разм*ндательный,
объе*ательный,
заднеканально-аналокрылый, ультразвуковой, многоразрядный, оттюнингованный и проюстированный,
примерно вот такой:
https://interfax.com.ua/media/thumbs/images/2018/05/vBWg6NJeRLdx.jpg

Она предполагала, что именно к этому всё неизбежно идёт, раз уж они в тихом месте, вдали от всего остального мира, в кои-то веки в безопасности, их только двое, никто их не прервёт – следовательно, ничто уже не удержит их на расстоянии друг от друга.

Но, как ни странно, всё это совершенно не ощущалось неизбежным – наоборот, в каком-то смысле это было самым внезапным событием в её жизни. Какой-то коктейль из противоположностей, смешавшихся между собой так, что, сколько ни старайся, одну уже не отделишь от другой. Нечто уютно знакомое… но в то же время напряжённо новое. Нежное – и запредельное, успокаивающее – и переполняющее. Как будто каждое нервное окончание в её теле искрило, получая десятки противоречивых стимулов одновременно.

Единственное, в чём она была полностью уверена – это сам Дэниел, его чистая суть: нечто лучшее, чем всё, что она знала прежде. Он принадлежал миру более прекрасному, чем тот, в котором жила она; и пока они были частью друг друга, она чувствовала, что ей позволено находиться там с ним.

Она знала, что, по стандартам большинства, её прошлый опыт отношений весьма ограничен, так что сравнивать ей особо не с чем. О сексе она всегда думала как о единичном событии, у которого есть чётко определённый конец; как об усилии, направленном на получение физического удовлетворения – усилии иногда удачном, а иногда и нет.

Теперешний опыт никак не подходил под эту категорию. Он был в меньшей степени событием и в бóльшей – непрерывно длящимся исследованием друг друга, удовлетворением любопытства, восхищением каждой обнаруженной мелочью. Он не ставил своей целью удовлетворение; однако не было ни одной потребности – физической или иной, не столь легко определимой – которую бы он не удовлетворял.

Она подыскивала правильное слово, пока они лежали и целовались – на этот раз спокойно, терпеливо – а свет по краям занавесок постепенно краснел. Она не знала точного названия этого чувства, заполнявшего её до такой степени, что, казалось, вот-вот начнёт растягиваться кожа. Оно немного напоминало то прежнее искрящееся чувство, которое заставляло её улыбаться при мысли о нём – но только умноженное на тысячу, на миллион; и затем, запылав огнём плавильного горна, оно постепенно сожгло все прочие, меньшие чувства, оставшись единственным. У неё не было для него имени. Самым близким, которое она могла припомнить, было «ликование».

– Я люблю тебя, – прошептал он ей в губы. – Я люблю тебя.

Может, это и было нужное слово. Просто она никогда не думала, что оно включает в себя так… бесконечно много.
– Дэниел, – пробормотала она.

– Ты не обязана ничего отвечать. Мне просто нужно было сказать это вслух. Я мог взорваться, если бы попытался удержать это в себе. Возможно, скоро мне придётся это повторить. Я тебя предупредил. – Он рассмеялся.

Она улыбнулась.
– Я не хочу возвращаться обратно – туда, где мне было нечего терять. Я рада, что у меня есть ты – моё уязвимое место. Спасибо, что ты есть – в любом качестве.

Положив голову ему на грудь, она прислушалась к его дыханию. Продолжать дышать – уже очень долгое время именно это было самой главной её задачей. Та женщина, которой она была всего месяц назад, ужаснулась бы, услышав от неё сегодняшней, что теперь эта задача включает в себя ещё одну пару лёгких. Та женщина сбежала бы из ситуации, в которой требовалось сохранять не только собственную жизнь. Но сколько бы она упустила! Алекс не могла даже вспомнить, ради чего она хотела жить в то время. А вот за эту жизнь действительно стоило бороться.

– Я думаю, мне было лет двенадцать или, может быть, тринадцать, когда я отказался от мечты о необыкновенной жизни, – задумчиво произнёс он, бесцельно водя пальцами по её волосам. – Наверное, где-то в этом возрасте все начинают взрослеть и прекращают фантазировать. Понимают, что уже никогда не обнаружат, что на самом деле они – усыновлённые обычными людьми инопланетяне с удивительными сверхспособностями, которые спасут этот мир. – Он усмехнулся. – Нет, конечно, понимать это ты начинаешь гораздо раньше, но потом ещё много лет не можешь окончательно примириться. А затем мир понемногу обламывает тебя, часть красок из жизни уходит, и ты принимаешь действительность… Думаю, я далеко продвинулся в этом направлении. Я нашёл много счастья в этом сером, будничном мире. Но я хочу, чтобы ты знала – время с тобой было необыкновенным. Был ужас, да, но в то же время – такая радость, о существовании которой я даже не подозревал. И это потому, что ты – необыкновенная. Я так рад, что ты нашла меня. Похоже, что моей жизни в любом случае предстояло кардинально измениться в ту или иную сторону. Я просто очень счастлив, что эти перемены принесла мне ты.

Её горло сжалось, и она поразилась тому, что отчаянно моргает, чтобы не дать пролиться наполнившей глаза влаге. Ей доводилось плакать от горя, боли, одиночества и даже от страха, но сейчас – впервые в жизни – в глазах у неё стояли слёзы радости. Это казалось странной реакцией. Она всегда считала, что «слёзы радости» – всего лишь образное выражение. Сейчас она впервые поняла, что радость может быть даже труднее вынести, чем боль.

Помню, как наш театральный вуз поставил "Братьев Карамазовых" и прописал в программке возраст всех героев по Достоевскому и возраст студентов, играющих их роли (сразу невольно вспоминались 40-с-чем-то-там-летные Лавров и Ульянов из фильма Пырьева ).

Идёт спектакль, в зрительном зале кто-то громко вопрошает:
-Господа, в этом помещении есть доктор?!
-Да, есть!
-Коллега, что за фигню нам показывают?

- когда он с такой милой надеждой предполагает, что это ролевые бдсм-игры, и если так, то он совсем не против, вот только немножко подучится...