Название: Не одной крови

Категория: Другие произведения

Заявка: 55
Бета: tatyana-gr
Жанр: драма
Предупреждения: ООС, AU
Рейтинг: R
Пейринг: Гарри Поттер, Драко/Гермиона
Саммари: Драко узнает, что он приемный сын и на самом деле грязнокровка. Гермиона находит его прячущегося где-то в подвале, раздавленного этой новостью. Вместе им предстоит узнать, вдруг это просто чей-то навет. Ну или она поможет ему смириться с этой правдой.

---

«Грязнокровка» — это ребенок магла (обычного человека без магических способностей), у которого проявились магические способности. Оскорбительное прозвище придумано чистокровными волшебниками с целью унижения первоназванных. Употребляется в адрес как женщин, так и мужчин.
Фанатичные сторонники чистоты крови относятся к маглорождённым с особым пренебрежением, их они презирают даже больше маглов и называют оскорбительно «грязнокровками» (что аналогично расизму и другим видам дискриминации в реальном мире). Тем не менее, считается доказанным фактом, что магловское происхождение никак не влияет на магические способности.

Где-то вдалеке с гулким звуком капала вода. Кап, кап, кап. Сонное порыкивание Пушка нарушало могильную тишину подвала, а ведь он, по идее, должен был охранять вход в подземелья. Лучшая ученица факультета Гриффиндор, Гермиона Грейнджер, невольно улыбнулась. Еще на первом году обучения в школе волшебства и магии Хогвартс волшебница узнала об одной интересной особенности огромного трехголового пса — он засыпал, едва заслышав музыку. Любую. И полминуты назад, намереваясь проникнуть в небольшую комнатку за спиной Пушка, Грейнджер исполнила новый хит Энрике Иглесиаса «I Don't Dance». Удивительно, но пес уснул и под эту зажигательную песню. Правда, стоит отметить, что гриффиндорка пела очень старательно.

Гермиона уже и не надеялась найти Драко Малфоя, сбежавшего от всех неизвестно куда. Девушка не имела понятия, знал ли юноша о наличии в подвалах Хогвартса трехголового создания и его необычной чувствительности к мелодиям. Во время тайных свиданий они никогда не обсуждали Пушка, но к этому времени волшебница осмотрела уже все их с Драко секретные уголки в замке. Она просто не знала, где еще его искать: необследованным осталось только это подвальное помещение, замаскированное гигантским телом пса. Здесь они с Малфоем ни разу не миловались.

Слой пыли покрывал все кругом, и хотя где-то вдалеке был слышен стук падающих капель неизвестного происхождения, там, где шла волшебница, было сухо и тепло. Когда, просыпаясь, поочередно зевнул всеми головами Пушок, гриффиндорка с трудом различила в дальнем углу комнаты очертания кого-то, похожего на Драко Малфоя. Освещаемый исходящим от ее палочки светом Люмоса, он застыл чернейшей обсидиановой скалой на старом матрасе, и только несколько выглядывающих из-под мантии серебристых прядей подсказали Гермионе, кто находится перед ней.

Драко убежал, прочитав какое-то загадочное письмо. Точнее… Начать надобно было с ужина, во время которого поступила корреспонденция, вернее, прилетели почтовые совы. Взъерошенный коричневый филин, не похожий на фамильного почтальона Малфоев, принес Драко письмо, запечатанное в изысканный конверт. Гермиона сидела за столом гриффиндорцев практически напротив Драко, гордо восседающего среди слизеринцев. Не выпуская волшебной палочки из рук, он вертел письмо.

Отчего-то Гермиона была уверена, что сообщение каким-то образом относится к их запретным встречам с Драко. Наверное, его отец, Люциус, узнал о них.

Одним уверенным движением слизеринец разорвал конверт сбоку, и именно в этот момент Гермиону отвлекло ее собственное письмо. Прямо в руки упало брошенное совой послание от родителей, самых обычных маглов. Девушка не успела порадоваться весточке из дома — все внимание волшебницы сейчас занимал Малфой. Улыбаясь радостной реакции Рона на его почту и делая вид, что слушает философское бормотание Гарри, она украдкой следила за слизеринцем.

Как обычно, Гойл, один из близких соратников Драко, хотел узнать новости вперед своего лидера. И, как всегда, одним взмахом волшебной палочки Драко осадил нерадивого дружка. На этот раз Малфой вынудил Гойла беспрестанно квакать, пока сам продолжил разбираться с письмом. Неуловимо для других учеников кинув взгляд на Грейнджер, Драко раскрыл лист розоватой бумаги, вызвавшей у Гермионы искру узнавания, впрочем, тут же ускользнувшую, и пробежал текст глазами. Слизеринец заметно побледнел и кинул на Гермиону пронзительный, не совсем понятный ей взгляд, тут же отведя его. Теперь волшебница еще больше уверилась, что послание каким-то образом затрагивает их отношения.

Скомкав плотную бумагу и конверт в один небольшой шар, Драко сунул его во внутренний карман мантии. И быстро вышел из-за стола, скрывшись в неизвестном направлении.

Грейнджер не могла тут же кинуться догонять Малфоя. Это могло вызвать подозрения у всех учеников и учителей, находившихся в столовой. А благодаря излишнему рвению некоторых сплетников, к ночи интересный факт знал бы любой, у кого были уши.

Лишь через несколько часов Гермиона обнаружила слизеринца в этой, охраняемой Пушком, комнатке, где хранилось различное добро, ненужное на верхних этажах замка. Закутанный в темную мантию Драко походил на один из стоявших вокруг предметов мебели, покрытых чехлами, и когда странная фигура вдруг зашевелилась, Гермиона испытала настоящий, ничем не прикрытый ужас. Она даже завизжала, хотя многочисленные приключения, случившиеся с ней, Гарри и Роном, казалось, подготовили волшебницу ко всему.

Малфой не бросился успокаивать девушку, лишь приподнял голову повыше, и его злобный взгляд, видимый даже при тусклом свете чар, прожег Гермиону с головы до пят. Взяв себя в руки, она подошла ближе.

— Что тебе надо, Грейнджер? — голос слизеринца звучал глухо и ожесточенно, совсем как раньше, но в глазах, мелькавших сквозь светлые пряди его челки, застыло столько противоречивых эмоций… Ей захотелось подойти и успокоить его, погладить линию напряженных плеч, нежным поцелуем стереть презрительное выражение, снова появившееся на лице Драко. Волшебница давно не видела высокомерия по отношению к себе со стороны Малфоя. С тех пор как росла и крепла их связь: от невинных встреч в темных пустых коридорах к пылким свиданиям с жаркими ласками наедине и страстным встречам в укромных уголках Хогвардса, — Драко менялся. Гермионе нравилось думать, что, возможно, он тоже немного влюбился в нее. Ведь она уже больше года назад поняла, что запала на «гадкого хорька». Впрочем, показушная злобность слизеринца никогда не пугала ее по-настоящему.

Но Драко Малфой словно позабыл обо всех последних месяцах. Он вновь стал прежним. Снова ненавидел ее.

— Давно никто не трахал тебя, да, Грейнджер? Ты поэтому приперлась сюда за мной? — Малфой рассмеялся. Только вот от этого смеха Гермионе стало не весело, а очень грустно.

Гермиона как ни в чем не бывало подошла ближе, уткнувшись прикрытыми мантией коленями в край матраса.

— Драко, почему ты убежал, что было в том письме?

Задав вопрос, она аккуратно присела рядышком с юношей, но тот, по-змеиному зашипев, отодвинулся дальше. Гермионе в этот миг стало горько.

— Не твое дело, грязнокровка! — яростно ответил он, странным образом поперхнувшись на последнем слове.

Для Грейнджер такое слышать было не впервой, поэтому она лишь печально улыбнулась, получая очередное подтверждение, что своеобразная теплота и чуткость из их отношений исчезала.

— Малфой, — голос волшебницы немного звенел, ей было трудно справляться со всеми эмоциями, вызванными новым положением вещей, но она старалась оставаться рассудительной, — если ты мне не расскажешь, в чем дело, я не смогу помочь тебе.

— Помочь мне? Да ты в своем уме, Грейнджер?! Вали отсюда и пичкай своими блаженными речами кого другого! — Малфой чуть ли не рычал, скрючившись на ложе, будто маленький зверек перед стаей стервятников, пытающихся впиться когтями в затравленную добычу. Но он что-то путал, Гермиона никогда бы так с ним не поступила.

— А я сегодня получила письмо из дома, — девушка немного помолчала, проверяя реакцию Драко на свои слова. Он замер, затихнув, и она продолжила: — Папа вылечил зуб одной магловской знаменитости. И о нем даже напечатали статью в Таймс! — рот Малфоя искривился в презрительной усмешке, но в его глазах Гермионе почудился блеск былого интереса к низкосортной и скучной магловской жизни.

— Грейнджер, уходи, — вдруг привычным для волшебницы мягким шепотом попросил юноша. — По-нормальному же прошу, ос-тавь ме-ня од-но-го, — по слогам и чуть громче произнес он.

— Не-а, — заявила Гермиона и, чтобы показать всю серьезность намерений, легла спиной на цветастую, видавшую виды обивку матраса, начав напевать ту же мелодию, которой успокаивала Пушка.

Когда песня закончилась, а дремотное поскуливание вновь заснувшего гигантского пса также прекратилось, Грейнджер вновь завела разговор о странном письме.
— Драко?

— Хм? — определенно задумавшись о чем-то, пробормотал слизеринец.

— А то послание… оно еще у тебя? — Гермиона задала вопрос вкрадчиво, опасаясь вновь вызвать ярость у юноши, но она не могла забыть о загадочном известии. — Что ты узнал?

— Что. Ты. Не. Поняла?! — набросившись на Грейнджер, Малфой обхватил ее горло сильными пальцами и начал сдавливать. Он не собирался не то что вспоминать содержание послания, а вообще думать о нем. Гермиона словно ждала этой вспышки: не умоляя о помощи, понимая, что это занятие бесполезно, она пыталась обеими руками оттолкнуть запястье слизеринца, стараясь дышать через нос. Испускающая остаточное свечение палочка Гермионы откатилась от волшебников. Ни один из них не издал ни звука, сосредоточившись на противоборстве.

Драко казалось, что ненависти и злости в нем было через край — больше, чем способна вместить его душа. Он бы совсем не удивился, если бы на Грейнджер из его наверняка черных, еле различимых в скупом освещении жутких зрачков, полезли, шипя, полные смертоносного яда гадюки. Нечто беспросветное накрыло сознание слизеринца, он не хотел останавливаться, желая выдавить из себя ту правду, что узнал, через боль и смятение тупоголовой Грейнджер. Наслаждаясь властью и силой, упиваясь поглотившей его темнотой, он душил волшебницу, пока в какой-то момент своими глазами не увидел, что паника накрыла Гермиону. Наконец-то до тупицы дошло, и содержание письма стало ей совсем неинтересным.

Путаясь в мантии, Грейнджер извивалась на ложе, пытаясь оттолкнуть Драко или хотя бы сдавливающую горло ладонь. Но Малфой лишь забавлялся ее неуклюжими попытками — его смех отдавал безумием для той, еще способной рассуждать здраво, части его рассудка. Противясь слабому зову благоразумия, не желая останавливаться, он улегся на волшебницу всем телом, придавив ее к матрасу.

— Я решил воспользоваться твоим любезным предложением, Грейнджер, ради которого ты и пришла, — заговорил Малфой садистским тоном, так часто используемым им по отношению к гриффиндорке в первые годы их знакомства. Он зло впился в губы девушки, свободной рукой нащупывая край ее мантии. Гермиона протестующе замычала, вцепившись в его душащую ладонь, со всей силы отталкивая ее от своей шеи. — Что? Ты больше не хочешь меня? — издевался Малфой. — А вот я так желаю одну грязнокровку.

Одним движением Драко раздвинул полы мантии Гермионы, другим — задрал ее школьную юбку и поместил себя между ног затихшей гриффиндорки. Сдвинув в сторону нижнее белье, Малфой практически сразу же, невзирая на сопротивление Грейнджер, погрузился в нее и зарычал от удовольствия — горячее тело девушки так приятно стискивало его член. Но еще большее наслаждение дарило ощущение, что он снова управлял всем — ее жизнью и, главное, своей… Яростными, дикими движениями слизеринец показывал Грейнджер, что она — готовая на все подстилка, рожденная никчемными маглами. Раньше, а особенно сейчас — после прочтения письма — Малфой испытывал к ней даже не презрение, а отвращение к самой ее сути: твари с «грязной» кровью, недостойной существовать.

Войдя в раж, Малфой двигался все быстрее и сильнее, свирепо вгоняя в гриффиндорку свою разящую плоть. Голова Гермионы откинулась в сторону, безвольно сотрясаясь от ударов Драко, — волшебница была в обмороке. Юноша очень разозлился. Ее сознание, от боли и зла устремившееся за грань, мешало слизеринцу показывать Грейнджер, кто она для него. Малфой взревел, но не остановился, принявшись действовать еще более грубо. Одной рукой перехватив запястья девушки и удерживая их над ее головой, другой он приподнял выше ягодицы Гермионы, желая проникнуть еще глубже, контролировать всю ее… чувствовать хоть что-то самому, кроме бешенства и тьмы. Он двигался исступленно, с каждым ожесточенным толчком вжимая себя в нее, не обращая внимания на мучительные отчаянные стоны пришедшей в себя грязнокровки.

Драко моргнул… и безумная фантазия осыпалась… тут же без следа растаяв в тихих звуках реальности. Грейнджер спокойно лежала рядышком, продолжая напевать какую-то другую песенку магловского мира.

Юношу трясло, дыхание сбилось, он не мог поверить, что все оказалось выдумкой, измышлением. Ведь то, что сочинило его сознание, казалось до невозможности реальным. Он даже чувствовал вкус «грязной» крови Грейнджер на губах… или то были его собственные мерзкие красные капельки…

Частично еще пребывая в иной реальности, Малфой одновременно испытывал сожаление и радость из-за несбыточности видения, если такое противоречие в душе одного человека было возможным. Нечто отвратительное в его сознании, то, что он успешно давил на протяжении не только всего времени учебы в Хогвартсе да, пожалуй, в течение всей жизни, сейчас стремилось поглотить его.

Разглядывая ни о чем не подозревающую гриффиндорку, Малфой еле сдерживался, чтобы не сделать привидевшиеся картинки явью. Он весь горел, с каждым вздохом по телу прокатывались волны похоти, налившийся член болезненно пульсировал, руки желали воплотить в жизнь все, что он себе с такой страстью напридумывал. Но что-то все же удерживало его от решающего шага… а жаль. Слизеринец безумно хотел отыметь Грейнджер, унизить ее, растоптать сейчас и навсегда, показать, сколько и чего стоит ее слабая никчемная жизнь в его сильных руках. Пусть она, грязная и недостойная, валяется в его ногах, умоляя о пощаде, о снисхождении… умоляет его, того, кто сам теперь стал… никем.
Ведь он такой же, как она. Даже хуже. Он — наследник чистокровного рода волшебников (как внушалось ему с рождения) — скатился на уровень грязнокровки. Особенный, недосягаемый для многих Драко Малфой — НИКТО!

От этой мысли, настигнувшей слизеринца, его мозг взорвался, будто под действием Бомбарда Максима и Экспульсо вместе взятых!



Малфой странно затих, хотя только что тяжело дышал и трясся, словно в приступе дичайшего гнева. Тогда Гермиона с испугом смотрела на бьющегося в судорогах юношу, не зная, что предпринять. Будь это по случайности примененное на себя заклятие, гриффиндорка могла бы нивелировать его эффект с помощью Фините Инкантем, но он даже не брал в руки палочку.

Тело Малфоя, с трудом различимое в полумраке, замерло, распростершись на матрасе, словно он крепко уснул или… умер. Гермиона бросилась на грудь слизеринцу, намереваясь сделать все, что в ее силах, чтобы спасти его. Поначалу ей показалось, что Драко не дышит, а его сердце не бьется, но оголив торс юноши и приложив ухо к теплой гладкой коже, волшебница различила слабые, но уверенные удары сердца, а затем и увидела малозаметные колебания его груди на вдохе и выдохе. Он был жив. Гриффиндорка поблагодарила про себя Мерлина. Скорее всего, Малфой потерял сознание, только вот из-за чего? Что привело к таким шокирующим последствиям? Неужели то злополучное письмо…

Грейнджер достала из внутреннего кармана мантии Драко бумажный комок. Хорошо, что слизеринец не уничтожил его, теперь она попытается понять причину столь разрушающего эффекта. Развернув помятую бумагу, волшебница вчиталась в послание.

Все ясно. Увидев витиеватый почерк автора, испещренный закорючками, Гермионе вспомнилось, где раньше она видела эту бумагу необычного оттенка розового. На третьем году обучения Гермионы в Хогвартсе Фред и Джордж Уизли, братья Рона, разыграли ее, подсунув табель годовой успеваемости с одной четверкой! Ух, как Грейнджер была зла на близнецов, когда обман раскрылся. Она не разговаривала с ними две недели! Тот злосчастный табель был на такой же розоватой бумаге и написан таким же изысканным почерком.

Текст письма, полученного Драко, был настолько абсурдным, насколько и похожим на настоящий. Гермионе стало теперь понятно, почему послание так повлияло на Малфоя. Когда считаешь себя достойным последователем Салазара Слизерина, ярого борца за чистоту крови Волшебного Сообщества; когда ты — наследник Люциуса Малфоя: каково узнать, что твоя кровь грязна?! Именно об этом было письмо, причем подписанное именем Беллатрисы Лестрейндж, тетки Драко, коварной, безумной и жестокой, как было всем известно. Племянник и не подумал усомниться в сообщении от мадам Беллатрисы.

Сейчас Гермиона невероятно сильно разозлилась на Фреда и Джорджа. Эта их шутка не была забавной, она вышла гнусной и безобразной! И совсем скоро она собиралась прямо высказать им это. Однако бестолковый розыгрыш близнецов еще раз показал Гермионе, что на самом деле думает о ней слизеринец. Сможет ли она и дальше встречаться с ним тайком, зная, насколько для Драко важна чистота крови? Грейнджер являлась грязным, постыдным секретом Малфоя, который он будет скрывать всегда.

Убрав смятые конверт и листок в карман, планируя позже сжечь их, волшебница опустилась рядом с Драко и нежно погладила его по волосам. Выражение лица юноши сейчас казалось невероятно спокойным, безмятежным. Хорошо бы он видел прекрасный сон. Губами прижавшись к щеке Малфоя, ощущая бархатистую мягкость его прохладной кожи, Гермиона приняла решение. Она сотрет его воспоминания о письме. А при следующей встрече расстанется с Драко, каким бы тяжелым не казалось это решение. У гриффиндорки определенно была гордость и желание построить отношения, в которых ее будут ценить, а не стесняться и прятать ото всех.

Последний раз прижав руку Драко к своим губам, Грейнджер оставила на его ладони прощальный поцелуй. Нащупав свою палочку, откатившуюся дальше по матрасу, волшебница поднялась с импровизированного ложа и расправила свою мантию.

Направив руку на Малфоя, Гермиона прошептала:

— Обливиэйт.