилище.
– Бар за отелем – там полно напитков под названием «просто вода», а телек – вон. Кемерон кивнула на вход. – Такой канал, мир природы. Устроит? Небо, море и песок.
– Я предпочитаю кабельное, – сказал Хаус, обернувшись к ней, – желательно с кодировкой.
Кемерон почувствовала, что ее щеки полыхнули огнем.
– Как твоя рука?
– А ваша нога?
Хаус достал из кармана флакон, вытряхнул на ладонь остаток. Три.
– Бери одну и подели пополам. На твой цыплячий вес будет достаточно.
Рука ныла уже давно, но Кемерон покачала головой.
– Нет. Лучше оставьте себе. На дольше хватит.
– На дольше не хватит.
Хаус разломал таблетку и поднес одну из половинок к ее губам. А вторую проглотил сам.
– Давай.
Он закинул еще одну таблетку себе в рот, сунул флакон в карман и улегся на спину.
– Отдохнем немного. Потом займемся костром. А тут мягко, – сказал он, что ты натаскала на пол?
– Ободрала маленькую пальму.
– Хорошо, – кивнул он.
Кемерон легла на бок, стараясь устроить руку поудобней. Пульсирующая боль, постепенно стихала, и это само по себе было приятно.
Хороший вышел выходной. Лучше не бывает. Когда-то, словно в другой жизни, она шантажом заставила Хауса провести с ней в неформальной обстановке пару часов. Он, по своему обыкновению, наговорил ей кучу гадостей, вывернул наизнанку все ее душевные порывы, вытряхнул как старый мешок, кинул их ей небрежно обратно. А теперь? Что если их робинзонада затянется на… неделю, месяц? Два? Что если…
Она почувствовала его руку у себя на плече и вздрогнула от неожиданности.
Его пальцы пробежали по коже, он повернул ее к себе. Лицо Кемерон отразило удивление и смятение.
Он прижался губами к ее щеке, потом отстранился на секунду, заглядывая ей в глаза с немым вопросом. Вместо ответа Кемерон закрыла глаза. Он поцеловал ее уже в губы, осторожно, словно нерешительно, потом все сильнее и сильнее и она, забывая обо всем, ответила на поцелуй.
Больше ничего не было – не больной руки, ни их хлипкого укрытия, ни острова, ни моря, ни неба только два тела пытавшихся найти друг друга в полумраке.
Когда он со стоном откинулся назад, она осталась лежать с каким-то то ли опустошением, то ли удовлетворением в душе. Потом она прильнула к нему, устроив голову на груди, спросила тихо:
– Почему?
Он запустил руку в ее растрепанные волосы.
– Прости.
– Хаус?
– За то, что будет завтра. Или послезавтра.
– Что? – она нахмурилась.
– Викодин кончится и … мы оба знаем, что будет. Я хотел… – он внезапно замолчал, словно сработал какой-то невидимый барьер, потом ухмыльнулся, – дурацкие правила. Нам надо было переспать еще три года назад, как советовал Уилсон.
– Что? – с притворным возмущением она замолотила его кулаками по груди. – Он советовал? Ах, вы, два старых, грязных…
– Ну не таких и старых, – перебил ее Хаус, перехватывая руки. – И не таких уж грязных. Я уже почти было собрался, как ты закрутила роман с Чейзом. Никогда не можешь подождать.
– Не смей говорить про Чейза, – внезапно она рассердилась. – Не хочу!
Смеяться и вспоминать тех, кого они, может быть, очень долго не увидят, совершенно не хотелось и потом это ощущалось как своего рода предательство.
– Если ты закончила драться, то кинь мне мои джинсы.

***
Они развели костер перед входом в хижину. Высохшие за жаркий день ветки, палки и прочий мусор, что в изобилии валялся на берегу после шторма, все сгорало в огне, давая тепло и надежду на то, что кто-то увидит их призывный маяк.
– Знаешь, мы тут всего сутки, а кокосы мне уже надоели, – сказал Хаус, заканчивая выскребать из ореха белую мякоть. Ты умеешь ловить рыбу?
– С удочкой – да. Только где ж ее взять?
– Ха! С удочкой любой дурак рыбу поймает! Ну а зажарить ее ты сумеешь?
– Сумею! Если будет что жарить!
– А, мы возвращаемся к истокам. Я должен завалить мамонта, а прекрасная спутница освежевать тушу. Годится.
Хаус разулся, подвернул джинсы, взял из костра горящую ветку, и направился к воде.
Кемерон побежала следом. Оставаться одной, даже на несколько минут в темноте, совершенно не хотелось. Отлив увел воду, и им пришлось идти довольно долго. Наконец Хаус остановился и наклонил горящую ветку над водой. Несколько минут ничего не происходило, Кемерон уже решила съязвить по этому поводу, как вдруг из воды выпрыгнула какая-то рыба, явно целя в огонь. Безмозглое животное промахнулось, и закувыркалось на песке.
– Оттаскивай! – крикнул Хаус Кемерон, опять наклоняя ветку над водой. Еще одна рыбья тушка взлетела в воздух. Через полчаса у них был неплохой улов.
– А чистить чем?
– Ну, знаешь ли! Поимей совесть! Может тебе еще сковороду найти и масла?
Кемерон не могла понять дразнит он ее или и впрямь сердится. Но что точно – ей ужасно захотелось оказаться сейчас далеко-далеко отсюда, от этого острова и Хауса, который так и будет день за днем издеваться над ней.
– О, господи, чему тебя мама учила? Иди, найди пару ракушек, у них острые края, распотроши наших маленьких дружков… знаешь как? Голову прочь, брюхо повдоль… эй… ты чего?
Он шагнул к ней, поднимая подбородок. Кемерон уткнулась ему в грудь, не пряча слез. Хаус, помедлив немного, обнял ее, погладил успокаивающе по вздрагивающей спине.
– Ну, ладно, ладно, не реви, никогда не поздно научится чему-нибудь полезному…
Рыбу пришлось потрошить Хаусу. С повязкой на руке от Кемерон было мало проку. Он на удивление ловко почистил рыбу, насадил ее на веточки и пристроил к углям. Через час они лежали в своем шалаше, переваривая горячий ужин.
А потом вновь занимались любовью. Не спеша, наслаждаясь каждым движением, смакую каждый миг. Кемерон знала, что эта ночь останется в ее памяти навсегда, как одна из лучших ночей. Каким то краем сознания она понимала это и пыталась запомнить, впитать в себя все ее ощущения: теплую, пахнущую солью темноту, дыхание моря, потрескивание костра, сильные руки Хауса, и свои жадные ласки…