Глава 22. Все что-нибудь скрывают (кроме меня и моей обезьянки)

Стоя рядом с Тео, Гермиона Грейнджер в лицах и красках рассказывала опёршимся на калитку Драко и Блейзу о приключившейся с ней мотоциклетной аварии. И пока она продолжала говорить, бурно всплёскивая руками, тараторя и захлёбываясь словами, от волнения широко раскрывая глаза, Драко Малфой видел в них прежний живой и задорный огонь. Тот самый, которого он уже давным-давно не замечал во взгляде Гермионы. И, принимая во внимание тот факт, что она, по существу, умирает, искренне недоумевал:

«Как она может изображать вот это радостное возбуждение, дурачиться, отпускать шуточки о разбитом мотоцикле и его хозяине?.. С другой стороны, разве есть у меня право оценивать её поступки? Я ведь даже не заплакал, когда узнал о проклятии, хотя уверен, что влюблён в неё… Как я вообще дошёл до жизни такой, что начал волноваться о судьбе Гермионы Грейнджер?»

Большую часть прошлого вечера и почти весь сегодняшний день мысль о том, что она может умереть такой молодой, не оставляла Малфоя в покое, отравляя тоской и дурным настроением. Даже сейчас, растягивая губы в искусственной, фальшивой улыбке, он чувствовал себя так, будто шёл по острию ножа. Гермиона же улыбалась вполне искренне, совсем как та, прежняя Грейнджер, особенно, когда раз за разом повторяла, что всё-таки научилась водить маггловский мотоцикл.

Не желая портить атмосферу веселья, Драко нашёл в себе силы рассмеяться и поддеть её:

— Думаю, раз ты угробила байк, задачка всё ещё не решена. Возможно, если собственными глазами увижу, что ты научилась кататься на мотоцикле, я и засчитаю этот пункт, дорогая моя Грейнджер.

Малфой обожал дразнить её, провоцировать, жалить ядовитыми насмешками. Это была одна из его любимейших забав ещё с тех самых пор, когда он мальчишкой носил чёрную школьную мантию. Единственным отличием между «тогда» и «сейчас» стало то, что в Хогвартсе он наслаждался болью, которую причинял Грейнджер. Теперь же, повзрослев, Драко испытывал искреннее удовольствие от того, что в ответ на его издёвки Гермиона платила той же монетой: за словом в карман не лезла и чаще всего на любое язвительное замечание отвечала не менее язвительной ухмылкой.

Блейз, услышав, что друг в очередной раз подкалывает их подопечную, толкнул того плечом, намекая, что надо бы вести себя хорошо, но Малфой лишь плутовато улыбнулся Гермионе.

«Мерлин, она всех вокруг заражает своим смехом и этим живым огнём…» — подумал он, хотя не забыл, что когда-то считал её мерзкой грязнокровкой, которая заражала всё вокруг одним своим смрадным дыханием.

Драко захотелось вспомнить молодость и поддразнить её чем-то подобным. Он предполагал, что Грейнджер наверняка врежет ему, но знал так же, что, сначала оторвавшись на нём по полной, потом она от души посмеётся вместе с ним. Так же заразительно, как смеялась только что, нахально заявив:

— Да ладно, уступи разочек-то. Ни один из пройденных пунктов не был выполнен по всем правилам, но ты же засчитал их.

Из дома вышел Маркус Флинт и, недолго постояв на пороге, спустился по ступенькам, попутно распорядившись:

— Малфой, подбери кота. Он пролез сквозь забор и собирается выбежать на дорогу.

Честно говоря, Драко совсем забыл про маленький надоедливый комок шерсти, однако он вовсе не нуждался в указаниях Маркуса-Святого-Как-Никто-Другой-Флинта о том, что за котёнком нужен глаз да глаз.

«Кстати… Куда девался этот мелкий бестолковый стервец?»

Малфой окинул взглядом территорию возле Гермионы, и только успел краем глаза заметить мелькнувший в направлении улицы коричневый хвост, как к дому на отремонтированном мотоцикле подъехал Пьюси.

«Мерлин мой! Котёнок!»

Эдриан попросту не заметил малыша, а Драко не смог добраться до него вовремя, потому что находился во дворе, по другую сторону забора. С этого момента, по его ощущениям, всё происходило словно в замедленной съёмке. Малфой видел, как на обочине Гермиона что-то говорит стоящему рядом Тео. Видел, что они тоже не заметили котёнка и приближающийся мотоцикл, пока не стало слишком поздно, и столкновения было не избежать.

Маркус вскрикнул следом за Драко. Колесо ударило несчастное животное по задним лапам, подбросив его в воздух, и маленькое тельце с глухим влажным шлепком рухнуло на мостовую, а Эдриан наконец затормозил.

Похолодев, Драко Малфой понял, что пронзительный, отчаянный вопль, который издала Гренджер в тот момент, когда мотоцикл коснулся котёнка, навечно останется в его памяти. Казалось, кто-то ткнул раскалённым железным тавром из двух слов «Визг Гермионы» прямо в мозг и заклеймил его, словно осуждённого преступника! Лишь когда она следом за любимцем метнулась на середину улицы, а Тео, Блейз и Маркус ринулись вдогонку, Драко вздрогнул и отмер.

— Нет! — закричала она, выскакивая на дорогу и не обращая внимания ни на возгласы мужчин позади, ни на движение транспорта.

Мотоцикл Пьюси валялся на боку несколькими метрами далее, сам Эдриан был в порядке. Он, в общем-то, даже и не понял пока, что за события привели к столь резкому торможению.

— Что случилось? — спросил он, снимая шлем, и тут заметил котёнка, неподвижно лежащего на боку, вытянув перед собой лапки.

Гермиона к тому времени уже бросилась на колени и потянулась к малышу, но потом испуганно отдёрнула ладонь и, словно ища поддержку, оглянулась на Драко.

«Почему именно на меня она так смотрит? Чего ждёт? Я не силён в подобных вещах!» — в панике подумал он и услышал её восклицание:

— Он мёртв… Я знаю, он мёртв!.. Думаешь, он мёртв?..

Видимо, истерика набирала обороты: с каждым словом Грейнджер тараторила всё быстрей, по её лицу текли слёзы, а плечи, в такт сбитому дыханию, судорожно ходили вверх-вниз.

Опустившись на колени рядом с ней, Блейз протянул руку, коснулся головы котёнка и осторожно погладил по спинке до самого хвоста. Малыш не двигался. И не дышал.

Забини нервно оглянулся на друзей, затем снова повернулся к Гермионе. Малфой точно знал, что старый друг не хочет говорить правду, подтверждая худшие её опасения. Просто молчать дальше было нельзя, и, понимая, что Драко не в состоянии что-либо сказать, Блейз ответил:

— Да. Думаю, он мертв.

В этот момент Грейнджер не выдержала и сорвалась.

— Нет! Он не может умереть. Не может… Пожалуйста, боже, нет! Почему? Почему именно он? Чем провинился этот кроха? Пожалуйста, нет!.. Помогите!.. Кто-нибудь, сделайте хоть что-то!..

Захлёбываясь слезами в безутешных, горьких рыданиях, Гермиона монотонно покачивалась из стороны в сторону и всё старалась покрепче обнять себя за плечи. Казалось, она пытается удержать страдания глубоко в сердце, баюкает горе, словно беспокойного ребёнка.

Не выдержав, Драко подскочил к ней и, подняв с дороги, отвёл на обочину, чтобы не сбили проезжающие машины. Пристроившись на бордюре, он усадил её рядом, обнял и тихо приказал Маркусу:

— Найди в доме какую-нибудь тряпку, чтобы завернуть его.

Выбравшись из его объятий, Гермиона быстро стянула с себя коричневый свитер.

— Вот, — пробормотала она сквозь слезы. — Заверните его в это.

Мерлин свидетель: Драко Малфой очень хотел избавиться от этого убогой уизлевской ветоши, но не ценой чьей-то жизни, пусть даже и котёнка. Маркус расстелил свитер на земле, и вместе с Блейзом они укутали крошечное тельце в ткань, ещё хранящую тепло Гермионы.

— Почему? Ну, почему он умер, Драко? — сквозь слёзы спросила она, повернувшись к давнему врагу, ставшему близким другом, и без сил опустилась рядом на обочине.

«Потому что я не проследил за ним».

— Не знаю, Грейнджер, — проронил он чистосердечно.

— Не хочу, чтобы он умирал, — рыдала Гермиона.

«Я бы сделал всё, чтобы вернуть его… Если бы мог».

— Я тоже, Грейнджер, — отозвался Малфой.

— Что же делать? Что мне делать? — монотонно повторяла она, и слезы безостановочно катились по её щекам.

«Ударь меня. Обвини. Прокляни. Размажь заклинанием».

— Я бы и сам не прочь узнать ответ на этот вопрос, — пробормотал Драко.

— Почему всем приходится умирать такими молодыми? Так нечестно! Просто несправедливо! — воскликнула она.

«Жизнь — вообще несправедливая штука, иначе ты бы жила до глубокой старости. Если бы в мире царили честность и справедливость, умирал бы кто-то другой, плохой и злой, но не ты. Только не ты…»

— Справедливости нет, Грейнджер, — сказал Малфой то, что думал.

— Мне так грустно, так одиноко! Господи, благослови душу моего бедного котёнка! Я ведь даже имя ему не придумала… Из меня получилась ужасная хозяйка: я не хотела его любить, потому что боялась потерять, а теперь он всё равно умер… Как думаешь, он знал, что я любила его? Правда-правда, любила… Надеюсь, он знал это. Надеюсь, ему не было рядом со мной грустно или одиноко, и он чувствовал, что любим, — стонала Гермиона, не переставая заливаться слезами.

«Ты не одинока. Ты любима. Понимаешь ли ты это?»

— Он знал, Грейнджер, дорогая. Он знал…

Она плакала, а Драко держал её в объятьях.

В какой-то момент он посмотрел на лица друзей, и тут его как будто кто молотком по голове огрел, или в опасной близости от мозга, где-то прямо в барабанных перепонках оглушительно зазвонил колокол. Малфой впервые в жизни осознал суровый и безжалостный факт:

«Я — жалкая фальшивка, лицемерный обманщик! Ведь без особых на то причин скрывал от близких мне людей важную часть себя… Вот сидит передо мной Грейнджер — такая искренняя, всю себя отдающая без остатка другим — и так невыносимо страдает из-за какого-то умершего котёнка, льёт слёзы, настоящие, неподдельные слёзы! А я, когда узнал прошлой ночью, что она скоро умрёт, не проронил даже маленькой слезинки.

Почему? Почему я не смог заплакать? Блейз плакал. Вечно беззаботный Блейз плакал, когда рассказывал нам её историю. Маркус, казалось, вот-вот заплачет, но он всегда был настоящим стоиком, мужественно переносящим невзгоды. Тео так ничего и не узнал до сих пор (громкое исполнение песен „Битлз“ как-то не располагало к откровениям). Эдриан уже ушёл, хотя я на что угодно готов поспорить, что он выплакал уже целое ведро слёз, поскольку узнал о проклятии раньше всех нас. И только я, услышав эту новость, остался сидеть в кресле, невозмутимо покачивая в ладони высокий бокал с джин-тоником, и не проронил ни единой чёртовой слезы».

Он знал Гермиону Грейнджер на протяжении пятнадцати лет. Больше половины собственной жизни. Однако, когда лучший друг рассказал, что ей осталось всего лишь четыре с половиной месяца, Драко не заплакал.

«В кого я превратился? Каким чудовищем обернулся?.. Видимо, стал таким, каким меня всегда хотел видеть отец, вот так…»

Драко Малфой ненавидел грязнокровок, потому что его воспитали в этой ненависти, ему постоянно повторяли, что так надо, что он должен. Встретив грязнокровку Гермиону Грейнджер, он понял, что совершенно не может её терпеть, потому что она в довершение ко всему — всезнайка и мелкая стервозная зубрила. Последнюю каплю в чашу злобы и отвращения добавило то, что она стала лучшей подругой человека, которого Драко ненавидел больше всех на свете.

Позже, превратившись во взрослого, достаточно зрелого молодого человека, Малфой осознал, что никогда никого из этой троицы не ненавидел по-настоящему. Его отец и весь их чистокровный род — да, но только не Драко… Ни Поттера, ни Грейнджер, ни даже рыжего лицемера Уизли. Он не понимал их, но чтобы ненавидеть… Нет.

Следовало также признать: став мужчиной, Малфой почувствовал к ней некоторое влечение. Из Гермионы Грейнджер получилась вполне симпатичная девушка. Даже красавица. Этакая библиотечная зазнайка с нереализованной, сознательно подавляемой сексуальностью, которую, впрочем, невозможно было скрыть. Стоило ей переехать в квартиру на верхнем этаже их дома, и Драко почти каждую ночь начали мучать эротические сны с Грейнджер в главной роли.

Он понял, что Тео влюблён в неё (и мысленно воскликнул: «Кто-нибудь, убейте меня!»), затем заподозрил, что Блейз («Чёрт возьми, Блейз!») тоже испытывает к ней что-то подобное. Только вот Малфой ясно осознавал и то, что сам питает довольно сильные чувства к Гермионе.

Да, пусть в несколько извращенной манере, присущей лишь Драко Малфою, но он всё же любил ее… Однако, услышав, что она скоро умрёт, не заплакал.

Он не спал всю ночь, думая о ней, но глаза его остались сухими. Драко честно пытался заплакать, но не смог, хотя точно знал, что будет скучать, когда её не станет.

Он понимал: смерть Гермионы убьёт Тео. Возможно, даже буквально, что, в итоге, положит конец всей их дружбе. И хотя он не сомневался, что Эдриан (или Святой Поттер) явится и спасёт всех в последний момент, и Грейнджер проживёт лет до ста трёх минимум… На всякий случай, просто для перестраховки, Драко хотел быть уверен в том, что, сможет заплакать на похоронах, если она действительно умрёт 18 сентября.

«Потому что я буду скучать по ней. Так ведь?..»

Он не мог вспомнить, когда последний раз плакал. Скорей всего — в последний год учёбы в Хогвартсе, когда Тёмный Лорд был у власти. В тот год Драко действительно пришлось один или два раза по-настоящему плакать. Всегда непременно в тайне от отца, потому что Люциус Малфой терпеть не мог слёз на публике.

В итоге получилось, что в Драко Малфое словно сосуществовали одновременно два человека: публичная, известная обществу персона и тайная, скрытая от всех личность. Вот только последние лет десять или около того они настолько переплелись между собой, что Малфой уже не был уверен, кто из них и когда выиграет сражение и будет руководить его поступками.

Тайный Драко рисовал, и никто даже не подозревал об этом (за исключением Гермионы Грейнджер). Тайный Драко ненавидел всё, что связано с политикой и присущей ей нечистоплотностью. Тайный Драко устал притворяться и был прекрасен. Тайному Драко не нужно было много денег. Тайный Драко устал стыдиться хамского поведения и нелепых выходок Драко публичного.

Тайный Драко обязан был заплакать, когда узнал, что умирает девушка, с которой он был знаком большую часть своей жизни, от которой зависело его личное счастье и счастье его друзей, и которую к тому же он мог считать «настоящим другом». Но вчера вечером публичный Драко одержал победу над Драко тайным, защитил его в очередной раз от боли и не позволил проронить ни одной чёртовой слезы.

Однако, увидев Гермиону плачущей над погибшим котёнком (не имевшим никакого отношения к её смертельному проклятью), Драко Малфой вдруг почувствовал, что где внутри у него сорвало кран, не иначе. Да. Он начал плакать лишь потому, что умер какой-то чёртов котёнок!

«Чёрт побери! Провались моя чёрная душа в ад и вернись обратно!»