Категория: Переводы

Автор: -
Переводчик: -
Бета: -
Жанр: Ангст
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Розали/Эдвард
Саммари: Спасение или гибель.

---

Они всего лишь частицы — разрозненные фрагменты истерзанных душ и разбитых сердец — потерянные и одинокие.

Две души, что соприкасаются, но не сливаются. Пальцы, что соединяются, но не переплетаются. Два сердца, что трепещут, но никогда не поладят.

Она на редкость красива, она легкомысленная светская дива, которая училась сидеть с прямой спиной и вежливо улыбаться, а не постигала жизненные испытания и невзгоды, поджидавшие тех, кому не посчастливилось родиться в благополучной семье. Воспитанная принцессой, так и не ставшая королевой.

Он джентльмен: книги, пропитанные упадническими идеями, званые ужины, где ему предстояло быть идейным вдохновителем. Он все усложняет, в процессе педантичных размышлений утрачивая красоту жизни.

Две души, спасенные любовью, не могут полюбить друг друга в ответ. Взгляд, пожатие плеч, рывок в другом направлении.

Печальные глаза, тоскующие сердца в тревоге наблюдают за танцем на грани — ни один не желает первым сделать шаг навстречу.

Он ее спасет. Или она его сломит. Они переписывали свою историю столько раз, что и не вспомнят теперь, как по пути потеряли друг друга.

---

Первую зиму после смерти она встречает, безнадежно уставившись в окно. Уткнувшись подбородком в колени, она выглядит ребенком, а не женщиной. Взгляд, наполненный слезами, что никогда не прольются, следит за изумительной формы снежинками, беззаботно спадающими на землю.

Он садится рядом на подоконник, легким неудовольствием отвечая на ее неласковые мысли.
Она теребит браслет, не обращая внимания на его присутствие, но ей быстро надоедает играть. Как всегда.

— Чего тебе, — грубит, не скрывая раздражения.

Уголки его губ — постоянно опущенные вниз, что придает хмурый вид, который ему совершенно не идет — чуть приподнимаются от мрачноватой веселости. Он все еще не понимает, нравится ли ему новое прибавление в семействе.

Он отвечает не сразу, не выдает, о чем думает. Ее мысли поглощает злое бешенство и клокочущее разочарование. Ей предназначалась другая жизнь.

— Станет лучше, — произносит он обдуманно и спокойно и ждет взрывной реакции. Ее горького гнева от несправедливости жизни, нежелания принять поддержку и обессиленных бесслезных рыданий, после которых он ощущает вину, к которой не имеет отношения.

Но вспышка не приходит. Вместо этого танец совершает неожиданный поворот, и вот он уже на спине и словно мертв.

У нее зрачки словно блюдца, но гнева, что обычно сопровождает эти взрывы, почему-то нет. Цвет жженого сахара, глубокие, бездонные омуты желания пронзают его, и дыхание вдруг застревает в горле.

— Каким образом?

Вопрос, на которого у него нет ответа, лишь уверенность, что так и будет. Ты либо учишься жить с монстром, либо монстр учиться жить с тобой. Третьего не дано.

Качая головой, он тянется к ее руке. Впервые с их встречи она не отстраняется.

— Просто станет.

Такого ответа совершенно недостаточно, но иного нет. Этот вопрос он когда-то задавал себе, но даже сейчас, спустя много-много лет после ужаса первого убийства, когда с рук смыта засохшая кровь, у него нет ответа, который бы ее утешил.

Она все равно кивает — светлые пряди покачиваются, обрамленные лучами заходящего солнца — а ему сжимает грудь. Он почти поздравляет себя с тем, что добился успехов в общении, но ее мысли сворачивают на проторенную дорожку к крови и смерти, и он понимает, что засиделся.

---

При жизни она вела журнал, записывая приемы, дни рождения, яркие мероприятия, что вели ее к свершению целей. Страхи и надежды проливались словами на белоснежные страницы, покрывая их сплетнями, скандалами и мечтами о нереальном, коим не суждено было сбыться.

После смерти журнал поменялся. В датах отпала необходимость, ведь время больше ничего не значило, но чувства остались прежними. Они же возвращали ее раз за разом к уединению под скрип пера, когда она пыталась привнести в жизнь хоть немного смысла.

Восемь месяцев спустя во время грозы журнал порван на части. Вторя ее настрою, вдалеке обрушивается гром. Тысяча мельчайших фрагментов — символичные обрывки ее сердца — разлетаются выцветшими, окровавленными конфетти, накрывая комнату одеялом воспоминаний, что теперь принадлежат не ей. Стихийный прорыв эмоций привлекает в тени свидетеля.

Он смотрит, но не высказывается. Озабоченная складка на лбу и поджатые губы говорят лучше любых слов.

И она его за это ненавидит. Ненавидит взгляд, полный жалости, которую он даже не прячет и не стыдится подглядывать.

Грохот захлопнутых дверей превратился в обычное явление в их доме, и сегодняшний день не исключение.

---

Первый снегопад зимы приходит с сумерками, и к утру снежная пудра промерзает, застилая извечную тундру.

Вторая ее зима после смерти едва ли лучше первой.

Он снова застает ее у окна, потерянную и холодную, точно снег за окном.

Заняв привычное место, нерешительно приобнимает ее за плечи. В кои-то веки она не сбрасывает чужую руку, не сообщает, что терпеть не может его прикосновения наравне с попытками составить ей компанию.

Заслуга небольшая, но начало положено.

---

Он не помнит, как все случилось, но точно знает, что не желал прекращать.

Хлопок дверью знаменует не злость, но все равно проходится по нервам. Он выпрямляется, намереваясь возмутиться приходу незваной гостьи, но не успевает и рта раскрыть, как она уже сидит сверху, отчаянно сминая его губы своими — дикий голод, что не понаслышке знаком и ему, огнем расходится по венам.

— Я устала от одиночества.

Прерывистый шепот около уха, и больше не нужно никаких приглашений.

Ледяные пальцы, сминающие мраморную плоть, приглушенные стоны в унисон, разлетающиеся клочья одежды — все остальное уходит на задний план.

Она мечтает ощутить вкус жизни, заполнить пустоту в сердце не горечью воспоминаний и напрасной ложью, а чем-то иным. Но жар меж ними эфемерен и нереален, лишь щемящее напоминание, кто она есть и кем не будет.

---

Пока все идет хорошо, все идет хорошо, но как только становится хуже — начинается ад.

---

Невыносимее всего смотреть, как тот, кого любит он, любит другого.

Взгляд, пожатие плеч, рывок друг к другу — предательство в чистом виде.

Иногда он все еще ловит на себе ее взгляды, где кроются старые эмоции, которые он не считает нужным — и больше не в силах — признавать, попутно гадая, в какое болото заведет их следующая ступень этих безнадежных отношений.

Он заставляет себя встретиться с ней лицом к лицу, желая поставить точку, желая услышать все вживую, а не прочесть в мыслях.

— Ты его любишь?

— Конечно.

— А меня?

— Нет, — но в мыслях слышится «Порой».

— Либо одно, либо другое, — он кривит рот, принимая то постоянно недовольное выражение, которое она не выносит.

Вопрос на грани слышимости, и бездна неуверенности:

— Почему?

У его в голове тысяча причин «почему», но все они ничто не значат в сравнении с ее поцелуями и бледными пальцами, почти до боли вцепившимися в волосы.

---

Снова и снова они терпят поражение, каждый раз выныривая на поверхность с новым шрамом в придачу к растущей коллекции.

И все же непрестанно возвращаются. Обидные слова и ненавидящие взгляды не так уж много значат в темноте. Уйти было бы слишком просто, а сдаться не желает никто.

И так они танцуют, присматриваясь к ошибкам, что громоздятся в кучу, скрытые слоями лжи. Сердца, что саднят все сильнее с течением времени, которое касается, меняет и возрождает все кроме них.

Закат и рассвет.

Тьма и свет.

Розали и Эдвард.

Они пишут собственную трагедию. И так же непреложно, как тьма сменяется рассветом, они продолжат писать, с каждой главой подходя к черте. Освобождение или гибель — красота в глазах смотрящего.