Ты спросишь меня, станет ли моя любовь сильнее?
Я не знаю, не знаю…
Останься рядом, и, возможно, так и будет…
Но я не знаю, не знаю…

(«Something», «The Beatles»)

Тео Нотт до сих пор временами удивлялся тому, что, стоило ему положить руки на пианино и коснуться чёрно-белых клавиш, вокруг начинала звучать музыка. Для него это было пусть и небольшое, но чудо. Иногда он просто не мог осознать, что музыка рождается именно под его пальцами. Временами ему казалось, что она снисходит на него откуда-то свыше, а его руки являются для неё всего лишь проводниками в этот мир. Возможно, она транслировалась даже не через руки... возможно, музыка проходила через что-то ещё, например, его сердце, голову или кровь.

Так или иначе, неважно откуда бралась эта музыка, важно было только то, что она сопровождала его и в трудные минуты, и в моменты счастья. Сегодня он не смог бы с уверенностью сказать, какие эмоции передавала музыка — счастье или печаль — знал только, что именно это она и делала.

Где-то в глубине души Тео мечтал писать свою собственную музыку, но для этого ему не хватало чувствительности и восприимчивости. Это не значит, что он даже не пытался. Пытался, но ничего не получалось. Ну, вернее… не то чтобы совсем уж ничего… Он черкал иногда свои наброски на оригинальных страницах произведений и даже составлял из них музыкальные фразы, но стоило ему объединить их, они сразу же теряли смысл. Кроме того, он слишком боялся показывать результаты своих экспериментов кому-то, поэтому предпочитал играть чужую музыку. Больше всего ему нравилась классическая, но именно сейчас он пытался выучить все песни группы «Битлз».

Песню «Что-то» написал Джордж Харрисон. Гермиона рассказывала, что Харрисона называли «тихим битлом». Теодор подумал, что это как раз кстати, потому что в их «клубе» его считали «тихим змеёнышем». Было в этой песне нечто, что затронуло Тео глубже, чем любое другое произведение Леннона/Маккартни из тех, которые он уже разучил.

«Когда-нибудь я сыграю эту песню Гермионе, и, может быть, она ей понравится. Когда-нибудь я обрету наконец голос и осмелюсь рассказать ей о том, насколько сильно она изменила мою жизнь. И сумею показать ей свою любовь, а не просто признаться в том, как сильно люблю её. Когда-нибудь, наверное, я найду силы посмотреть Блейзу в глаза и сказать ему то же самое. Но смогу ли я когда-нибудь стать настолько храбрым, чтобы показать Блейзу мои чувства к нему?» — задался он вопросом.

Кое-кто считал, что проклятие Гермионы скоро будет уничтожено благодаря Тео и Блейзу, но эта идея оказывала на Теодора огромное давление, и, кроме того, он вовсе не был уверен в ней. Правда, вчера вечером в клубе, после спетой песни, уже покинув сцену, Гермиона бросилась в его объятья и призналась в любви, а потом обняла Блейза и сказала, что любит его тоже. Тем же вечером, только позже, когда прочие змеёныши смеялись на Грэгом Гойлом (пока тот в костюме клоуна задувал свечи на именинном торте) Блейз взял руку Теодора в свою и произнёс:

— Ты знаешь, что я люблю тебя, Тео.

Это признание нечаянно услышал Маркус, передал его Драко, тот поделился с Эдрианом, который и выдал роковой комментарий: проклятие Гермионы скоро будет разрушено.

Настроенный несколько скептически, Тео не был так в этом уверен.

«Должно быть что-то большее.

Что-то большее, чем просто осознание Гермионой того, что она любит меня и Блейза. Что-то большее, чем просто слова Блейза о том, что он любит меня и Гермиону. Что-то большее, чем просто понимание того, что я люблю Гермиону и, возможно, к тому же влюблён в собственного лучшего друга.

Должно быть что-то ещё».



Что-то потянула Блейза наверх, в спальню Тео. Скорей всего, это были звуки музыки, которую играл Теодор. Остановившись на пороге комнаты, Блейз слушал, как друг исполняет очередную песню «Битлз» (Забини уже выучил их все наизусть). Сейчас звучала песня Джорджа Харрисона. Она называлась «Что-то». Блейз подумал, что именно для неё Тео — идеальный исполнитель, потому что было очевидно: его вновь что-то беспокоит. Блейз всегда угадывал это его состояние.

Вчера вечером в клубе Теодор выглядел вполне нормально. Им всем было так весело на вечеринке у Грэга. Их малышка спела песню (таким красивым голосом, кстати), и пусть она звучала немного грустно, и Гермиона в конце заплакала, всё равно это было красиво. Тео аккомпанировал ей на рояле, и всё, казалось, шло так, как они запланировали.

Что угодно на свете не жалко было отдать за то, чтобы увидеть выражение лица Гермионы, когда в конце песни она увидела сидящего в толпе Грэга Гойла в костюме клоуна! Всё единолично провернул Малфой! Он сказал Гойлу, что день рождения пройдёт в виде костюмированной вечеринки, и каким-то образом смог убедить толстяка нарядиться клоуном! И заставил его ждать, сидя в зале, пока на сцене не появится «праздничный сюрприз» (то есть Грейнджер).

К тому времени единственный источник света оказался направлен на Гермиону, в зале всё потонуло во тьме, так что Гойл не мог разобрать, что только он одет в маскарадный костюм. Под аккомпанемент единственного и неповторимого Тео Нотта Грейнджер спела грустную песенку о «её жизни», а когда закончила, зажёгся свет, и в самом центре зала, за столом, обнаружился Грэг Гойл в клоунском костюме: рыжий кудрявый парик, огромные ботинки, красный нос, галстук в горошек! Зрители сначала аплодировали певице, потом, заметив Гойла, начали смеяться, и в этот момент Грейнджер закричала. Грэг вскочил и тоже заорал… поливая ругательствами Драко Малфоя.

Гермиона убежала со сцены и попала прямо в объятья Блейза! Гойл ринулся за кулисы и попытался проклясть Малфоя, который бегал кругами, прячась за попадавшихся под руку людей, и орал на Грэга:

— Ты сделал это ради Грейнджер! Она хотела, чтобы ты так оделся! Это всё ради неё!

Тем временем, Гермиона, крепко обнимая Блейза, буквально рыдала, захлёбываясь слезами и приговаривая что-то вроде:

— Не дай злому клоуну забрать меня!

Все змеёныши хохотали до упаду и не могли остановиться. Наконец, Грэг приблизился к Гермионе и попытался её успокоить:

— Я не злой клоун, Грейнджер. Я всего лишь Грэг Гойл.

Она медленно повернула голову и вдруг рассмеялась. Она рассмеялась! Затем протянула руку, ущипнула его нос картошкой и извинилась:

— Прости, Грэг. Клянусь, это была не моя идея..

— Малфой сказал мне, что будет костюмированная вечеринка, — смущённо промямлил Грэг. — Мой собственный день рождения… теперь испорчен.

— Не обязательно, можно же переодеться, — предложила Гермиона.

— На мне под костюмом ничего нет, — пояснил Гойл.

Почти все змеёныши скривились, услышав это, но как всегда находчивая Гермиона предложила превратить клоунский наряд в красивый мужской костюм. Грэг отказался, заявив, что раз это ей так необходимо, он будет изображать клоуна всю ночь, но только если Малфой нацепит красный нос. Поэтому Грейнджер заставила Драко носить красный нос картошкой до конца вечеринки.

Вспоминая об этом, Блейз до сих пор улыбался. Он вдруг задумался:

«Почему я, вспоминая прошлую ночь, улыбаюсь, а Тео хмурится? Правда, он сейчас сосредоточен на музыке, но это же не причина для недовольства. Может быть, всё потому, что прошлой ночью я снова признался, что люблю его? Возможно, я слишком форсирую события? Или Тео и малышке стоит сначала привести мысли в порядок, поговорить, разобраться с собственными чувствами… прежде чем я продолжу выказывать свои к нему?»

— Позволишь тебя прервать? — спросил Блейз с порога.

Теодор продолжал играть, то ли не подозревая о том, что друг находится рядом, то ли тем самым давая ответ «нет» и не позволяя прервать его.

Блейз всё равно вошёл в комнату. Он встал позади сидящего за фортепиано Тео и положил свою большую ладонь на его плечо. Теодор продолжал играть, пока не закончилась песня, затем вздохнул и, глядя на друга снизу вверх, медленно произнёс:

— Я не заметил тебя.

— А-а, — неотрывно глядя на него, протянул Блейз. — Это всё объясняет. Я подумал, что ты меня игнорируешь. Могу я поговорить с тобой?

— Конечно, — Тео, по-прежнему сидя на скамейке, развернулся к нему.

— Почему ты запер фортепиано в собственной спальне? Этот дом достаточно просторен, чтобы можно было оборудовать музыкальную комнату, — вопрос только что пришёл в голову Блейзу, и он решил задать его.

Тео развернулся к инструменту, закрыл клавиши крышкой и медленно провёл рукой по чёрному лакированному дереву.

— Я поставил фортепиано здесь, потому что в детстве мне разрешали держать его только в моей спальне. Полагаю, я просто привык к этому. Мне и в голову не приходило, что оно может стоять ещё где-то.

Блейз опустил руки на плечи Тео.

— Знаешь… теперь ты можешь ставить своё фортепиано, куда душа пожелает. Могу даже помочь тебе обустроить одну из пустых спален на втором этаже в музыкальную комнату.

Тео опустил голову.

— Да, я знаю.

— Отец и мать больше никогда не смогут диктовать тебе, что и как ты должен делать, — продолжил Блейз, мягко поглаживая его плечи.

Глубоко вдохнув, Теодор медленно и расслабленно выдохнул. Руки Блейза легко и приятно касались его плеч, скользили между лопатками вниз по мягкому белому хлопку футболки, возвращались к плечам и скатывались по голым рукам вниз. Подняв голову, Тео склонил шею на бок.

— Как приятно. У меня постоянно ноют шея и плечи, когда слишком долго сижу за фортепиано.

Блейз продолжал обрабатывать его плечи и руки.

— Если больно, скажи.

— Нет… нет, ощущения просто чудесные, — заверил он.

Теперь руки Блейза лежали на шее Теодора, большие пальцы, зарываясь в длинные волосы, ловко массировали затылок, остальные осторожно обхватывали часть горла, под ушами, нижнюю челюсть. Он был таким нежным, прикасался к Тео с такой заботой и вниманием... Слишком долго никто не выказывал ему такой заботы и внимания. Ужасно долго.

Блейз провёл пальцами по его ключицам, и Теодор поинтересовался:

— Ты зашёл о чём-то спросить?

Наклонившись ближе, Блейз коснулся грудью затылка Тео, рассеянно поглаживая пальцами поверх его рубашки.

Тео поднял на него взгляд.

Блейз, опустив глаза, тоже смотрел на него.

Одним пальцем он провёл по соску Тео, и тот закрыл глаза, поднял руку, чтобы накрыть его ладонь и остановить её движение. Вторая рука Забини мягко обхватила подбородок Теодора, запрокинула голову, а сам Блейз стремительно нагнулся, прикоснувшись ртом к его губам настолько быстро и невесомо, словно и не было…

…этого поцелуя.

Вот только он был.

Теодор отскочил от фортепиано и друга настолько быстро, что даже сам удивился.

Словно сдаваясь, Блейз поднял вверх обе руки.

— Тео…

Это все, что он смог произнести… лишь его имя… как раз, когда его мозг вопил:

«Прекрати, прекрати, перестань!» и «Прости, прости, мне так жаль!»

Внутренне Блейз проклинал самого себя, в который раз повторяя, что для подобного шага было ещё слишком рано… слишком, слишком рано…

Тео огляделся вокруг каким-то диким, затравленным взглядом и, тяжело дыша, пробормотал:

— Я просто не ожидал этого, вот и всё.

Подойдя ближе, Блейз спросил:

— А чего ты ожидал после признания, что я влюблён в тебя?

Теодор недоуменно воззрился на него, чуть заметно тряхнув головой.

Блейз потянулся к нему, взял за руку и, мягко притянув к себе, попытался успокоить:

— Ладно, мы не будем спешить. Всё нормально, Тео, ничего страшного не случилось. Мы оба осознаём наши чувства друг к другу, и это всё, что имеет значение. Давай поднимемся и поможем Гермионе. Мне кажется, ей надо помочь с выпечкой.

Правда, Тео не был так уверен, что у Гермионы достаточно времени, чтобы они могли позволить себе не спешить.



Что-то в созидании выпечки заставляло Гермиону чувствовать себя расслабленной и почти счастливой. Сам процесс напоминал ей точную науку, что-то сродни изготовлению зелий.

Отмерив ещё немного муки и сахара, Гермиона высыпала их в миску с яйцами и содой. Добавив щепотку соли и чайную ложку ванильного экстракта, она склонилась над столом, чтобы прочитать дальнейшие пункты рецепта в старой кулинарной книге.

— Что там следующее? — спросил Блейз.

— Коричневый сахар, — прочитал сидящий рядом с ним Тео.

Гермиона забрала у него коричневый сахар и предложила:

— Вы, оба, может, всё-таки позволите мне наконец закончить со всем этим? С вами готовить ещё хуже, чем с Гарри и Роном!

Блейз сдул с ладони муку прямо на Тео и, подчеркнув:

— Ты хуже, чем Гарри и Рон! — схватил деревянную ложку и начал дразнить ею котёнка.

Смахнув муку с футболки, Тео недовольно заявил:

— Думаю, она нас обоих сравнивает с ними! Дай-ка мне эту ложку! Её теперь надо продезинфицировать!

Как только прозвучал комментарий о дезинфекции, Блей облизал ложку и опустил её в миску с тестом.

— Это отвратительно! — начал нудить Теодор.

Блейз на это только рассмеялся.

А Гермиона решила не обращать на обоих внимания.

Вошедший без приглашения Драко Малфой застал всю компанию как раз в тот момент, когда язык Блейза облизывал ложку, а Гермиона начала взбивать в миске ингредиенты. Прислонившись к косяку и склонив голову к правому плечу, он спросил:

— Во имя Мерлина, скажи мне, Грейнджер, что ты делаешь?

— Готовлю выпечку, — ответила она, не глядя на него.

Оставшись на месте, Драко ухмыльнулся (с болью осознавая, что напрасно тратит лучшую из добродушных ухмылок, ведь никто не смотрел на него) и спросил:

— Зачем?

— Затем, — лаконично ответила она.

— Х-м-м… — Малфой вошёл в кухню и наглухо закрыл дверь, опёршись на неё ботинком. — Исчерпывающий ответ. А эти два дурачка что здесь делают?

— Помогаем, — усмехаясь, ответил Блейз.

— Нет, это я помогаю, а он в основном достаёт Гермиону, — поправил Тео.

— Подай противень, пожалуйста, — попросила та, подбородком указывая на рабочий стол.

Драко удивился:

«Она, что, меня попросила?» — но направился к столу, взял металлический противень, подержал его в одной руке, переложил в другую, затем вернул на стол и снова поинтересовался:

— Серьезно, что ты делаешь?

— Драко… — ответила она, подавляя вздох, и по-прежнему безжалостно взбивая тесто, — я пеку. А ты — дебил.

Покачав головой, Малфой уселся за небольшой круглый стол, посмотрел на друзей, а затем спросил:

— Пусть так. Хотите знать, зачем я пришёл?

— Не очень, — ответила Гермиона честно, поставила миску на стол и, взяв в руки небольшую ложечку, выложила на металлический противень порцию взбитого теста.

— Я здесь, — медленно, будто устало, протянул Драко, — чтобы рассказать вам о следующем задании.

— Мне всё равно, — пробормотала Гермиона рассеянно.

С помощью ложечки весь лист был заполнен одинаковыми лужицами взбитого теста (каждая размером с золотую монету), и Гермиона взяла в руки палочку. После незатейливого взмаха противень плавно опустился на верхнюю полку духовки, в то время как с нижней выплыл пустой и остановился на подставке, стоящей сверху плиты.

— Ты, действительно, печёшь, — поразился Драко.

— Малфой, просто объясни, зачем пришёл, — довольно улыбнулась Гермиона.

— Во-первых, разве не смешно, что Гойл появился на собственном дне рождения в костюме клоуна? — спросил он, шкодливо улыбаясь.

И, не выдержав, так заразительно расхохотался, что вслед за ним засмеялись и Блейз с Тео. Даже Гермиона попыталась скрыть улыбку, прикрывая рот ладонью, но потом схватила прихватку и дважды шлёпнула ею Малфоя по руке, попутно отчитывая всех змеёнышей:

— Думаю, с вашей стороны, парни, было ужасно так обмануть его!

Продолжая посмеиваться, Драко возразил:

— Всё прошло великолепно, ты и сама знаешь. К тому же это была моя гениальная идея, так что все лавры заслуженно достались мне... Нет, серьёзно, как ещё ты смогла бы преодолеть боязнь клоунов? А так вычеркнуто сразу два задания одновременно!

— Это была его идея! — подтвердил Блейз. — Так что, если ты злишься, вини его. Если же тебе всё понравилось, что ж… ответственность тоже лежит на нём.

— Я была напугана до смерти! — воскликнула Гермиона. — Даже закричала, когда зажёгся свет!

— Как маленькая испуганная гриффиндорочка! — подколол её Драко, и Тео с Блейзом рассмеялись ещё громче.

Гермиона подошла к Малфою и шлёпнула его прихваткой по голове гораздо сильней, чем несколькими минутами ранее по руке.

— Да я теперь ещё больше боюсь этих клоунов, идиот! — крикнула она, снова и снова шлёпая его.

Пытаясь защититься, он прикрыл голову руками, повторяя:

— Осторожней с причёской, Грейнджер, не трогай мои волосы! — наконец, выхватил у Гермионы прихватку, швырнул её в другой конец комнаты и возмутился: — Да в руках таких как ты это смертельное оружие!

Воспользовавшись палочкой, Гермиона вновь вернула прихватку себе и только потом спросила:

— Просто скажи, зачем пришёл.

— Уроки танцев, Грейнджер.

Она ошарашенно плюхнулась на стул.

— Скажи, пожалуйста, что не ты будешь мне их давать. Ты же не сможешь удержать свои похотливые ручонки.

— Точно, не смогу, — довольно ухмыльнулся Драко. — Но, увы, вальсу тебя собирается учить мистер Пьюси, наш слащавый пижон. Как раз к празднованию моего юбилея, пятого июня в Мэноре. Вы все приглашены, кстати.

Гермиона хмурилась.

— Я не хочу идти в Мэнор.

Теперь уже нахмурился Драко.

— Но это же мой день рождения.

— Нельзя отказывать Драко в его деньрожденческих желаниях, это не принято, Грейнджер, до тебя никто так не делал, — издевательски заметил Блейз.

— А если малыш Драко захочет на день рождения грязнокровку, мамочка с папочкой просто найдут ему какую-нибудь другую, — подпел Тео.

Стукнув по столу кулаком, Малфой заявил:

— Я не настолько избалован, и я хочу, чтобы там присутствовала ОНА, а не просто какая-то грязнокровка! Значит так! В твоём распоряжении шесть дней для того, чтобы научиться вальсировать. Эдриан назначил первый урок на завтра. Мой день рождения пятого июня. Там и увидимся.

Он направился к двери, но Гермиона повторила:

— Я действительно не могу туда пойти, Драко.

Малфой зарычал и очень медленно развернулся.

— Почему? У тебя, что, заранее назначена какая-то более важная встреча? Мне казалось, весь смысл происходящего в том, чтобы ты выполнила все пункты списка! Научиться танцевать вальс — одна из этих твоих грёбаных задач!

Гермиона подошла к нему вплотную, так, что их носы почти касались друг друга, и заявила:

— И я выполню её! Но в мой список не входит пункт, предписывающий отправиться в Мэнор на помпезную чистокровную вечеринку по поводу дня рождения, и я не собираюсь туда идти, пусть это даже твой день рождения. У меня осталось не так много времени, и я намерена потратить его на то, нравится МНЕ.

На этих словах Тео затаил дыхание и уставился на Блейза, который, в свою очередь вытаращился на него.

— Брось, Грейнджер, — протянул Малфой. — Все мы тут в курсе, что у тебя с этими двумя образовался миленький такой, почти непорочный любовный треугольник, так что никакой реальной опасности твоей смерти теперь не существует, чего притворяться-то?

Гермиона захлебнулась воздухом, словно её неожиданно ударили.

Тут же поднявшийся из-за стола Тео возмутился:

— Драко, это не соответствует действительности, и, честно сказать, мы ни о чём таком толком не знаем! Мы даже не знаем, существует ли это антипроклятье на самом деле. Эдриан не смог найти какие-либо доказательства, он даже ту книгу, в которой якобы нашёл его, отыскать не смог.

Блейз вышел вперёд, заслонив собой Тео.

— И какие бы чувства не возникли между мной, Тео и Гермионой, они существуют только между мной, Тео и Гермионой, ясно?

— Да, предельно ясно, — усмехнулся Малфой. — В очередной раз я оказался лишним… Как здорово, просто замечательно. Я счастлив, просто вне себя от радости, — он поднял лист с выпечкой, который недавно вытащили из духовки, и врезал по нему ладонью, расшвыривая печенье по всей кухне, а затем выскочил из комнаты.

— Чёртов идиот, мудак несчастный, — выругался Блейз.

Тео грустно покачал головой.

Гермиона выбежала следом за Драко и перехватила его прямо за дверью, как раз в тот момент, когда он собрался дизаппарировать.

— Подожди, пожалуйста, — попросила она. — Я хочу объяснить.

— Тогда пойдем со мной, — заявил Малфой, хватая Гермиону за руку, и дизаппарировал вместе с ней.

Выглянув из кухни, Тео произнёс:

— Поверить в это не могу, но он забрал её с собой.

Положив ладонь ему на спину, Блейз сунулся в открытые двери и повторил:

— Чёртов мудак, идиот несчастный.